Утром 14 июня в местечке Бею генерал Драгомиров собрал к себе начальников всех отдельных частей вверенного ему отряда[1] и офицеров Волынского пехотного полка. Предварив о строжайшем соблюдении вверенной им военной тайны, он объявил, что в эту же ночь будет переправа для прикрытия наводки моста, причём сначала отправятся на понтонах три стрелковые волынские роты и первые два батальона Волынского же полка.
— Все вы, господа, — говорил генерал, — должны безусловно подчиняться офицерам, заведующим переправою[2]. На судне соблюдается полная тишина. Во время следования на понтонах никоим образом не отвечать на неприятельский огонь. Помощи раненым не подавать, памятуя о том, что каждое лишнее, неловкое движение может опрокинуть понтон. Крепко внушите людям, что в деле у нас сигналов нет, — слушай приказание командиров; береги пулю — не выпускай её даром, стреляй наверняка, иди вперёд — коли! Побьёшь турка — не говори, что победил его, пока не кончится война; помни, что «конец венчает дело». Затем, по высадке на берег, прошу руководствоваться моим сегодняшним приказом[3]. Что же касается плана атаки, то его укажут вам обстоятельства и местность. А теперь, господа, от души желаю вам полного успеха! На нас возложено Государем великое дело, — постараемся же выполнить его с достоинством!
При последних словах, у М. И. Драгомирова навернулись на глазах слезы, — он знал, что некоторых из офицеров, с которыми так душевно сжился в мирные дни своего командования дивизиею, видит в последний раз…
Отряд пообедал раньше обыкновенного и, взяв с собою четырёхдневный запас сухарей, да по фунту варёного мяса на человека, двинулся из Бею к Зимнице. Этот переход около 30-ти вёрст. В начале шестого часа пополудни отряд был уже на месте и остановился на равнине, не доходя несколько Зимницы, таким образом, чтобы строения и сады местечка скрывали его от наблюдений противника с того берега.
В шесть часов пополудни, командир Волынского полка, полковник Родионов, собрав к себе всех своих батальонных и ротных командиров, объявил, что в десять часов вечера, без особого сигнала, роты собираются и следуют к месту посадки, а рассаживаться будут сначала три стрелковые роты, потом 2-й батальон и наконец 1-й батальон. Эти части составят первый рейс. По высадке на противный берег, 3-я стрелковая рота немедленно рассыпается в цепь, перпендикулярно к Дунаю и фронтом на восток, к Рущуку. 2-я стрелковая — параллельно Дунаю, фронтом на юг, к Тырнову и, наконец, 1-я стрелковая рота — тоже перпендикулярно к Дунаю, но фронтом на запад, к Систову. Затем, роты 2-го батальона размещаются: 1-я за 2-й стрелковой, 2-я за 3-й стрелковой, 3-я за 1-й стрелковой и 4-я за 1-й ротой своего батальона. Ротам 1-го батальона расположиться в том же самом порядке за ротами 2-го батальона, составляя на первое время их резервы. Это расположение покоем (П) должно было оградить со всех сторон место высадки последующих эшелонов от покушений неприятеля.
В ожидании часа посадки, десантный отряд расположился на отдых за местечком, в своём укрытом расположении.
Прежде чем начать переправу, необходимо было исполнить немало предварительных работ. Десантному отряду предшествовали все четыре понтонные парка, 23-й донской полк и уральская казачья сотня, которые и должны были заняться этими работами. Но приступить к ним можно было не раньше, как совсем уже стемнеет, — иначе мы рисковали бы преждевременно раскрыть противнику наше предприятие; поэтому к спуску понтонов, вязке плотов и паромов было приступлено только в девять часов вечера. Мосты через ближайшие к Зимнице проток и затон, были наведены ещё накануне, в дождливую, туманную ночь с 13-го на 14 июня, причём наименьший мост сооружён на козлах, а другой, до 30-ти сажен длиною, на парусинных понтонах. Таким образом, ещё утром 14-го числа уже был устроен удобопроходимый путь по всему левому низменному берегу. Все эти работы совершались в полной тишине: ни громкого говора, ни громыханья громоздких материальных приспособлений. Вечером 14-го числа, подошедшая к берегу артиллерия 14-й и 9-й артиллерийских бригад ожидала очереди спуститься на топкую низменность, чтобы у самого берега Дуная, на отмели, прикрыть предстоявшую переправу. Установка её на позиции тоже относилась к числу предварительных мер.
