Вавилонскій султанъ посылаетъ одну изъ своихъ дочерей въ замужество къ королю дель-Гарбо. Вслѣдствіе всевозможныхъ случайностей, она въ теченіе четырехъ лѣтъ проходитъ черезъ руки девяти мужчинъ въ различныхъ мѣстностяхъ; возвратившись, наконецъ, къ отцу, она, какъ дѣвица, отправляется къ королю дель-Гарбо, чтобы, по первоначальному плану, вступить съ нимъ въ бракъ.
Если бы еще немного продлилась новелла Эмиліи, состраданіе къ несчастіямъ Беритолы, пожалуй, заставило бы молодыхъ дамъ расплакаться: но разъ она доведена была до конца, королева выразила желаніе, чтобы Памфило разсказывалъ дальше. Онъ былъ необыкновенно сговорчивъ и поэтому началъ:
— Вамъ трудно, прелестныя дамы, угадать, что дѣлается въ нашу пользу; напримѣръ, какъ это часто можно видѣть, многіе думаютъ, что, разбогатѣвъ, они жили бы безъ заботъ и въ довольствѣ, и не только просятъ Бога въ молитвахъ, но и настойчиво, презирая труды опасности, стремятся къ этому; но лишь только достигнутъ цѣли, какъ найдутся люди, которые изъ жажды къ столь крупному наслѣдству убьютъ ихъ, хотя раньше и дорожили ихъ жизнью. Другіе, происходя изъ низкаго званія, чрезъ тысячу опасныхъ схватокъ, кровь братьевъ и друзей своихъ, поднимаются на высоту королевскаго трона, полагая, что тамъ наибольшее счастье; однако, увидѣли, что жизнь сильныхъ міра сего полна безчисленныхъ заботъ и опасеній, и услышали, даже, пожалуй, убѣдились при собственной своей кончинѣ, что изъ золотого кубка за королевскимъ столомъ случается выпить ядъ. Было много томившихся сильнѣйшею жаждой обладанія тѣлесною силою и красотою, немало и мечтавшихъ о внѣшнихъ украшеніяхъ, но они убѣдились, что ихъ стремленія ложны, только тогда, когда эти блага оказались залогомъ ихъ смерти или страдальческой жизни. Я не буду говорить обо всѣхъ людскихъ стремленіяхъ въ отдѣльности, но утверждаю, что нѣтъ ни одного, про которое можно было бы съ увѣренностью сказать, что оно ограждено отъ всѣхъ превратностей судьбы, и поэтому можетъ быть избрано смертными; слѣдовательно, если мы хотимъ дѣйствовать правильно, то должны покорно принимать и хранить, что даруетъ намъ Тотъ, Кто одинъ вѣдаетъ, въ чемъ мы нуждаемся, и Кто можетъ послать это намъ; но въ то время, какъ мужчины грѣшатъ жаждою обладанія различными благами, вы, милыя дамы, болѣе всего грѣшите однимъ, а именно желаніемъ быть прекрасными, и до такой степени, что вамъ недостаточно прелестей, данныхъ природой: вы еще съ непостижимымъ искусствомъ стараетесь ихъ усилить. Мнѣ хочется поэтому разсказать, какъ, на свою бѣду, была красива одна сарацинка, которой въ теченіе четырехъ лѣтъ пришлось, ради своей красоты, справлять все новыя и новыя свадьбы, до девяти разъ.
Много времени тому назадъ жилъ-былъ въ Вавилоніи султанъ, по имени Беминедабъ, которому многое удавалось по его желанію. Въ числѣ другихъ дѣтей, мальчугановъ и дѣвочекъ, была у него дочь, по имени Алатьель, которая, по словамъ всякаго ее видѣвшаго, была прекраснѣйшею изъ женщинъ, существовавшихъ въ то время на свѣтѣ. Въ сильномъ пораженіи, нанесенномъ султаномъ множеству напавшихъ на него арабовъ, оказалъ ему необычайную помощь король дель Гарбо, и когда попросилъ у него дочь въ видѣ особой награды, то султанъ отдалъ ему ее въ жены. Въ сопровожденіи почетной свиты изъ мужчинъ и женщинъ, со многими изящными и драгоцѣнными вещами, приказалъ онъ посадить ее на хорошо вооруженный и оснащенный корабль и отправилъ къ королю, поручивъ ее волѣ Божіей. Корабельщики, видя, что погода благопріятствуетъ, распустили паруса по вѣтру и отплыли изъ Александрійскаго порта. Въ продолженіе нѣсколькихъ дней они плыли счастливо и миновали Сардинію; имъ казалось, что они уже близки къ цѣли путешествія, какъ вдругъ подули противные, необыкновенно порывистые вѣтры. Судно, на которомъ находилась невѣста, такъ укачало, что всѣ считали себя погибшими; однако, какъ люди отважные, они искусно боролись съ необъятной пучиной. Двое сутокъ продолжались вѣтры; при наступленіи третьей ночи поднялась страшная буря, непрестанно все возраставшая. Корабельщики не знали, гдѣ теперь находятся, и не могли опредѣлить этого ни морскимъ способомъ, ни на глазъ: все небо заволокло темными тучами, словно полуночнымъ мракомъ. Будучи чуть ли не за Маіоркой, они почувствовали, что корабль далъ течь. Не видя тогда ни малѣйшаго средства къ спасенію и каждый думая лишь о себѣ, а не о другихъ, корабельщики спустили на море шлюпку, разсчитывая, что на нее скорѣе можно положиться, чѣмъ па треснувшее судно. Въ лодку быстро сѣли хозяева. За ними послѣдовали то одинъ, то другой изъ оставшихся на кораблѣ, и хотя первые, вошедшіе въ лодку, отгоняли ихъ ножами, тѣмъ не менѣе всѣ, старавшіеся избѣжать смерти, стремились въ нее. Лодка, не будучи въ состояніи выдержать во время качки такое множество народа, пошла ко дну, и всѣ бывшіе въ ней погибли. А корабль все гнало сильнымъ вѣтромъ, хотя онъ былъ поврежденъ и почти полонъ воды.
На немъ оставались лишь невѣста и ея прислужницы. Всѣ онѣ, обезсиленныя страхомъ и морскою качкой, лежали на палубѣ, какъ мертвыя, а корабль стремительно мчался, пока не хватился о берегъ острова Маіорки. Онъ несся съ такой бѣшеной силой, что весь почти врѣзался въ песокъ на такомъ разстояніи отъ берега, что можно было, пожалуй, докинуть камнемъ, и остановился здѣсь; хотя всю ночь его трепали вѣтеръ и море, но уже не въ состояніи были сдвинуть съ мѣста.
