Когда генералъ-адъютантъ Гурко обходомъ праваго фланга арміи Сулеймана оттѣснилъ ее отъ Татаръ-Базарджика и принудилъ принять бой у Караагаджа, тыломъ къ Деспото-Дагу, то Сулейманъ, разсчитывая спасти остатки своихъ силъ, двинулъ одну колонну съ артиллеріею изъ Станимаки на Хаскіой, а съ другою частью и съ горными орудіями поспѣшно пошелъ въ горы, къ югу, на Местанлы. Кавалерія генералъ-лейтенанта Скобелева 1-го настигла колонну, шедшую на Хаскіой, у селенія Карджиляра, отбила у нея всѣ орудія, и узнавъ, что хаскіойская дорога уже занята нашими войсками (Скобелева 2-го), повернула къ югу, по направленію къ Эгейскому морю[1]. Части этого кавалерійскаго отряда получили различное назначеніе. Такъ, Кавказская бригада должна была наблюдать за турецкими войсками, отступившими къ югу отъ Станимаки на Нарѣченъ и Исмиланъ, а Казанскій драгунскій и 30-й казачій полки (бригада генералъ-маіора Чернозубова), съ двумя орудіями 19-й донской батареи, двинуты были для очистки отъ непріятеля мѣстности между селеніями Тахталы, Кетенлыкъ и Карджиларъ, и для преслѣдованія части турецкихъ войскъ, отступившей на Местанлы и Гюмурджину, дабы выяснить количество и состояніе силъ Сулеймана; остальныя же войска отряда Скобелева 1-го получили приказаніе двинуться на Адріанополь.
16-го января подполковнику Сухомлинову было приказано генераломъ Гурко отправиться изъ Адріанополя въ отрядъ генералъ-маіора Чернозубова, въ качествѣ начальника штаба онаго. Слѣдуя къ мѣсту назначенія въ городъ Хаскіой, Сухомлиновъ встрѣтилъ на пути казаковъ, ѣхавшихъ въ Адріанополь съ донесеніемъ Чернозубова изъ Каджилара о томъ, что эскадронъ драгунъ и сотня казаковъ выбили турокъ изъ деревни Кушъ-Алилеръ и что генералъ Чернозубовъ со всѣмъ своимъ отрядомъ предполагаетъ перейдти въ деревню Габрово. Рѣшившись вслѣдствіе этого идти на присоединеніе къ бригадѣ прямикомъ въ Габрово, Сухомлиновъ отправилъ съ казаками къ Чернозубову донесеніе какъ о своемъ намѣреніи, такъ и о томъ, что, согласно словесному приказанію генерала Гурко, конныя орудія слѣдуетъ отправить подъ конвоемъ полуэскадрона драгунъ въ Адріанополь, такъ какъ дѣйствія, предстоящія отряду, будутъ имѣть исключительно партизанскій характеръ на мѣстности крайне трудной для движенія.
19-го января, на пути въ Габрово, турки встрѣтили Сухомлинова ружейнымъ залпомъ, пущеннымъ въ него изъ деревни Сарныджъ; въѣхать въ эту деревню не было возможности, а объѣзжать ее кружнымъ путемъ далеко, и потому Сухомлиновъ былъ вынужденъ вернуться на ночлегъ въ деревню Эксюзкіой. На слѣдующій день, выступивъ снова къ Габрову, онъ встрѣтилъ въ селеніи Карамалы разъѣздъ 30-го казачьяго полка, въ числѣ 15-ти человѣкъ съ сотникомъ Поцѣлуевымъ, который сообщилъ, что турки вслѣдъ за его разъѣздомъ опять вошли въ деревню Сарныджъ и такимъ образомъ отрѣзали его отъ бригады. Сухомлиновъ вмѣстѣ съ Поцѣлуевымъ рѣшились прорваться на Габрово, и эта попытка стоила имъ одной убитой лошади, да кромѣ того контуженъ былъ казакъ. Турки перешли противъ нихъ въ наступленіе, выдвинувъ двѣ роты съ густою цѣпью впереди и около сорока всадниковъ. Это обстоятельство заставило нашихъ спѣшиться и занять деревню Карамалы, гдѣ они продержались до сумерекъ и затѣмъ должны были отойдти на ночлегъ опять въ Эксюзкіой. Турки очистили Сарныджъ не ранѣе какъ узнавъ, что вся Чернозубовская бригада уже перешла въ Габрово, и тогда подполковникъ Сухомлиновъ 21-го января соединился съ отрядомъ, лично передавъ Чернозубову приказаніе генерала Гурко о цѣли и образѣ дѣйствій сего отряда.
Съ разсвѣтомъ 22-го числа отрядъ генералъ-маіора Чернозубова, въ составѣ 5½ сотень и 3½ эскадроновъ, выступилъ изъ Габрова по направленію къ Местанлы. На все время движенія высылка авангарда и освѣщеніе праваго фланга колонны были возложены на 30-й казачій полкъ; выдѣленіе же арріергарда и наблюденіе за лѣвымъ флангомъ поручено было казанскимъ драгунамъ. Слѣдуя почти безостановочно, отрядъ къ пяти часамъ вечера дошелъ лишь до деревни Крджали-баши. Въ этотъ день пришлось сдѣлать три перевала по вязкой глинистой почвѣ въ низинахъ и по глубокимъ снѣгамъ на горахъ, проходя деревни, занятыя вооруженными жителями и имѣя перестрѣлки въ боковыхъ отрядахъ. Вооруженное населеніе могло бы поставить отрядъ въ крайне затруднительное положеніе, вслѣдствіе трудно доступной гористой мѣстности, если бы не паника, которую передали жителямъ отступавшія части войскъ Сулеймана. Только этимъ и можно объяснить то относительно слабое сопротивленіе, съ какимъ турки защищали на каждомъ шагу ущелья и горные проходы, ведущіе къ ихъ селеніямъ, залегающимъ въ глубокихъ лощинахъ. Часть пути въ этотъ день отрядъ прошелъ по слѣду турецкой горной артиллеріи: по дорогѣ попадались снаряды горныхъ орудій. Изъ опроса захваченныхъ въ плѣнъ турецкихъ солдатъ можно было заключить, что до рѣки Арды турецкія войска отступали съ сѣвера по весьма широкому району. Такъ какъ съ прибытіемъ въ Крджали-баши отрядъ нашъ спустился уже въ долину Арды, гдѣ вслѣдствіе сильной прибыли воды отъ дождей предстояла весьма трудная переправа, то люди были расположены на ночлегъ въ Крджали-баши, гдѣ казаки отбили у турокъ нѣсколько молодыхъ болгарскихъ дѣвушекъ, захваченныхъ уже въ послѣднее время. Для охраненія отряда на отдыхѣ назначались обыкновенно сотня или эскадронъ, причемъ между всѣми частями, во избѣжаніе излишняго утомленія какой-либо одной изъ нихъ, была заведена строгая очередь.