До наступления темноты, командир 8-го корпуса, генерал-лейтенант Радецкий, вместе с генералом Драгомировым и самым ограниченным числом начальствующих лиц и штаба, осмотрели с довольно возвышенного берега, на котором стоит Зимница, всю впереди лежащую местность. Прямо под обрывистым спуском протекает, в виде неширокой речки, один из дунайских протоков, начинающийся несколько выше Зимницы и впадающий в главное русло у Журжева. Через этот проток существует у Зимницы деревянный мост, к которому ведёт неудобный спуск, несколько разработанный теперь нашими сапёрами. Пыль, как в самом местечке, так и в особенности на этом спуске, просто ужасающая, невозможная: при движении нескольких человек, а тем более повозок, она сейчас же поднимается густым облаком, так что в пяти шагах пред собою уже ничего невозможно разглядеть. Тотчас же за мостом начинается широко раскинувшееся пространство топкой низменности, пересекаемое несколькими затонами и лужами различной, но более или менее значительной величины. Через низменность дорога идёт к пристани по земляной дамбе, но теперь она была сильно размыта и местами даже разрушена водою, так что воспользоваться ею для наших целей не представилось никакой возможности. Южная окраина низменности отделяется новым протоком (гораздо шире первого), от двух отмелей, носящих название островов: Чингинев[4] (ближайший к Зимнице и лежащий против неё) и Адда (находящийся ниже по течению), за которыми по ту сторону уже идёт главное русло Дуная. Вся эта низменность совершенно гола и песчана: ни одного дерева, ни одного кустика, даже травы сколько-нибудь высокой не видно; только на Чингиневе растет высокий кустарник, уже могущий назваться молодым леском, а поверхность Адда кое-где покрыта мелким кривым кустарником. Предварительная рекогносцировка этих островов показала, что оба они весьма болотисты и потому не представляют возможности быть занятыми пехотою. Но далее, к востоку, на низменной части левого берега заметен небольшой лесок, подбегающий к самому берегу главного русла. Из-под этого леска и будет происходить ночью посадка. За островом Адда глаз хватает уже на турецкий берег. Он представляется в виде невысоких, но отвесных обрывов; в некоторых местах они кажутся как будто утёсами, но местные жители сказывают, что каменных глыб на том берегу мало, почва же глинистая, глубоко изрытая водомоинами. Обрывы эти стоят над самою водой, отражающей их тёмно-жёлтые и красноватые очертания. Далее, в глубь страны, берег начинает постепенно возвышаться террасами и отдельными кряжами, один выше другого, тянущимися параллельно реке. Эти возвышенности, окутанные прозрачно-лиловою дымкой воздуха, кудрявятся желтоватою зеленью виноградников и тёмными очерками садов, наполненных пирамидальными тополями, раскидистыми ореховыми и иными фруктовыми деревьями. Самые же дальние из возвышенностей, заканчивающие своими очертаниями картину противоположного берега, совершенно голы. Ещё далее к востоку кряжи перемешиваются с отдельными круглыми холмами, но повсюду эти разнохарактерные возвышенности, каждая отдельно и все вместе, представляют ряд великолепных оборонительных позиций, которые легко можно защищать шаг за шагом. Если взять глазом на ту сторону, чуть-чуть правее Зимницы, то заметно, что там, среди тёмной зелени и красноватого фона горных склонов, что-то пестреет и белеется как бы отдельными группами пятнышек, над которыми там и сям торчат вертикально белые же чёрточки минаретов, да куполы двух церквей, и на белой жести, покрывающей их верхушки, ослепительно сверкают искры солнца. Это город Систово (по-болгарски Свиштов), террасами расположившийся на северном склоне кряжистых высот правого берега. От Зимницы до Систова, по прямой математической линии, будет версты три с лишком, но ясный, прозрачный воздух до такой степени оптически обманчиво приближает всю массу противного берега, что на глаз сдаётся, будто до Систова верста, не более. Над самым Систовом с южной стороны, господствует высокий горный кряж, и на него-то генерал Драгомиров указал теперь всем сопровождавшим его отдельным начальникам, как на главную и конечную цель предстоявшей атаки: овладев этим кряжем, мы овладеем не только Систовым, но и всею окрестною страною.
Чтобы хорошо разглядеть с румынского берега самое место высадки, надо либо перебраться по топи в лесок, либо выйти из Зимницы версты на две к востоку, по журжевской дороге и, не доходя деревушки Зимничале, бросить взгляд, вооружённый биноклем, на противный берег, который против этого пункта ничем не заслоняется. Там, сажен на 600 ниже восточной оконечности Адда, между береговых обрывов, заметна небольшая лощина, образуемая устьем ручья Текир-дере. Крутые склоны возвышенностей, спадающие в неё, покрыты молодым леском и кудрявым кустарником. Там — сказывают — есть турецкая караулка и водяная мельница, только их за растительностью не видать отсюда. Эта-то лощинка и будет местом высадки.
Под вечер небо начало хмуриться, и ветер, налетавший порывами, стал свежеть и крепчать всё более. Можно было опасаться к ночи значительного волнения на Дунае.
Десантный отряд был распределён на шесть рейсов: первые два — из одиннадцати рот регулярной пехоты, сотни пластунов, 60-ти казаков и восьми горных орудий каждый; последующие — такой же силы, т. е. на 2,250 человек пехоты, но вместо горных, по шести полевых орудий в каждом.
В девять часов вечера приступили к спуску 208 понтонов на воду и подвели их по поперечному протоку к так называемой австрийской таможне. Этот пункт, находящийся на берегу большой песчаной отмели, у южной оконечности дамбы, обозначен высокою мачтой, на которой до войны, во время навигации, обыкновенно развевался австрийский флаг: прежде тут стояла баржа, служившая пристанью для австрийских пароходов. В этом месте должны были сесть на понтоны войска первого рейса; для остальных же рейсов посадка предназначалась несколько ниже, как уже сказано, из-под леска. Понтонные батальоны распределены для работы следующим образом: 3-й, 4-й и 5-й батальоны — на полуторных понтонах, поднимающих кроме гребцов от 30 до 45 человек[5], для перевозки пехоты, а 6-й — на понтонных паромах, исключительно для артиллерии и казаков. На случай появления неприятельских мониторов и для прикрытия переправы, одновременно со спуском понтонов были выставлены пять 9-фунтовых батарей, расположившихся по обеим сторонам пункта посадки, а именно: три батареи (24 орудия) 14-й артиллерийской бригады — у австрийской таможни, примыкая к ней своим правым флангом, и две батареи (16 орудий) 9-й артиллерийской бригады — на крайнем левом фланге, примыкая своим правым флангом к восточной оконечности леска. Вся эта артиллерия была выдвинута к самой черте берега, и для её прикрытия назначен 35-й пехотный Брянский полк, с частью стрелков: один батальон у австрийской таможни и два на острове. В десятом часу вечера в Систове было заметно много огней, а слева, из вардарского турецкого лагеря довольно хорошо доносились по воде звуки музыки, несколько напоминавшей марш Черномора в «Руслане»; в одиннадцатом часу музыка прекратилась, а вскоре после этого стали гаснуть, исчезая один за другим, и огоньки в Систове.
