Защитник бездомных (Экоут; Веселовская)/1911 (ДО)/4

[42]
IV
ШВЕЙЦАРСКІЙ РОБИНЗОНЪ.

Однажды утромъ маленькій Паридаль блуждалъ, какъ обыкновенно, по мастерскимъ и сараямъ, какъ вдругъ онъ услышалъ, что какой-то грубый голося., пытавшійся сдѣлаться нѣжнымъ, позвалъ его: «Эй, господинъ Лорки… Господинъ Лорки!..»

Лорки! Его никогда больше такъ не называли со времени его отъѣзда изъ отцовскаго дома! Онъ обернулся не безъ тревоги, точно ему предстояло увидѣть какое-нибудь привидѣніе. Какова же была его радость, когда онъ узналъ въ коренастомъ, смугломъ человѣкѣ, съ часто мигавшими темными глазами, кудрявой бородой. Винсана Тильбака, добраго Винсана Тильбака.

— Винсанъ! воскликнулъ онъ, блѣдный отъ волненія… Вы здѣсь!

— Къ вашимъ услугамъ, господинъ Лорки… Но успокойтесь. Ей-Богу, можно было бы подумать, что я васъ напугалъ… Я состою помощникомъ мастера здѣсь… въ той мастерской, гдѣ работаютъ женщины…

Вполнѣ естественно, что Лоранъ былъ счастливъ отъ этой встрѣчи.

Винсанъ часто приходилъ къ г. Паридалю, въ [43]гости къ Сизкѣ, большею частью, вечеромъ, когда хозяинъ возвращался въ контору. Лоранъ сидѣлъ съ ними въ кухнѣ. Это былъ «пріятель» Сизки, какъ назвалъ его отецъ мальчику. Лоранъ, разумѣется, ничего не видѣлъ страннаго въ томъ, что у Сизки былъ «пріятель». Тильбакъ былъ матросомъ, происходя изъ одной деревни съ Сизкой, и желалъ очень жениться на своей землячкѣ и увезти ее отъ ея хозяевъ; но она боялась его занятія, отъ котораго на свѣтѣ является много вдовъ, и предпочитала своихъ добрыхъ Паридалей этому загорѣлому брюнету, въ особенности, потому, что «бѣдный баринъ» очень старѣлъ, а съ минуты смерти «барыни» больной и ребенокъ могли разсчитывать только на заботы Сизки.

Тильбакъ не унывалъ. Между двумя долгими путешествіями онъ всегда неожиданно появлялся у Паридалей. Онъ вносилъ къ нимъ со своей одеждой какой-то порывъ неустрашимаго вѣтра, сильный запахъ моря, а его здоровое и крѣпкое тѣло выказывало самый хорошій характеръ, о которомъ только можно было мечтать. Чтобы добиться хорошей встрѣчи, онъ имѣлъ всегда карманы, наполненные разными диковинками, которыя онъ привозилъ изъ Океана или изъ экзотическихъ странъ: красивыми раковинами, необыкновенными, мускусными плодами для Лорана; для Сизки какую-нибудь матерію, японскія драгоцѣнности, туфли эскимосовъ. Тильбакъ [44]разсказывалъ о своихъ приключеніяхъ, и Лорану такъ они нравились, что когда разсказчикъ исчерпывалъ весь свои репертуаръ правдивыхъ исторій, онъ принужденъ былъ выдумывать ихъ. Онъ не смѣлъ сокращать ихъ или измѣнять какую-нибудь деталь! Лоранъ не допускалъ варіантовъ и неумолимо помнилъ первую версію разсказа.

Къ счастью для любезнаго разсказчика, съ маленькимъ тираномъ случилось то, что несмотря на его бдительность и любопытство, его одолѣвалъ сонъ. Сизка укладывала его спать въ комнатѣ, рядомъ съ спальней господина Паридаля. Тогда обѣ стороны, избавившись отъ дорогого, но часто стѣснявшаго ихъ свидѣтеля, могли говорить о чемъ-нибудь другомъ, кромѣ кораблекрушеній, каннибаловъ, китовъ, бѣлыхъ медвѣдей.