Утромъ 23-го января былъ высланъ особый разъѣздъ, въ составѣ полуэскадрона драгунъ, которому приказано пройдти на Адріанополь вдоль по долинѣ Арды; остальной же отрядъ выступилъ на переправу черезъ Арду, для слѣдованія на Местанлы.
Высокая вода и быстрое теченіе сильно затруднили переправу: людей и лошадей уносило внизъ по рѣкѣ, такъ что многіе изъ 4-й сотни 30-го казачьяго полка добрались до другаго берега вплавь. Шли гуськомъ, въ одинъ конь. За рѣкою баши-бузуки и небольшія партіи турецкой регулярной пѣхоты отступали передъ фронтомъ и на флангахъ нашей колонны. Узкія дороги, или вѣрнѣе тропы въ горахъ, не давали отряду возможности ни развернуться, ни двинуться быстро впередъ. Задерживаемый на каждомъ шагу, онъ къ четыремъ часамъ дня дошелъ до Местанлы и занялъ этотъ городъ безъ выстрѣла, такъ какъ турки отступили на Дарыдере и на Мезадъ-Пашаларъ. Для преслѣдованія ихъ были отправлены отдѣльныя части, которыя вернулись въ Местанлы уже утромъ 24-го. При этомъ есаулъ Галдинъ, посланный съ сотнею на Мезадъ-Пашаларъ, настигъ въ деревнѣ Комфалы партію баши-бузуковъ и захватилъ въ числѣ прочихъ кассира, бѣжавшаго изъ Местанлы вмѣстѣ съ кассою, которая была у него отобрана и представлена сотникомъ Лаврухинымъ въ главную квартиру, откуда ее переслали потомъ въ Константинополь. Оружіе, найденное въ местанлыйскомъ конакѣ, а также отнятое у плѣнныхъ, было немедленно приведено въ негодность. Отрядъ не имѣлъ возможности отсылать захваченныхъ въ плѣнъ турокъ, такъ какъ не былъ достаточно силенъ для выдѣленія конвоя. Поэтому всѣ плѣнные, взятые за день, приводились на мѣсто отряднаго ночлега и на слѣдующее утро, съ выступленіемъ бригады далѣе, оставлены на мѣстѣ. Организовать болгарскій конвой тоже не было возможности, такъ какъ деревни, окружающія Местанлы, заселены почти исключительно турками. Особенно тяжело пришлось въ этотъ день 2-й сотнѣ 30-го полка, посланной для преслѣдованія: метель и вьюга задержали ее въ горахъ до поздней ночи.
На другой день, 24-го января, отрядъ выступилъ изъ Местанлы къ селенію Узунъ-Химетлеръ. Съ каждымъ шагомъ мѣстность становилась все болѣе и болѣе неудобопроходимою. Повсюду только горы и горы, вздувшіяся рѣчки, узкій путь по карнизамъ скалъ, торчащіе пласты камня, природная щебёнка, обсыпающаяся подъ ногою, иногда вязкая и липкая глина, нигдѣ ни одного моста, словомъ — полное отсутствіе признаковъ даже сквернаго пути, къ какимъ мы уже привыкли въ Турціи, а часто горная тропа и совсѣмъ терялась безслѣдно. Но постепенно, хотя и съ тяжкимъ трудомъ подвигаясь впередъ, отрядъ сверхъ ожиданія дошелъ до Узунъ-Химетлера безъ особенныхъ приключеній и безъ всякаго сопротивленія со стороны турокъ. Здѣсь, какъ оказалось по нѣкоторымъ признакамъ, прослѣдовала недавно Кавказская казачья бригада генерала Черевина, который, пройдя на перерѣзъ пути наступленія Чернозубовскаго отряда, отъ Станимаки на Нарѣченъ и Дарыдере, южнѣе Местанлы на Адріанополь, очистилъ Чернозубову путь почти до самаго перевала, откуда уже начинается спускъ въ прибрежную равнину.
Съ разсвѣтомъ 25-го января отрядъ выступилъ на Гюмурджину. Восходъ солнца засталъ его въ снѣжныхъ горахъ, среди вершинъ, залитыхъ розовымъ свѣтомъ; лиловая мгла лежала въ затѣненныхъ ущельяхъ, откуда поднимались бѣлые дымы изъ трубъ горныхъ хуторовъ и деревушекъ, каждая не болѣе какъ въ три-четыре домика. На всей этой широкой картинѣ эффектно сочетались тѣ яркіе и прозрачные тоны, которые считаются «знатоками», незнакомыми съ природою юга, столь «неестественными» въ прелестныхъ картинахъ Айвазовскаго. Горы Родопскія являются здѣсь въ видѣ нагроможденныхъ одна на другую глыбъ мрамора. Онѣ существенно отличаются отъ Балканъ не только формаціею, но и характеромъ своего расположенія: Балканы — хребетъ, который тянется непрерывнымъ кряжемъ, а это — горная площадь, гдѣ безпорядочно перепуталась между собою во всевозможныхъ направленіяхъ цѣлая масса хребтовъ и отдѣльныхъ горъ; это — какая-то каменная толчея, какъ-бы волны моря, застывшаго среди бури; видно, что все это произошло нѣкогда, въ доисторическія времена, вслѣдствіе какихъ-то ужасныхъ геологическихъ потрясеній. Спустя нѣсколько времени предъ глазами всего отряда открылся еще болѣе широкій видъ на обширную долину, простиравшуюся сѣроватыми пятнами деревень, рощъ и плантацій, съ голубоватыми ленточками ея рѣчекъ, и ограниченную съ юга совершенно бѣлою, на этотъ разъ, полосою Эгейскаго моря. Съ перевала начали сейчасъ же спускаться въ ущелье, по которому шли цѣлые пять часовъ, и чѣмъ ниже спускались, тѣмъ все чаще попадались группы, человѣкъ въ пять, въ десять, отсталыхъ турецкихъ солдатъ. Затѣмъ вдоль по ущелью, вправо и влѣво, стали появляться у костровъ цѣлыя массы пестрыхъ таборовъ турокъ и цыганъ, бѣжавшихъ изъ множества мѣстъ вмѣстѣ съ остатками арміи Сулеймана. — «Господи, опять эти русскіе!» — съ выраженіемъ скорби, отчаянія и испуга восклицали по турецки многія женщины, заламывая свои руки.
