Братъ Чиполла обѣщаетъ нѣкоторымъ горожанамъ показать перо архангела Гавріила, но найдя уголья вмѣсто него, говоритъ, что это тѣ самые угли, на которыхъ былъ сожженъ святой Лаврентій.
Каждый членъ кружка покончилъ съ своею новеллою, и Діонео увидалъ, что дошла очередь до него; поэтому, не особенно дожидаясь торжественнаго повелѣнія, онъ попросилъ молчать тѣхъ, что̀ чрезмѣрно расхваливали услышанную остроту Гвидо, и затѣмъ началъ такъ:
— Милыя дамы! Хотя я имѣю привилегію говорить о чемъ мнѣ заблагоразсудится, но не намѣренъ отступать отъ той темы, на которую всѣ вы сегодня такъ славно разсказывали. Итакъ, слѣдуя по вашимъ стопамъ, я желаю сообщить вамъ, какъ мгновенною находчивостью одинъ монахъ изъ братства святого Антонія избѣгъ глумленія, подготовленнаго ему двумя юношами. Вамъ это не должно показаться утомительнымъ, хотя я, чтобы какъ слѣдуетъ разсказать новеллу, буду многорѣчивъ въ своемъ повѣствованіи, — взгляните только на солнце: оно еще посреди небосклона.
Чертальдо, какъ вы, можетъ быть, слыхали — мѣстечко въ долинѣ Эльзы, находящееся въ нашей области; хотя оно и невелико, но въ немъ нѣкогда обитали благородные и состоятельные люди. Такъ какъ тамъ всегда было чѣмъ поживиться, то повадился туда ходить, изъ-года-въ-годъ, одинъ монахъ-сборщикъ изъ братства святого Антонія, чтобы собирать среди глупцовъ милостыню. Звали его братъ Чиполла (Луковица). Его съ удовольствіемъ тамъ принимали, можетъ быть, болѣе благодаря имени, чѣмъ благочестію, такъ какъ въ тамошней мѣстности родятся луковицы, славящіяся по всей Тосканѣ. Этотъ братъ Чиполла былъ ростомъ малъ, волосомъ рыжъ, а лицомъ радостенъ; онъ былъ однимъ изъ самыхъ ловкихъ мошенниковъ въ свѣтѣ; не имѣя никакого образованія, онъ былъ, однако, прекраснымъ и очень находчивымъ собесѣдникомъ; всякій, кто его зналъ, не только считалъ его великимъ ораторомъ, но готовъ былъ признать самимъ Тулліемъ или Квинтильяномъ; вдобавокъ, почти всѣмъ въ околодкѣ онъ былъ кумомъ или другомъ и благодѣтелемъ.
Отправившись, по своему обычаю, въ Чертальдо какъ-то разъ въ августѣ мѣсяцѣ, Чиполла въ воскресенье утромъ, когда всѣ благочестивые мужчины и женщины изъ окрестныхъ деревень собрались передъ мессой у приходской церкви, улучилъ удобное время и сказалъ:
— Синьоры и дамы, какъ извѣстно, у васъ есть обычай посылать каждый годъ крупу и рожь бѣднымъ святого Антонія; кто посылаетъ немного, а кто и порядочно, глядя по средствамъ и благочестію каждаго; зато присноблаженный святой Антоній охраняетъ здѣсь вашихъ быковъ, и ословъ, и свиней, и овецъ; кромѣ того, вы имѣете обыкновеніе уплачивать, особливо тѣ, что̀ записаны въ нашей общинѣ, небольшой взносъ, производимый разъ въ годъ. Чтобы собрать все это, я и посланъ сюда моимъ настоятелемъ, а потому, съ Божьимъ благословленіемъ, послѣ девятаго часа, когда вы услышите звонъ колокольчиковъ, приходите изъ церкви къ тому мѣсту, гдѣ я, по всегдашнему обыкновенію, произнесу вамъ проповѣдь, а вы приложитесь ко кресту. Помимо этого (такъ какъ вы всѣ, я знаю, почитаете св. Антонія), я, въ видѣ особой милости, покажу вамъ одну драгоцѣннѣйшую и дивную святыню, которую лично вывезъ изъ Святой Земли, изъ-за мо̀ря; это одно изъ перьевъ архангела Гавріила, оставшееся въ свѣтлицѣ Святой Дѣвы, когда онъ явился къ ней въ Назаретъ, съ благовѣстіемъ.