Занялся бѣлый день. Когда буря утихла, Алатьель, чуть живая, подняла голову и, какъ ни была слаба, принялась звать то одного, то другого изъ слугъ; по напрасно она кликала ихъ: они были слишкомъ далеко. Не получая никакого отвѣта и никого не видя, она сначала удивилась, а затѣмъ пришла въ ужасъ. Она поднялась черезъ силу и увидала всѣхъ женщинъ, сопутствовавшихъ ей, и другихъ лежащими неподвижно на палубѣ. То одну, то другую она громко звала, шевелила, но изъ нихъ мало кто приходилъ въ себя; многія отъ жестокихъ страданій желудка и отъ страха умерли. Это еще болѣе ужасало Алатьель; тѣмъ не менѣе, чувствуя необходимость въ совѣтѣ, ибо видѣла себя совсѣмъ одинокой, не знала и не понимала, гдѣ находится, Алатьель до того тормошила тѣхъ, кто остался живъ, что заставила ихъ подняться. Услыхавъ, что и имъ неизвѣстно, куда дѣлись мужчины, и видя, что корабль въѣхалъ въ землю и полонъ воды, она принялась горько плакатъ вмѣстѣ съ ними. Былъ уже девятый часъ, а между тѣмъ ни на берегу, ни въ иномъ мѣстѣ никто еще не показывался, въ комъ онѣ могли бы пробудить нѣкоторое состраданіе и желаніе помочь.
Было ужъ больше девяти часовъ, когда случайно, возвращаясь изъ своего помѣстья, проѣзжалъ мимо одинъ дворянинъ, но имени Периконе да Визальго, со своими верховыми слугами. Увидѣвъ корабль, онъ сразу догадался, въ чемъ дѣло и приказалъ одному изъ слугъ постараться, не мѣшкая, взойти на него и доложить, что̀ тамъ окажется. Слуга хотя и съ трудомъ, но всетаки взобрался на корабль и нашелъ тамъ прекрасную женщину въ небольшомъ обществѣ другихъ. Трепеща, всѣ онѣ стояли, притаившись у корабельнаго носа. Едва онъ увидѣлъ ихъ, какъ онѣ, рыдая, стали молить его о милосердіи; однако, замѣтивъ, что онъ не понимаетъ ихъ и онѣ его тоже, женщины старались знаками объяснить постигшее ихъ несчастіе.
Слуга, осмотрѣвъ все какъ можно внимательнѣе, разсказалъ Периконе, что тамъ было. Тотъ приказалъ людямъ немедля взобраться туда и захватить женщинъ вмѣстѣ съ наиболѣе драгоцѣнными вещами, какія тамъ найдутся и какія можно взять съ собою; затѣмъ онъ отправился съ добычей въ свой замокъ. Здѣсь женщины подкрѣпились ѣдою и отдыхомъ, а Периконе догадался по богатымъ сокровищамъ, что найденная женщина, должно быть, весьма знатнаго рода. Онъ вскорѣ убѣдился въ томъ и по почету, который оказывали ей одной другія женщины. Хотя она поблѣднѣла и подурнѣла отъ морской болѣзни, всетаки черты ея лица показались Периконе прекрасными; поэтому онъ сразу рѣшилъ про себя, что если она не замужемъ, то онъ на ней женится; если же ей нельзя быть его супругой, то она станетъ его возлюбленной. Периконе былъ человѣкъ мужественнаго вида и очень крѣпкій. Послѣ того, какъ въ теченіе нѣсколькихъ дней Алатьели всячески угождали, по его приказанію, и она совершенно оправилась, онъ увидалъ, что красота ея несравненна, но чрезвычайно скорбѣлъ, что ни она, ни онъ не въ состояніи понять другъ друга; поэтому Периконе не могъ дознаться, кто она такая; тѣмъ не менѣе, донельзя распаленный ея красотой, онъ всякими ласками и любовными жестами старался склонить ее къ добровольному удовлетворенію своего желанія; но изъ этого ничего не вышло. Она совершенно отказывалась отъ сближенія.
Между тѣмъ страсть Периконе все болѣе и болѣе разгоралась, и Алатьель видѣла это. Черезъ нѣсколько дней она догадалась, по соблюдаемымъ вокругъ обрядамъ, что находится среди христіанъ, слѣдовательно въ такой мѣстности, гдѣ мало чувствовала бы охоты открыть свое происхожденіе. Она сообразила, что въ концѣ концовъ, силой или по любви, а придется доставить удовольствіе Периконе. Въ величіи своей души рѣшила она преодолѣть всѣ постигшія ее бѣдствія, и приказала своимъ женщинамъ, изъ которыхъ при ней оставалось не болѣе трехъ, чтобы онѣ никогда никому не открывали, кто она такая, развѣ случайно отыщется кто-нибудь, отъ кого могла бы явиться настоящая помощь; кромѣ того, она изо всѣхъ силъ убѣждала ихъ хранить свое дѣвство, утверждая, что сама она никому не доставитъ наслажденій, кромѣ мужа. Ея служанки превознесли ее за это и обѣщали, что будутъ, по мѣрѣ возможности, блюсти ея приказъ.
Периконе же тѣмъ сильнѣе пылалъ страстью, чѣмъ ближе видѣлъ предметъ своего желанія и чѣмъ упорнѣе ему въ томъ отказывали. Убѣдившись, что его увѣщанія недѣйствительны, онъ придумалъ особый искусный планъ, приберегая насиліе къ концу. Не разъ примѣчая, что его дама пристрастилась къ вину, хотя и избѣгала пить его, такъ какъ это запрещено ея закономъ, онъ при помощи этого средства, какъ лучшаго пособника Венеры, и вздумалъ овладѣть гордой женщиной. Дѣлая видъ, что мало обращаетъ вниманія на ея отказы, онъ устроилъ однажды вечеромъ, подъ видомъ торжественнаго празднества, прекрасный ужинъ, на который пришла и Алатьель; ужинъ былъ веселый во многихъ отношеніяхъ, и прислужнику, находившемуся при дамѣ, было приказано, чтобы онъ подносилъ ей смѣсь изъ разныхъ винъ. Тотъ превосходно выполнялъ это. Она же, ничего не подозрѣвая и увлекаемая пріятностью напитка, выпила больше, чѣмъ этого требовала ея добродѣтель. Тогда, забывъ о своемъ прежнемъ нерасположеніи къ Периконе, она сдѣлалась веселой н, видя, какъ нѣкоторыя женщины танцуютъ по обычаю Маіорки, сама начала танцовать на александрійскій манеръ. Увидя это, Периконе сообразилъ, что близко то, чего онъ жаждетъ и, продолжая пиръ, съ еще большимъ обиліемъ напитковъ и яствъ, затянулъ его далеко за-полночь.
