На утро слѣдующаго дня Георгъ, не повидавшись съ отцемъ, выѣхалъ изъ Гронпера.
Въ день отъѣзда Марія была вставши, чтобы позаботиться о его завтракѣ. «Что это значитъ, Георгъ?» спросила она.
— Отецъ полагаетъ, что для меня лучше, если я уйду отсюда — оттого я и отправляюсь своей дорогой!
— А почему же это было бы лучше для тебя? Георгъ не отвѣчалъ. Выло бы ужасно, еслибъ ты рассорился съ отцемъ! мнѣ кажется, что ничего худшаго не могло случиться съ тобою!
— Между нами не произошло ссоры, то есть я не ссорился съ нимъ; если онъ хочетъ придираться ко мнѣ, то я тутъ ни при чемъ.
— Нельзя же это такъ оставить, сказала Марія, ставя передъ Георгомъ яичницу, собственноручно приготовленную для него. Я лучше желала бы умереть, чѣмъ видѣть между нами раздоръ.
Наступила пауза.
— Георгъ, не я ли тому причиною? начала она, снова собирая все свое мужество.
— Отецъ полагаетъ, что я влюбленъ въ тебя — онъ и не ошибается.
Марія молчала нѣсколько минутъ; она стояла совсѣмъ близко къ Георгу, который, не смотря на интересный разговоръ, завтракалъ съ большимъ аппетитомъ. Наполнивъ его тарелку во второй разъ, Марія снова заговорила:
— Что до меня, Георгъ, то я никогда не рѣшусь сдѣлать что нибудь противное моему дяди.
Почему же это можетъ быть противно ему? Онъ только всегда и всюду хочетъ поставить на своемъ.
— Это правда.
— Онъ мнѣ сказалъ, чтобъ я шелъ — потому я и пойду. Для него работалъ я, какъ никто другой, никогда не проронивъ ни однаго слова о своемъ правѣ, на долю въ его имѣніи — мнѣ это никогда не приходило въ голову!
— Вѣдь все же и перейдетъ къ тебѣ, Георгъ!
На утро следующего дня Георг, не повидавшись с отцом, выехал из Гронпера.
В день отъезда Мария была вставши, чтобы позаботиться о его завтраке. «Что это значит, Георг?» спросила она.
— Отец полагает, что для меня лучше, если я уйду отсюда — оттого я и отправляюсь своей дорогой!
— А почему же это было бы лучше для тебя? Георг не отвечал. Выло бы ужасно, если б ты рассорился с отцом! мне кажется, что ничего худшего не могло случиться с тобою!
— Между нами не произошло ссоры, то есть я не ссорился с ним; если он хочет придираться ко мне, то я тут ни при чём.
— Нельзя же это так оставить, сказала Мария, ставя перед Георгом яичницу, собственноручно приготовленную для него. Я лучше желала бы умереть, чем видеть между нами раздор.
Наступила пауза.
— Георг, не я ли тому причиною? начала она, снова собирая всё свое мужество.
— Отец полагает, что я влюблен в тебя — он и не ошибается.
Мария молчала несколько минут; она стояла совсем близко к Георгу, который, не смотря на интересный разговор, завтракал с большим аппетитом. Наполнив его тарелку во второй раз, Мария снова заговорила:
— Что до меня, Георг, то я никогда не решусь сделать что-нибудь противное моему дяди.
Почему же это может быть противно ему? Он только всегда и всюду хочет поставить на своем.
— Это правда.
— Он мне сказал, чтоб я шел — потому я и пойду. Для него работал я, как никто другой, никогда не проронив ни одного слова о своем праве, на долю в его имении — мне это никогда не приходило в голову!
— Ведь всё же и перейдет к тебе, Георг!