Сказавъ это, Чиполла умолкъ и пошелъ къ мессѣ. Въ то время, какъ онъ говорилъ все это, между другими многочисленными прихожанами были два очень проказливыхъ юноши: одинъ по имени Джіованни дель Брагоньера, а другой Бьяджо Пиццини. Посмѣявшись между собою надъ святыней брата Чиноллы, они, хотя и были его друзьями и водили компанію съ нимъ, рѣшили устроить ему сообща какую-нибудь каверзу съ этимъ перомъ. Узнавъ, что братъ Чиполла обѣдаетъ утромъ въ замкѣ, вмѣстѣ со своимъ другомъ, и убѣдившись, что онъ уже сидитъ за столомъ, они тотчасъ вышли на улицу и отправились къ гостинницѣ, въ которой остановился монахъ, съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы Бьяджо занималъ разговорами слугу брата Чиполлы, а Джіованни разыскалъ бы между вещами монаха перо и утащилъ бы его, чтобы посмотрѣть, какъ и что́ Чиполла будетъ разсказывать тогда народу.
У брата Чиполлы былъ слуга; одни звали его Гуччо Балена (китъ), другіе Гуччо Имбратта (пачкунъ), а третьи и Гуччо Порко (боровъ). Онъ былъ такой дуралей, что навѣрное никогда и Липпо Топпо не дѣлалъ ничего подобнаго. Надъ нимъ братъ Чиполла любилъ часто подшучивать и говаривалъ, бывало, въ компаніи:
— Мой слуга обладаетъ девятью такими свойствами, что если бы одно изъ нихъ было у Соломона, Аристотеля или Сенеки, то уничтожило бы всю ихъ добродѣтель, весь ихъ разумъ и всю святость; подумайте же, что это за человѣкъ, не имѣющій ни добродѣтели, ни разума, ни святости, а у Гуччо девять такихъ свойствъ. Когда же Чиполлу спрашивали, какія это свойства, онъ отвѣчалъ, подобравъ ихъ въ риѳму:
— Извольте: онъ лѣнивъ, грязенъ и лживъ; нерадивъ, непослушенъ и злорѣчивъ; безпутенъ, забывчивъ и распутенъ; онъ имѣетъ, впрочемъ, и другія пятнышки, помимо этихъ, наиболѣе замѣтныхъ. Болѣе же всего забавно въ его дѣйствіяхъ то, что онъ вездѣ хочетъ жениться и обзавестись домомъ, а такъ какъ у него большая, черная и жирная борода, то ему кажется, что онъ очаровательно красивъ и что всѣ женщины, какъ увидятъ его, такъ и влюбятся. Пусти его только, такъ онъ бы гонялся за всѣми, пока не потерялъ бы штановъ. Правда, онъ мнѣ очень помогаетъ; напримѣръ, кто бы со мной ни говорилъ по секрету, онъ ужь непремѣнно подслушаетъ; а когда случится, что меня о чемъ-нибудь спросятъ, такъ онъ ужасно боится, что я не сумѣю отвѣтить, и самъ поскорѣй за меня отвѣчаетъ — да или нѣтъ, какъ покажется ему лучше.
Оставивъ слугу въ гостинницѣ, братъ Чиполла приказалъ ему хорошенько стеречь его вещи, чтобъ никто до нихъ не дотрогивался, особенно же до его котомокъ, такъ какъ въ нихъ заключались священные предметы; но пачкуну Гуччо сидѣть на кухнѣ было слаще, чѣмъ соловью въ зелени вѣтвей, особенно, когда онъ видѣлъ тамъ какую-нибудь кухарку. Здѣсь же въ гостинницѣ онъ запримѣтилъ одну, жирную, грубую, коренастую и страшно уродливо сложенную бабу, съ грудями, похожими на двѣ навозныхъ корзины, и съ лицомъ, напоминавшимъ породу Барончи, вѣчно потнымъ, сальнымъ и прокопченнымъ; какъ коршунъ, кидающійся на падаль, покинулъ Гуччо комнату брата Чиполлы, забылъ о всѣхъ его вещахъ и уже торчалъ на кухнѣ, подсѣвъ къ огню, хотя былъ всего августъ мѣсяцъ. Тутъ принялся онъ заговаривать съ бабой, носившей кличку Нута; разсказывалъ ей, что получилъ по довѣренности дворянское званіе и что у него множество фальшивыхъ флориновъ, не считая тѣхъ, которые онъ долженъ другимъ, — такихъ тоже не мало; что онъ умѣетъ дѣлать и говорить столько разныхъ вещей, что Боже упаси! Невзирая на свою шляпенку, въ которой было столько сала, что его хватило бы на весь монастырскій котелъ въ Альто-Пашо; на свою куртку, рваную съ заплатами и густо пропитанную по̀томъ вокругъ воротника и подъ мышками, и имѣвшую больше пятенъ всевозможныхъ оттѣнковъ, чѣмъ какія бы то ни было татарскія или индійскія ткани; невзирая на свои совершенно дырявые чулки и драные башмаки, онъ говорилъ съ ней такъ, словно былъ кастильскимъ королемъ; онъ высказывалъ, что хочетъ пріодѣть ее и устроить, избавивъ отъ печальной необходимости жить у чужихъ; не обѣщая ей большихъ владѣній, онъ подавалъ ей надежду на лучшую участь; говорилъ еще много другого, и хотя съ большимъ чувствомъ, но все совершенно напрасно; какъ и большинство его предпріятій, это также не увѣнчалось успѣхомъ.