Наконецъ, приглашенные разъѣхались, и онъ, съ одной Алатьель, пошелъ въ свою комнату. Она, болѣе разгоряченная виномъ, чѣмъ удерживаемая приличіемъ, словно Периконе былъ одной изъ ея прислужницъ, раздѣлась при немъ безъ всякаго стыда и улеглась въ постель. Периконе не замедлилъ послѣдовать за нею…
При такихъ наслажденіяхъ съ Периконе судьба не удовольствовалась тѣмъ, что сдѣлала Алатьель, вмѣсто королевской супруги, любовницей вассала: она готовила ей еще болѣе жестокую связь. У Периконе былъ братъ, 25-ти-лѣтній юноша, прекрасный и свѣжій, какъ роза, по имени Марато. Алатьель необыкновенно ему понравилась; и, насколько онъ могъ понять изъ ея знаковъ, было ясно, что и онъ пользуется нѣкоторой ея благосклонностью. Полагая, что отъ удовлетворенія его страсти ничто не удерживаетъ Алатьели, кромѣ охраны, которую держалъ при ней Периконе, онъ возымѣлъ дерзкую мысль, а за мыслью послѣдовало немедленно и преступное дѣйствіе. Въ то время случайно стоялъ въ городскомъ портѣ корабль, наполненный товарами и готовившійся къ отплытію въ Кьяренцу, въ Романіи. Хозяевами его были два молодыхъ генуезца. Паруса были поставлены, и ожидали только благопріятнаго вѣтра. Сговорившись съ хозяевами, Марато распорядился, чтобы они пріютили его на слѣдующую ночь съ дамой. Устроивъ все это, едва спустилась ночь, онъ сообразилъ, что ему дѣлать и отправился въ жилище Периконе, который ничего и не подозрѣвалъ съ его стороны. Онъ тайно забрался туда съ нѣкоторыми изъ надежнѣйшихъ своихъ товарищей, приглашенныхъ для выполненія замысла, и укрылся въ замкѣ, согласно условленному плану. Когда часть ночи миновала, онъ оповѣстилъ своихъ сообщниковъ, гдѣ Периконе почиваетъ съ своей милой; свѣдавъ о томъ, они соннаго Периконе убили и, грозя также смертью при малѣйшемъ сопротивленіи вскочившей и плачущей женщинѣ, захватили ее вмѣстѣ съ нѣкоторыми наиболѣе драгоцѣнными вещами Периконе; затѣмъ совершенно неслышно и быстро они бросились къ морскому берегу. Тутъ Марато, не мѣшкая, сѣлъ съ дамой на корабль, а его товарищи возвратились назадъ. Корабельщики при благопріятномъ свѣжемъ вѣтрѣ пустились въ путь.
Алатъель горько сѣтовала какъ на свое первое несчастіе, такъ и на второе, но Марато началъ такъ утѣшать ее, что она, сблизившись съ нимъ, забыла и думать о Периконе.
Алатьели казалось, что идетъ все хорошо, а между тѣмъ судьба готовила ей новое огорченіе, словно прошлыхъ было мало. Мы уже не разъ говорили, что она была красавицей и обладала чудными манерами; оба молодыхъ судохозяина такъ въ нее влюбились, что, позабывъ обо всемъ, только и старались услужить да угодить ей, постоянно остерегаясь, какъ бы Марато не догадался о причинѣ ихъ любезности. Сообщивъ другъ другу о своей страсти, они начали тайкомъ совѣщаться и условились сообща владѣть предметомъ любви, какъ будто любовь допускаетъ раздѣлъ, словно товаръ или добыча. Однако, они видѣли, что Марато усиленно ее охраняетъ и мѣшаетъ ихъ намѣренію. Однажды корабль мчался на всѣхъ парусахъ; Марата стоялъ на кормѣ и глядѣлъ въ море, чуждый относительно ихъ всякихъ опасеній. Между тѣмъ они неожиданно подошли къ нему и, быстро схвативъ его сзади, швырнули въ море. Судно отплыло болѣе чѣмъ на милю, и тогда только замѣтили, что Марато упалъ въ воду. Алатьель, слыша объ этомъ, но не находя средствъ его вытащить, разразилась на кораблѣ новыми горькими жалобами. Оба влюбленные стали успокоивать ее сладкими увѣщаніями и заманчивыми предложеніями; хотя она мало понимала ихъ, они всетаки старались уговорить ее; между тѣмъ она плакала не столько объ утраченномъ мужѣ, сколько о своей злосчастной долѣ.
Послѣ многихъ и долгихъ уговариваній, имъ показалось, что будто бы они ее утѣшили; принялись они между собой совѣщаться, кому первому вести ее къ себѣ на ложе. Каждый хотѣлъ начать первымъ и, не будучи въ состояніи придти къ какому-либо соглашенію, они сначала грубо переругивались, а потомъ, распалясь гнѣвомъ, схватились за ножи и нанесли другъ другу нѣсколько ударовъ (находившіеся на кораблѣ оказались не въ состояніи ихъ разнять). Одинъ изъ дравшихся упалъ мертвымъ, а другой, хотя и сильно пораненный въ разныхъ мѣстахъ, остался живъ. Это очень не понравилось дамѣ; она опять увидала себя въ одиночествѣ, безъ всякой защиты или совѣта и сильно боялась, чтобы на нее не обрушился еще гнѣвъ родныхъ и друзей двухъ хозяевъ; но просьбы раненаго и скорое прибытіе судна въ Кьяренцу избавили ее отъ смертельной опасности. Тутъ она сошла съ пострадавшимъ на берегъ и остановилась вмѣстѣ съ нимъ въ одной гостинницѣ.
Въ мигъ разнеслась по городу молва о чудной красотѣ Алатьели и дошла до слуха Морейскаго принца, который какъ разъ въ это время пріѣхалъ въ Кьяренцу. Онъ захотѣлъ повидать это чудо; Алатьель показалась ему еще прекраснѣе, чѣмъ твердила молва, и онъ сразу такъ влюбился въ нее, что ни о чемъ другомъ не могъ думать. Услыхавъ, какимъ образомъ она сюда прибыла, онъ рѣшилъ, что ему должно добиться ея благосклонности. Пока онъ разыскивалъ къ тому способъ, родственники раненаго провѣдали объ этомъ и, не долго думая отправили Алатьель къ принцу. Ему это было чрезвычайно пріятно, дамѣ — также: она полагала, что избѣжала громадной опасности.
Принцъ, видя, что, помимо красоты, Алатьель обладаетъ еще царственной граціей, и не будучи въ состояніи доподлинно узнать, кто она такая, угадалъ въ ней, во всякомъ случаѣ, благородную даму, и отъ этого любовь его еще удвоилась. Оказывая ей величайшій почетъ, онъ обходился съ нею не какъ съ любовницей, а какъ съ настоящею супругою; поэтому Алатьель, забывъ обо всемъ, что было раньше, и чувствуя себя недурно, совершенно успокоилась, стала веселой, и краса ея распустилась такимъ пышнымъ цвѣтомъ, что по всей Романіи чуть ли не объ одномъ этомъ и толковали.
