принялись тащить за косы; я сильно плакала, тащившіе же меня прошли улицу и вступили въ громадный лѣсъ; въ это время оттуда выѣхало четверо какихъ-то всадниковъ. Какъ только увидали ихъ тащившіе меня, тотчасъ бросили и пустились бѣжать.
«Четыре всадника, показавшіеся мнѣ по виду людьми, облеченными властью, замѣтивъ меня, подскакали и стали задавать мнѣ множество вопросовъ; я говорила тоже не мало, но не была ими понята, и сама ихъ не поняла. Они, послѣ долгаго совѣщанія, посадили меня на одну изъ своихъ лошадей и привезли въ женскій монастырь къ монахинямъ ихъ вѣры. Не знаю, что они сказали, но я была всѣми радушно принята и пользовалась постояннымъ почетомъ. Съ великимъ благочестіемъ я служила затѣмъ вмѣстѣ съ ними св. Кресцентію въ Глубокой Лощинѣ, котораго женщины этой страны весьма ревностно почитаютъ. Пробывъ съ ними нѣкоторое время и уже нѣсколько обучившись ихъ языку, я была затѣмъ спрошена, кто я такая и откуда. Зная, гдѣ нахожусь и боясь открыть правду, чтобы не быть прогнанной, какъ нераздѣляющая ихъ вѣры, я отвѣчала, что я дочь одного важнаго и знатнаго человѣка на Кипрѣ, который отправилъ меня для бракосочетанія на Критъ, но буря пригнала насъ сюда, расщепивъ наше судно.
«Нѣсколько разъ, при различныхъ случаяхъ, изъ страха я соблюдала ихъ обряды. Когда же старшая надъ ними, которуно онѣ зовутъ аббатиссой, спросила меня, не хочу ли возвратиться на Кипръ, я отвѣчала, что ничего не желаю такъ сильно. Однако, она, заботясь о моей чести, не соглашалась довѣрить меня никому, ѣдущему къ Кипру, и лишь около двухъ мѣсяцевъ тому назадъ пришли къ намъ какіе-то добрые люди изъ Франціи, съ ихъ женами, одна изъ которыхъ приходилась родственницей нашей аббатиссѣ. Слыша, что они направляются въ Іерусалимъ, аббатисса поручила меня имъ, прося, чтобы они доставили меня на Кипръ, къ отцу. Долго было бы разсказывать, какъ эти милые люди со мной вѣжливо и привѣтливо обращались, равно какъ и ихъ жены. Наконецъ они сѣли на корабль, и черезъ нѣсколько дней мы достигли Баффы. Видя, что я подплываю сюда, никого не зная и сама никому неизвѣстная, что̀ мнѣ было сказать этимъ добрымъ людямъ, желавшимъ доставить меня къ отцу, какъ было имъ наказано почтенной настоятельницей? Но Богъ, вѣроятно сжалившійся надо мной, выслалъ мнѣ на берегъ Антигона, въ то самое время, какъ мы пристали къ Баффѣ. Я тотчасъ позвала его и на нашемъ родномъ языкѣ, чтобы не быть понятой моими добрыми провожатыми и ихъ женами, сказала ему, что онъ долженъ меня встрѣтить, какъ дочь. Онъ сразу все понялъ и, несказанно обрадовавшись мнѣ, почтилъ этихъ достойныхъ людей и ихъ женъ по мѣрѣ своихъ скромныхъ силъ, а меня повелъ къ кипрскому королю, который принялъ и отправилъ меня къ вамъ съ такимъ почетомъ, что я никогда не въ состояніи буду всего и описать. Если осталось еще что-нибудь прибавить, то Антигонъ, не разъ слышавшій отъ меня мою исторію, доскажетъ это».
— Государь мой, — сказалъ Антигонъ, обращаясь къ султану, — какъ дочь ваша много разъ мнѣ разсказывала и какъ подтвердили прибывшіе съ нею мужчины и женщины, такъ она и вамъ все повѣдала. Одно только она пропустила сказать вамъ, и то, я полагаю, потому, что ей неловко это говорить, иначе бы сказала: а именно, какъ эти, сопровождавшіе ее мужчины и женщины толковали о почтенной жизни, которую она вела съ монахинями, о ея добродѣтели, о ея добромъ характерѣ, а также
