Я намѣренъ сыграть роль Эдипа, въ Рэттльборосской загадкѣ. Я разъясню вамъ, такъ какъ я одинъ могу сдѣлать это, тайну Рэттльборосскаго чуда, единственнаго, истиннаго, признаннаго, неопровержимаго, неопровергаемаго чуда, которое положило конецъ невѣрію Рэттльборосцевъ, и обратило къ ортодоксальности старыхъ бабъ всѣхъ нечестивцевъ, осмѣливавшихся раньше сомнѣваться. Это происшествіе, о которомъ я не желалъ бы разсуждать тономъ неумѣстнаго легкомыслія, случилось лѣтомъ 18**. Мистеръ Варнава Шоттльуорти, одинъ изъ самыхъ богатыхъ и уважаемыхъ гражданъ мѣстечка, въ теченіе нѣсколькихъ дней не возвращался домой, что при данныхъ обстоятельствахъ возбудило подозрѣніе. Мистеръ Шоттльуорти выѣхалъ изъ Рэттльборо рано утромъ въ субботу, верхомъ, выразивъ намѣреніе съѣздить въ городъ, миляхъ въ пятнадцати отъ Рэттльборо, и вернуться въ тотъ же день вечеромъ. Но черезъ два часа послѣ его отъѣзда, лошадь прибѣжала безъ хозяина и безъ сумки, которая была привязана къ сѣдлу въ моментъ отъѣзда. Къ тому же животное было ранено и покрыто грязью. Эти обстоятельства естественно возбудили переполохъ среди друзей пропавшаго, а когда онъ не вернулся и въ воскресенье утромъ, весь городокъ отправился en masse отыскивать его тѣло.
Поисками руководилъ закадычный другъ мистера Шоттльуорти, нѣкій мистеръ Чарльсъ Гудфелло, или, какъ его всѣ называли, «Чарли Гудфелло», онъ же «старый Чарли Гудфелдо». Было-ли это чудесное совпаденіе, или имя человѣка незамѣтнымъ образомъ оказываетъ вліяніе на его характеръ[1], я не знаю; но фактъ тотъ, что это былъ безспорно самый откровенный, мужественный, честный, добродушный и чистосердечный изъ всѣхъ Чарльзовъ, съ сильнымъ, звучнымъ голосомъ, который пріятно было слушать, и съ ясными глазами, смотрѣвшими вамъ прямо въ лицо, точно говоря: «Совѣсть у меня чиста; я никого не боюсь и не способенъ на дурной поступокъ».
Хотя «старый Чарли Гудфелло» поселился въ Рэттльборо какихъ-нибудь полгода тому назадъ, и никто изъ мѣстныхъ жителей не зналъ его раньше, тѣмъ не менѣе онъ живо перезнакомился съ самыми уважаемыми гражданами. Любой изъ нихъ повѣрилъ бы ему тысячу на слово, а что до женщинъ, то трудно себѣ представитъ, чѣмъ бы онѣ не пожертвовали для него. И все это потому, что его окрестили Чарльзомъ, а результатомъ этого явилась счастливая наружность, которую пословица называетъ «наилучшимъ рекомендательнымъ письмомъ».
Я уже сказалъ, что мистеръ Шоттльуорти былъ одинъ изъ самыхъ уважаемыхъ, и, безъ сомнѣнія, самый богатый человѣкъ въ Рэттльборо, а «старый Чарли Гудфелло» сдружился съ нимъ, точно они были родные братья. Они жили въ смежныхъ домахъ, и хотя мистеръ Шоттльуорти почти или даже вовсе не заглядывалъ къ «старому Чарли» и никогда не обѣдалъ у него, это ничуть не мѣшало ихъ дружбѣ; потому что «старый Чарли» раза три, четыре въ день заходилъ провѣдать своего пріятеля, часто оставался у него завтракать или пить чай, и почти всегда обѣдать; и сколько тутъ опустошалось бутылокъ, этого и сказать невозможно. Любимымъ напиткомъ стараго Чарли было Châteaux-Margaux, и, кажется, мистеръ Шоттльуорти очень утѣшался, глядя, какъ его пріятель осушаетъ бутылку за бутылкой, такъ что однажды, когда вина въ друзьяхъ прибыло, а разсудка естественно убыло, онъ хлопнулъ Чарли по спинѣ и сказалъ: — Ну, Чарли, ты ей, ей, самый славный малый, какого мнѣ только случалось встрѣтить на своемъ вѣку, и такъ какъ ты, я вижу, охотникъ лакать вино, то пусть меня повѣсятъ, если я не подарю тебѣ здоровый ящикъ Шато-Марго. Съѣшь меня ржавчина (у мистера Шоттльуорти была привычка уснащать свою рѣчь клятвами, хотя онъ рѣдко заходилъ дальше «съѣшь меня ржавчина», или «лопни моя утроба»), съѣшь меня ржавчина, — продолжалъ онъ, — если я не пошлю сегодня же за ящикомъ, и не подарю его тебѣ — да, да, не отнѣкивайся, подарю, и кончено дѣло; смотри же, ты получишь его на-дняхъ, когда и ожидать не будешь. — Я упоминаю объ этомъ проявленіи щедрости мистера Шоттльуорти собственно для того, чтобы доказать вамъ, какая глубокая симпатія соединяла обоихъ друзей.