По показаніямъ мѣстныхъ жителей-грековъ и плѣнныхъ, захваченныхъ въ это утро, можно было предполагать, что въ Гюмурджинѣ рѣшительно не ожидаютъ даже возможности появленія русскихъ, что тамъ не существуетъ никакихъ мѣръ охраненія и нѣтъ никакихъ войскъ, за исключеніемъ массы отсталыхъ да больныхъ аскеровъ и вооруженныхъ бѣглецовъ-жителей. Въ виду этихъ свѣдѣній, дабы сохранить существовавшій въ городѣ порядокъ и не встревожить населеніе, генералъ Чернозубовъ, спустясь съ горъ въ первомъ часу дня и не доходя двухъ или трехъ верстъ до Гюмурджины, остановилъ свою бригаду при выходѣ изъ ущелья, за бугромъ, заслоняющимъ городъ, и послалъ Сухомлинова съ небольшимъ конвоемъ — предложить городскимъ властямъ, чтобы онѣ содѣйствовали спокойному занятію Гюмурджины. Съ Сухомлиновымъ отправились трое казаковъ и, въ качествѣ переводчика, трубачъ Астраханскаго драгунскаго полка Дикацъ, родомъ армянинъ, прекрасно говорящій по турецки. Всѣ пять человѣкъ этого маленькаго отряда всадниковъ были георгіевскіе кавалеры. Быстрою рысью проѣхали они небольшое разстояніе до города и нѣсколько улицъ, разспрашивая встрѣчныхъ грековъ — гдѣ конакъ? На улицахъ было много турокъ, которые, слыша разспросы о конакѣ, по видимому, приходили въ крайнее удивленіе при появленіи нежданныхъ гостей, но тѣмъ не менѣе безпрекословно отвѣчали, указывая рукою: «бурда» (сюда).
Предъ конакомъ стояла, сидѣла и лежала на мостовой пестрая толпа всякаго восточнаго народа, а у воротъ — пара часовыхъ, брякнувшихъ ружьями «на-краулъ» при видѣ русскаго офицера. Въ обширномъ дворѣ конака направо помѣщался пѣхотный караулъ, отъ сорока до пятидесяти человѣкъ, а налѣво — двадцать конныхъ драгунъ султанской гвардіи. Пѣхотный караулъ поспѣшно сталъ въ ружье, но не проявилъ никакихъ враждебныхъ намѣреній при видѣ русскихъ, — напротивъ, даже отдалъ имъ воинскую почесть.
Оставивъ трехъ казаковъ съ лошадьми предъ крыльцомъ конака, Сухомлиновъ вмѣстѣ съ трубачемъ-переводчикомъ быстро поднялся по лѣстницѣ во второй этажъ, растворилъ дверь, указанную ему какимъ-то служителемъ, и самоувѣренно вошелъ въ присутственную залу каймакама. Это была обширная и свѣтлая комната съ низенькими и мягкими турецкими диванами вдоль стѣнъ. На одномъ изъ нихъ, какъ разъ противъ входной двери, возсѣдалъ мужчина среднихъ лѣтъ, съ черною окладистою бородою, въ форменномъ сюртукѣ — типъ истаго турецкаго джентльмена новѣйшаго пошиба. Опустивъ нѣсколько апатически свои какъ бы отяжелѣвшія вѣки, онъ медленно, съ лѣнивымъ наслажденіемъ втягивалъ въ себя охлажденный дымъ изъ длинной змѣевидной кишки красиваго, урчащаго кальяна. Вокругъ этого джентльмена важно и безмолвно возсѣдали, поджавъ подъ себя ноги, съ чубуками или кручеными папиросами въ рукахъ, до 25-ти разнобородыхъ турокъ, въ зеленыхъ и бѣлыхъ чалмахъ и въ фескахъ. Это были члены городскаго совѣта и начальники разныхъ отраслей управленія. Всѣ они какъ бы ошалѣли при внезапномъ появленіи среди нихъ русскаго офицера съ молодцоватьмъ трубачемъ, а турецкій джентльменъ первымъ вскочилъ съ мѣста, видимо въ смущенномъ недоумѣніи, такъ что даже кальянная кишка выпала изъ его растопыренныхъ рукъ.
— Кто здѣсь каймакамъ? спросилъ Сухомлиновъ чрезъ своего переводчика.
Нѣсколько поблѣднѣвшій джентльменъ отвѣчалъ не безъ запинки, что это онъ состоитъ въ должности каймакама.
Тогда Сухомлиновъ отрекомендовался ему въ качествѣ начальника штаба русскаго отряда и присовокупилъ, что фактъ присутствія его здѣсь, въ этомъ мѣстѣ, знаменуетъ собою занятіе города русскими.
— Я прошу васъ успокоиться, продолжалъ онъ, видя, что смущеніе каймакама возрастаетъ: — порядокъ не будетъ нарушенъ и мой начальникъ, генералъ Чернозубовъ, послалъ меня предупредить васъ, что онъ именно желаетъ занять городъ въ полномъ порядкѣ и спокойствіи, чтобы всѣ обыватели оставались смирно на своихъ мѣстахъ; а на счетъ того, какимъ образомъ это сдѣлать, онъ поручилъ мнѣ посовѣтоваться съ каймакамомъ.
— Разъ, что городъ занятъ, я весь къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ съ поклономъ градоначальникъ, успѣвшій нѣсколько оправиться отъ своего смущенія.
— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Сухомлиновъ, — въ избѣжаніе всякихъ столкновеній, во-первыхъ, военный вашъ караулъ долженъ сейчасъ же положить оружіе.
Произнося эти слова, онъ услышалъ на дворѣ конскій топотъ и взглянувъ въ окно, увидѣлъ, что гвардейскіе драгуны скачутъ куда-то, чуть не сломя голову.
— Во-вторыхъ, продолжалъ онъ, — сколько именно и какія войска находятся у васъ въ городѣ и въ окрестностяхъ?
— Въ казармахъ, заявилъ каймакамъ, — найдется человѣкъ до шестисотъ отсталыхъ и нѣсколько офицеровъ, да кромѣ того есть тысячъ до пятидесяти бѣглецовъ; въ городѣ же десять тысячъ жителей, и такъ какъ они всѣ вооружены, то ихъ можно считать баши-бузуками.
— Въ такомъ случаѣ вы распорядитесь, чтобы солдаты отнюдъ не выходили изъ казармъ, а жители и бѣглецы положили бы оружіе, и кромѣ того предупредите всѣхъ, что если по нашимъ войскамъ будетъ сдѣланъ хотя одинъ выстрѣлъ, то городъ будетъ сожженъ немедленно.
Каймакамъ изъявилъ полное согласіе на это требованіе и присовокупилъ, что относительно сего тотчасъ же будутъ вывѣшаны на улицахъ особыя объявленія.
— Въ-третьихъ, продолжалъ Сухомлиновъ, — вамъ надо удовлетворить потребности нашего отряда. Для этого, въ избѣжаніе самовольства и непріятныхъ столкновеній, вы должны озаботиться, чтобы вашими чиновниками были отведены отряду приличныя помѣщенія въ самомъ городѣ, по возможности въ сосредоточенномъ расположеніи, по обширнымъ дворамъ съ конюшнями, и чтобы во дворъ конака немедленно были доставлены фуражъ и продовольствіе.