Однажды, когда Лорана считали крѣпко уснувшимъ, прежде, чѣмъ Сизка снесла его въ первый этажъ, онъ проснулся наполовину, отъ шума звонкаго поцѣлуя и вслѣдъ за нимъ звука не менѣе грубо нанесенной пощечины. Поцѣлуи принадлежалъ Винсану, а пощечина Сизкѣ. Достойный уваженія Винсанъ! Лоранъ вмѣшался въ ихъ ссору и примирилъ обѣ стороны прежде, чѣмъ снова заснуть.

Этого-то Винсана встрѣтилъ маленькій Паридаль въ это утро, на ужасной фабрикѣ кузена Добузье. Какъ это произошло?

Онъ сгоралъ отъ нетерпѣнія все узнать. Но [45]прежде, чѣмъ спросить объясненія этой неожиданной встрѣчи, Лоранъ освѣдомился о Сизкѣ. Теперь, когда больного больше не было, а ребенокъ былъ отданъ на попеченіе другихъ людей, «добрые друзья» повѣнчались.

Несмотря на свою страсть къ морю и опаснымъ, но столь облагораживавшимъ душу приключеніямъ, Тильбакъ рѣшилъ изъ любви къ Сизкѣ скинуть засаленныя брюки и синюю вязанную блузу, и стать снова крестьяниномъ и рабочимъ. Благодаря ихъ сбереженіямъ, они купили небольшой магазинъ съѣстныхъ припасовъ для кораблей и поселились въ кварталѣ лодочниковъ, возлѣ порта. Сизка занималась торговлею, а Вписанъ поступилъ, въ качествѣ помощника мастера, къ г. Добузье, по рекомендаціи своего прежняго капитана, очень къ нему расположеннаго.

— А Сизка? — продолжалъ спрашивать маленькій Паридаль.

— Все хорошѣетъ и хорошѣетъ, господинъ Лорки, т. е. господинъ Лоранъ, такъ какъ вы уже мужчина… Какъ она была бы счастлива видѣть васъ! Не проходитъ дня, чтобы она не говорила со мною о васъ… Вотъ уже три недѣли, какъ я нахожусь здѣсь, и она спрашивала меня, по крайней мѣрѣ, тысяча разъ, не видалъ-ли я васъ, не узналъ ли я, что съ вами сталось, какъ выглядитъ теперь ея Лорки, такъ какъ, уважая васъ, она все же продолжаетъ [46]васъ называть такъ, какъ васъ звали у вашего покойнаго отца. Но, чортъ возьми, я не зналъ, къ кому обратиться… Здѣшніе буржуа, — простите меня за откровенность — отличаются чѣмъ-то, что лишаетъ меня охоты обращаться къ нимъ… Правда, у капитана Добузье непривѣтливый видъ. Но вотъ и вы передо мною, говорите скорѣе, что я долженъ передать Сизкѣ отъ васъ. И когда можно будетъ ждать вашего визита?

Добрый брюнетъ все еще смуглый съ открытымъ лицомъ, какъ въ добрые прежніе дни, только немного болѣе отпустившій бороду, но менѣе загорѣлый, съ серебряными серьгами въ ушахъ, считалъ себя обязаннымъ восторгаться хорошимъ внѣшнимъ видомъ маленькаго Паридаля, хотя послѣдній не казался больше цвѣтущимъ и беззаботнымъ, какъ прежде. Но ВЪ эту минуту радость Лорана при встрѣчѣ Вписана была такъ велика, что мимолетный лучъ счастья разсѣялъ всѣ тѣни на его задумчивомъ лицѣ.

— Я не выхожу никогда одинъ, отвѣчалъ онъ, глубоко вздыхая, на послѣднюю просьбу его друга… Меня не пускаютъ даже къ роднымъ… Кузенъ находитъ, что это потерянное время и что эти визиты могутъ отвлечь меня отъ моихъ занятій… занятій!.. Кузенъ стремиться только къ этому…

— Да! Жаль! сказалъ Вписанъ, самъ немного [47]разстроенный. Но если это послужитъ вамъ на пользу, Сизка подождетъ. Такимъ образомъ, изъ васъ выйдетъ ученый, господинъ Лорки?

Мальчикъ хотѣлъ броситься на шею къ матросу и заставить передать его поцѣлуй доброй Сизкѣ! Но среди этихъ стѣнъ жестокой фабрики, вблизи этихъ конторъ, гдѣ царилъ важный кузенъ, недалеко отъ мѣстъ, захваченныхъ ужасною Фелиситэ и насмѣшливою Гиною, Лоранъ чувствовалъ себя неловко, стѣснялся, сдерживалъ выраженія своихъ чувствъ. Онъ ощущалъ точно угрызеніе совѣсти, вспоминая, что съ минуты похоронъ его отца, онъ ни разу не освѣдомился о преданной Сизкѣ.