В полночь, на берегу низменности, близ австрийской таможни сосредоточились войска первых трёх эшелонов десанта. Все приготовления и подход войск были совершены в полной тишине. Запрещено было даже курить, чтобы светящимися точками папирос и трубок не привлечь внимание противника[6]. Турецкий берег, погружённый в мёртвое молчание, смутно обозначался темною массой в лёгком ночном тумане. Смутный призрак луны изредка неясно просвечивал белесоватым пятном среди клубившихся облаков. Всплески волн, вздымаемых расходившимся ветром, с лёгким шумом плавно били в берега, и этот шум помог скрыть громыхание приближавшейся артиллерии. На той стороне — ни огонька, ни звука. Турки, казалось, спали, не подозревая близкой опасности.
Генерал Рихтер лично распоряжался посадкой. Правильно, тихо и без малейшей суеты сели на понтоны люди первого рейса, под начальством полковника Родионова и, перекрестясь, отвалили от берега. Это было ровно в час ночи. Генерал Драгомиров в последнюю минуту ещё раз предупредил людей, что отступления нет, разве в Дунай, а потому — так или иначе, но нужно идти вперёд: впереди — победа, позади — во всяком случае погибель, если и не от пули, то в воде. Он тихо послал вслед отплывающим своё благословение. В небольшой группе лиц, окружавших его, находились Великий Князь Николай Николаевич Младший и молодой Скобелев, которого, без всякого особого назначения, прикомандировали к генералу Драгомирову. При первом рейсе отправился начальник 1-й бригады 14-й пехотной дивизии, генерал-майор Иолшин, старый кавказец боевых времён, бывший некогда командиром славного Мингрельского гренадерского полка, мундир которого оставлен ему в награду за подвиги его части, совершённые во время его командования. Понтон, на котором находился генерал Иолшин, с капитаном генерального штаба Мальцевым и прусским майором Лигницем, плыл впереди, указывая остальным дорогу. Этим передовым понтоном начальствовал капитан Трентовиус. На ближайших за ним понтонах находились пластуны, потом волынские стрелки и, наконец, остальные роты 2-го батальона. Рейс замыкался паромами с казаками и артиллериею 2-й горной батареи.
Ветер разыгрывался всё более и более, волнение на середине реки значительно увеличилось, так что усилия гребцов становились почти напрасными. К тому же луна, окончательно заволокнувшаяся густыми тучами, уже не давала и того скудного отсвета, который во время посадки ещё проникал порою сквозь туман облаков. Турецкий берег, закутавшись мглою, совершенно исчез из глаз, и на воде стала такая темнота, что судам десанта почти невозможно было следить друг за другом. Усилившееся волнение вскоре разорвало линию понтонов, разбросало их по реке и, раньше срока, прибило одни из них к берегам выше назначенного места высадки, а другие, числом пять, сильным течением, не позволявшим пристать к берегу, посносило на версту ниже устья Текир-дере, которого за темнотою почти и невозможно было разглядеть. Тем не менее, часть передовых понтонов, державшихся кучнее друг к другу, успели пристать к лощине. Первыми высадились генерал Иолшин с Мальцевым и Лигницем, горсть 3-й стрелковой роты волынцев со своим командиром, капитаном Фоком, и часть пластунов. Последние тотчас же, как кошки незаметно крадучись, подползли к дремавшему турецкому пикету и без шума покончили с ним в ту же минуту. Но часовой, стоявший на посту у караулки, заметил наконец подозрительное присутствие на берегу посторонних людей и дал по ним выстрел. В ту же минуту послышались встревоженные голоса и возгласы турок на мельнице… Галдят что-то, поднялась беготня, суматоха, раздалось ещё два-три беспорядочных выстрела — и пошла пальба, сначала редкая, потом всё чаще и чаще… Влево, на выдающемся возвышенном береговом пункте, версты на три ниже устья ручья, ярко вспыхнула большим пламенем смоляная сигнальная веха… Издалека, с восточной стороны, от села Вардина уже доносятся звуки сигнальных рожков в турецком лагере.
Поднялась общая тревога.
Первые из приставших кое-как к берегу, разрозненные понтоны, как уже сказано, очутились в трёх пунктах: выше устья ручья, в самом устье и значительно ниже его. Остальные суда в это время еще усеивали собою там и сям поверхность реки. Понятно, что при таких обстоятельствах правильная высадка по номерам понтонов и цельными ротами, как предполагал было в своей инструкции генерал Рихтер, окончательно не могла состояться. Высадившиеся люди в первый момент поневоле растянулись более чем на две версты на неприятельском берегу и сбились в отдельные, разобщённые между собою кучки на трёх вышесказанных пунктах. Таким образом, с первой же минуты, вместо правильных рот, образовалось то, что генерал Драгомиров чрезвычайно удачно и метко назвал потом «боевыми товариществами» или «боевою артелью». Кто где высаживался, благодаря случаю, тот там и дрался, примазываясь к ближайшей кучке своих и не спрашивая, какой они роты; старались только поскорее добраться, так сказать, до ядра своих сил, в устье ручья, связаться там в один общий клубок, чтобы потом уже действовать, по возможности, сообразно плану предначертанной атаки[7]. Это чрезвычайно важное и в высшей степени пригодное в такие минуты боевое качество было привито генералом Драгомировым к людям своей дивизии ещё в воспитательное время их мирной подготовки. Главное дело, чтобы люди и младшие начальники — раз, что им заранее ясно указана общая, главная цель — не терялись и делали что нужно, по собственной инициативе, при всяких неожиданных обстоятельствах и при какой бы ни было обстановке. В данном случае — хорошая выработка этого качества пригодилась как нельзя более. Генерал Иолшин, высадив горсть людей, бывших с ним на одном понтоне, приказал им — на первое время, пока не выяснятся насколько-нибудь обстоятельства — залечь в топи устья и отвечать выдержанным, расчётливым огнем на беспорядочные выстрелы турок, которых ближайшая позиция находилась шагах в двухстах от берега. Люди с понтонов, прибитых к берегу выше и ниже устья, шли на выстрелы, пробираясь поодиночке, зачастую в воде по колено, вдоль обрывистых круч, местами нависших прямо над рекою, без малейшей тропинки у своего основания. Таким образом, первоначальная горсть стрелков в устье ручья мало-помалу росла, и вновь прибывавшие люди тотчас же усиливали с обоих концов звенья нашей ничтожной вначале цепи.