Итакъ, двое юношей нашли борова Гуччо увивавшимся около Нуты. Довольные этимъ, такъ какъ трудъ ихъ сокращался наполовину, они безъ малѣйшей помѣхи проникли въ комнату брата Чиполлы, которую нашли открытой, и прежде всего принялись обшаривать котомку, въ которой и находилось перо. Открывъ ее, они увидали маленькую шкатулочку, завернутую въ большой шелковый лоскутъ; въ шкатулкѣ они нашли перо изъ хвоста какого-нибудь попугая и сразу сообразили, что его-то именно Чиполла и обѣщалъ показать жителямъ Чертальдо. Конечно, онъ легко могъ увѣрить ихъ въ своей выдумкѣ, такъ какъ роскошныя египетскія диковинки въ то время почти еще не проникали въ Тоскану; впослѣдствіи онѣ разлились цѣлымъ громаднымъ потокомъ, растлѣвая Италію; тогда и попугаи были мало извѣстны, а въ этой странѣ почти никто изъ жителей не зналъ объ ихъ существованіи. Здѣсь жила еще суровая доблесть предковъ; они не только не видѣли попугаевъ, но много лѣтъ не было о нихъ и упоминанія.
Итакъ, юноши были довольны тѣмъ, что нашли перо и стащили его; чтобы не оставлять шкатулку пустой, они наполнили ее углями, которые замѣтили въ одномъ изъ угловъ комнаты. Заперевъ шкатулку и уложивъ все такъ, какъ было раньше, они, никѣмъ незамѣченные, радостно убѣжали съ утащеннымъ перомъ и начали поджидать, что̀ скажетъ братъ Чиполла, когда, вмѣсто пера, найдетъ уголья.
Простоватые мужчины и женщины, находившіеся въ церкви, услыхали, что имъ предстоитъ видѣть послѣ девятаго часа перо архангела Гавріила, и послѣ мессы вернулись домой; тутъ одинъ сосѣдъ передавалъ вѣсть другому, кума — кумѣ. Поэтому послѣ обѣда къ назначенному мѣсту сбѣжалось столько мужчинъ и женщинъ, что едва они тамъ помѣщались, и всѣ сгорали отъ нетерпѣнія увидѣть священное перо.
Братъ Чиполла между тѣмъ хорошо пообѣдалъ, немного поспалъ и всталъ чуть-чуть позже девяти часовъ. Узнавъ, что уже собралась громадная толпа, въ чаяніи увидѣть перо, онъ приказалъ пачкуну Гуччо идти туда съ колокольчикомъ и нести его котомки. Тотъ, съ трудомъ оторвавшись отъ кухни и отъ Нуты, отправился на площадь съ требуемыми предметами. Придя туда, совершенно запыхавшись, такъ какъ отъ большаго количества выпитой воды его сильно пучило, онъ, по приказанію брата Чиполлы, сталъ на церковной паперти и началъ изо всей силы звонить въ колокольчики. Когда весь народъ столпился, братъ Чиполла, не замѣтивъ, чтобы какая-нибудь изъ его вещей была тронута, приступилъ къ своей проповѣди и говорилъ много, касающагося его дѣлишекъ; когда же пришло время показывать перо архангела Гавріила, то онъ сначала съ большою торжественностью произнесъ молитву, велѣлъ зажечь два факела и, плавно развернувъ шелкъ, снялъ сначала чехолъ и вынулъ изъ него шкатулку. Сказавъ нѣсколько словъ въ честь и хвалу архангела Гавріила и своей святыни, онъ затѣмъ открылъ шкатулку. Увидѣвъ, что она полна угольевъ, Чиполла и не подумалъ, что это продѣлка кита Гуччо, такъ какъ считалъ его слишкомъ мало способнымъ на это, и не проклялъ его за то, что тотъ плохо берегъ его вещи и позволилъ другимъ продѣлать это; нѣтъ, онъ молча побранилъ себя, что поручилъ охрану вещей Гуччо, тогда какъ отлично зналъ, что онъ лѣнивъ и нерадивъ, безпутенъ и распутенъ; однако, нисколько не измѣнившись въ лицѣ, онъ поднялъ руки и взоры къ небу, и затѣмъ сказалъ такъ, что всѣ слышали:
— О, Господи, да будетъ вѣчно прославлено могущество Твое!