Со стороны каймакама и на это условіе послѣдовало полное согласіе; а надо замѣтить, что отрядъ въ теченіи семи сутокъ хотя и имѣлъ мясо, но у него за все это время не было ни куска хлѣба, ни сухаря, ни щепотки соли. Офицеры и люди съ отвращеніемъ утоляли голодъ лишь одною прѣсною и жирною бараниной, въ вареномъ или поджаренномъ видѣ.
Покончивъ свое объясненіе, Сухомлиновъ поскакалъ къ бригадѣ, чтобы ввести ее въ городъ.
Пока онъ ѣхалъ къ нашимъ войскамъ и пока тѣ шли къ городу, все мѣстное населеніе уже успѣло узнать о приходѣ русскихъ.
Отрядъ нашъ двинулся въ такомъ порядкѣ, что впереди шла авангардная сотня, за нею генералъ Чернозубовъ со штабомъ, затѣмъ хоръ музыки 30-го донскаго полка, за которымъ всѣ остальныя сотни казаковъ и, наконецъ, Казанскій драгунскій полкъ. Двигались впередъ съ музыкой, но все-таки вполнѣ были готовы ко внезапному нападенію и бою. Но вотъ передъ городомъ показалась густая толпа, въ которой замѣтны были и верховые. Когда отрядъ приблизился къ ней, то увидѣлъ, что это «депутація» совершенно мирнаго характера. Впереди всѣхъ, на бѣломъ арабскомъ конѣ, съ чепракомъ, расшитымъ шелками и золотомъ, ѣхалъ джентльменъ-каймакамъ, въ полной парадной формѣ и при саблѣ, окруженный полнымъ составомъ лицъ мѣстнаго греческаго духовенства, въ черныхъ мантіяхъ, и нѣсколькими представителями города и мѣстной греческой интеллигенціи. Какъ духовныя, такъ и свѣтскія лица были тоже верхомъ. Остальная толпа валила пѣшкомъ, съ непокрытыми головами. Каймакамъ первый привѣтствовалъ генерала Чернозубова рѣчью на турецкомъ языкѣ, а за нимъ выступилъ мѣстный греческій митрополитъ Іеронимъ, который, чрезъ одного грека, долго жившаго въ Россіи и хорошо объясняющагося по русски, выразилъ, что въ его лицѣ мѣстное христіанское населеніе отъ души привѣтствуетъ русскаго вождя, съ торжествомъ вступающаго въ городъ, населенный большинствомъ православныхъ-единовѣрцевъ русскаго народа, и что городъ счастливъ этимъ вступленіемъ, провидя въ немъ спасеніе отъ баши-бузуковъ и черкесовъ, которые здѣсь уже сдѣлали и продолжаютъ дѣлать множество насилій и безпорядковъ. Приложившись къ св. Кресту, генералъ Чернозубовъ двинулся далѣе, въ предмѣстье Гюмурджины. Каймакамъ съ духовенствомъ и остальною толпою пѣшихъ и конныхъ примкнули къ его свитѣ. Всему этому поѣзду предшествовали конные и пѣшіе заптіи. Вступленіе совершилось въ три часа по полудни. Гюмурджина представилась нашимъ въ видѣ чистенькаго бѣлостѣннаго городка съ изобильною зеленью миртовъ, лавровъ, кипарисовъ, со вьющимся плющемъ и повоями на стѣнахъ, заборахъ, рѣшеткахъ, балконахъ и деревьяхъ; на каждомъ перекресткѣ — бѣломраморные фонтаны съ арабесками и разными надписями; яркое солнце; воздухъ теплый, совсѣмъ итальянскій — прелесть, какъ хорошо!… Наши прошли по лучшимъ улицамъ и остановились на площади. Здѣсь впервые съ тѣхъ поръ, какъ существуетъ Гюмурджина, загремѣли звуки русскаго народнаго гимна, сопровождавшіеся кликами всего отряда и населенія. Генералу со штабомъ было отведено прекрасное помѣщеніе, на площади, въ великолѣпномъ мраморномъ домѣ, принадлежащемъ одному изъ мѣстныхъ зажиточныхъ грековъ. Такъ какъ противникъ оказался теперь уже на западъ отъ нашего расположенія, въ ближайшемъ портѣ Карагачѣ, гдѣ садились на суда остатки арміи Сулеймана, то одна сотня казаковъ была выслана въ направленіи на селеніе Яскіой, для содержанія аванпостовъ и освѣщенія мѣстности посредствомъ разъѣздовъ. Деревенскіе жители-греки сами просили чрезъ депутаціи о размѣщеніи у нихъ казаковъ постоемъ.
Между тѣмъ, пока генералъ Чернозубовъ принималъ визиты городскаго совѣта и разныхъ представителей, Сухомлиновъ поѣхалъ на телеграфную станцію, гдѣ предварилъ, что начальникъ отряда не желаетъ портить телеграфъ, но требуетъ, чтобы внѣ вѣдѣнія и разрѣшенія его, Сухомлинова, не прошла никуда ни одна телеграмма. Здѣсь начальникъ станціи заявилъ, что, по имѣющимся свѣдѣніямъ, Великій Князь Главнокомандующій находится уже въ Константинополѣ. Тогда Сухомлиновъ предложилъ ему подать сигналъ на центральную константинопольскую станцію, но тотъ отвѣтилъ, что прямаго сообщенія между Гюмурджиной и центральною станціею въ настоящее время не имѣется; поэтому была вызвана станція Галлиполи. Когда изъ Галлиполи получился отвѣтъ, что тамъ готовы къ принятію и передачѣ депеши, то Сухомлиновъ телеграфировалъ, что Гюмурджина занята русскими войсками. Едва успѣли передать это сообщеніе, какъ въ Галлиполи, судя по телеграфнымъ признакамъ, поднялся величайшій переполохъ: раздался спѣшный стукъ, посыпалась масса вопросовъ: «Какъ? что́? какъ могло это случиться? Какія войска? Сколько ихъ? Пѣхота ли, кавалерія, или та и другая вмѣстѣ? Есть ли артиллерія? Сколько именно орудій? Извѣстно ли русскимъ о заключеніи перемирія? Какъ фамилія командующаго генерала? Кто начальникъ отряднаго штаба?» и т. п. Сухомлиновъ разрѣшилъ отвѣтить, что фамилія генерала — Чернозубовъ, а начальникомъ штаба состоитъ онъ, Сухомлиновъ, и что хотя русскимъ войскамъ извѣстно о перемиріи, но извѣстіе это идетъ изъ частныхъ источниковъ, офиціальнымъ же путемъ извѣщенія о томъ они еще не имѣютъ и просятъ освободить телеграфную линію на Константинополь, такъ какъ въ Гюмурджинѣ увѣряютъ, будто тамъ находится русскій Главнокомандующій. Въ отвѣтъ послѣдовала изъ Галлиполи на имя русскаго коменданта Гюмурджины слѣдующая телеграмма: «Перемиріе и миръ подписаны обѣими воюющими сторонами 31-го (19-го) сего января. Сулейманъ-паша предлагаетъ его превосходительству генералу Чернозубову, если ему угодно имѣть какія-либо разъясненія относительно мира, то онъ, Сулейманъ, сообщитъ ихъ письменно; если же нѣтъ, то для удостовѣренія постарается получить линію изъ Константинополя или Адріанополя. Подписано: Решидъ-паша, мутесарифъ галлиполійскій».