Но, всё-таки, десант, благодаря уже указанным неожиданным случайностям, был замедлен на первом же рейсе. Роты не могли сразу собраться в одно место, вследствие чего, по недостаточности сил, не могло состояться и предварительное движение на три стороны вперёд, покоем, как было предположено. Оно хотя и состоялось, но уже значительно позже, с прибытием последующих рейсов; первые же разрозненные кучки десанта смогли только удержаться на берегу до рассвета, — и то уже слава Богу! Между тем невольное промедление в высадке дало туркам возможность быстро собраться по тревоге и усеять стрелками прибрежные позиции на кручах, по обе стороны устья. Тогда по нашей горсти, залегшей в топи этого устья, и по поверхности Дуная был открыт усиленный ружейный огонь. Звуки турецких выстрелов раздавались мелкою непрерывною дробью. В это время на облачном горизонте смутно засерел первый просвет утренней зари. Тёмная поверхность реки стала мало-помалу светлеть, а вместе с тем начали проясняться и очертания противоположного берега. Это был первый момент борьбы ночной тьмы с утренним светом, когда в природе только начинают неясно и несколько фантастически вырисовываться общие очертания наиболее крупных предметов. Но уже и при этом смутном освещении, на белесоватой поверхности реки сделались заметны чёрные точки и чёрточки отдельных понтонов. Чуть только они выяснились, как в небе вспыхнула точно молния и вслед затем гулко прокатился по воде красивый звук первого артиллерийского выстрела. Это была турецкая пушка — и граната, направленная с батареи, прикрывавшей город Систово, шлёпнулась в воду среди понтонов, подняв целый фонтан брызг. Вместе с этим и ружейный огонь противника, по мере того как цели очерчивались всё более и яснее, становился сильнее и метче. К первому орудию вскоре присоединились и три другие, с батареи, находившейся на восточных высотах, близ вардарского лагеря[8]. Таким образом огонь сделался перекрёстным — и на наших понтонах люди стали нести довольно чувствительные потери. Как только второй и третий выстрелы систовской батареи позволили определить место её нахождения, мы тотчас же направили на неё огонь трёх 9-фунтовых батарей 14-й артиллерийской бригады, стоявших на позиции у австрийской таможни. Но несмотря на то, что сначала 24, а потом 36 орудий боролись против одного, которым была вооружена систовская батарея, им удалось заставить его замолчать только по прошествии с лишком девяти часов с начала канонады. Этою батареею, как оказалось потом, из рассказов систовских жителей, командовал английский офицер, — и надо отдать ему полную справедливость: из одного орудия он ухитрялся бить и по понтонам, и по нашим прибрежным орудиям, и по войскам, скоплявшимся на берегу, в ожидании переправы. При этом замечательна та быстрота, с какою его наводчики успевали направлять орудие от понтонов к берегу и обратно. Нет сомнения, конечно, что углы возвышения хорошо были определены с первых же выстрелов. Но что значит земляное закрытие! — в то время как более половины выстрелов систовской пушки не пропадали даром, — огонь наших орудий, выпустивших каждое до 30-ти снарядов и стрелявших на 1,100 сажен, огонь — надо заметить — чрезвычайно метко направлявшийся в бруствер систовской батареи, долго не мог ничего сделать. Пришлось усилить артиллерию правого фланга ещё одною 9-фунтовою батареею 9-й артиллерийской бригады, которая расположилась правее, т. е. западнее австрийской таможни, и когда таким образом против систовской батареи сосредоточились 36 сильных, дальнобойных орудий, — огонь их заставил, наконец, но и то лишь после полудня, замолчать турецкую пушчонку[9]. И добро бы, стреляли наши плохо, не умели бы брать верного прицела, — но нет, этого сказать нельзя, и даже иностранцы свидетельствуют противное[10]. Гранаты наши ловко впивались в систовскую батарею, поднимая на ней грязно-жёлтые облака земляной пыли, а турецкие снаряды всё-таки продолжали удачно рваться между войсками, стоявшими на зимницкой низменности, и шлёпатъся в воду среди плывущих понтонов. Вслед за систовской батареей, как сказано уже, открыла огонь и другая батарея, у вардарского лагеря, состоявшая из трёх дальнобойных орудий, огонь которых с расстояния в 1,500 сажень направлялся на понтоны и на левый фланг нашего расположения; им отвечали две 9-фунтовые батареи 9-й артиллерийской бригады, расположенные на восточной окраине леска[11].