Потомъ онъ закрылъ шкатулку и обратился къ народу со слѣдующей рѣчью:
— Синьоры и дамы, вы должны знать, что я еще въ очень молодыхъ лѣтахъ былъ отправленъ своимъ настоятелемъ въ тѣ страны, гдѣ восходитъ солнце; мнѣ дано было особое поручніе: я долженъ былъ во что бы то ни стало добыть привилегіи Поросяти; поэтому я пустился въ путь, двинувшись изъ Венеціи; прошелъ въ Грецію черезъ Борго, а оттуда проѣхалъ на конѣ черезъ королевство Дель-Гарбо и, черезъ Балдакку, достигъ Паріона; оттуда, порядкомъ истомленный жаждой, пріѣхалъ я, спустя нѣкоторое время, въ Сардинію. Но къ чему перечислять вамъ всѣ страны, посѣщенныя мною! Мимоходомъ я переправился черезъ проливъ Святого Георгія, былъ въ Обдувальнй и въ Болваньей земляхъ; та и другая густо заселены народомъ. Затѣмъ я побывалъ въ землѣ Вральной, гдѣ нашелъ многихъ изъ нашей братіи, а также и другихъ вѣроисповѣданій; всѣ они, во имя любви Божіей, избавляли себя отъ всякихъ хлопотъ и мало заботились о чужихъ страданіяхъ, преслѣдуя лишь свои выгоды. Въ этихъ земляхъ не было въ ходу иной монеты, кромѣ фальшивой. Оттуда я переселился въ страну Абруццовъ, гдѣ мужчины и женщины бродятъ въ деревянныхъ башмакахъ по горамъ, а свиней обертываютъ ихъ собственными потрохами; немного далѣе я еще видѣлъ народъ, который носилъ хлѣбъ на палкахъ, а вино въ мѣшкахъ. Потомъ я добрался до Червивыхъ горъ, гдѣ всѣ рѣки текутъ прямо внизъ. Словомъ, я забрелъ такъ далеко, что, наконецъ, подошелъ къ Индіи пустернацкой, гдѣ, клянусь вамъ платьемъ, которое на мнѣ, я видѣлъ пернатыхъ летающими по воздуху, вещь неслыханная для тѣхъ, кто этого не видѣлъ, но мнѣ не позволитъ солгать въ этомъ Мазо дель Саджіо, именитый купецъ, котораго я тамъ встрѣтилъ. Онъ кололъ тамъ орѣхи и торговалъ въ розницу скорлупой. Однако, не будучи въ состояніи найти то, что всюду разыскивалъ, такъ какъ изъ тѣхъ краевъ приходится вѣдь ѣхать сюда водою, то на обратномъ пути я и приплылъ въ благодатныя земли, гдѣ въ лѣтній годъ холодный хлѣбъ стоитъ четыре динарія, а теплый даютъ даромъ. Здѣсь я увидалъ почтеннаго отца Не-брани-меня-родная, достойнѣйшаго іерусалимскаго патріарха, который, изъ уваженія къ одеждѣ святого Антонія, которую я ношу безсмѣнно, соблаговолилъ показать мнѣ всѣ святыя реликвіи, какія только имѣлъ подъ рукою. Ихъ было столько, что если бы я хотѣлъ обозрѣть съ вами ихъ всѣ, то не дошелъ бы до конца и по прошествіи нѣсколькихъ миль. Однако, чтобы не оставлять васъ совсѣмъ безутѣшными, я разскажу о нѣкоторыхъ: во-первыхъ, онъ показалъ мнѣ палецъ Святого Духа, такой цѣлый и крѣпкій, что подобнаго и не видано; потомъ, локонъ серафима, явившагося святому Франциску; далѣе, одинъ изъ ногтей херувима и ребро Бога-Слова, вдѣланное въ рамку; одежды святой католической вѣры; нѣсколько лучей звѣзды, явившейся тремъ волхвамъ на востокѣ; чашу пота святого Михаила, выступившаго, когда онъ боролся съ дьяволомъ; челюсть смерти святого Лазаря, и прочее. И такъ какъ я великодушно подарилъ ему множество склоновъ горы Морелло, въ итальянскомъ переводѣ, а также нѣсколько главъ Капреція, котораго онъ давно ужъ разыскивалъ, то онъ удѣлилъ мнѣ также нѣкоторыя изъ своихъ святыхъ реликвій: далъ мнѣ одинъ небольшой пузырекъ колокольнаго звона Соломонова храма, перо архангела Гавріила, о которомъ я уже говорилъ вамъ; одинъ изъ башмаковъ святого Герарда изъ виллы Маньи; только недавно я отдалъ его во Флоренціи Герарду Бонзѣ, который необычайно чтитъ его. Далъ онъ мнѣ также и уголья, на которыхъ пріялъ блаженную и мученическую кончину сожженный святой Лаврентій. Все это я благоговѣйно принялъ, и всѣ эти вещи при мнѣ. Правда, мой настоятель ни за что не разрѣшалъ мнѣ показывать ихъ, пока