Такъ вотъ, въ воскресенье утромъ, когда окончательно выяснилось, что мистеръ Шоттльуорти сдѣлался жертвой какого-нибудь мошенника, «старый Чарли Гудфелло» былъ страшно огорченъ; я еще не видалъ человѣка въ такомъ отчаяніи. Услыхавъ, что лошадь вернулась безъ хозяина, и безъ сумки хозяина, вся въ крови отъ раны пулей, которая пробила бѣдному животному грудь, но не уложила его на мѣстѣ, — услыхавъ объ этомъ, онъ весь побѣлѣлъ, точно убитый былъ его родной братъ, или отецъ, и задрожалъ, затрясся, словно въ лихорадкѣ.
Въ первую минуту онъ былъ слишкомъ подавленъ горемъ, чтобы сообразить что-нибудь и выработать какой-нибудь планъ дѣйствій; такъ что довольно долго убѣждалъ остальныхъ друзей мистера Шоттльуорти не предпринимать ничего, а подождать недѣлю — другую, или мѣсяцъ — другой, въ надеждѣ, что за это время дѣло выяснится само собою или мистеръ Шоттльуорти вернется и объяснитъ, почему ему вздумалось отправить лошадь домой. Вамъ, вѣроятно, не разъ случалось замѣчать эту наклонность откладывать или мѣшкать въ людяхъ, терзаемыхъ отчаяніемъ. Ихъ душевныя способности точно цѣпенѣютъ, всякая дѣятельность пугаетъ ихъ, они способны только валяться на постели и «няньчится съ своимъ горемъ», какъ выражаются старыя дамы, то есть раздумывать о своей бѣдѣ.
Обитатели Рэттльборо были такого высокаго мнѣнія о мудрости и благоразуміи «Стараго Чарли», что большинство согласилось съ его совѣтомъ не двигаться съ мѣста и ждать, «пока дѣло выяснится само собою», какъ выражался этотъ почтенный джентльменъ. По всей вѣроятности, онъ убѣдилъ бы всѣхъ, если бы не весьма подозрительное вмѣшательство племянника мистера Шоттльуорти, молодого человѣка, извѣстнаго своей распущенностью и дурнымъ характеромъ. Этотъ племянникъ, носившій фамилію Пеннифитеръ, доказывалъ, что тутъ нечего «сидѣть сложа руки», а нужно сейчасъ же идти отыскивать «тѣло убитаго». Таковы были его подлинныя слова; и мистеръ Гудфелло тутъ же замѣтилъ весьма справедливо, «что это выраженіе странное, чтобы не сказать больше». Замѣчаніе «Стараго Чарли» произвело сильное впечатлѣніе на толпу, а одинъ изъ присутствующихъ даже спросилъ очень выразительнымъ тономъ, «какъ это молодой мистеръ Пеннифитеръ ухитрился такъ близко ознакомиться со всѣми обстоятельствами, относящимися къ исчезновенію его дяди, что прямо и открыто утверждаетъ, будто онъ «убитъ». Тутъ присутствующіе немного повздорили и обмѣнялись сарказмами — въ особенности «Старый Чарли» и мистеръ Пеннифитеръ. Столкновеніе между ними не представляло, впрочемъ, ничего новаго, такъ какъ они вообще были не въ ладахъ за послѣдніе три или четыре мѣсяца, и дѣло дошло до того, что, однажды, мистеръ Пеннифитеръ съѣздилъ въ ухо и сбилъ съ ногъ пріятеля своего дяди за какую-то черезчуръ смѣлую выходку послѣдняго въ домѣ дяди, гдѣ проживалъ мистеръ Пеннифитеръ. Говорятъ, будто «Старый Чарли» отнесся къ этому оскорбленію съ примѣрной сдержанностью и христіанскимъ смиреніемъ. Онъ всталъ, отряхнулъ платье и не сдѣлалъ никакихъ попытокъ воздать зломъ за зло, а только пробормоталъ что-то въ родѣ обѣщанія «расплатиться чистоганомъ при первомъ удобномъ случаѣ» — весьма естественное и законное изліяніе гнѣва, впрочемъ, лишенное всякаго значенія и, безъ сомнѣнія, забытое въ ту же минуту.