На это Сухомлиновъ отвѣчалъ слѣдующее:
«Генералъ Чернозубовъ очень желалъ бы вѣрить въ дѣйствительность перемирія, но Сулейману-пашѣ должно быть извѣстно, что какъ о началѣ, такъ и о прекращеніи военныхъ дѣйствій можно получать приказанія только отъ своего собственнаго начальства, а никакъ не сообщенія со стороны непріятеля».
Черезъ полчаса стукъ аппарата возвѣстилъ, что прямое сообщеніе съ Константинополемъ получено. Тогда съ нашей стороны пошелъ туда запросъ: «дѣйствительно ли Великій Князь Главнокомандующій находится въ Константипополѣ?»
Отвѣтъ: «нѣтъ, не находится».
Послѣ этого было спрошено: «нѣтъ ли возможности передать изъ Константинополя телеграмму къ линіи нашихъ передовыхъ постовъ, двигающихся отъ Адріанополя на Константинополь?» Къ этому запросу каймакамъ прибавилъ еще и отъ своего лица просьбу объ отвѣтѣ и о непремѣнной доставкѣ настоящей депеши русскимъ войскамъ, потому что иначе русскій отрядъ, находящійся въ Гюмурджинѣ, прерветъ телеграфное сообщеніе, какъ заявлено о томъ подполковникомъ Сухомлиновымъ.
Въ отвѣтъ на это получена изъ Константинополя отъ министра почтъ и телеграфовъ депеша на имя каймакама, съ просьбою сдѣлать увѣщаніе начальнику штаба русскихъ войскъ въ Гюмурджинѣ, чтобы онъ оказалъ свое «просвѣщенное содѣйствіе» къ сохраненію телеграфа, такъ какъ онъ, министръ, ручается всѣмъ, чѣмъ угодно, что перемиріе уже заключено.
Телеграмма эта была получена уже ночью, и вскорѣ послѣ нея пришло съ передовыхъ нашихъ постовъ донесеніе, что селеніе Яскіой занято пятью или шестью сотнями турецкой конницы и что казаки замѣтили большой лагерь на берегу моря. Во второмъ часу ночи на станцію, гдѣ вмѣстѣ съ Сухомлиновымъ безотлучно присутствовалъ по своей доброй волѣ и утомленный каймакамъ, явились заптіи съ докладомъ, что хлѣбъ, мясо и фуражъ уже розданы войскамъ, что все обстоитъ благополучно, въ большомъ порядкѣ, нѣтъ никакихъ жалобъ и городъ совершенно доволенъ и спокоенъ. Вскорѣ послѣ этого телеграфъ далъ знать, что сообщеніе съ городомъ Чорлу чрезъ Константинополь открыто и что Чорлу занятъ русскими войсками. Тогда Сухомлиновъ сдѣлалъ запросъ: «кто изъ русскихъ генераловъ находится въ Чорлу?»
Отвѣтъ: «двое русскихъ пашей».
— «Какъ ихъ фамиліи!»
— «Одного называютъ Скобелевъ».
— «Передадутъ ли ему мою телеграмму»?
— «Скобелевъ живетъ въ городѣ, сейчасъ пошлемъ къ нему узнать на квартиру?»
Спустя полчаса телеграфъ застучалъ продолженіе:
— «Скобелевъ утромъ уѣхалъ впередъ, а есть другой паша съ очень трудною фамиліею».
Вопросъ: «Нельзя ли сообщить ее?»
Отвѣчаютъ: «Невозможно».
— «Почему невозможно»?
— «Слишкомъ много непроизносимыхъ шипящихъ звуковъ».
— «Неужели даже и для турецкаго языка невозможно!»
— «Невозможно».
Послѣ такого рѣшительнаго отвѣта явилось подозрѣніе, что турки врутъ и что Чорлу не занятъ нашими; тѣмъ не менѣе Сухомлиновъ потребовалъ передачи «трудной» фамиліи русскаго генерала.
Телеграфъ началъ передавать массу дѣйствительно неудобосочетаемыхъ буквъ, изъ которыхъ началось слагаться: «Шнят… княт… тшник… тсчник… оф… ковъ…».
Догадавшись, въ чемъ дѣло, Сухомлиновъ просилъ сообщить, какою частію этотъ генералъ командуетъ?
Отвѣтъ: «Онъ командуетъ какою-то частію съ нумеромъ 30-мъ на погонахъ».
Тогда Сухомлиновъ призналъ окончательно вѣроятною свою первоначальную догадку, что шнят-княтъ и т. д. есть начальникъ 30-й пѣхотной дивизіи генералъ Шнитниковъ. И дѣйствительно, на слѣдующее утро это подтвердилось телеграммою, но еще ранѣе ея Сухомлиновъ отправилъ на имя русскаго коменданта города Чорлу слѣдующую депешу: «Генералъ Чернозубовъ, занявъ Гюмурджину 25-го января, получилъ отъ каймакама заявленіе, что миръ уже заключенъ; но не имѣя относительно сего никакихъ приказаній русскаго начальства, не можетъ ему повѣрить и проситъ коменданта города Чорлу дать разъясненіе по этому предмету и испросить для него дальнѣйшихъ приказаній Его Высочества Главнокомандующаго». На это телеграфная станція Чорлу отвѣчала, что такъ какъ генералъ съ трудною фамиліею и мѣстный комендантъ живутъ очень далеко отъ станціи, и такъ какъ сообщеніе идетъ кружнымъ путемъ черезъ Константинополь, то отвѣтъ ихъ можетъ быть сообщенъ только утромъ. Тогда Сухомлиновъ запечаталъ станцію, прервавъ, предварительно всѣ ея сообщенія, и приставивъ къ дверямъ часовыхъ, ушелъ спать въ три часа по полуночи. Ночь была очень темна и потому какъ нельзя болѣе удобна для внезапнаго нападенія, но наши патрули чутко слѣдили за малѣйшимъ звукомъ, обнаруживающимъ какое-либо движеніе. Шестьсотъ русскихъ всадниковъ, отдѣленные отъ ближайшихъ силъ своей арміи двумя сотнями верстъ и горами, гдѣ бродили еще тысячи черкесовъ и баши-бузуковъ, спятъ въ виду цѣлаго турецкаго лагеря въ городѣ, окрестности котораго переполнены массами вооруженныхъ бѣглецовъ, и спятъ въ полной неизвѣстности о перемиріи и вообще о томъ что̀ дѣлается на Божьемъ свѣтѣ. Положеніе было не изъ особенно спокойныхъ, но частямъ этого отряда, и особенно 30-му донскому полку, не впервой доводилось бывать и въ значительно болѣе опасныхъ обстоятельствахъ, изъ которыхъ онѣ всегда выходили съ честью.