не будетъ удостовѣрено, подлинныя это реликвіи или нѣтъ. Однако теперь, послѣ нѣкоторыхъ произведенныхъ ими чудесъ и писемъ, полученныхъ отъ патріарха, онѣ вполнѣ удостовѣрены и мнѣ дано разрѣшеніе ихъ показывать. Опасаясь довѣрить ихъ кому-либо другому, я постоянно вожу ихъ съ собою. Справедливо и то, что я держу перо ангела Гавріила въ шкатулочкѣ, чтобы оно не испортилось, а угли, на которыхъ былъ сожженъ святой Лаврентій, въ другой шкатулочкѣ, но онѣ такъ похожи другъ на друга, что часто мнѣ приходилось одну принимать за другую. Это случилось и теперь со мною: думая, что я захватилъ съ собою шкатулку, въ которой находится перо, я взялъ угли; но не думаю, чтобы это была ошибка; напротивъ, я убѣжденъ, что это навѣрно произволеніе Божіе: Самъ Господь подсунулъ мнѣ подъ руку шкатулку съ углями, такъ какъ я сейчасъ вспомнилъ, что черезъ два дня у насъ будетъ праздникъ святого Лаврентія; поэтому именно соизволилъ Господь, чтобы я, показавъ вамъ угли, на которыхъ сгорѣлъ этотъ мученикъ, возжегъ въ вашемъ сердцѣ благоговѣніе, какое вы должны къ нему чувствовать, и заставилъ меня взять не перо, какъ я хотѣлъ, а эти благословенные угли, погашенные сокомъ святѣйшаго тѣла. И такъ, возлюбленныя дѣти, обнажите головы, съ благоговѣніемъ приближайтесь ко мнѣ и глядите. Но прежде я желаю сообщить вамъ, что всякій, кто будетъ помѣченъ такимъ углемъ крестообразно, можетъ жить весь этотъ годъ снокойнымъ относительно огня!»
Окончивъ свою рѣчь, Чиполла, воспѣвая хвалу святому Лаврентію, открылъ шкатулку и показалъ уголья. Послѣ того, какъ глупая толпа съ удивленіемъ и почтеніемъ подивилась на нихъ, всѣ, невообразимо тискаясь, начали продираться къ брату Чиполлѣ и, предлагая лучшіе, чѣмъ обыкновенно дары, каждый просилъ, чтобы монахъ коснулся его углемъ. Тогда братъ Чиполла, схвативъ уголь въ руку, принялся чиркать такіе большіе кресты, какіе только могли помѣститься на ихъ бѣлыхъ камзолахъ, курткахъ и женскихъ косынкахъ, увѣряя, что, хотя угли уменьшаются и разсыпаются въ то время, какъ онъ ставитъ такіе кресты, но потомъ опять выростаютъ въ шкатулкѣ: онъ это не разъ уже испыталъ.
Такимъ образомъ, не безъ значительной выгоды для себя Луковица перекрестилъ всѣхъ жителей Чертальдо и, благодаря его находчивости, ему удалось зачернить даже тѣхъ, кто самъ думалъ его очернить.
Проказники, присутствуя при его проповѣди и прислушиваясь къ новой придуманной имъ штукѣ, до того хохотали, что боялись свихнуть себѣ челюсти. Когда же толпа разошлась, они подступили къ монаху и, не будучи въ состояніи удержаться отъ смѣха, повинились ему въ сдѣланномъ и возвратили перо, которое на слѣдующій годъ принесло Чиполла не менѣе барыша, чѣмъ въ этотъ день уголья.
Разсказанная новелла доставила всему обществу, безъ изъятія, громадное удовольствіе и потѣху. Ужасно всѣ смѣялись надъ братомъ Чиполлой, а болѣе всего надъ его странствіями и надъ святынями, видѣнными имъ и привезенными. Когда королева услыхала, что новелла окончена, а вмѣстѣ съ нею и ея владычество, она встала, сняла съ себя вѣнокъ и, смѣясь, возложила на голову Діонео, промолвивъ:
— Пора и тебѣ, Діонео, испытать хоть немного, какъ тяжело править и наставлять на путь женщинъ; будь ты королемъ и властвуй такъ мудро, чтобы подъ конецъ твоего правленія мы всѣ прославили тебя!
Діонео взялъ со смѣхомъ вѣнокъ и отвѣтилъ:
— Вы уже такихъ видали много разъ; я говорю о шахматныхъ короляхъ, которые даже гораздо больше меня сто̀ятъ. Разумѣется, еслибъ вы мнѣ повиновались, какъ должно повиноваться настоящему королю, то я доставилъ бы вамъ такое удовольствіе, безъ котораго веселье не бываетъ полнымъ. Но бросимъ эти разговоры; я буду править, какъ умѣю.