Оставляя въ сторонѣ эти побочныя обстоятельства, скажемъ только, что обыватели Рэттльборо, подъ вліяніемъ настояній мистера Пеннифитера, рѣшили, наконецъ, разойтись по окрестностямъ на поиски пропавшаго мистера Шоттльуорти. Такъ рѣшили они сначала. Когда всѣ согласились, что необходимо начать поиски, сама собою явилась мысль разойтись по окрестностямъ, то есть разбиться на группы, чтобы изслѣдовать мѣстность какъ можно тщательнѣе. Не помню, какими остроумными соображеніями «Старый Чарли» убѣдилъ собраніе, что этотъ планъ совершенно нелѣпъ. Во всякомъ случаѣ онъ убѣдилъ всѣхъ, за исключеніемъ мистера Пеннифитера, такъ что въ концѣ концевъ рѣшено было осмотрѣть окрестности, какъ можно тщательнѣе и основательнѣе, отправившись всѣмъ гуртомъ en masse, подъ предводительствомъ самого «Стараго Чарли».
Лучшаго предводителя нельзя было и придумать, такъ какъ всѣмъ было извѣстно, что «Старый Чарли» обладаетъ рысьими глазами; но хотя онъ водилъ свой отрядъ по всевозможнымъ трущобамъ и закоулкамъ, по такимъ дорогамъ, существованія которыхъ никто и не подозрѣвалъ до тѣхъ поръ, и хотя поиски продолжались цѣлую недѣлю днемъ и ночью — однако, никакихъ слѣдовъ мистера Шоттльуорти не было найдено. Когда я говорю никакихъ слѣдовъ, этого не нужно понимать буквально, такъ какъ кое-какіе слѣды нашлись. По отпечаткамъ подковъ (онѣ имѣли особую мѣтку) видно было, что злополучный джентльменъ проѣхалъ три мили на востокъ отъ мѣстечка по большой дорогѣ. Здѣсь онъ свернулъ на лѣсную тропинку. Слѣдя за отпечатками подковъ, толпа добралась, наконецъ, до небольшого пруда, противъ котораго, слѣдъ прекращался. Замѣтно было, что тутъ происходила борьба, и, повидимому, съ тропинки въ прудъ тащили какое-то большое, тяжелое тѣло, бо̀льшихъ размѣровъ и вѣса, чѣмъ человѣческое. Прудъ дважды изслѣдовали шестами, но ничего не нашли, и хотѣли уже прекратить поиски, когда Провидѣніе внушило мистеру Гудфелло мысль отвести воду совсѣмъ. Этотъ планъ былъ встрѣченъ общимъ одобреніемъ и похвалами остроумію и сообразительности «Стараго Чарли». Многіе изъ гражданъ запаслись лопатами на случай, если придется отрывать тѣло; они тотчасъ же принялись копать канаву, и какъ только дно обнаружилось, увидѣли въ грязи черный бархатный жилетъ, въ которомъ почти всѣ присутствующіе узнали собственность мистера Пеннифитера. Жилетъ былъ изорванъ и запачканъ кровью, и многіе изъ присутствовавшихъ хорошо помнили, что онъ былъ на мистерѣ Пеннифитерѣ утромъ въ день отъѣзда мистера Шоттльуорти; за то другіе готовы были показать, если угодно подъ присягой, что жилета не было на мистерѣ П. въ остальное время того же- дня; равнымъ образомъ, не нашлось ни единаго человѣка, который видѣлъ бы его на мистерѣ П. въ какой-либо моментъ послѣ исчезновенія мистера Ш.