На слѣдующій день (26-го), еще раннимъ утромъ, благодаря рекогносцировкамъ и показаніямъ мѣстныхъ жителей, выяснилось, что армія Сулеймана въ страшномъ безпорядкѣ отступила широкимъ фронтомъ, черезъ Истмиланъ и Местанлы, къ Карагачу, въ гавани коего остатки ея съ одними лишь горными орудіями перевозятся на турецкихъ пароходахъ въ Галлиполи, куда уже отправлено около двадцати тысячъ войска; а остальныя десять тысячъ остаются пока еще въ портѣ. Впрочемъ эти цифры можно было считать болѣе или менѣе преувеличенными, потому что вмѣстѣ съ войсками въ Карагачѣ находилась масса баши-бузуковъ и вооруженныхъ жителей. Но о поспѣшности отступленія Сулеймановой арміи можно было судить по множеству людскихъ, конскихъ и иныхъ труповъ, встрѣчавшихся русскому отряду и его разъѣздамъ по всѣмъ горнымъ тропинкамъ.
Въ десять часовъ утра телеграфная станція была снова открыта и вызванъ туда каймакамъ, для переговоровъ на счетъ обезпеченія спокойствія въ городѣ, въ случаѣ если бы слухи о мирѣ или перемиріи не подтвердились. Вскорѣ изъ Чорлу была получена на имя генерала Чернозубова телеграмма слѣдующаго содержанія: «Перемиріе состоялось 31-го (19-го) января. Всѣ наши генералы, а также и турецкіе, находящіеся въ Гюмурджинѣ, объ этомъ уже увѣдомлены. Начальникъ 30-й дивизіи Шнитниковъ».
Телеграмма эта хотя и успокоила нашихъ, но все-таки не служила для нихъ прямымъ приказаніемъ, и къ тому же трудно было ее провѣрить, такъ какъ она была передана на турецкомъ языкѣ съ переводомъ на французскій, сдѣланнымъ уже на мѣстной станціи. Все это могло еще возбуждать нѣкоторыя сомнѣнія.
Почти одновременно съ этою телеграммою было получено съ аванпостовъ донесеніе, что какой-то турецкій паша съ 25-ю всадниками желаетъ проѣхать къ генералу Чернозубову для необходимыхъ переговоровъ. Казакамъ велѣно пропустить парламентера. Подполковникъ Сухомлиновъ встрѣтилъ его въ конакѣ, при чемъ пріѣхавшій отрекомендовался ему, назвавъ себя Скендеръ-пашою и сказалъ съ гордымъ видомъ: — «Вы знаете, что вы окружены?»
— Не знаю, ваше превосходительство, окружены ли мы, отвѣчалъ ему совершенно спокойно Сухомлиновъ: — но что вы мой военно-плѣнный — это я вижу, такъ какъ у васъ конвоя всего нѣсколько человѣкъ, среди большого русскаго отряда.
Паша понялъ неумѣстность своей выходки и съ разу перемѣнилъ тонъ. Онъ сухо заявилъ, что предварительно свиданія съ Чернозубовымъ, желалъ бы видѣть каймакама. Сухомлиновъ провелъ его къ послѣднему. Причиною этого свиданія Скендеръ-паша выставилъ необходимость справиться у каймакама на счетъ «грабежей и поджоговъ», будто бы производимыхъ русскими солдатами. Вчерашній день — какъ объяснилъ онъ, — двадцать гвардейскихъ драгунъ, ускакавшихъ со двора конака, вскорѣ по прибытіи русскаго офицера, явились въ карагачскій лагерь къ начальнику онаго Савфетъ-пашѣ и объявили, что они хотѣли было убить пріѣхавшаго офицера (Сухомлинова), но чаушъ (урядникъ) рѣшилъ, что если и убьешь одного, то на мѣсто его, все равно, явятся нѣсколько другихъ, а лучше скакать скорѣе въ лагерь и дать знать начальству. Въ лагерѣ эти драгуны заявили Савфетъ-пашѣ, что русскіе уже заняли городъ и занимаются тамъ грабежомъ и поджогами, а потому Савфетъ-паша прислалъ его, Скендеръ-пашу, съ тѣмъ чтобы потребовать отъ русскаго генерала прекращенія столь возмутительнаго поведенія его солдатъ; но прежде чѣмъ явиться къ нему съ такимъ требованіемъ, узнать у каймакама, правда ли все это?
Тотъ отвѣчалъ съ полною искренностію, что это не только неправда, но что городъ наслаждается спокойствіемъ и порядкомъ лишь съ той минуты, какъ его заняли русскіе, а до того дѣйствительно было нѣсколько случаевъ грабежа, которымъ занимались отсталыя партіи войскъ Сулеймана; русскіе же платятъ за каждое зерно, за каждый хлѣбъ наличными деньгами и притомъ золотомъ.
Скендеръ-паша, послѣ своей первой надменной выходки до этой минуты державшій себя въ отношеніи Сухомлинова въ высшей степени сухо, опять и при томъ сейчасъ же измѣнилъ свой тонъ на очень любезный и почтительный. Это былъ мужчина лѣтъ 45-ти, довольно высокаго роста, съ сухощавымъ, гладко выбритымъ лицомъ, которое украшалось большими сивыми усами, опущенными книзу, какъ носятъ венгерцы и поляки, желающіе придать себѣ болѣе воинственный видъ. На Скендерѣ надѣты были походный генеральскій пиджакъ безъ орденовъ и большіе ботфорты съ отворотами; изъ-за голенища торчала нагайка. Общій видъ его, манера держать себя и походка отличались польскою надменностію, но это не мѣшало ему въ то же время быть польски «гжечнымъ» и ласкательнымъ. Паша началъ свой разговоръ по французски съ вопроса о томъ, въ какомъ пунктѣ Сухомлиновъ перешелъ Балканы?
— Черезъ Траяновъ перевалъ — было ему отвѣтомъ.