Поэтому молодой прекрасный и отважный Аѳинскій герцогъ, другъ и родственникъ принца Морейскаго, изъявилъ желаніе увидать Алатьель. Подъ предлогомъ, что желаетъ извѣстить принца, какъ это дѣлалъ неоднократно, онъ съ блестящею и знатною свитою явился въ Кьяренцу и былъ здѣсь великолѣпно и торжественно принятъ.
Черезъ нѣсколько дней у нихъ зашелъ разговоръ о красотѣ этой женщины, и герцогъ спросилъ, дѣйствительно ли она такъ дивно хороша, какъ разсказываютъ.
— Гораздо больше, — отвѣчалъ принцъ, — и я хочу, чтобъ ты убѣдился въ томъ не изъ моихъ словъ, а собственными глазами.
Герцогъ и самъ просилъ объ этомъ принца, и они отправились вмѣстѣ къ Алатьель. Она приняла ихъ весьма любезно и съ веселымъ видомъ, услыхавъ заранѣе объ ихъ приходѣ. Они посадили ее между собой, посрединѣ, но не могли насладиться ея бесѣдой, такъ какъ она немного или, вѣрнѣе, ничего не понимала на ихъ языкѣ. Поэтому, каждый изъ нихъ смотрѣлъ на нее, какъ на дивную драгоцѣнность, въ особенности герцогъ, который едва могъ повѣрить, что она смертное существо. Онъ и не замѣтилъ, что, глядя на нее, его взоры упиваются ядомъ страсти; онъ думалъ, что, восхищаясь ею, доставляетъ себѣ лишь удовольствіе; однако, онъ жестоко поплатился за это, влюбившись въ эту женщину на смерть. Уѣхавъ отъ Алатьели вмѣстѣ съ принцемъ и раздумывая про себя на досугѣ, онъ призналъ принца счастливѣйшимъ изъ людей, разъ онъ обладаетъ такимъ безцѣннымъ сокровищемъ для своего удовольствія. Послѣ долгихъ всевозможныхъ размышленій, придавая болѣе значенія своей кипучей страсти, чѣмъ порядочности, онъ рѣшилъ, во что бы то ни стало, отнять у принца его счастье и самому, по возможности, имъ насладиться. Побуждаемый желаніемъ поспѣшить, оставивъ въ сторонѣ всякія внушенія разсудка и справедливости, онъ всѣ свои помыслы устремилъ на обманъ. И вотъ однажды, по злому уговору, заключенному между нимъ и довѣреннѣйшимъ слугою принца, Чурьяччи, герцогъ секретнѣйшимъ образомъ распорядился приготовить своихъ лошадей и все прочее для отъѣзда. При наступленіи ночи, онъ со своимъ товарищемъ, оба вооруженные, пробрались тихонько, при помощи вышеуномянутаго Чурьяччи въ комнату принца. Онъ увидалъ, что послѣдній вслѣдствіе сильной жары, пока Алатьель спала, стоитъ у окна совершенно голый, обратившись лицомъ къ морю, и освѣжается доносившимся оттуда вѣтеркомъ. Сговорившись заранѣе, что̀ нужно дѣлать, они неслышно прокрались по комнатѣ вплоть до окна и ударили принца ножомъ въ поясницу (ножъ прошелъ насквозь), потомъ схватили его и выбросили изъ окна.
Дворецъ принца находился надъ моремъ и былъ очень высокъ, а изъ окна, у котораго онъ стоялъ, виднѣлось лишь нѣсколько хижинъ, разрушенныхъ бурнымъ приливомъ; сюда почти никогда и никто не заходилъ; поэтому, какъ и предвидѣлъ заранѣе герцогъ, паденіе принцева тѣла не было и не могло быть никѣмъ замѣчено.
Товарищъ герцога, видя, что дѣло кончено, схватилъ поскорѣе веревку, заготовленную у него для этой цѣли; дѣлая видъ, что ласкаетъ Чурьяччи, накинулъ ему эту веревку на шею и затянулъ такъ, что Чурьяччи не въ состояніи былъ и пикнуть. Въ это время подоспѣлъ герцогъ, и, придушивъ Чурьяччи, они бросили его туда же, куда и принца.
Покончивъ съ этимъ и убѣдившись, что ни дама и никто ничего не слыхали, герцогъ взялъ свѣчу въ руки и подошелъ съ ней къ постели. Онъ тихонько раскрылъ всю Алатьель, которая продолжала спать. Подробно оглядѣвъ ее, онъ осыпалъ ее похвалами: если въ одеждѣ она ему нравилась, то, конечно, несравненно болѣе нагая. Разгорѣвшись тотчасъ же сильнѣйшимъ желаніемъ, не останавливаемый и только-что содѣяннымъ имъ преступленіемъ, съ руками, еще обагренными кровью, — онъ легъ рядомъ съ ней, въ то время какъ она, полусонная, думала, что это принцъ.
Вставъ, онъ позвалъ нѣкоторыхъ изъ своихъ спутниковъ; они схватили Алатьель такъ, что она не могла произвести ни малѣйшаго шума и повлекли черезъ потайную дверь, въ которую герцогъ вошелъ. Посадивъ Алатьель на лошадь, они всѣ, какъ можно осторожнѣе, пустились въ путь и вернулись въ Аѳины. Но такъ какъ герцогъ былъ женатъ, то помѣстилъ горько плакавшую Алатьель не въ Аѳинахъ, а въ одномъ изъ своихъ прекраснѣйшихъ приморскихъ помѣстій, близъ города. Онъ держалъ ее тамъ втайнѣ, приказавъ съ почетомъ служить ей во всемъ, что понадобится.
На слѣдующее утро придворные принца, прождавъ до девятаго часа, когда встанетъ принцъ, но ничего не слыша, толкнули дверь его комнаты, которая была лишь приперта, и никого не найдя тамъ, подумали, что онъ тайкомъ ушелъ куда-нибудь, чтобы провести нѣсколько дней въ полное удовольствіе, со своей чудной дамой, и болѣе о немъ не заботились. Между тѣмъ, случайно, на слѣдующій день одинъ дурачекъ вошелъ внутрь развалинъ, гдѣ находились тѣла принца и Чурьяччи, за веревку вытянулъ послѣдняго и поволокъ его за собой. Съ крайнимъ удивленіемъ многіе узнали покойнаго и ласками заставили юродиваго свести ихъ туда, откуда онъ вытащилъ трупъ. Тамъ, къ величайшему огорченію всего города, былъ найденъ и трупъ принца. Его похоронили съ почетомъ и стали разыскивать виновниковъ вопіющаго злодѣянія. Видя, что Аѳинскаго герцога нѣтъ и что онъ уѣхалъ тайкомъ, догадались, какъ то было и въ дѣйствительности, что это дѣло его рукъ, и что онъ увезъ къ себѣ даму. Вслѣдствіе этого тотчасъ провозглашенъ былъ принцемъ братъ покойнаго государя, и его всѣми силами стали побуждать къ мести. Тотъ, удостовѣрившись еще по многимъ другимъ признакамъ, что дѣло было такъ, какъ они думали, созвалъ со всѣхъ сторонъ своихъ друзей, родныхъ и подданныхъ, собралъ прекрасное, большое и сильное войско и приготовился къ войнѣ съ герцогомъ Аѳинскимъ. Прослышавъ о томъ, герцогъ также сотредоточилъ всѣ силы и приготовился къ оборонѣ. На помощь къ нему явилось много синьоровъ и, между прочимъ, константинопольскій императоръ отправилъ къ нему своего сына Константина и племянника Эммануила, съ большимъ и прекраснымъ войскомъ. Они съ честью были приняты герцогомъ и герцогиней, такъ какъ она приходилась имъ сестрою.