Обстоятельства приняли, такимъ образомъ, оборотъ весьма серьезный для мистера Пеннифитера, который къ тому же страшно поблѣднѣлъ и на вопросъ, что скажетъ онъ въ свою защиту, не могъ выговорить слова. Это, разумѣется, усилило подозрѣніе и немногіе друзья, которыхъ еще не успѣлъ оттолкнуть его развратный образъ жизни, тотчасъ отреклись отъ него всѣ до единаго, и еще громче, чѣмъ давнишніе и заклятые враги, требовали его немедленнаго арестованія. За то великодушіе мистера Гудфелло проявилось въ полномъ блескѣ, еще усиливавшемся вслѣдствіе контраста. Онъ горячо и съ истиннымъ краснорѣчіемъ защищалъ мистера Пеннифитера, нѣсколько разъ намекнувъ, что прощаетъ буйному молодому джентльмену, — «наслѣднику почтеннаго мистера Шоттльуорти» — оскорбленіе, которое онъ (молодой джентльменъ), безъ сомнѣнія въ порывѣ страсти, нашелъ умѣстнымъ нанести ему (мистеру Гудфелло). «Прощаетъ отъ всей души, — говорилъ онъ, — и что касается до него (м-ра Гудфелло), то не только онъ не станетъ налегать на подозрительныя обстоятельства, которыя, къ несчастью, дѣйствительно говорятъ противъ м-ра Пеннифитера, но сдѣлаетъ все, что отъ него (м-ра Гудфелло) зависитъ, употребитъ все свое слабое краснорѣчіе, дабы… дабы… дабы смягчить, насколько позволитъ совѣсть, худшія стороны этого крайне запутаннаго дѣла».
Мистеръ Гудфелло добрыхъ полчаса распространялся на эту тему, обнаруживая превосходныя качества своего ума и сердца, но пылкіе люди рѣдко находятъ удачные аргументы — въ пылу рвенія, стараясь услужить другу, они не могутъ избѣжать всякаго рода промаховъ, contre temps и mal à propos — и такимъ образомъ, при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ нерѣдко ухудшаютъ дѣло.
Такъ было и въ данномъ случаѣ съ краснорѣчіемъ «Стараго Чарли»: хотя онъ ратовалъ въ пользу подозрѣваемаго, но какъ-то такъ выходило, что каждое слово его только усиливало подозрѣнія и возбуждало толпу противъ мистера Пеннифитера.
Одной изъ самыхъ необъяснимыхъ ошибокъ оратора было его выраженіе «наслѣдникъ почтеннаго мистера Шоттльуорти», примѣненное къ подозрѣваемому. Присутствующіе вовсе не думали объ этомъ раньше. Они знали, что годъ или два тому назадъ, покойный, у котораго не было родни кромѣ племянника, грозилъ лишить его наслѣдства и воображали, что это дѣло рѣшенное — такой простодушный народъ Рэттльборосцы, — но замѣчаніе «стараго Чарли» сразу навело ихъ на мысль, что вѣдь угроза могла остаться только угрозой. Тотчасъ затѣмъ явился естественный вопросъ cui bono? — вопросъ, который еще болѣе, чѣмъ находка жилета, послужилъ къ обвиненію молодого человѣка въ страшномъ преступленіи. Во избѣжаніе недоразумѣній позвольте мнѣ отвлечься на минутку отъ моей темы, и замѣтить, что крайне лаконическая и простая латинская фраза, которую я сейчасъ употребилъ, переводится совершенно неправильно. «Cui bono», во всѣхъ модныхъ романахъ и повсюду — у мистриссъ Горъ, напримѣръ, автора «Cecil», цитирующей всѣ языки отъ халдейскаго до чиказавскаго, — во всѣхъ модныхъ романахъ, отъ Бульвера и Диккенса до Turnapenny и Энсворта, два хорошенькія латинскія слова cui bono переводятся «съ какою цѣлью» или (какъ бы quo bono) «для чего». Между тѣмъ ихъ истинное значеніе — «для чьей выгоды». Cui — кому, bono — на пользу. Это чисто юридическая фраза, примѣнимая именно въ такихъ случаяхъ, какъ излагаемый нами, когда вѣроятность того, что данный индивидуумъ совершилъ преступленіе, связана съ вѣроятностью пользы, которую онъ извлекаетъ изъ этого преступленія. Въ данномъ случаѣ вопросъ Cui bono говорилъ противъ мистера Пеннифитера. Дядя, составивъ завѣщаніе въ его пользу, угрожалъ ему лишеніемъ наслѣдства. Но угроза не была приведена въ исполненіе; первоначальное завѣщаніе, повидимому, не было измѣнено. Если бы оно было измѣнено, единственнымъ мотивомъ преступленія могла бы явиться месть, но и этотъ мотивъ парализировался бы надеждой вернуть расположеніе дяди. Но разъ оно осталось неизмѣненнымъ, а угроза постоянно висѣла надъ головой племянника, преступленіе вполнѣ объяснялось: такъ весьма остроумно разсудили почтенные обыватели мѣстечка Рэттльборо.
