Въ эпоху ужаснаго владычества холеры въ Нью-Іоркѣ, я получилъ приглашеніе отъ одного изъ моихъ родственниковъ провести двѣ недѣли въ его уединенномъ коттеджѣ, на берегу Гудсона. Мы пользовались всѣми обычными лѣтними развлеченіями, гуляли, рисовали, катались въ лодкѣ, удили рыбу, занимались музыкой и чтеніемъ и провели бы время очень недурно, если бы не ужасныя вѣсти изъ города, получавшіяся ежедневно. Не было дня, который бы не принесъ намъ извѣстія о смерти кого-либо изъ знакомыхъ. По мѣрѣ того, какъ зараза усиливалась, мы привыкли ежедневно ожидать потери какого-нибудь друга. Подъ конецъ мы со страхомъ ожидали газету. Самый вѣтеръ съ юга, казалось намъ, былъ насыщенъ смертью. Эта леденящая мысль всецѣло овладѣла моей душой. Я не могъ ни думать, ни говорить, ни грезить о чемъ либо другомъ. Мой хозяинъ былъ человѣкъ болѣе спокойнаго темперамента и хотя сильно упалъ духомъ, но все-таки старался ободрить меня. Его богатый философскій умъ не поддавался вліянію вещей воображаемыхъ. Онъ былъ достаточно воспріимчивъ въ отношеніи реальныхъ ужасовъ, но не пугался порождаемыхъ ими призраковъ.
Его попытки разсѣять неестественное уныніе, овладѣвшее мною, въ значительной степени ослаблялись по милости нѣсколькихъ книгъ, найденныхъ мною въ его библіотекѣ. Содержаніе ихъ было именно такого рода, что могло вызвать къ жизни сѣмена наслѣдственнаго суевѣрія, таившіяся въ моей душѣ. Я читалъ эти книги безъ вѣдома моего друга, и такимъ образомъ, онъ часто не умѣлъ объяснить себѣ моего мрачнаго настроенія.
Любимой темой моихъ тогдашнихъ разговоровъ была вѣра въ примѣты, — вѣра, которую я въ то время готовъ былъ защищать почти серьезно. На эту тему у насъ происходили долгіе и оживленные споры: онъ доказывалъ, что вѣра въ подобныя вещи лишена всякаго основанія, я же утверждалъ, что такое общее чувство, возникшее самопроизвольно, то есть, повидимому, безъ всякаго внушенія, — заключаетъ въ себѣ несомнѣнные элементы истины и заслуживаетъ вниманія во многихъ отношеніяхъ.
Дѣло въ томъ, что вскорѣ послѣ моего пріѣзда на дачу, со мною самимъ случилось происшествіе, до того необъяснимое и такого зловѣщаго характера, что мнѣ извинительно было принять его за предзнаменованіе. Оно такъ поразило, и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ смутило и напугало меня, что прошло много дней, прежде чѣмъ я собрался съ духомъ настолько, чтобы сообщить о немъ моему другу.
На закатѣ необычайно жаркаго дня, я сидѣлъ съ книгой въ рукахъ у открытаго окна, изъ котораго открывался видъ на отдаленный холмъ за рѣкой. Ближайшая ко мнѣ сторона холма была обнажена отъ деревьевъ, вслѣдствіе такъ называемаго оползня. Мысли мои давно уже отвлеклись отъ книги къ унынію и отчаянію, царившимъ въ сосѣднемъ городѣ. Поднявъ глаза, я случайно взглянулъ на обнаженный склонъ холма и увидѣлъ нѣчто странное, какое-то отвратительное чудовище, которое быстро спускалось съ вершины холма, и исчезло въ лѣсу у его подножія. Въ первую минуту, увидѣвъ чудовище, я усумнился въ здравомъ состояніи моего разсудка, или, по крайней мѣрѣ, глазъ, и только спустя нѣсколько минутъ, убѣдился, что я не сумасшедшій и не брежу. Но если я опишу это чудовище (которое я видѣлъ совершенно ясно и за которымъ наблюдалъ спокойно все время, пока оно спускалось съ холма), мои читатели, пожалуй, не такъ легко повѣрятъ этому.
Опредѣляя размѣры этого существа, по сравненію съ діаметромъ огромныхъ деревьевъ, мимо которыхъ оно двигалось, — немногихъ лѣсныхъ гигантовъ, уцѣлѣвщихъ отъ обвала — я убѣдился, что оно далеко превосходитъ величиною любой линейный корабль. Я говорю линейный корабль, потому что форма чудовища напоминала корабль: корпусъ семидесяти четырехъ пушечнаго судна можетъ дать довольно ясное представленіе объ его очертаніяхъ. Пасть животнаго помѣщалась на концѣ хобота, футовъ въ шестьдесятъ или семьдесятъ длиною, и, приблизительно такой же толщины какъ туловище обыкновеннаго слона. У основанія хобота находилась густая масса щетинистыхъ косматыхъ волосъ, больше чѣмъ могла бы доставить дюжина буйволовыхъ шкуръ; а изъ нея выдавались, изгибаясь внизъ и въ бокъ, два блестящіе клыка, подобные кабаньимъ, только несравненно большихъ размѣровъ. По обѣимъ сторонамъ хобота помѣщались два гигантскіе прямые рога, футовъ въ тридцать или сорокъ длиною, повидимому хрустальные, въ формѣ призмы; они ослѣпительно сіяли въ лучахъ заходящаго солнца. Туловище имѣло форму клина, обращеннаго вершиной къ землѣ. Оно было снабжено двумя парами крыльевъ, — каждое имѣло въ длину около ста ярдовъ — помѣщавшимися одна надъ другой. Крылья были густо усажены металлическими пластинками; каждая пластинка имѣла футовъ десять—двѣнадцать въ діаметрѣ. Я замѣтилъ, что верхнія и нижнія крылья соединены крѣпкими цѣпями. Но главную особенность этого страшнаго существа, представляло изображеніе Мертвой Головы, занимавшей почти всю поверхность груди. Она рѣзко выдѣлялась на темной поверхности своимъ яркимъ бѣлымъ цвѣтомъ, точно нарисованная. Пока я съ чувствомъ ужаса и недоумѣнія смотрѣлъ на это ужасное животное, въ особенности на зловѣщую фигуру на его груди, оно внезапно разинуло пасть, и испустило такой громкій и страшный стонъ, что нервы мои не выдержали, и когда чудовище исчезло у подошвы холма въ лѣсу, я безъ чувствъ повалился на полъ.