Винсанъ угадывалъ неловкое положеніе мальчика. Въ тотъ возрастъ, въ которомъ находился Лоранъ, люди плохо скрываютъ свои чувства, и Винсанъ прочелъ много страданій на этомъ серьезномъ лицѣ, въ этомъ немного глухомъ голосѣ, и, въ особенности, въ этихъ взглядахъ, останавливавшихся съ настоящею любовью на дорогомъ завсегдатаѣ родного очага. Слезы грозили показаться на этихъ большихъ печальныхъ глазахъ.

— Послушайте, господинъ Лорки! Не надо этимъ огорчаться! проговорилъ бывшій морякъ, схватывая руки мальчика и потрясая ихъ много разъ! Не надо этого!.. Приходится слушаться опекуновъ… Послушаніе и дисциплина это мнѣ знакомо. И онъ заставилъ себя засмѣяться, [48]«По крайней мѣрѣ, мы будемъ видаться съ вами здѣсь, время отъ времени, и Сизка будетъ узнавать о васъ черезъ меня».

Дѣйствительно, они встрѣчались нѣсколько разъ. Лоранъ исчезалъ изъ дома, какъ только наблюдавшая за нимъ Фелиситэ уходила, а маленькая калитка изъ сада на фабрику была пріотворена. Онъ проводилъ все свободное время въ томъ корпусѣ, гдѣ находился Тильбакъ.

Однажды его большой другъ спросилъ его, любилъ-ли онъ по-прежнему исторіи. «Ахъ, болѣе, чѣмъ когда-либо!» воскликнулъ Лоранъ. Матросъ вытащилъ изъ подъ своей куртки двѣ книги, которыя находились у него на груди и отдалъ ихъ мальчику. Это былъ Швейцарскій Робинзонъ.

— Возьмите эти книги на память о Сизкѣ и Винсанѣ! сказалъ онъ. Я получилъ ихъ въ наслѣдство отъ одного кормчаго, умершаго отъ желтой лихорадки на Антильскихъ островахъ… Я не умѣю читать, господинъ Лорки, когда мнѣ было девять лѣтъ, я насъ коровъ вмѣстѣ съ Сизкой, а въ двѣнадцать я былъ юнгой».

Лоранъ не предвидѣлъ послѣдствій этого подарка. Эта шпіонка Фелиситэ вскорѣ отыскала обѣ бѣдныя книги, столь хорошо спрятанныя на днѣ его ученическаго чемодана. Онъ еще не прочелъ ихъ цѣликомъ. Сильно отличаясь своимъ внѣшнимъ видомъ, контрабандныя книжки производили тотъ запахъ тріода и табака, который [49]чувствуется настойчиво отъ одеждъ матросовъ, и подозрительная Фелиситэ усомнилась въ томъ, чтобы онѣ были извлечены изъ герметически запертой со времени послѣднихъ каникулъ библіотеки. Небрежно одѣтый народъ и духъ приключеній этого Швейцарскаю Робинзона вызывали негодованіе и ужасъ у Фелиситэ. Подобныя ей души выказываютъ себя настолько болѣе жестокими и гордыми по отношенію къ несчастнымъ бѣднякамъ, насколько имъ самимъ хотѣлось бы измѣнить собственную судьбу.

Она употребляла настоящіе пріемы хитраго судьи. Лоранъ выдерживалъ допросъ за допросомъ, и такъ какъ онъ настаивалъ въ отказѣ назвать того, кто подарилъ ему эти книги, она показала ихъ кузену Добузье. Призванный къ своему опекуну, Лоранъ отказался отвѣчать на его требованія. Онъ былъ лишенъ сладкаго за обѣдомъ, его посадили на хлѣбъ и на воду, заперли въ темную комнату, но не добились ни слова. Донести на Тильбака! Онъ скорѣе позволилъ бы разорвать себя на той машинѣ, которая убивала людей!