Въ виду этого мистеръ Пеннифитеръ былъ тутъ же арестованъ и послѣ непродолжительныхъ дальнѣйшихъ поисковъ, толпа повела его въ городъ. На обратномъ пути явилось новое обстоятельство, подтверждавшее подозрѣнія. Замѣтили, что мистеръ Гудфелло, который все время шелъ впереди толпы, побуждаемый своимъ рвеніемъ, внезапно кинулся впередъ, остановился и поднялъ съ земли какую-то маленькую вещицу. Взглянувъ на нее, онъ хотѣлъ было спрятать ее въ карманъ, но окружающіе замѣтили это и, разумѣется, помѣшали ему. Найденная имъ вещь оказалась испанскимъ ножомъ, въ которомъ многіе изъ присутствующихъ узнали ножъ мистера Пеннифитера. Къ тому же на ручкѣ были выгравированы его иниціалы. Лезвіе ножа оказалось окровавленнымъ.
Никакихъ сомнѣній не оставалось болѣе насчетъ виновности племянника и тотчасъ, по возвращеніи въ Рэттльборо, онъ былъ переданъ судебному слѣдователю.
Послѣ этого дѣло приняло самый скверный оборотъ для обвиняемаго. На вопросъ, гдѣ онъ находился утромъ, въ день отъѣзда мистера Шоттльуорти, мистеръ Пеннифитеръ имѣлъ дерзость объявить, что въ это время онъ охотился съ винтовкой въ лѣсу, въ окрестностяхъ того самото пруда, гдѣ его окровавленный жилетъ былъ найденъ, благодаря остроумію мистера Гудфелло.
Этотъ послѣдній вскорѣ явился къ слѣдователю и со слезами на глазахъ просилъ подвергнутъ его допросу. Онъ объявилъ, что священное чувство долга передъ ближними и Творцомъ не позволяетъ ему долѣе хранить молчаніе. До сихъ поръ, искренняя привязанность къ молодому человѣку (несмотря на оскорбленіе, нанесенное послѣднимъ ему, мистеру Гудфелло) побуждала его напрягать всѣ силы ума, дабы объяснить въ благопріятную сторону подозрительныя обстоятельства, явившіяся такой серьезной уликой противъ мистера Пеннифитера; но теперь эти обстоятельства слишкомъ убѣдительны, слишкомъ безапелляціонны; такъ что онъ не станетъ медлить долѣе, а разскажетъ все, что ему извѣстно, хотя сердце его (мистера Гудфелло) готово разорваться. Затѣмъ онъ сообщилъ, что вечеромъ, наканунѣ отъѣзда мистера Шоттльуорти, этотъ почтенный старикъ объявилъ племяннику въ его (мистера Гудфелло) присутствіи о своемъ намѣреніи съѣздить завтра въ городъ и отвезти въ «банкъ фермеровъ и механиковъ» огромную сумму, прибавивъ при этомъ, что онъ твердо рѣшился передѣлать завѣщаніе и не оставить племяннику ни копѣйки. Онъ (свидѣтель) торжественно обращается къ обвиняемому и проситъ его отвѣтить по совѣсти, правду-ли говоритъ онъ (свидѣтель) или неправду. Къ удивленію всѣхъ присутствовавшихъ, мистеръ Пеннифитеръ отвѣтилъ, что свидѣтель говоритъ правду.