Въ то время, какъ со дня на день ожидали войны, герцогиня, улучивъ минутку, призвала къ себѣ обоихъ братьевъ и, со слезами, пространно повѣдала имъ всю исторію, объяснивъ и причину войны, и какое оскорбленіе нанесъ ей герцогъ въ лицѣ женщины, которую держитъ отъ всѣхъ будто бы въ тайнѣ. Сильно жалуясь на это, она просила ихъ отстоять, насколько возможно, честь герцога и утѣшить ее. Юноши знали обо всемъ происшедшемъ и поэтому, не заставляя себя просить, ободрили насколько могли герцогиню, исполнили ея сердце надеждой и, освѣдомившись, гдѣ находится дама, уѣхали.
Много разъ слыша похвалы обаятельной красотѣ этой женщины, они захотѣли увидѣть ее и попросили герцога показать. Тотъ, забывъ о случившемся съ принцемъ изъ-за того, что онъ показалъ ему Алатьель, обѣщалъ исполнить это. Дѣйствительно онъ устроилъ великолѣпный обѣдъ въ роскошномъ саду, находившемся тамъ, гдѣ жила его дама, и на слѣдующій день пригласилъ ихъ откушать съ нею и другими гостями.
Сѣвъ съ ней за столъ, Константинъ устремилъ на Алатьель восторженные взоры, твердя про себя, что никогда еще не видывалъ такого совершенства и что, конечно, слѣдуетъ извинить герцога и всякаго другого, кто ради подобной красы совершилъ бы предательство или другое безчестное дѣло. Все болѣе и болѣе увлекаясь, онъ испыталъ то же, что и герцогъ. Уѣхавъ отъ нея влюбленный, онъ оставилъ всякую мысль о войнѣ и сталъ лишь думать, какъ бы похитить ее у герцога, тщательно, однако, скрывая отъ всѣхъ свое чувство; по пока онъ пылалъ страстью, пора было и выступить противъ принца, приближавшагося къ владѣніямъ герцога; поэтому герцогъ Константинъ и всѣ прочіе, по данному приказу, выступили изъ Аѳинъ и разошлись защищать границы, чтобы помѣшать принцу двигаться далѣе.
Стоя уже нѣсколько дней на одной изъ границъ, Константинъ не переставалъ думать все о той же дамѣ и вообразилъ, что теперь, когда герцогъ далекъ отъ нея, ему хорошо бы придти и достигнуть блаженства; чтобы найти предлогъ вернуться, онъ прикинулся сильно больнымъ и, передавъ, съ позволенія герцога, всю свою власть Эммануилу, возвратился въ Аѳины къ сестрѣ. Черезъ нѣсколько дней, наведя разговоръ на нанесенное ей герцогомъ оскорбленіе, онъ сказалъ, что, если она хочетъ, ему легко помочь этому горю: онъ похититъ Алатьель и увезетъ ее отсюда. Герцогиня, думая, что Константинъ дѣлаетъ это изъ любви къ ней, а не къ Алатьели, отвѣчала, что ей будетъ чрезвычайно пріятно, если дѣйствительно онъ это сдѣлаетъ, но такъ, чтобы герцогъ никогда не узналъ о ея согласіи. Константинъ далъ слово. Тогда герцогиня предоставила ему дѣйствовать по его усмотрѣнію. Онъ приказалъ снарядить втихомолку легкое судно и однажды вечеромъ причалилъ съ нимъ, недалеко отъ сада, въ которомъ жила красавица. Увѣдомивъ оставленныхъ на берегу спутниковъ о томъ, что надо дѣлать, онъ отправился съ прочими ко дворцу, гдѣ она находилась. Его привѣтливо встрѣтили какъ прислуга Алатьели, такъ сама она. Въ сопровожденіи своихъ слугъ и сообщниковъ Константина Алатьель, по его желанію, отправилась въ садъ. Тутъ, какъ бы желая переговорить съ дамой отъ имени герцога, онъ направился съ нею одинъ къ воротамъ, выходившимъ на море. Одинъ изъ его товарищей уже открылъ ихъ и, по данному знаку, шлюпка приблизилась; женщина мигомъ была подхвачена и унесена на судно, а къ слугамъ онъ обратился со словами:
— Не шевелитесь и не говорите ни слова, если жизнь вамъ не надоѣла; не отнять я хочу женщину отъ герцога, а смыть позоръ, которымъ онъ покрылъ мою сестру.
На это никто не осмѣлился отвѣчать.
Константинъ сѣлъ со своими сообщниками на судно и, не отходя отъ плачущей женщины, приказалъ приналечь на весла и ѣхать. Они не поплыли, а полетѣли и къ вечеру на слѣдующій день уже достигли Эгины. Сойдя на берегъ и расположившись на отдыхъ, Константинъ сталъ наслаждаться съ женщиной, оплакивавшей свою злополучную красоту.
Затѣмъ они вновь сѣли въ шлюпку и черезъ нѣсколько дней достигли Хіоса; опасаясь укоровъ отца и боясь, чтобы кто-нибудь не похитилъ у него Алатьель, Константинъ рѣшилъ тутъ остановиться, какъ въ мѣстѣ безопасномъ. Много дней прекрасная Алатьель оплакивала свое новое горе, но, затѣмъ, утѣшенная Константиномъ, какъ бывало и прежде, начала находить удовольствіе въ томъ, что судьба ей послала.
Пока дѣло шло такимъ образомъ, Узбекъ, бывшій тогда турецкимъ королемъ и ведшій постоянную войну съ императоромъ, пріѣхалъ именно въ то время въ Смирну. Услыхавъ здѣсь, что Константинъ ведетъ сладострастную жизнь съ одной женщиной, которую похитилъ, и пребываетъ безъ всякой охраны въ Хіосѣ, онъ, вооруживъ нѣсколько галеръ, отправился туда ночью и, тихонько выйдя съ воинами на берегъ, многихъ перехваталъ еще въ постели, прежде чѣмъ они замѣтили, что ворвался непріятель; онъ убилъ тѣхъ, что, проснувшись, схватились за оружіе, сжегъ всю область, нагрузилъ добычею свои суда и возвратился въ Смирну.