Ещё в первом рейсе, происходившем, можно сказать, в наилучших условиях относительно турецкого огня, оказались уже весьма серьёзные потери; а с рассветом несколько понтонов положительно изрешетило пулями[12], так что два из них затонули вместе с бывшими на них людьми, в глубине Дуная. Немало доставалось и людям. С пункта посадки было видно, как на каком-нибудь понтоне, случайно избранном преимущественною целью того или другого отделения турецких стрелков, начинали падать наши солдаты. При рассвете, всё более и более вступавшем в свои права, это в особенности было заметно по штыкам. Частокол их бодро и прямо торчит над головами сидящих людей, но вот, случайно попадает понтон под сосредоточенный огонь — и штыки начинают всё более склоняться книзу, редеть, падать; вместе с ними склоняются и падают люди — то ничком вовнутрь понтона, то навзничь, опрокидываясь в воду — и вот, на понтоне пусто… виднеются только сидящие фигурки каких-нибудь двух-трёх гребцов, но и те, одна за другою, никнут и падают вниз; вместе с ними валятся в воду вёсла, — всё это происходит в течении одной, или много двух минут — и быстрое течение свободно подхватывает и несёт куда-то вниз по Дунаю понтон, издырявленный пулями и наполненный телами убитых и раненых… Плывёт он, всё более и более погружаясь в воду, которая струями вливается в него сквозь пробоины, — плывёт, лавируя по воле прихотливого течения и, наконец, тихо тонет, тонет, исчезает — и на поверхности реки не остаётся никаких следов только что совершившейся катастрофы. Так, между прочим, погиб в первом же рейсе и 1-й взвод 2-й горной батареи, с командиром её, подполковником Стрельбицким, штабс-капитаном Кобиевым, подпоручиком Тюрбертом[13] и девятнадцатью нижними чинами этой батареи. Переправа горной артиллерии, вообще заслуживает более подробного описания:
На каждом пароме, устроенном на двух соединённых понтонах, было размещено по два орудия, по десяти коней и по 20-ти человек прислуги. Впереди шёл 1-й взвод, со Стрельбицким, Кобиевым и Тюрбертом, за ним 2-й взвод с поручиком Гофмейстером, далее паром с 3-м взводом поручика Яковлева и, наконец, 4-й взвод, под командою поручика Лихачёва, который, после смерти Стрельбицкого и Кобиева, остался старшим офицером во 2-й горной батарее. Течение стало сносить первые три парома к отмели острова Адда, так что 2-й и 3-й взводы совсем было сели на мель, а первый плот всячески старался отпихнуться с мелководья и потому несколько замешкался. Четвёртый паром, где находился Лихачёв, видя эту опасность, своевременно взял должное направление и таким образом опередил остальные. Парому 1-го взвода удалось сдвинуться с мели ранее двух других, и он уже направился вслед за Лихачёвым, как вдруг попал под сосредоточенный ружейный огонь турок. Несколько пуль попали в лошадей, что произвело сильный переполох на пароме: кони стали биться, брыкаться, взвиваться на дыбы, а пули между тем сыпались на паром, как вода из садовой лейки. Оба железные понтона, поддерживавшие настланный поперёк их плот, в минуту были продырявлены пулями и быстро стали наполняться водою. Несмотря на это, надежда добраться до турецкого берега не была ещё потеряна; гребцы напрягали отчаянные усилия, чтобы добраться до него поскорее, но тут, на беду, хватила в край плота систовская граната, и треск её разрыва произвёл окончательный переполох между лошадьми: они шарахнулись к противоположному борту парома и чрез это сильно накренили его в одну сторону, что при понтонах, уже наполненных водою, было вполне естественно; орудия и вьюки снарядов повалились туда же; видно было, что на пароме произошла какая-то каша; одни лошади падали со всех четырёх ног, другие, взвившись на дыбы, стали кидаться за борт, — плот накренился ещё более и, осыпаемый пулями, в ту же минуту пошёл ко дну. Видно было, как несколько человек стараются спасаться вплавь, иные хватались за какие-то обломки, а поверхность реки, то и дело, рябилась фонтанчиками и снопиками брызг от шлёпавших в неё пуль… Несколько мгновений спустя, ни 1-го взвода, ни парома уже не существовало.
Между тем, 4-й взвод, благополучно пройдя мимо севших на мель плотов, был уже не далее, как в сорока саженях от берега; но тут с карниза ближайшего обрыва на него посыпались пули, одна из которых хватила в ногу вьючную ящичную лошадь. Та стала биться и сорвалась задними ногами в воду; остальные лошади с перепугу тропотили на месте, сбившись в кучу, и это уже угрожало 4-му взводу тою же участью, какая постигла первый паром, как вдруг несколько артиллеристов успели ухватить сорвавшуюся лошадь под уздцы и за хвост, и таким образом встащили её на плот. Но в ту же минуту новая пуля хватила её в ухо и свалила с ног в ужасных конвульсиях. Пришлось самим сейчас же придушить несчастное животное, так как только с помощью этого средства возможно было кое-как успокоить суматоху, поднявшуюся между конями. Среди такой-то кутерьмы, не ранее как полчаса спустя после обрыва лошади в воду, удалось четвёртому понтону подойти близко к берегу; только высадиться сразу не удалось, по причине мелководья. Пришлось орудия и ящики перетаскивать на руках; но усилия одной команды 4-го взвода были недостаточны, чтобы встащить их с берега на высоту, и потому поручик Лихачёв сам вскарабкался на утёс и кликнул сверху несколько волынских солдат на помощь. Общими усилиями удалось наконец вытянуть обе пушки на возвышенность, и появление этих орудий пришлось как нельзя более кстати: турки густою цепью сильно наседали на наших с гребня смежной, командующей высоты, так что принудили даже редкую цепь волынцев податься несколько назад. Первая граната, пущенная нашим горным орудием с расстояния в 200 сажен, в высшей степени удачно разорвалась среди турецких рядов и сразу заставила их приостановиться.