Слѣдователь счелъ своимъ долгомъ поручить двумъ констеблямъ произвести обыскъ въ комнатѣ обвиняемаго. Они вернулись почти тотчасъ и принесли съ собой знакомый всѣмъ кожаный порыжѣвшій бумажникъ, съ которымъ покойный почти никогда не разлучался. Содержимое бумажника, однако, исчезло и слѣдователь тщетно старался допытаться у обвиняемаго, что онъ съ нимъ сдѣлалъ и гдѣ припряталъ. Онъ упрямо отговаривался невѣдѣніемъ. Констебли нашли также подъ тюфякомъ этого несчастнаго рубашку и шейный платокъ съ его иниціалами, перепачканные кровью жертвы. Въ это самое время лошадь покойнаго околѣла отъ раны и мистеръ Гудфелло предложитъ немедленно произвести вскрытіе, и попытаться найти пулю. Такъ и сдѣлали, и точно для того, чтобы уничтожить послѣднія сомнѣнія насчетъ обвиняемаго, мистеръ Гудфелло послѣ тщательнаго изслѣдованія груди животнаго, нашелъ и извлекъ пулю замѣчательно большого калибра. Она какъ разъ подошла къ винтовкѣ мистера Пеннифитера, а другой винтовки такого же калибра не было ни у кого въ городѣ и окрестностяхъ. Въ довершеніе всего на пулѣ оказалась ложбина или впадина, вполнѣ соотвѣтствовавшая случайной неровности или бугорку въ формѣ для отливки пуль, принадлежавшей обвиняемому по его собственному сознанію. Послѣ этого слѣдователь объявилъ слѣдствіе законченнымъ и постановилъ предать обвиняемаго суду, отказавшись наотрѣзъ отпустить его на поруки, хотя мистеръ Гудфелло горячо возставалъ противъ такой жестокости и предлагалъ внести какую угодно сумму. Это великодушіе «стараго Чарли» вполнѣ согласовалось съ его благороднымъ и рыцарственнымъ поведеніемъ за все время пребыванія въ Рэттльборо. Въ данномъ случаѣ, этотъ достойный человѣкъ до того увлекся въ порывѣ состраданія, что, предлагая внести какой угодно залогъ, совершенно упустилъ изъ вида свою крайнюю бѣдность: у него самого (м-ра Гудфелло) не было ни гроша. Исходъ дѣла нетрудно было предвидѣть. Осыпаемый проклятіями всѣхъ Рэттльборосцевъ, мистеръ Пеннифитеръ былъ судимъ въ ближайшую сессію и цѣпь уликъ (усиленныхъ еще кое-какими фактами, о которыхъ совѣсть не позволила умолчать мистеру Гудфелло) — цѣпь уликъ оказалась настолько полной и не допускающей сомнѣній, что присяжные, не вставая съ мѣстъ, вынесли приговоръ: «виновенъ при отягчающихъ вину обстоятельствахъ». Злодѣй былъ приговоренъ къ смерти и препровожденъ въ тюрьму въ ожиданіи исполненія приговора.
Между тѣмъ благородное поведеніе «стараго Чарли Гудфелло» удвоило его популярность среди честныхъ гражданъ Рэттльборо. Болѣе чѣмъ когда либо его можно было назвать общимъ любимцемъ, и понятно, что, желая отплатить за гостепріимство и радушіе, онъ волей не волей отказался отъ своихъ прежнихъ привычекъ крайней бережливости, порожденныхъ бѣдностью, и частенько сталъ устраивать réunions у себя въ домѣ, — réunions, на которыхъ царили остроуміе и веселье, — немного омрачавшіяся, конечно, воспоминаніями о жестокой и печальной судьбѣ, постигшей племянника его сердечнаго друга.
Въ одинъ прекрасный день великодушный джентльменъ былъ пріятно изумленъ, получивъ слѣдующее письмо:
Чарльзу Гудфелло, эсквайру, въ Рэттльборо отъ Г., Ф., Б. и Ко. Шат. Марг. А — № 1. — 6 дюж. бутылокъ (½ гросса).
Чарльзу Гудфелло, эсквайру.
Милостивый Государь! — Въ исполненіе заказа, полученнаго нами два мѣсяца тому назадъ отъ нашего уважаемаго кліента мистера Варнавы Шоттльуорти, имѣемъ честь препроводить по вашему адресу ящикъ Шато-Марго клейма антилопы съ фіолетовой печатью.
Г. — 21 Іюня 18..