Тутъ только Узбекъ, какъ человѣкъ молодой, усмотрѣлъ въ числѣ добычи прекрасную женщину и, узнавъ, что именно она-то и была захвачена съ Константиномъ сонною въ постели, крайне обрадовался, безъ всякаго промедленія взялъ ее себѣ въ жены, отпраздновалъ свадьбу и тѣшился съ нею въ теченіе многихъ мѣсяцевъ.
Императоръ заключалъ передъ этимъ событіемъ трактатъ съ королемъ каппадокійскимъ, Базаномъ, чтобы тотъ съ частью своихъ войскъ напалъ на Узбека, между тѣмъ какъ самъ онъ атакуетъ его съ другой стороны. Но окончательно онъ не могъ сговориться, не соглашаясь на нѣкоторыя для него подходящія требованія, предъявляемыя Базаномъ. Узнавъ о случившемся съ его сыномъ, онъ сильно опечалился и безъ малѣйшаго промедленія согласился на требованія каппадокійскаго короля, прося его, какъ можно скорѣе напасть на Узбека, а самъ готовился атаковать его съ другой стороны.
Узбекъ при этомъ извѣстіи стянулъ всѣ свои войска, чтобы они не были разрѣзаны попаламъ двумя могущественными государями, и выступилъ противъ каппадокійскаго короля, оставивъ Алатьель въ Смирнѣ, подъ охраной одного вѣрнаго слуги и друга. Спустя нѣкоторое время, онъ встрѣтился съ войсками каппадокійскаго короля, сразился и погибъ въ бою, а войска его были обращены въ бѣгство и разсѣяны. Побѣдоносный Базанъ безпрепятственно пошелъ къ Смирнѣ, встрѣчая всюду покорность, как одержавшій верхъ.
Подданный Узбека, по имени Антіохъ, подъ охраной котораго оставалась прекрасная женщина, хотя былъ и преклонныхъ лѣтъ, но не устоялъ предъ ея обворожительной красотой, не сохранилъ вѣрности своему другу и государю и влюбился въ нее. Онъ зналъ ея языкъ и былъ очень радъ этому, не менѣе была рада и она, потому что ужь нѣсколько лѣтъ какъ бы обречена была на жизнь глухонѣмой: ни сама никого не понимала, не ея не разумѣлъ никто. Антіохъ, побуждаемый любовью, сталъ съ нею черезъ нѣсколько дней на короткую ногу, а еще черезъ нѣсколько, не взирая на своего государя, сражавшагося во всеоружіи, вступилъ съ ней не только въ дружескую, но и въ любовную связь.
Услыхавъ, что Узбекъ побѣжденъ и убитъ, а Базанъ идетъ, все разоряя, оба они рѣшили не дожидаться его появленія, и, захвативъ большую часть находившагося при нихъ имущества Узбека, тайкомъ убѣжали въ Родосъ. Тутъ они пожили недолго. Антіохъ вскорѣ захворалъ и былъ при смерти. Въ это время заѣхалъ въ Родосъ одинъ кипрскій купецъ, весьма имъ любимый, закадычный другъ его. Чувствуя приближеніе кончины, Антіохъ пожелалъ завѣщать ему и свое имущество, и дорогую возлюбленную. Отходя уже въ вѣчность, онъ призвалъ ихъ обоихъ и сказалъ:
— Я несомнѣнно чувствую, что жизнь меня покидаетъ, и это мнѣ горько: никогда я такъ не наслаждался, какъ теперь. Правда, умирая, я радуюсь одному: хотя и приходится разставаться съ жизнью, все же я умираю на рукахъ тѣхъ двухъ людей, которыхъ больше всѣхъ любилъ на свѣтѣ, а именно, на твоихъ рукахъ, милый другъ мой, и на рукахъ этой женщины, которую любилъ больше самого себя. Правда, тяжело мнѣ видѣть, что она останется здѣсь на чужой сторонѣ безъ помощи и добраго совѣта, когда я умру; но еще было бы тяжелѣй, если бы я не зналъ, что ты здѣсь: я вѣрю, ты позаботишься о ней, изъ любви ко мнѣ, какъ заботился бы о мнѣ самомъ; поэтому, заклинаю тебя, если суждено мнѣ умереть, пусть мое имущество и Алатьель останутся въ твоихъ рукахъ; съ тѣмъ и другимъ ты можешь сдѣлать все, что, по твоему мнѣнію, въ состояніи будетъ успокоить мою душу, а тебя, дорогая Алатьель, прошу не забывать меня послѣ кончины, чтобы я и тамъ могъ похвалиться, что любимъ здѣсь прекраснѣйшей женщиной, какую только создавала природа. Если вы мнѣ дадите твердую надежду на исполненіе двухъ этихъ обѣтовъ, я, безъ всякаго сомнѣнія, умру утѣшеннымъ.
Его другъ купецъ и Алатьель оба плакали, слушая эти слова; а когда онъ проговорилъ ихъ, то стали его ободрять и честью клялись исполнить, о чемъ онъ просилъ, если ему суждено умереть. Онъ вскорѣ умеръ, и былъ ими погребенъ, какъ должно.
Нѣсколько дней спустя, кипрскій купецъ, покончивъ свои дѣла въ Родосѣ, пожелалъ возвратиться домой на стоявшемъ въ гавани каталанскомъ суднѣ. Онъ обратился тогда къ прекрасной дамѣ съ вопросомъ, что она предполагаетъ дѣлать и удобно ли ей будетъ отправиться на Кипръ. Алатьель отвѣчала, что съ нимъ, если угодно, она охотно поѣдетъ, надѣясь, что изъ любви къ Антіоху, онъ будетъ съ ней обращаться и смотрѣть на нее, какъ на сестру. Купецъ отвѣчалъ, что всякое ея желаніе будетъ ему пріятно, а чтобы защитить ее отъ всякой обиды, которая могла быть ей нанесена, прежде чѣмъ они прибудутъ въ Кипръ, онъ говорилъ всѣмъ, что это его жена.
Когда они сѣли на корабль, имъ отвели на кормѣ небольшую каютку, и, чтобы дѣйствія его не оказались въ противорѣчіи со словами, онъ опочилъ съ ней на одной довольно маленькой постелькѣ. Вслѣдствіе этого случилось то, чего не было въ мысляхъ ни у того, ни у другого при отъѣздѣ изъ Родоса: возбужденные мракомъ, уютностью и теплотою ложа, которое обладаетъ немалою силой, забывъ о дружбѣ и любви къ покойному Антіоху, оба они, словно влекомые общимъ стремленіемъ, подстрекая одинъ другого, еще не прибыли въ Баффу, откуда былъ родомъ кипріецъ, какъ породнились другъ съ другомъ. По пріѣздѣ туда Алатьель долгое время жила вмѣстѣ съ купцомъ.
