но. Любимымъ напиткомъ стараго Чарли было Châteaux-Margaux, и, кажется, мистеръ Шоттльуорти очень утѣшался, глядя, какъ его пріятель осушаетъ бутылку за бутылкой, такъ что однажды, когда вина въ друзьяхъ прибыло, а разсудка естественно убыло, онъ хлопнулъ Чарли по спинѣ и сказалъ: — Ну, Чарли, ты ей, ей, самый славный малый, какого мнѣ только случалось встрѣтить на своемъ вѣку, и такъ какъ ты, я вижу, охотникъ лакать вино, то пусть меня повѣсятъ, если я не подарю тебѣ здоровый ящикъ Шато-Марго. Съѣшь меня ржавчина (у мистера Шоттльуорти была привычка уснащать свою рѣчь клятвами, хотя онъ рѣдко заходилъ дальше «съѣшь меня ржавчина», или «лопни моя утроба»), съѣшь меня ржавчина, — продолжалъ онъ, — если я не пошлю сегодня же за ящикомъ, и не подарю его тебѣ — да, да, не отнѣкивайся, подарю, и кончено дѣло; смотри же, ты получишь его на-дняхъ, когда и ожидать не будешь. — Я упоминаю объ этомъ проявленіи щедрости мистера Шоттльуорти собственно для того, чтобы доказать вамъ, какая глубокая симпатія соединяла обоихъ друзей.
Такъ вотъ, въ воскресенье утромъ, когда окончательно выяснилось, что мистеръ Шоттльуорти сдѣлался жертвой какого-нибудь мошенника, «старый Чарли Гудфелло» былъ страшно огорченъ; я еще не видалъ человѣка въ такомъ отчаяніи. Услыхавъ, что лошадь вернулась безъ хозяина, и безъ сумки хозяина, вся въ крови отъ раны пулей, которая пробила бѣдному животному грудь, но не уложила его на мѣстѣ, — услыхавъ объ этомъ, онъ весь побѣлѣлъ, точно убитый былъ его родной братъ, или отецъ, и задрожалъ, затрясся, словно въ лихорадкѣ.
Въ первую минуту онъ былъ слишкомъ подавленъ горемъ, чтобы сообразить что-нибудь и выработать какой-нибудь планъ дѣйствій; такъ что довольно долго убѣждалъ остальныхъ друзей мистера Шоттльуорти не предпринимать ничего, а подождать недѣлю — другую, или мѣсяцъ — другой, въ надеждѣ, что за это время дѣло выяснится само собою или мистеръ Шоттльуорти вернется и объяснитъ, почему ему вздумалось отправить лошадь домой. Вамъ, вѣроятно, не разъ случалось замѣчать эту наклонность откладывать или мѣшкать въ людяхъ, терзаемыхъ отчаяніемъ. Ихъ душевныя способности точно цѣпенѣютъ, всякая дѣятельность пугаетъ ихъ, они способны только валяться на постели и «няньчится съ своимъ горемъ», какъ выражаются старыя дамы, то есть раздумывать о своей бѣдѣ.
Обитатели Рэттльборо были такого высокаго мнѣнія о мудрости и благоразуміи «Стараго Чарли», что большинство согласилось съ его совѣтомъ не двигаться съ мѣста и ждать, «пока дѣло выяснится само собою», какъ выражался этотъ почтенный