Между тем вот что происходило на берегу, у высадившихся кучек первого рейса:
Серенький отсвет зари позволил наконец различить окружающую обстановку в устье Текир-дере. Там обнаружилось прежде всего присутствие турок в двух пунктах: на водяной мельнице и у сторожевой караулки, которая торчала около мельницы, но по расстоянию находилась ближе последней к месту расположения наших кучек. У караулки засело около 60-ти человек турок. Командир 3-й стрелковой роты, капитан Фок, бросился туда «на ура», вместе с пятнадцатью своими молодцами, и смелым ударом в штыки сразу вышиб противника из его позиции. Бо́льшая часть турок ещё до столкновения поспешила перебежать на мельницу, а не успевшие этого сделать легли под ударами штыков. Таким образом, часть турецкой позиции была захвачена нами, и стрелки капитана Фока на некоторое время залегли у караулки. Но до прибытия дальнейших подкреплений невозможно было решаться на большее: горсть наших людей в устье Текир-дере, как известно, была слишком ничтожна по своим силам, да и в этой-то горсти уже не хватало двух-трёх человек, уложенных турецкими пулями. Атаковать сильно занятую мельницу в данных условиях значило бы вести людей на бесполезное расстреляние. Поневоле надо было выждать пока побольше соберётся своих, и эти минуты томительного ожидания, при возбуждённом состоянии людей, готовых, не думая о себе, беззаветно ринуться вперёд, были для них особенно тяжелы и казались часами. Как уже сказано, гребцам пришлось бороться с сильным ветром и быстрым течением; составные части железных понтонов неоднократно развинчивались во время самого движения, которое чрез это замедлялось ещё более: необходимо было свинчивать их, закреплять гайки и отливать набиравшуюся воду, а потому понтоны торопились подчаливать к берегу где попало, лишь бы пристать поскорее. Последующие горсти людей, видя, что дело переправы замешкалось и слыша на берегу рокот учащённой перестрелки, со всевозможным рвением старались скорее взобраться на береговые кручи. При этом нередко случалось, что люди первой шеренги, стоя на плечах своих товарищей второй шеренги, работали кирками, лопатами и штыками, чтобы образовать в стене обрыва площадку, вроде бермы[14], на которую они руками втаскивали снизу остальных, и оттуда уже все вместе карабкались на вершину, цепляясь за стебли травы и корни кустарника. И вот, таким-то образом, отдельными горстями мало-помалу накоплялась наша сила в устье Текир-дере. Пробегая мимо караулки, кучки прилаживались одна к другой, стараясь выстраиваться в порядке, чтобы иметь вид отдельных рот.
Генерал Драгомиров переправился со вторым рейсом, под сильным перекрёстным огнём турецких батарей. С ним в одном понтоне находились лица дивизионного штаба[15]. генерал-майор Скобелев, генерального штаба подполковник Сухотин, адъютант Главнокомандующего капитан Ласковский и ординарец Его Высочества штабс-ротмистр Цуриков[16]. Дальнейшее ведение переправы начальник 14-й пехотной дивизии, с разрешения командира 8-го корпуса, поручил генерал-майору Рихтеру, оставив при нём за офицера генерального штаба Великого Князя Николая Николаевича Младшего.
Незадолго до отправления Драгомирова на неприятельский берег, возвратился оттуда первый понтон, вслед за которым постепенно стали прибывать и другие, принося всё одно и то же известие, что требуются подкрепления и как можно скорее. Поэтому было решено посылать дальнейшие десанты уже не правильными рейсами, а по мере прибытия возвращающихся понтонов и притом только одну пехоту, стараясь, по возможности, группировать людей поротно. Отправка в этом последнем порядке началась с гвардейской конвойной роты.
В то время как генерал Драгомиров высадился на ту сторону, капитан Фок с людьми своей 3-й стрелковой роты, уже успевшими в значительном числе собраться в строй, кинулся на штурм мельницы. Лихая атака его, по распоряжению генерала Драгомирова, лично поведшего людей в дело, была своевременно поддержана несколькими «боевыми артелями» — и тогда вокруг мельницы загорелся жаркий, отчаянный бой. Много уже лежало около неё трупов — и наших, и турецких — результат преимущественно штыковой работы. Часть турок бежала в гору, где в виноградниках засела на вершине их цепь; другая же часть заперлась внутри мельницы и не хотела сдаваться, отстреливаясь из маленьких окошек и из-под нижних прорешин черепичной крыши. Наши стали было прикладами вышибать дверь, как вдруг от мельницы повалил густой чёрный дым и сквозь некоторые щели пробились языки пламени.
Каким образом она загорелась — трудно сказать: иные говорят, что подожгли наши, другие утверждают, что сами турки, видя своё безвыходное положение, решились на поджог, предпочитая сдаче доблестную смерть. Через несколько минут кровля рухнула — и они все до последнего погибли под её развалинами. Дней пять спустя, ещё можно было видеть их обугленные руки, торчавшие из-под обгорелых брёвен и черепицы.
Одновременно с атакою мельницы, одной кучке наших людей удалось занять с боя гребень каменного мостика, ведущего через ручей Текир.
Все эти эпизоды боя покончились в начале третьего часа утра.
К этому времени к туркам успели прибежать новые подкрепления из вардерского лагеря с одной и из Систова с другой стороны. Они усеяли стрелковыми цепями береговые кручи и ближайшие высоты, образовав в некоторых местах оборону ружейным огнём в несколько ярусов. При таком положении дел, противник уже начал было напирать на нашу цепь, рассчитывая сбросить её в Дунай, как вдруг появилось наше первое горное орудие, тотчас же пустившее весьма удачную гранату. Турки, как уже сказано, замялись и приостановили своё наступление. В это время подоспело и второе орудие. Три-четыре не менее удачных выстрела заставили неприятеля сначала попятиться, а потом и просто бежать назад, на вершину горы. Этого момента нельзя было упустить, и потому 3-й стрелковой роте велено тотчас же двинуться в атаку против левых высот, окаймлявших Текирскую долину с восточной стороны (от Рущука). Вслед за 3-й стрелковой, туда же были двинуты 5-я и 6-я, имея за собою в резерве 7-ю и 8-ю роты[17]. 3-я стрелковая благополучно перешла ров и ручей, но 6-я рота при спуске была встречена сильным огнём турок, засевших по другую сторону ручья на восточных высотах, командующих местностью и сплошь покрытых виноградниками. При этом были убиты ротный командир подпоручик Швили и его субалтерн-офицер, прапорщик Лукьянов; половина молодцов солдат тоже выбыла из строя. Майор Подгурский, находившийся в этот момент при 6-й роте, желая дать ей хоть одного офицера, потребовал от поручика Кузьмина, командовавшего 5-ю ротою, его субалтерна, подпоручика Решетникова, но оказалось, что Решетников ранен.