— Я нашелъ средство сломить упрямство вашей глупой головы! заявилъ г. Добузье, въ концѣ концовъ, Лорану, — вы уѣдете завтра въ Сенъ-Гюберъ, куда родители запираютъ подобныхъ шалуновъ вмѣстѣ съ малолѣтними ворами!

Лоранъ думалъ, что, въ исправительномъ [50]заведеніи будетъ не хуже, чѣмъ подъ надзоромъ такого тюремщика, какъ Фелиситэ!

Между тѣмъ Тильбакъ, обезпокоенный тѣмъ, что онъ больше не видитъ своего юнаго друга, въ тотъ самый день, спросилъ о немъ слугъ, и, узнавъ въ чемъ дѣло, захотѣлъ сейчасъ же переговорить съ г. Добузье по неотложному дѣлу.

Сидя за своимъ письменнымъ столомъ, повернувшись спиною къ двери, владѣтель фабрики, только что отправившій своего питомца, снова былъ спокоенъ и работалъ съ обычною для него ясностью ума. Тильбакъ вошелъ съ фуражкой въ рукахъ, снявъ свои деревянные башмаки изъ уваженія къ роскошному ковру, выписанному изъ Турнэ. Добузье слегка повернулъ голову въ его сторону и не отрывая глаза отъ разложеннаго передъ нимъ чертежа, произнесъ:

— Подойдите!… Что вамъ угодно?

— Простите, сударь, но ото я подарилъ господину Лорану книги, изъ-за которыхъ вы такъ разсердились на него…

— Ахъ, это вы! — сказалъ просто, Добузье и нажалъ кнопку электрическаго звонка, находившагося у него подъ рукой.

— Спросите, пожалуйста, у Фелиситэ книги, отобранныя у г. Паридаля! приказалъ онъ мелкому служащему, который вбѣжалъ изъ сосѣдней комнаты.

Книги, служившія уликой, были доставлены. [51]Г. Добузье поднялся съ недовольнымъ видомъ, нѣкоторое время разсматривалъ съ отвращеніемъ эти несчастныя книженки, точно онѣ показались ему морскою звѣздою или какимъ-нибудь другимъ скользкимъ и липкимъ обитателемъ волнъ, и не имѣя щипцовъ, чтобы прикоснуться къ нимъ, онъ сдѣлалъ знакъ Тильбаку взять назадъ свое имущество.

— Отнынѣ, вы будете лишены возможности надѣлять подобною гадостью моего воспитанника…

— Разумѣется, сударь, и будьте увѣрены, что, еслибъ я могъ предвидѣть всѣ непріятности, которыя принесли эти книги дорогому мальчику, я ни за что не подарилъ бы ихъ ему… Но прошу васъ, простите его… Онъ не виноватъ… Это моя вина…

Г. Добузье, видимо раздраженный этимъ ходатайствомъ, повернулся спиной къ надоѣдавшему ему человѣку, снова сѣлъ, чтобы продолжать свой чертежъ.

— Послушайте меня, сударь, настаивалъ Тильбакъ, послѣ того, какъ онъ кашлянулъ, чтобы привлечь вниманіе хозяина, вашъ воспитанникъ вовсе не такой повѣса… Васъ ввели въ заблужденіе по отношенію къ нему… Моя жена знаетъ его лучше всѣхъ! Она могла бы сказать вамъ, чего онъ стоитъ!… Развѣ вы серьезно намѣрены заключить его вмѣстѣ съ ворами?.. Сударь, я призываю къ вашей чести, къ вашимъ [52]чувствамъ бывшаго военнаго, — это невозможно, чтобы вы погубили этого хорошаго мальчика за то, что онъ отказался стать предателемъ!.. Да Іудою!…

На этотъ горячо брошенный вызовъ, г. Добузье, съ какимъ-то испугомъ, поднялся наполовину на своемъ стулѣ, и, блѣднѣе обыкновеннаго, протянулъ руку по направленію къ двери, съ жестомъ, который прекращалъ весь разговоръ разъ навсегда, и устремляя столь злобный взглядъ на Тильбака, что послѣдній, опасаясь, какъ бы не повредить Паридалю своею настойчивостью, рѣшилъ надѣть снова свои башмаки и выйти, комкая въ рукахъ фуражку.

