изъ нихъ было у Соломона, Аристотеля или Сенеки, то уничтожило бы всю ихъ добродѣтель, весь ихъ разумъ и всю святость; подумайте же, что это за человѣкъ, не имѣющій ни добродѣтели, ни разума, ни святости, а у Гуччо девять такихъ свойствъ. Когда же Чиполлу спрашивали, какія это свойства, онъ отвѣчалъ, подобравъ ихъ въ риѳму:
— Извольте: онъ лѣнивъ, грязенъ и лживъ; нерадивъ, непослушенъ и злорѣчивъ; безпутенъ, забывчивъ и распутенъ; онъ имѣетъ, впрочемъ, и другія пятнышки, помимо этихъ, наиболѣе замѣтныхъ. Болѣе же всего забавно въ его дѣйствіяхъ то, что онъ вездѣ хочетъ жениться и обзавестись домомъ, а такъ какъ у него большая, черная и жирная борода, то ему кажется, что онъ очаровательно красивъ и что всѣ женщины, какъ увидятъ его, такъ и влюбятся. Пусти его только, такъ онъ бы гонялся за всѣми, пока не потерялъ бы штановъ. Правда, онъ мнѣ очень помогаетъ; напримѣръ, кто бы со мной ни говорилъ по секрету, онъ ужь непремѣнно подслушаетъ; а когда случится, что меня о чемъ-нибудь спросятъ, такъ онъ ужасно боится, что я не сумѣю отвѣтить, и самъ поскорѣй за меня отвѣчаетъ — да или нѣтъ, какъ покажется ему лучше.
Оставивъ слугу въ гостинницѣ, братъ Чиполла приказалъ ему хорошенько стеречь его вещи, чтобъ никто до нихъ не дотрогивался, особенно же до его котомокъ, такъ какъ въ нихъ заключались священные предметы; но пачкуну Гуччо сидѣть на кухнѣ было слаще, чѣмъ соловью въ зелени вѣтвей, особенно, когда онъ видѣлъ тамъ какую-нибудь кухарку. Здѣсь же въ гостинницѣ онъ запримѣтилъ одну, жирную, грубую, коренастую и страшно уродливо сложенную бабу, съ грудями, похожими на двѣ навозныхъ корзины, и съ лицомъ, напоминавшимъ породу Барончи, вѣчно потнымъ, сальнымъ и прокопченнымъ; какъ коршунъ, кидающійся на падаль, покинулъ Гуччо комнату брата Чиполлы, забылъ о всѣхъ его вещахъ и уже торчалъ на кухнѣ, подсѣвъ къ огню, хотя былъ всего августъ мѣсяцъ. Тутъ принялся онъ заговаривать съ бабой, носившей кличку Нута; разсказывалъ ей, что получилъ по довѣренности дворянское званіе и что у него множество фальшивыхъ флориновъ, не считая тѣхъ, которые онъ долженъ другимъ, — такихъ тоже не мало; что онъ умѣетъ дѣлать и говорить столько разныхъ вещей, что Боже упаси! Невзирая на свою шляпенку, въ которой было столько сала, что его хватило бы на весь монастырскій котелъ въ Альто-Пашо; на свою куртку, рваную съ заплатами и густо пропитанную по̀томъ вокругъ воротника и подъ мышками, и имѣвшую больше пятенъ всевозможныхъ оттѣнковъ, чѣмъ какія бы то ни было татарскія или индійскія ткани; невзирая на свои совершенно дырявые чулки и драные башмаки, онъ говорилъ съ ней такъ, словно былъ кастильскимъ королемъ; онъ высказывалъ, что хочетъ пріодѣть ее и устроить, избавивъ отъ печальной необходимости жить у чужихъ; не обѣщая ей большихъ владѣній, онъ подавалъ ей надежду на лучшую участь; говорилъ еще много другого, и хотя съ большимъ чувствомъ, но все совершенно напрасно; какъ и большинство его предпріятій, это также не увѣнчалось успѣхомъ.
Итакъ, двое юношей нашли борова Гуччо увивавшимся около Нуты. Довольные этимъ, такъ какъ трудъ ихъ сокращался наполовину, они безъ малѣйшей помѣхи проникли въ комнату брата Чиполлы, которую нашли открытой, и прежде всего принялись обшаривать котомку, въ которой и находилось перо. Открывъ ее, они увидали маленькую шкатулочку, завернутую въ большой шелковый лоскутъ; въ шкатулкѣ они нашли