— Ну, так давайте сюда прапорщика Прохницкого!
— Тоже выбыл из строя: ранен.
Мешкать было нечего, а потому для поддержания стрелков капитана Фока, майор Подгурский направил вместо расстроенных 6-й и 5-й рот — 7-ю и 8-ю из резерва.
В это время успела высадиться ниже устья Текир-дере 12-я волынская рота, а 10-я волынская, вместе с ротою гвардейского Императорского конвоя, прибыли к самому устью. Гвардейцы и волынцы 10-й роты были тотчас же направлены в поддержку капитана Фока, для атаки восточных высот с фронта, а 12-я рота, с тяжкими усилиями, стала взбираться на крутой прибрежный скат, для того чтобы взять турок во фланг, со стороны Дуная. Гвардейцы, едва успев выстроиться, без выстрела ринулись с места на высоты — и немало легло их в этом славном штыковом деле. В это же самое время, командир 12-й роты, штабс-капитан Брянов, успел наконец со своими людьми вскарабкаться на утёс и первый, с криком «ура», бегом бросился во фланг туркам. Аскеры навстречу ему подставили стальную щетину — и девять штыков вонзились в геройски смелого Брянова. Он был поднят штыками на воздух, но и в этом положении — как сказывают очевидцы — успел хватить саблею по голове какого-то турка. Из девяти ран, доставшихся на долю Брянова, две были в живот. Когда подоспели его солдаты, — а это было два-три мгновения спустя, — турки сбросили его со штыков им навстречу и, не дожидая рукопашной расправы, кинулись бежать. Истекая кровью, Брянов однако не потерял сознания и, приподнявшись с земли на локте, нашёл ещё в себе достаточно сил, чтобы подбодрять и направлять своих солдат словами. Это была могучая натура… Через день он умер в Зимницком госпитале, имев пред смертью утешение в георгиевском кресте, который собственноручно был надет на него Государем Императором.
Удар гвардейцев с фронта и 12-й роты с фланга заставил турок очистить первую восточную высоту. Между тем 5-я и 6-я волынские роты успели к тому времени оправиться и спустились к ручью. Майор Подгурский назначил одного из старших унтер-офицеров[18] командовать 6-ю ротою, выразив её людям уверенность, что он молодцом поведёт их вперёд в дело и что они сумеют отомстить за смерть своего командира. Люди дружно крикнули «ради стараться» и молодецки пошли в бой, на поддержку своих стрелков и гвардейцев.
В штурме восточных высот приняли деятельное участие две батареи 9-й артиллерийской бригады, стоявшие у восточной окраины леска, на зимницкой низменности. Меткий огонь их направлялся через реку в ряды турок и намного облегчил штурмовым ротам их тяжёлую задачу.
Вообще, до пяти часов утра, все вновь прибывавшие десантные команды направлялись отдельными партиями — частью на юг, вглубь по текирской долине, частью же направо и налево, причём двум последним направлениям по необходимости пришлось отдавать преимущество в количестве сил, потому что генералу Драгомирову надо было прежде всего отогнать турок с прибрежных высот настолько, чтобы они не могли вредить своим стрелковым огнём нашим командам, во время их следования на понтонах. А так как наибольший вред наносили цепи, раскинувшиеся вправо от устья ручья, то и пришлось прежде всего штурмовать восточные высоты, обладание коими дало нам наконец возможность привести в исполнение, хотя и не вполне точно, первоначальный план построения фронта на три стороны, покоем. Тогда 1-й батальон Волынского полка — пока не подойдут на смену ему части 2-й бригады 14-й дивизии — был направлен фронтом на запад, против холмов и кряжей, среди которых лежит город Систово.
Пока длился только что описанный бой, — на одной из вершин, лежащих ниже ручья по течению Дуная, появились вдруг две роты турок, выстроились развёрнутым фронтом и открыли огонь залпами по парому, на котором плыли 60 человек Минского полка, из которых каждый получил по несколько ран; все они были перебиты. Но и туркам не прошло это безнаказанно: одна рота Минского полка бросилась на них в штыки, опрокинула и многих положила тут же, на месте. Вообще, пока мы не оттеснили турок от берега, всем понтонам, отправлявшимся после первого рейса, приходилось терпеть на реке огонь, ещё более губительный, чем вначале, потому что к этому времени стало уже совсем светло, цели выяснились вполне, да и к туркам прибыли ещё новые подкрепления из лагеря и из Систова. Между тем наши подкрепления, несмотря на все усилия, прибывали медленно, горстями, потому что число подбитых понтонов всё увеличивалось, многие из них, чтобы быть вновь пущенными в дело, требовали необходимых исправлений, другие же пришлось отводить назад, так как они, будучи снесены к отвесным обрывам берега, не могли высадить свой десант. Едва лишь к шести часам утра удалось гвардейцам и волынцам с минскими настолько отбросить противника от прибрежных высот, что дальнейшие десанты могли следовать по реке, не подвергаясь более ружейному огню. К этому же времени, по указанию генерала Иолшина, был разработан спуск для десанта, несколько выше устья Текир-дере. Всё это дало нам возможность восстановить до некоторой степени правильность рейсов и распределить более систематическим образом десантные части, для посадки их на понтоны.