— А! въ такомъ случаѣ мы съ вами старые знакомые! подхватилъ паша, протягивая руку, и пояснилъ, что самъ онъ находился въ Дербентѣ (Клиссурѣ), но что ему подчинялся также отрядъ, занимавшій перевалъ на Текке и Карнари.
Тутъ пошелъ обмѣнъ взаимныхъ любезностей. Сухомлиновъ замѣтилъ, что пашѣ дѣлаетъ честь, что его войска защищались такъ геройски. — «Геройская защита однако же уступила не менѣе геройской атакѣ; ваша атака была счастливѣе нашей защиты», съ легкимъ вздохомъ возразилъ Скендеръ-паша.
Начался разговоръ о военныхъ дѣлахъ и тягостяхъ зимней кампаніи.
— Вамъ, русскимъ, сказалъ между прочимъ паша, — въ долинѣ Этрополя было лучше, чѣмъ намъ на вершинахъ Араба-конака.
— За то на Шипкѣ было наоборотъ, возразилъ Сухомлиновъ, который въ дальнѣйшемъ разговорѣ замѣтилъ между прочимъ, что Скендеръ-паша, судя по всему, не природный турокъ, а вѣроятно полякъ или венгерецъ.
— Да, я по происхожденію венгерецъ, но съ 1848 года я турокъ, многозначительнымъ тономъ отчеканилъ паша, гордо вскинувъ голову.
Сухомлиновъ попросилъ объяснить цѣль его пріѣзда къ намъ.
— Помилуйте! заволновался вдругъ паша, — перемиріе заключено, а вы между тѣмъ занимаете нашъ городъ!.. Потому-то я и присланъ Савфетъ-пашею, отъ котораго имѣю къ вашему генералу письмо, съ предложеніемъ безусловно очистить городъ и не позже какъ черезъ два часа по полученіи нашего предложенія.
— Мы о перемиріи ничего не знаемъ, такъ какъ уже давно идемъ горами, гдѣ телеграфъ не можетъ за нами слѣдовать, отвѣчалъ Сухомлиновъ, — городъ же мы заняли въ силу данныхъ намъ инструкцій, а потому до полученія офиціальнаго извѣщенія о перемиріи и приказанія Главнокомандующаго объ очисткѣ Гюмурджины мы ее не очистимъ, и очень сожалѣемъ, что не можемъ удовлетворить вашему желанію.
— Но… мнѣ приказано занять этотъ городъ.
— Прекрасно. Въ такомъ случаѣ — попробуйте; мы — къ вашимъ услугамъ.
— Какъ? Развѣ вы станете съ нами драться? воскликнулъ озадаченный паша.
— А почему же бы и нѣтъ? Полагаю, ни для васъ, ни для насъ это давно уже не новость: дрались мы съ вами на Дунаѣ, дрались предъ Балканами, дрались и на Балканахъ, и въ румелійскихъ долинахъ, — подеремся и на берегу моря.
Въ отвѣтъ на это Скендеръ только выпучилъ большіе, опасливо-недоумѣвающіе глаза.
Сухомлиновъ предложилъ ему отправиться вмѣстѣ съ собою къ генералу Чернозубову, который принялъ Скендера весьма вѣжливо и взялъ отъ него письмо, изложенное по турецки. Посланіе это было слѣдующаго содержанія:
«Начальнику русской кавалеріи въ Гюмурджинѣ.
«Я только что узналъ, что значительныя силы русской кавалеріи заняли городъ Гюмурджину; телеграмма же, которую мы получили изъ сераскеріата и отъ Блистательной Порты, извѣщаетъ насъ, что протоколъ о перемиріи и мирѣ подписанъ Его Высочествомъ Великимъ Княземъ Главнокомандующимъ 31-го (19-го) сего января, и что объ этомъ уже извѣщены офиціально всѣ ваши войска. Въ данномъ же случаѣ я крайне удивляюсь, что вы ни съ того, ни съ сего вдругъ заняли Гюмурджину вашею кавалеріею. Быть можетъ это сильно встревожило жителей. Я очень желалъ бы знать, произошло ли это занятіе города согласно приказанію Великаго Князя, или же вопреки ему, такъ какъ во всякомъ случаѣ прошу васъ черезъ два часа по полученіи сего письма очистить городъ. Если же вы не согласны, то будете дѣйствовать вопреки волѣ вашего Главнокомандующаго, и тогда мы расправимся съ вами иначе.
«Начальникъ отряда муширъ Савфетъ-паша».
Генералъ Чернозубовъ, поддерживая любезный разговоръ со Скендеръ-пашою, поручилъ Сухомлинову составить отвѣтъ Савфету и присовокупилъ, что такъ какъ это письмо писано по турецки, то отвѣтить на него по русски — пускай его разбираетъ, какъ знаетъ!
Сухомлиновъ тутъ же сѣлъ за работу, а въ это время сквозь широко раскрытыя окна, вмѣстѣ съ солнечными лучами, врывались въ комнату веселые звуки хора пѣсенниковъ и казачьяго оркестра, который на площади наигрывалъ кадриль изъ m-me Ango:
«C'est surtout en Turquie,
Q'elle eut un vrai succès».
Скендеръ-паша хотя и старался сохранять крайне серьезный видъ, но веселая музыка видимо и даже какъ будто помимо его собственной воли подмывала его внутренно: машинальное движеніе лѣвой ступни, отбивавшей тактъ, предательски выдало душевное настроеніе паши, вызванное этими звуками.
Прежде чѣмъ перейдти къ отвѣтному письму, надо еще разъ напомнить, что по собраннымъ свѣдѣніямъ, войска, остававшіяся въ карагачскомъ портѣ, были крайне деморализированы: они, напримѣръ, разграбили въ портовыхъ складахъ болѣе 30,000 апельсиновъ, принадлежавшихъ турецкимъ же торговцамъ[2]. Впрочемъ, о степени деморализаціи можно было судить еще ранѣе, въ Местанлы, гдѣ наши казаки нашли избитаго въ кровь турецкаго маіора-доктора, который жаловался генералу Чернозубову, что его ограбили, сорвавъ съ шеи часы и кошель съ деньгами, избили и хотѣли даже убить свои же собственные турецкіе аскеры. По одному уже этому образчику видно, каковы были дисциплина и повиновеніе въ карагачскомъ отрядѣ.
Вотъ отвѣтное письмо генерала Чернозубова:
«Его превосходительству Савфетъ-пашѣ.
«Меня крайне удивило предположеніе вашего превосходительства, что я поступаю вопреки приказаніямъ моего Главнокомандующаго. Не знаю, можетъ ли это быть допущено въ какой-либо арміи, если только она окончательно не деморализирована и не потеряла всякій строй и порядокъ. Отъ Его Высочества Главнокомандующаго получаю приказанія и предъ Нимъ отвѣчаю за мои дѣйствія».