Разъ какъ-то пріѣхалъ въ Баффу, по какому-то дѣлу, одинъ дворянинъ, по имени Антигонъ. Лѣтъ ему было много, ума у него было еще больше, но достатковъ мало: во многихъ дѣлахъ, въ которыхъ онъ принималъ участіе на службѣ у кипрскаго короля, счастье не улыбалось ему. Проходя однажды передъ домомъ, гдѣ проживала прекрасная Алатьель, въ то время какъ кипрскій купецъ отправился съ товаромъ въ Арменію, онъ увидалъ ее у окна и пристально началъ смотрѣть на нее, припоминая въ тоже время, гдѣ онъ ее видѣлъ, но припомнить не могъ. Прекрасная дама, долго бывшая игралищемъ судьбы, но уже приближавшаяся къ концу своихъ бѣдствій, увидавъ Антигона, тотчасъ припомнила, что видѣла его въ Александріи, на службѣ у отца, и въ довольно значительной должности. Поэтому у нея вдругъ промелькнула надежда, что она можетъ, пожалуй, возвратить себѣ снова королевское званіе при помощи этого человѣка. Видя, что купца нѣтъ, она велѣла, какъ можно скорѣе позвать Антигона. Когда онъ пришелъ, она застѣнчиво спросила, не онъ ли Антигонъ изъ Фамагосты, какъ ей кажется. Онъ отвѣчалъ утвердительно и прибавилъ:
— Мнѣ тоже кажется, что я васъ видѣлъ, только не могу никакъ припомнить, гдѣ; такъ прошу васъ, напомните мнѣ, если васъ не затруднитъ это, кто вы такая?
Алатьель, услыхавъ, что онъ Антигонъ, съ плачемъ кинулась къ нему на шею, а послѣ въ отвѣтъ на его изумленіе, спросила, не встрѣчался ли онъ съ ней когда-нибудь въ Александріи.
При этомъ вопросѣ Антигонъ тотчасъ призналъ въ ней Алатьель, дочь султана, которая считалась погибшей въ морѣ. Онъ хотѣлъ оказать ей подобающее почтеніе, но она не допустила до этого и просила посидѣть съ ней немного. Повинуясь ей, Антигонъ сталъ почтительно разспрашивать ее, какъ, когда и откуда она попала сюда. Между тѣмъ по всей египетской землѣ распространилась вѣсть, что она погибла въ морѣ много лѣтъ тому назадъ.
— Я бы очень хотѣла, — отвѣчала ему Алатьель, — чтобы такъ и случилось, чѣмъ вести такую жизнь, какую я вела. Думаю, что и отецъ мой пожелалъ бы того же, если бы узналъ объ этомъ когда-нибудь.
При этихъ словахъ она опять стала горько рыдать. Антигонъ сказалъ ей:
— Не огорчайтесь раньше времени! Сдѣлайте милость, разскажите мнѣ ваши несчастія, и какова была вся ваша жизнь. Быть можетъ, дѣло такъ обернется, что мы, съ Божьей помощью, найдемъ хорошее возмездіе за все.
— Антигонъ, — отвѣчала красавица, — когда я смотрю на тебя, мнѣ кажется, что вижу отца. Подъ вліяніемъ добраго и нѣжнаго чувства, какое я обязана питать къ нему, хотя бы я и могла не признаваться, все же открылась тебѣ, и, право, немного людей, на которыхъ я смотрѣла бы съ такимъ удовольствіемъ, какъ на тебя. Поэтому я, какъ отцу, открою тебѣ въ своей горемычной судьбѣ даже то, что постоянно скрывала. Если, выслушавъ меня, ты увидишь, что мнѣ можно какимъ бы то ни было образомъ возвратиться въ мое прежнее положеніе, то, прощу тебя, сдѣлай мнѣ это; если же нѣтъ, умоляю не говорить никому, что ты меня видѣлъ или слышалъ обо мнѣ что-нибудь! Сказавъ это, она, не осушая слезъ, разсказала ему все, случившееся съ того самаго дня, какъ она потерпѣла крушеніе у Маіорки, и до момента ихъ встрѣчи. Тутъ и Антигонъ началъ тоскливо плакать; потомъ, задумавшись на нѣкоторое; время, промолвилъ:
— Такъ какъ при всѣхъ вашихъ несчастіяхъ не было обнаружено, кто вы такая, то, безъ всякаго сомнѣнія, я верну васъ къ отцу еще болѣе милой, чѣмъ прежде, а затѣмъ и сдѣлаю женою короля дель Гарбо.
Когда она спросила, какимъ это образомъ, онъ объяснилъ ей по порядку, что̀ нужно дѣлать. А чтобы кто-нибудь другой не вмѣшался при промедленіи, Антигонъ поскорѣй вернулся въ Фамагосту и предсталъ передъ королемъ со словами: «Государь мой, если вамъ будетъ угодно, вы можете одновременно доставить себѣ величайшую честь, а мнѣ, бѣдному человѣку, значительную выгоду, безъ особеннаго ущерба для васъ». Король спросилъ: «Какъ?» Антигонъ отвѣчалъ: «Въ Баффу прибыла прекрасная и молодая дочь султана, о которой шла долгое время молва, будто бы она погибла, но для спасенія своей чести она долго подвергалась ужаснымъ несчастіямъ, и въ настоящее время находится въ бѣдственномъ положеніи, а между тѣмъ желаетъ вернуться къ отцу. Если вы соблаговолите отправить ее къ нему подъ моей охраной, то это сдѣлаетъ вамъ большую честь, а мнѣ принесетъ большую выгоду. Не думаю, чтобы когда-нибудь султанъ забылъ о подобной услугѣ».
Монархъ, движимый чувствомъ королевскаго достоинства, отвѣчалъ, что онъ готовъ на это, и, отправивъ за нею почетныхъ гонцовъ, приказалъ доставить ее въ Фамагосту, гдѣ она была принята имъ и королевою чрезвычайно привѣтливо, съ блестящими почестями. Когда затѣмъ они стали разспрашивать ее о ея приключеніяхъ, она отвѣчала, по наставленію, данному ей Антигономъ.
Черезъ нѣсколько дней король снова призвалъ ее и отправилъ съ блестящей почетной свитой, изъ мужчинъ и женщинъ, во главѣ съ Антигономъ, къ султану. Пусть не спрашиваютъ лучше, съ какой радостью онъ встрѣтилъ ее вмѣстѣ съ Антигономъ и свитою.