P. S. Вы получите ящикъ на другой день по полученіи этого письма. Просимъ передать наше почтеніе м-ру Шоттльуорти.
По смерти мистера Шоттльуорти, мистеръ Гудфелло оставилъ всякую надежду на полученіе обѣщаннаго Шато-Марго, такъ что естественно усмотрѣлъ въ этой посылкѣ проявленіе особой милости Божіей. Разумѣется, онъ очень обрадовался этой посылкѣ и въ порывѣ радости пригласилъ своихъ друзей на завтра, на petit sonper, чтобы вмѣстѣ почать подарокъ добрѣйшаго старика, мистера Шоттльуорти. Онъ, впрочемъ, не упоминалъ о «добрѣйшемъ старикѣ» въ пригласительныхъ запискахъ. Дѣло въ томъ, что по здравомъ размышленіи онъ рѣшилъ ничего не говорить объ этомъ. Насколько помнится, онъ ни въ одной запискѣ не говорилъ, что имъ полученъ въ подарокъ ящикъ Шато-Марго. Онъ просто приглашалъ своихъ друзей зайти отвѣдать замѣчательно тонкаго вина, которое онъ выписалъ два мѣсяца тому назадъ и долженъ получитъ завтра. Я часто недоумѣвалъ, почему «старый Чарли» рѣшилъ утаить отъ насъ, что вино получено имъ въ подарокъ отъ стараго друга. Но я никогда не могъ объяснить себѣ этого умолчанія, хотя, безъ сомнѣнія, оно объяснялось какими-нибудь прекрасными и благородными побужденіями.
Наступило завтра и въ домѣ мистера Гудфелло собралась многочисленная и высоко почтенная компанія. Добрая половина Рэттлъборо оказалась на лицо, я тоже былъ среди нихъ, но, къ крайнему огорченію хозяина, Шато-Марго запоздало и явилось только послѣ ужина, весьма роскошнаго, которому гости отдали должную честь. Какъ бы то ни было, оно явилось наконецъ въ ящикѣ чудовищныхъ размѣровъ, — и компанія, находившаяся въ очень веселомъ расположеніи духа, рѣшила, nem. con.[2], поставить его на столъ и вскрыть немедленно.
Сказано-сдѣлано. Я тоже помоталъ и мы мигомъ поставили ящикъ на столъ, среди бутылокъ и стакановъ, изъ которыхъ многія были при этомъ раздавлены. «Старый Чарли», въ сильномъ подпитіи, съ багровымъ лицомъ, усѣлся съ видомъ комической важности на хозяйское мѣсто и, постучавъ графиномъ о столъ, пригласилъ всѣхъ къ порядку въ виду «церемоніи открытія сокровища».
Мало по малу порядокъ возстановился и какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, наступила глубокая и странная тишина. Мнѣ предложили открыть ящикъ, на что я, разумѣется, согласился «съ величайшимъ удовольствіемъ». Когда я вставилъ въ щель долото и раза два ударилъ по немъ молоткомъ, крышка внезапно отлетѣла въ сторону и въ ту же минуту въ ящикѣ поднялся и усѣлся, глядя прямо въ лицо хозяину, исковерканный, окровавленный, полуразложившійся трупъ самого м-ра Шоттльуорти. Въ теченіе нѣсколькихъ мгновеній онъ пристально и печально смотрѣлъ на м-ра Гудфелло своими мертвыми потухшими глазами, потомъ медленно, но ясно и отчетливо произнесъ: — «Это ты!» — и повалившись на бокъ, растянулся на столѣ.
Послѣдовавшая сцена не подается описанію. Всѣ ринулись къ окнамъ и дверямъ, сильные и крѣпкіе люди падали въ обморокъ отъ ужаса.
Но едва замолкъ первый неудержимый крикъ ужаса, всѣ глаза обратились на мистера Гудфелло. Если я проживу тысячу лѣтъ, то все-таки не забуду болѣе чѣмъ смертной агоніи, отразившейся на его посинѣвшемъ лицѣ, такъ недавно еще багровомъ отъ вина и веселья. Нѣсколько минутъ онъ сидѣлъ окаменѣвъ, подобно мраморной статуѣ, съ стеклянными безсмысленными глазами, которые точно обратились внутрь, поглощенные созерцаніемъ его же презрѣнной, преступной души. Внезапно они блеснули, какъ бы возвращаясь къ внѣшнему міру, онъ вскочилъ, упалъ ничкомъ на столъ, прикасаясь головой и плечами къ тѣлу и торопливо, страстно разсказалъ во всѣхъ подробностяхъ исторію гнуснаго преступленія, за которое мистеръ Пеннифитеръ былъ приговоренъ къ смерти.