И призвавъ, по установившемуся обычаю, сенешаля, онъ толкомъ наказалъ ему, что́ надо дѣлать, пока будетъ длиться его владычество, а затѣмъ обратился къ обществу съ такою рѣчью:
— Почтенныя дамы! На всѣ лады уже говорилось здѣсь о человѣческой изобрѣтательности и о всякаго рода случайностяхъ; такъ что, если бы сюда не явилась Личиска, которая своими рѣчами доставила мнѣ тему для завтрашнихъ бесѣдъ, то я боюсь, что долго ломалъ бы голову, отыскивая предметъ для разсказовъ. Она, какъ вы слышали, сказала, что изъ ея сосѣдокъ не было ни одной, которая вышла бы замужъ дѣвственницей, и присовокупила, что прекрасно знаетъ, какія штуки и замужнія продѣлываютъ надъ мужьями. Оставивъ въ сторонѣ первую часть темы, представляющую дѣтскія шалости, я полагаю, что о второй было бы интересно потолковать; а потому я хочу, чтобы завтра велись разсказы, по поводу заявленія Личиски, о штукахъ, какія продѣлывались когда-либо женщинами надъ своими мужьями, ради любви и собственнаго спасенія, а мужья догадывались о томъ, или нѣтъ.
Разсказывать на подобную тему нѣкоторымъ дамамъ показалось не особенно приличнымъ, и онѣ просили, чтобы онъ перемѣнилъ ее; но король возразилъ на это:
— Дамы, я знаю, что я вамъ предложилъ, не хуже васъ, и меня не можетъ заставить отказаться отъ этой темы ваше заявленіе; подумайте, нынче такое время, что лишь бы мужчины и женщины воздерживались отъ непристойныхъ поступковъ, а разсужденіе всякое позволительно. Развѣ вы не знаете, что вслѣдствіе испорченности нашей эпохи судьи покинули свои трибуналы; Божескіе и человѣческіе законы безмолвствуютъ, и всякому дается широкій произволъ заботиться самому о сохраненіи жизни; поэтому, если ваша добродѣтель и допуститъ немного свободную болтовню, то не ради того, чтобы проявить какую-либо непристойность въ дѣйствіяхъ, а просто ради того, чтобъ развлечь и себя, и другихъ; поэтому я не вижу, на какомъ основаніи можетъ кто бы то ни было упрекнуть васъ впослѣдствіи; помимо этого, ваше общество съ перваго же дня и до сего часа было вполнѣ нравственнымъ, что̀ бы тутъ ни говорилось; мнѣ не кажется, чтобы оно запятнало себя какимъ-либо дѣйствіемъ, и, Богъ дастъ, не запятнаетъ. Да и кому неизвѣстна ваша добродѣтель! Ее не въ состояніи, я думаю, поколебать не только какой-нибудь вольный разсказъ, но даже и самый страхъ смерти; наконецъ, говоря по правдѣ, если кто узнаетъ, что вы отказались однажды говорить о подобныхъ проказахъ, тотъ можетъ заподозрить, что и вы тутъ не безъ грѣха, оттого и не хотите разсказывать о нихъ. И такъ, оставьте ваши опасенія, болѣе подходящія къ мелкимъ душамъ, чѣмъ къ вашимъ, и, въ добрый часъ, пусть каждый думаетъ, какъ разсказать прелестную новеллу.
Выслушавъ это, дамы отвѣтили, что пусть будетъ такъ, какъ онъ желаетъ; тогда король далъ каждому позволеніе до обѣденнаго часа поступать по своему усмотрѣнію. Солнце стояло еще очень высоко, такъ какъ бесѣда была непродолжительна, а потому Діонео сѣлъ играть въ шашки, Элиза же, отозвавъ дамъ въ сторону, предложила имъ слѣдующее:
— Съ тѣхъ поръ, какъ мы здѣсь находимся, я все время хотѣла сводить васъ въ довольно близкое отсюда мѣсто, гдѣ, пожалуй, никто еще изъ васъ не бывалъ; оно называется Женской долиной, только я не могла улучить минуты, чтобъ пригласить васъ туда. Только сегодня солнце еще достаточно высоко, а потому, если вы пожелаете туда отправиться, я нисколько не сомнѣваюсь, что, когда придете, будете очень рады побыть тамъ подольше.