Подѣйствовало-ли замѣчаніе Тильбака на умнаго Добузье? Боялся-ли этотъ умѣренный человѣкъ общей огласки по поводу этого необыкновенно суроваго поступка? Но Лоранъ избѣгъ исправительной тюрьмы въ Сенъ-Гюберѣ. Только къ многочисленнымъ запрещеніямъ, тяготившимъ надъ мальчикомъ, его опекунъ прибавилъ еще новое — не ходить отнынѣ по фабрикѣ и не сообщаться съ рабочими.

— Точно онъ и такъ еще недостаточно дурно воспитанъ, говорила Фелиситэ, которая обязана была стать еще строже съ этимъ непокорнымъ ребенкомъ.

Лоранъ все же ни разъ пытался нарушить запрещеніе и увидѣться съ Тильбакомъ, чтобы поблагодарить его и увѣрить его въ глубокой [53]любви къ нему, но никто не забывалъ ключа отъ калитки, соединявшей садъ и фабрику, а пора возвращенія въ пансіонъ наступила раньше, чѣмъ онъ имѣлъ возможность отыскать помощника мастера.

Паридаль былъ въ правѣ безпокоиться за послѣдствія этого разговора Тильбака съ хозяиномъ.

Когда наступила пора слѣдующихъ каникулъ, Фелиситэ сообщила Лорану, въ видѣ привѣтствія, что его другъ не долго еще оставался на фабрикѣ послѣ это и исторіи съ Швейцарскимь Робинзономъ.

Въ полномъ отчаяніи отъ этого извѣстія, Лоранъ бросился искать Типу, надѣясь заинтересовать ее судьбою Тильбака и его домашнихъ, такъ какъ у нихъ, бѣдняковъ, были дѣти!

Во время драмы, окончившейся изгнаніемъ помощника мастера, Гина выказывала полное равнодушіе ко всему, что происходило. Не желая найти извиненія для приписываемой Винсану Тильбаку вины, она даже не вступилась за мальчика. Напротивъ, съ тѣхъ поръ, какъ она узнала объ его сношеніяхъ съ «простыми людьми», она сдѣлалась съ нимъ еще холоднѣе и недоступнѣе, рѣшалась даже говорить ему о скандалѣ, нарушившемъ порядокъ въ ихъ домѣ. Во время карантина мальчика, которому подвергнули его изъ-за книгъ Тильбака, гордая барышня ниразу не освѣдомилась о немъ. Когда же [54]наказаніе было съ него снято, она едва удостоила его привѣтствія.

Однако, Лоранъ утѣшалъ себя иллюзіями по отношенію къ характеру своей кузины! Омъ приписывалъ эту сухость и безсердечность ея воспитанію! Какъ она могла заинтересоваться этими рабочими, этими людьми, о существованіи которыхъ она имѣла смутное понятіе! Никогда она не сталкивалась съ ними; она слышала, какъ ея родители говорили о нихъ, какъ о четвертомъ царствѣ природы, какъ о какомъ-то орудіи, живомъ минералѣ, менѣе интересномъ, чѣмъ растенія и болѣе опасномъ, чѣмъ звѣри.

Гина находилась одна въ столовой, поливала цвѣтшіе на окнахъ гіацинты. Чувствуя смѣлость изъ любви къ Винсану, Лоранъ подошелъ къ ней и сказалъ ей безъ всякаго вступленія:

— Гина, кузина, Гина, попросите вашего отца вернуть на мѣсто Винсана Тильбака…

— Винсана Тильбака, повторила она, продолжая заниматься своими красивыми цвѣтами, я не знаю Винсана Тильбака…

— Помощника мастера, котораго разсчитали…

— Ахъ! Я понимаю теперь о комъ ты говоришь… Это Швейцарскій Робинзонъ — человѣкъ, который поссорилъ насъ съ тобой… Тебѣ не стыдно говорить снова объ этомъ молодцѣ… Имѣй въ виду, что я не рѣшусь даже произнести его имени передъ моимъ отцемъ!

Сь недовольнымъ лицомъ, Гина прошла въ [55]другую комнату, гдѣ она начала напѣвать модный романсъ. Лоранъ былъ очень изумленъ, устремивъ машинально свои глаза на красивые, прямые и кокетливые гіацинты, къ которымъ Гина относилась такъ ласково. У него появилось мимолетное желаніе уничтожить эти цвѣты, такъ какъ онъ былъ убѣжденъ, что отнынѣ онъ навсегда разлюбилъ свою безчеловѣчную кузину.