Вотъ сущность его признанія: — Онъ слѣдовалъ за своей жертвой до пруда; здѣсь выстрѣлилъ въ лошадь, а всадника уложилъ прикладомъ; овладѣлъ его бумажникомъ; и считая лошадь мертвой, съ большимъ трудомъ перетащилъ ее въ прудъ. Тѣло мистера Шоттльуорти онъ отвезъ на своей лошади подальше отъ пруда и запряталъ въ лѣсу.
Жилетъ, ножъ, бумажникъ, пулю онъ самъ подбросилъ куда нужно, съ цѣлью отмстить мистеру Пеннифитеру. Онъ же подстроилъ находку испачканнаго шейнаго платка и рубашки.
Къ концу этого ужаснаго разсказа голосъ злодѣя сталъ звучать глухо и неясно. Высказавъ все, онъ всталъ, пошатнулся и упалъ — мертвый.
Способъ, которымъ было исторгнуто это весьма своевременное признаніе, былъ крайне простъ. Чрезмѣрное чистосердечіе мистера Гудфелло не нравилось мнѣ и съ самаго начала казалось подозрительнымъ. Я былъ свидѣтелемъ оскорбленія, нанесеннаго ему мистеромъ Пеннифитеромъ, и выраженіе адской злобы, мелькнувшее на его лицѣ, правда, лишь на мгновеніе, убѣдило меня, что онъ исполнитъ свою угрозу, если только представится случай. Такимъ образомъ, я смотрѣлъ на эволюціи «стараго Чарли» совершенно иными глазами, чѣмъ добрые граждане Рэттльборо. Я сразу замѣтилъ, что всѣ улики противъ мистера Пеннифитера явились благодаря ему. Но окончательно раскрыла мнѣ глаза пуля, найденная мистеромъ Гудфелло при вскрытіи трупа лошади. Я не забылъ, хотя всѣ остальные забыли, что рана была сквозная, что на тѣлѣ лошади было отверстіе, куда вошла дуля, и другое, откуда она вышла. И если она тѣмъ не менѣе была найдена въ тѣлѣ, то, очевидно, была и положена туда тѣмъ же лицомъ, которое ее нашло. Окровавленная рубашка и платокъ подтверждали мою мысль, такъ какъ при ближайшемъ изслѣдованіи кровь оказалась краснымъ виномъ, — не болѣе. Размышляя объ этихъ обстоятельствахъ, равно какъ и о неожиданной щедрости и хлѣбосольствѣ мистера Гудфелло, я возымѣлъ подозрѣніе, очень сильное, хотя и сохраненное мною въ тайнѣ.
Тѣмъ временемъ я принялся частнымъ образомъ розыскивать тѣло мистера Шоттльуорти, но по весьма понятнымъ основаніямъ розыскивалъ его вовсе не въ тѣхъ мѣстахъ, куда мистеръ Гудфелло водилъ свой отрядъ. Спустя нѣсколько дней я наткнулся на пересохшій колодезь, совершенно скрытый кустарниками, на днѣ котораго оказалось то, чего я искалъ.
Случайно я слышалъ разговоръ между двумя собутыльниками, когда мистеръ Гудфелло выманилъ у своего пріятеля обѣщаніе подарить ему ящикъ Шато-Марго. На этомъ обѣщаніи я и основалъ планъ своихъ дѣйствій. Я купилъ крѣпкую пластинку китоваго уса, засунулъ ее въ глотку труппа и уложилъ его въ ящикъ отъ вина, пригнувъ тѣло лицомъ къ ногамъ такъ, чтобы и пластинка согнулась вмѣстѣ съ нимъ. Затѣмъ я придавилъ его крышкой, которую прикрѣпилъ гвоздями; понятно что, когда гвозди были вынуты, крышка должна была откинуться, а тѣло выпрямиться.
Затѣмъ я помѣтилъ ящикъ, надписалъ на немъ адресъ и, написавъ письмо отъ имени виноторговцевъ, поставщиковъ убитаго, приказалъ слугѣ привезти ящикъ въ телѣжкѣ къ дому мистера Гудфелло и явиться по моему сигналу. Что касается словъ, произнесенныхъ трупомъ, то я довольно силенъ въ искусствѣ чревовѣщанія, на которое и надѣялся. Относительно же дѣйствія словъ, я разсчитывалъ на преступную совѣсть убійцы.
Кажется, больше нечего объяснять. Мистеръ Пеннифитеръ былъ немедленно освобожденъ, наслѣдовалъ состояніе своего дяди; намученный тяжкими испытаніями, отказался отъ прежняго безпутства и живетъ теперь спокойно и счастливо.