Дамы изъявили свою полную готовность. Кликнувъ одну изъ служанокъ и ничего не сказавъ юношамъ, онѣ пустились въ путь. Не отошли онѣ и съ милю, какъ уже достигли названной долины. Онѣ вступили въ нее по узенькой тропинкѣ, по одну сторону которой журчалъ свѣтленькій ручеекъ; мѣсто показалось имъ такимъ прекраснымъ и такимъ заманчивымъ, въ особенности въ эту пору, когда уже чувствовался сильный зной, что нельзя и представить себѣ. Каждая изъ нихъ разсказывала мнѣ потомъ, что равнина эта совсѣмъ круглая, точно обведенная циркулемъ, а между тѣмъ она была, повидимому, созданіемъ природы, а не рукъ человѣческихъ. Въ окружности она имѣла немного больше полумили и окаймлялась шестью холмиками, не особенно значительной высоты; на вершинѣ каждаго изъ пригорковъ виднѣлась бесѣдка, устроенная въ видѣ прекраснаго замка. Склоны этихъ холмовъ чрезвычайно отлого спускались въ долину уступами, въ родѣ того амфитеатра: ступени шли по порядку отъ самаго верху и до низу и суживали постепенно свой кругъ. Откосы пригорковъ, обращенные къ югу, были сплошь усѣяны виноградниками, оливами, миндальными деревьями, вишневыми, фиговыми и другими фруктовыми, всякихъ породъ, такъ что ни пяди земли не проглядывало. Склоны же, обращенные къ Сѣверной колесницѣ, пестрѣли дубовыми и ясеневыми рощами и множествомъ другихъ деревьевъ, блиставшихъ зеленью и необыкновенною стройностью. Долина эта, не имѣющая иного входа, кромѣ того, черезъ который проникли дамы, была вся, вдобавокъ, украшена елями, кипарисами, итальянскими и чужеземными соснами, такъ пышно разросшимися и въ такихъ дивныхъ сочетаніяхъ, словно ихъ разсаживалъ лучшій художникъ. Черезъ ихъ чащу солнце мало проникало или почти совсѣмъ не достигало почвы долины, которая вся представляла изъ себя лугъ съ самою мелкою травою и красовавшимися среди зелени пурпуровыми и другими цвѣточками. Не мало отрады доставлялъ также и ручеекъ, который выбѣгалъ изъ ложбины, раздѣлявшей два холмика, и прыгалъ по уступамъ дикихъ скалъ; при этомъ онъ производилъ шумъ, необычайно ласкавшій слухъ и, разсыпаясь брызгами, напоминалъ издали ртуть; точно прижимаемая чѣмъ-нибудь, она разлеталась въ мельчайшіе шарики. Достигнувъ дна долины, онъ вступалъ здѣсь въ роскошное русло и стремительно несся до самой средины равнины; тутъ образовывалъ онъ небольшое озерко, какія иной разъ, въ видѣ бассейновъ, устраиваютъ въ своихъ садахъ горожане, имѣющіе нѣкоторый достатокъ. Это озерко было не глубже, чѣмъ по грудь человѣку. Не имѣя ни капли тины, оно показывало свое чистенькое дно, сплошь состоявшее изъ самыхъ мелкихъ камушковъ, которые всѣ можно было пересчитать, при желаніи и досугѣ. Глядя въ прозрачную воду, не только можно было увидѣть дно, но и множество рыбъ, сновавшихъ туда и сюда, что̀ вызывало прямо восторгъ; все озеро по берегамъ было окаймлено зеленымъ лугомъ, еще болѣе прекраснымъ въ этомъ мѣстѣ, такъ какъ онъ въ изобиліи напитывался влагой. Вода, переливавшаяся черезъ этотъ водоемъ, попадала въ другое ложе и убѣгала по нему изъ долины въ болѣе низменныя мѣста.
Вотъ сюда-то и пришли юныя дамы, все осмотрѣвъ и насладившись красотами природы. Между тѣмъ начало сильно печь. Видя передъ собой водную равнину и не боясь, что ихъ кто-нибудь увидитъ, онѣ рѣшили непремѣнно выкупаться. Приказавъ своей служанкѣ стать на дорожкѣ, по которой онѣ пришли сюда, и глядѣть, чтобы кто-нибудь нечаянно не прошелъ, всѣ семь дѣвушекъ раздѣлись и вступили въ воду, которая настолько же скрыла ихъ бѣлоснѣжныя тѣла, насколько бы скрыло, напримѣръ тонкое стеклышко алую розу. Оставаясь въ озерѣ, нисколько не замутившемся при этомъ, онѣ начали изо всѣхъ силъ туда и сюда гоняться за рыбами; тѣмъ некуда было дѣваться, и купальщицамъ вздумалось наловить ихъ руками. Шаля такимъ образомъ, онѣ поймали нѣкоторыхъ; потомъ покупались еще и, наконецъ, выйдя изъ воды, одѣлись. Томной походкой отправились онѣ въ обратный путь, не переставая твердить о красотѣ долины. Вернулись онѣ къ дому довольно рано и застали тутъ юношей еще за игрою. Пампинея замѣтила имъ, смѣясь:
— А мы васъ сегодня обманули!