Когда она немного отдохнула, султанъ тоже захотѣлъ узнать, какъ это случилось, что она уцѣлѣла и прожила такъ долго, не давая ему о себѣ ни малѣйшей вѣсти. Алатьель, прекрасно запомнившая наставленія Антигона, начала говорить такъ:
— Отецъ мой, приблизительно на двадцатый день, по моемъ отъѣздѣ отъ васъ, жестокая буря разбила нашъ корабль и выкинула его ночью на западный берегъ, близъ мѣста, называемаго Агваморта. Что случилось съ людьми, находившимися на нашемъ кораблѣ, я не знаю, и никогда не слыхала; помнится мнѣ, что при наступленіи дня, я словно возвратилась отъ смерти къ жизни; разбитое судно въ это время было замѣчено мѣстными жителями. Они сбѣжались со всего округа, чтобы его ограбить. Я же, съ двумя моими прислужницами, была вытащена сначала на берегъ, затѣмъ онѣ были схвачены юношами, которые убѣжали съ ними, одинъ въ одну, другой въ другую сторону. Что сталось съ ними, я такъ и не узнала; затѣмъ двое юношей насильно схватили и меня, и принялись тащить за косы; я сильно плакала, тащившіе же меня прошли улицу и вступили въ громадный лѣсъ; въ это время оттуда выѣхало четверо какихъ-то всадниковъ. Какъ только увидали ихъ тащившіе меня, тотчасъ бросили и пустились бѣжать.
«Четыре всадника, показавшіеся мнѣ по виду людьми, облеченными властью, замѣтивъ меня, подскакали и стали задавать мнѣ множество вопросовъ; я говорила тоже не мало, но не была ими понята, и сама ихъ не поняла. Они, послѣ долгаго совѣщанія, посадили меня на одну изъ своихъ лошадей и привезли въ женскій монастырь къ монахинямъ ихъ вѣры. Не знаю, что они сказали, но я была всѣми радушно принята и пользовалась постояннымъ почетомъ. Съ великимъ благочестіемъ я служила затѣмъ вмѣстѣ съ ними св. Кресцентію въ Глубокой Лощинѣ, котораго женщины этой страны весьма ревностно почитаютъ. Пробывъ съ ними нѣкоторое время и уже нѣсколько обучившись ихъ языку, я была затѣмъ спрошена, кто я такая и откуда. Зная, гдѣ нахожусь и боясь открыть правду, чтобы не быть прогнанной, какъ нераздѣляющая ихъ вѣры, я отвѣчала, что я дочь одного важнаго и знатнаго человѣка на Кипрѣ, который отправилъ меня для бракосочетанія на Критъ, но буря пригнала насъ сюда, расщепивъ наше судно.
«Нѣсколько разъ, при различныхъ случаяхъ, изъ страха я соблюдала ихъ обряды. Когда же старшая надъ ними, которуно онѣ зовутъ аббатиссой, спросила меня, не хочу ли возвратиться на Кипръ, я отвѣчала, что ничего не желаю такъ сильно. Однако, она, заботясь о моей чести, не соглашалась довѣрить меня никому, ѣдущему къ Кипру, и лишь около двухъ мѣсяцевъ тому назадъ пришли къ намъ какіе-то добрые люди изъ Франціи, съ ихъ женами, одна изъ которыхъ приходилась родственницей нашей аббатиссѣ. Слыша, что они направляются въ Іерусалимъ, аббатисса поручила меня имъ, прося, чтобы они доставили меня на Кипръ, къ отцу. Долго было бы разсказывать, какъ эти милые люди со мной вѣжливо и привѣтливо обращались, равно какъ и ихъ жены. Наконецъ они сѣли на корабль, и черезъ нѣсколько дней мы достигли Баффы. Видя, что я подплываю сюда, никого не зная и сама никому неизвѣстная, что̀ мнѣ было сказать этимъ добрымъ людямъ, желавшимъ доставить меня къ отцу, какъ было имъ наказано почтенной настоятельницей? Но Богъ, вѣроятно сжалившійся надо мной, выслалъ мнѣ на берегъ Антигона, въ то самое время, какъ мы пристали къ Баффѣ. Я тотчасъ позвала его и на нашемъ родномъ языкѣ, чтобы не быть понятой моими добрыми провожатыми и ихъ женами, сказала ему, что онъ долженъ меня встрѣтить, какъ дочь. Онъ сразу все понялъ и, несказанно обрадовавшись мнѣ, почтилъ этихъ достойныхъ людей и ихъ женъ по мѣрѣ своихъ скромныхъ силъ, а меня повелъ къ кипрскому королю, который принялъ и отправилъ меня къ вамъ съ такимъ почетомъ, что я никогда не въ состояніи буду всего и описать. Если осталось еще что-нибудь прибавить, то Антигонъ, не разъ слышавшій отъ меня мою исторію, доскажетъ это».
— Государь мой, — сказалъ Антигонъ, обращаясь къ султану, — какъ дочь ваша много разъ мнѣ разсказывала и какъ подтвердили прибывшіе съ нею мужчины и женщины, такъ она и вамъ все повѣдала. Одно только она пропустила сказать вамъ, и то, я полагаю, потому, что ей неловко это говорить, иначе бы сказала: а именно, какъ эти, сопровождавшіе ее мужчины и женщины толковали о почтенной жизни, которую она вела съ монахинями, о ея добродѣтели, о ея добромъ характерѣ, а также какія были слезы и сожалѣнія со стороны провожатыхъ, когда они мнѣ ее возвращали и съ нею прощались. Если бы я хотѣлъ передать все, что̀ они мнѣ говорили, то не хватило бы не только нынѣшняго дня, но и сегодняшней ночи. Скажу только слѣдующее изъ того, что̀ они заявили, и этого будетъ довольно: изъ ихъ словъ и изъ того, что я могъ видѣть, было ясно, что вы одинъ изъ нынѣшнихъ владыкъ-вѣнценосцевъ можете гордиться, имѣя самую прекрасную, самую добродѣтельную и самую отважную дочь!
Султанъ задалъ по этому случаю великолѣпнѣйшій пиръ и нѣсколько разъ молилъ Бога, чтобы Тотъ даровалъ ему силу воздать должнымъ образомъ каждому, почтившему его дочь, въ особенности же кипрскому королю, который съ почетомъ возвратилъ ему дитя его. Черезъ нѣсколько дней онъ отпустилъ Антигона съ драгоцѣннѣйшими дарами на Кипръ, изъявляя королю величайшую благодарность въ письмѣ и черезъ особыхъ пословъ за все, сдѣланное имъ для его дочери.
Послѣ этого, желая довершить начатое, а именно, чтобы дочь его сдѣлалась супругой короля дель Гарбо, онъ разъяснилъ ему все и присовокупилъ, что если тотъ желаетъ взять ее замужъ, то пусть пришлетъ за нею. Король дель Гарбо чрезвычайно обрадовался этому и, отправивъ за нею почетное посольство, съ восторгомъ ее принялъ. Алатьель, познавшая можетъ быть, десять тысячъ разъ наслажденіе съ восемью предшественниками, отправилась къ королю дель Гарбо и, взойдя на его ложе, какъ дѣвственница, заставила его повѣрить, что и была таковою. Въ радости она долго еще прожила съ нимъ королевою. Не даромъ вѣдь говорится, отъ поцѣлуевъ уста не блѣднѣютъ, а, какъ луна, молодѣютъ.