Когда я очнулся, первымъ моимъ побужденіемъ было разсказать моему другу о томъ, что я видѣлъ и слышалъ, но какое-то непонятное чувство отвращенія удержало меня.
Наконецъ, однажды вечеромъ, три или четыре дня спустя послѣ происшествія, мы сидѣли вмѣстѣ въ той самой комнатѣ, откуда я увидѣлъ чудовище. Я сидѣлъ у окна на стулѣ, а другъ мой лежалъ подлѣ меня на диванѣ. Совпаденіе времени и мѣста побудило меня разсказать ему о странномъ явленіи. Выслушавъ меня до конца, онъ сначала расхохотался, а затѣмъ принялъ очень серьезный видъ, какъ будто не сомнѣвался въ моемъ помѣшательствѣ. Въ эту минуту я снова увидѣлъ чудовище и съ крикомъ ужаса указалъ на него моему другу. Онъ посмотрѣлъ, но увѣрялъ, что ничего не видитъ, хотя я подробно описывалъ ему положеніе животнаго, пока оно спускалось съ холма.
Я былъ страшно взволнованъ, такъ какъ считалъ это явленіе или предвѣстіемъ моей смерти или, что еще хуже, первымъ симптомомъ начинающагося сумасшествія. Я откинулся на спинку стула и закрылъ лицо руками. Когда я отнялъ ихъ, чудовище уже исчезло.
Мой хозяинъ нѣсколько успокоился и принялся разспрашивать меня о внѣшнемъ видѣ чудовища. Когда я разсказалъ ему подробно, онъ перевелъ духъ, точно избавившись отъ какой-то невыносимой тяжести, и съ спокойствіемъ, которое показалось мнѣ просто жестокимъ, вернулся къ прерванному разговору о спекулятивной философіи. Между прочимъ, онъ настойчиво доказывалъ, что главный источникъ ошибокъ въ человѣческихъ изслѣдованіяхъ — недостаточная или чрезмѣрная оцѣнка важности предмета, вслѣдствіе неумѣнья опредѣлить его разстояніе отъ наблюдателя. Напримѣръ, чтобы опредѣлить вліяніе всеобщаго распространенія демократическихъ принциповъ на человѣчество вообще, — сказалъ онъ, — необходимо принять въ разсчетъ отдаленность эпохи, когда это распространеніе совершится. Но укажите мнѣ писателя по общественнымъ вопросамъ, который бы считалъ это обстоятельство достойнымъ вниманія.
Тутъ онъ остановился, всталъ, подошелъ къ книжному шкафу и досталъ какой-то учебникъ естественной исторіи. Затѣмъ, предложивъ мнѣ помѣняться мѣстами, такъ какъ у окна ему легче было разбирать мелкую печать книги, онъ усѣлся на стулъ и, открывъ учебникъ, продолжалъ тѣмъ же тономъ:
— Если бы вы не описали мнѣ такъ подробно чудовище, я, пожалуй, никогда бы не могъ вамъ объяснить, что это такое было. Прежде всего, позвольте я вамъ прочту изъ этого учебника описаніе рода Sphinx, изъ семейства Crepuscularia, порядка Lepidoptera, класса Insecta или насѣкомыхъ. Вотъ оно:
— Двѣ пары перепончатыхъ крыльевъ, покрытыхъ мелкими окрашенными чешуйками металлическаго блеска; ротъ въ видѣ хобота, образовавшагося изъ удлиненныхъ верхнихъ челюстей; по бокамъ его зачатки нижнихъ челюстей и пушистыхъ щупалецъ; нижнія крылья соединены съ верхними крѣпкими волосками; усики въ видѣ призматическихъ отростковъ; брюшко заостренное. Сфинксъ Мертвая Голова является иногда предметомъ суевѣрнаго ужаса среди простонародья, по причинѣ издаваемаго имъ печальнаго звука и фигуры черепа на груди.
Тутъ онъ закрылъ книгу, и наклонился къ окну, въ той же самой позѣ, какъ сидѣлъ я, когда увидѣлъ «чудовище».
— Ага, вотъ оно! — воскликнулъ онъ, — оно снова поднимается по склону холма и, признаюсь, выглядитъ крайне курьезно. Но оно вовсе не такъ велико и не такъ далеко, какъ вы вообразили, такъ какъ взбирается по нити, прикрѣпленной какимъ-нибудь паукомъ къ окну, которая имѣетъ въ ширину не болѣе шестнадцатой части дюйма и отстоитъ отъ моего зрачка не далѣе какъ на шестнадцатую часть дюйма.