— Какъ, — вскликнулъ Діонео, — вы начинаете дѣйствовать раньше, чѣмъ разговаривать?
— Да, государь нашъ, — отвѣтила Пампинея, и подробно разсказала ему, откуда онѣ пришли, какъ выглядѣло мѣсто и что́ онѣ тамъ дѣлали.
Король, услыхавъ о красотѣ долины, возгорѣлся желаніемъ увидѣть ее и велѣлъ живѣе подавать ужинъ. Когда онъ былъ поконченъ съ большимъ аппетитомъ, проявленнымъ всѣми, то трое юношей, захвативъ своихъ слугъ, оставили дамъ и отправились въ Женскую долину. Осмотрѣвъ все, — никто изъ нихъ никогда здѣсь не бывалъ, — они расхвалили долину, какъ одно изъ прекраснѣйшихъ мѣстъ въ свѣтѣ. Выкупавшись тамъ и снова одѣвшись, они вернулись въ виду очень поздняго времени домой и застали всѣхъ дамъ въ хороводѣ, подъ пѣсню Фіамметты. Поводивъ хороводъ вмѣстѣ съ ними, они принялись толковать о Женской долинѣ и немало высказывали ей одобренія и похвалъ. Поэтому король, призвавъ къ себѣ сенешаля, приказалъ ему, чтобы на слѣдующее утро все было приготовлено въ этой долинѣ и чтобы туда были перенесены даже постели на случай, если кто-нибудь захочетъ отдохнуть въ полдень. Затѣмъ было приказано принести свѣчи, вино и лакомства. Когда всѣ подкрѣпились немного, Діонео приказалъ, чтобы устроили танцы. По его желанію, Памфило руководилъ ими. Затѣмъ король, обратившись къ Элизѣ, ласково промолвилъ:
— Прекрасная дѣвушка, ты меня почтила сегодня вѣнкомъ, а я въ этотъ вечеръ хочу почтить тебя просьбой о пѣснѣ. Спой какую-нибудь, все равно, что̀ тебѣ нравится.
Элиза, улыбаясь, отвѣчала на это, что споетъ съ удовольствіемъ, и пріятнымъ голосомъ начала слѣдующую пѣсню:
О, еслибъ я могла порвать любви оковы, —
То ни одна стрѣла,
Какъ ни были бъ твои, Амуръ, приманки новы,
Пути ко мнѣ во вѣкъ бы не нашла…
О, если бы могла!..
На утрѣ юныхъ дней въ очагъ войны вошла я —
Въ очагъ войны твоей, —
За пристань мирную обитель бурь считая, —
Вошла и, все свое оружіе слагая,
Я не ждала осады злыхъ страстей…
А ты, тиранъ сердецъ, огнемъ вражды пылая,
Явился и сразилъ меня стрѣлой своей —
На утрѣ юныхъ дней…
Могла ли я не пасть, обвитая цѣпями?
Я отдалась во власть,
Во власть любви, вспоенной горькими слезами,
Любви, взлелѣянной безсонными ночами,
Родившими во мнѣ мою слѣпую страсть…
Но тронуть ли тебя, жестокаго, мольбами!
Въ тебѣ свою любовь возможно ль мнѣ проклясть!..
Могла ли я не пасть?!.
Развѣетъ вѣтромъ ихъ — всѣ, всѣ мои моленья!..
О, еслибъ онъ затихъ!..
Нѣтъ, что ни часъ — ростутъ, ростутъ мученья…
Вся жизнь-тоска… И въ смерти — исцѣленья
Я жду отъ всѣхъ скорбей, отъ жгучихъ ранъ моихъ…
О, сжалься, богъ любви!.. Открой мнѣ рай забвенья!..
Прикуй ко мнѣ царя терзаній роковыхъ…
Развѣй, какъ вѣтеръ, ихъ!..
Владыка тайныхъ грезъ! О, если сдѣлать это
Не хочешь ты для слезъ,
То пусть цвѣты надеждъ, не вѣдавшихъ расцвѣта,
Распустятся на мигъ, какъ мертвый безъ отвѣта,
Не понятый никѣмъ, загадочный вопросъ…
О, только бы хоть лучъ, хоть блѣдный лучъ просвѣта!..
И снова на челѣ моемъ вѣнокъ изъ бѣлыхъ розъ
Увидишь въ честь твою, владыка тайныхъ грезъ!..
Элиза кончила свою пѣсенку глубокимъ вздохомъ. Всѣ изумлялись словамъ этой пѣсни, и никто не могъ разгадать, какія причины побудили дѣвушку спѣть ее. Но король, бывшій въ благодушномъ настроеніи, позвалъ Тиндаро, велѣлъ ему принести свою волынку и подъ звуки ея они долго танцовали. Такъ незамѣтно прошла часть ночи, и, наконецъ, всѣ были отпущены спать.