По написаніи этихъ словъ работа Сухомлинова была прервана на нѣкоторое время неожиданнымъ приходомъ корнета Бугскаго уланскаго полка Бакунина, который подалъ генералу адресованный на его имя пакетъ отъ генералъ-адъютанта Гурко, съ извѣщеніемъ о перемиріи и указаніемъ демаркаціонной линіи, по условіямъ которой Гюмурджина оставалась за турками. Поѣздка этого молодаго офицера замѣчательна по своимъ приключеніямъ. Будучи посланъ съ маленькимъ конвоемъ разыскать партизанскій отрядъ Чернозубова, для передачи означеннаго пакета, Бакунинъ все время шелъ безостановочно по слѣдамъ отряда и вынужденъ былъ постепенно побросать всѣхъ лошадей своего конвоя и свою собственную, не вынесшихъ безпрестанныхъ переправъ черезъ переполненныя рѣчки и продолжительнаго горнаго движенія. Послѣ этого ему пришлось путешествовать почти безъ отдыха то на ослахъ, то пѣшкомъ, то на плотахъ по Ардѣ, то на мулахъ, до самой Гюмурджины. — «Если бы не море, то я, кажись, никогда не догналъ бы васъ», говорилъ истомленный, измученный Бакунинъ, не чувствуя отъ усталости ногъ подъ собою.
Теперь, съ полученіемъ опредѣленно и ясно выраженнаго офиціальнаго приказанія, дѣло измѣнялось само собою, и генералъ Чернозубовъ сообщилъ Скендеръ-пашѣ о содержаніи полученной имъ бумаги, которая подала подполковнику Сухомлинову возможность закончить письмо къ Савфетъ-пашѣ слѣдующимъ образомъ:
«Не нуждаясь въ чьихъ-либо указаніяхъ и дѣйствуя согласно даннымъ мнѣ инструкціямъ, я занялъ городъ, и только сейчасъ, въ присутствіи Скендеръ-паши, получилъ приказаніе Великаго Князя о перемиріи, съ указаніемъ демаркаціонной линіи. Предложенныхъ вами мнѣ двухъ часовъ не могъ принять, такъ какъ срока этого недостаточно для отряда, занимающаго городъ и его окрестности, что вамъ, какъ начальнику, должно быть хорошо извѣстно. По приказанію Великаго Князя выступая завтра изъ Гюмурджины, крайне сожалѣю, что перемиріе не позволило войскамъ моимъ рѣшить вопросъ съ вашимъ храбрымъ и благоустроеннымъ отрядомъ, за кѣмъ осталось бы право владѣнія городомъ.
«Генералъ-маіоръ Чернозубовъ.
«Генеральнаго штаба подполковникъ Сухомлиновъ».
Скендеръ-паша разстался съ генераломъ, чтобы тотчасъ же отправить по назначенію его письмо, и на прощанье попросилъ позволенія провести этотъ вечеръ вмѣстѣ, такъ какъ онъ долженъ оставаться въ Гюмурджинѣ. На это, конечно, послѣдовало самое любезное согласіе, и за вечернимъ чаемъ Скендеръ много разспрашивалъ, какъ перенесли наши войска зимнюю кампанію, оказавшуюся для турокъ непосильною и совсѣмъ неожиданною; хвалилъ наши полушубки и высказалъ, что онъ еще въ началѣ кампаніи предрекалъ, что Турція останется одна, безъ союзниковъ, и будетъ раздавлена своимъ громаднымъ противникомъ. Затѣмъ Скендеръ-паша высказался, что подъ Софіею было около 80,000 турецкихъ войскъ и что часть изъ нихъ имѣлось въ виду направить на западныя границы, вслѣдствіе ожидаемой войны съ Греціею.
Казачья музыка, по просьбѣ горожанъ, играла на площади до поздней ночи, окруженная толпами прогуливающихся съ бумажными фонарями слушателей и слушательницъ. На утро 27-го числа отрядъ выступилъ изъ Гюмурджины обратно въ горы, для расположенія въ долинѣ Арды, а подполковникъ Сухомлиновъ тогда же посланъ былъ генераломъ Чернозубовымъ въ Адріанополь, для доклада о всѣхъ обстоятельствахъ набѣга генералъ-адъютанту Гурко и Великому Князю Главнокомандующему. Онъ выѣхалъ на Деде-Агачъ, куда еще наканунѣ былъ высланъ взводъ драгунъ для связи съ войсками генерала Карцова, и чрезъ Демотику прибылъ 30-го января въ главную квартиру[3].
Примѣчанія
править- ↑ Въ составъ кавалерійскаго отряда генералъ-лейтенанта Скобелева 1-го (начальникъ штаба онаго, генеральнаго штаба подполковникъ Сухомлиновъ) входили полки: 4-й драгунскій Екатеринославскій, 8-й драгунскій Астраханскій, 9-й драгунскій Казанскій, Кавказская казачья бригада свиты генералъ-маіора Черевина, 30-й донской казачій, двѣ сотни 34-го и часть 24-го донскихъ казачьихъ полковъ, при четырехъ конныхъ орудіяхъ (взводъ 16-й конной и взводъ 19-й донской батарей).
- ↑ Наши казаки отбивали у нихъ эти апельсины на аванпостахъ, отправлялсь съ явнымъ рискомъ къ турецкимъ по̀стамъ на «охоту» за вкуснымъ лакомствомъ.
- ↑ Въ примѣръ того, какія усиленныя движенія нерѣдко приходилось въ нынѣшнюю кампанію совершать офицерамъ генеральнаго штаба, привожу маршрутъ того же подполковника Сухомлинова, который съ 20-го декабря 1877 г. по 30-е января 1878 года сдѣлалъ 905 верстъ: изъ Богота въ Ловчу, Траянъ, Шипково на Рахманлы; обратно въ Траянъ, Княжевицкія-Колибы, Текке, Карнари, Карлово, Калоферъ, Казанлыкъ; обратно въ Карлово, Филиппополь, Караагаджъ, Паша-Магала, Кетенлыкъ, Карджиляръ, Станимакъ; обратно въ Филиппополь, Германлы, Адріанополь, Хаскіой, Габрово, Местанлы, Гюмурджина, Деде-Агачъ, Суфлу, Демотика, Адріанополь. Изъ 40 дней онъ только десять оставался въ разныхъ мѣстахъ безъ движенія и кромѣ того за это же самое время участвовалъ: 26-го декабря въ штурмѣ Траянова перевала, 5-го января въ дѣлѣ подъ Караагаджемъ, 7-го и 8-го подъ Карджиляромъ, и 110 верстъ прошелъ въ партизанскомъ отрядѣ, съ боемъ, горами. Изъ числа 905-ти, только 105 верстъ сдѣланы по желѣзной дорогѣ, остальныя же 800 верхомъ.