Отбросив противника к востоку и отчасти к западу, слабосильный фронт наш по необходимости растянулся чрезмерным образом[19], так что в центре (т. е. в части, обращенной к югу) вышел значительный разрыв, который до времени нечем было заполнить. Турки, заметив это обстоятельство, стали напирать преимущественно на центр и, для усиления своей атаки, выдвинули на южных высотах два дальнобойные орудия, которые били не только по центру и вдоль текирской долины, но стали поражать также фланги и тыл восточного и западного фронтов. Между тем у нас на турецком берегу было пока только шесть горных орудий, огонь которых, за дальностью расстояния, не мог наносить этой новой батарее никакого вреда, а потому и был сосредоточен против восточной стороны, где оказал громадную поддержку нашему левому флангу[20]. Кроме того, у нас не имелось достаточно сил и для образования общего резерва, в коем уже начинала ощущаться настоятельная надобность. Поэтому генерал Драгомиров, выслав часть вновь прибывшего эшелона на заполнение разрыва в центре, приказал, чтобы части, которые будут высаживаться впредь, собирались у мельницы, для образования резерва. Но это распоряжение не вполне могло состояться, потому что турки проявляли всё бо́льшую и бо́льшую настойчивость в своих атаках, как против центра, так и против восточной стороны нашего боевого порядка, вследствие чего Драгомирову приходилось беспрестанно посылать и туда, и сюда всё новые и новые подкрепления, так что об образовании общего резерва он имел возможность подумать только тогда, как уже успели переправиться последние эшелоны его дивизии, т. е. около 9½ часов утра, — следовательно, почти через восемь часов по завязке боя. Когда ряд последовательных штыковых атак на восточных высотах вышиб наконец турок из виноградников и рвов, окружающих эти плантации, — генерал Драгомиров нашёл, что дело переправы уже достаточно обеспечено с восточной стороны, а потому решил перейти к подготовке главнейшей задачи этого дня, т. е. к занятию южного хребта, командующего Систовым. Для этой цели он воспользовался 2-ю бригадою[21], первые эшелоны которой прибыли ещё раньше и тотчас же двинулись к Систову, вместе со своим бригадным командиром, генерал-майором Петрушевским. Остальным же эшелонам этой бригады, по сборе батальонов, было приказано продвинуться вперёд, сквозь утомлённые и потерпевшие части 1-й бригады , и взять направление на систовские высоты. При этом, впрочем, генералу Петрушевскому послано приказание — не предпринимать решительного наступления, пока по прибудут к нему 4-я стрелковая бригада и артиллерия.
В таком положении находилось дело на правом берегу, в половине десятого часа утра.
Князь Святополк-Мирский, сделав со своею 9-ю пехотною дивизиею[22] ночной переход из Лиссы к Зимнице, пришёл в седьмом часу утра в это местечко и остановился на лугу, за строениями, чтобы дать людям кратковременный отдых, в ожидании дальнейших приказаний корпусного командира[23]. Рядом с частями 9-й дивизии стояла 4-я стрелковая бригада. В половине девятого часа ординарец генерала Радецкого привёз приказание всем этим частям двигаться к переправе[24]. Стрелковые батальоны шли впереди, за ними три полка князя Мирского. Задача этого отряда заключалась в том, чтобы, в случае удачи нашей переправы, тотчас же следовать на турецкий берег за 14-ю дивизиею, а при неустойке последней — принять на себя бой и форсировать переправу, чего бы то ни стоило, несмотря ни на какие жертвы, так как Великий Князь объявил, что Он не примет никакого оправдания и что Дунай должен быть перейдён у Зимницы, во что бы ни стало. Когда стрелки, в девятом часу утра, спускались с берега на низменность, — вправо на Дунае вдруг показался пароходный дым и вскоре затем обрисовался корпус друхтрубного парохода, принятый сначала за неприятельский броненосец, спускающийся вниз, от Никополя. Но вскоре ошибка разъяснилась: это был наш фламундский пароход «Аннета»(под командой капитан-лейтенанта Тудера), который спешил теперь на помощь десанту, буксируя за собою две большие баржи. Когда он плыл на высоте систовской батареи, турки пустили по нему две-три гранаты — и тем ограничились; одна из них попала в трюм баржи, где лежал целый слой кукурузы — остаток добычи, находившейся на ней при взятии нами этого судна, — другие же пролетели мимо. К десяти часам «Аннета» была уже у цели своего плавания и стала против леска. Из-под роскошных ветвей ив и тамаринда, купавшихся в самой воде, выглядывали, покачиваясь, наши понтонные лодки — в ожидании посадки следующего эшелона, в котором должны были следовать части стрелковой бригады уже на пароходе и баржах. По всей низменности, обходя затоны тянулись длинными косыми зигзагами колонны пехоты и 4-фунтовые батареи артиллерии 8-го корпуса. Люди, тяжело нагруженные боевым и походным снаряжением, в суконных мундирах, со скатанными шинелями через плечо, тяжело ступали по глубокой топи, на каждом шагу уходя в густую грязь по колено и, несмотря на солнечные лучи, успевшие уже накалить воздух, энергически преодолевали все эти тяжкие препятствия — лишь бы скорей дойти к переправе. Лошади тоже грузли, артиллерийские колеса увязали по ступицу, но охочие люди, забыв про усталость, беспрестанно вытягивали на плечах орудия и ящики из болота. Голова этих колонн направлялась в пространство низменности, прикрытое спереди леском. Там уже стояли некоторые части, в ожидании очереди к посадке. Гранаты, между тем, и справа, и слева продолжали рассекать воздух сверлящим, спиральным шипением своего полета; они бултыхались в воду, подымая фонтаны, но, по счастью, уже не нанося особенного вреда понтонам, свистели через ивняк и рвались между деревьями, ломая сучья и ветви, шлёпались в самый берег, среди наших 9-фунтовых батарей, обдавая пространство вокруг себя илистою грязью; рвались иногда и между колонн, двигавшихся по топи. Самому леску доставалось от гранат чуть ли не больше, чем остальным местам низменности: здесь на траве валялось много клочков и обрывков белья, платья, амуниции… Санитары с носилками быстро сновали по всему берегу, подбирая раненых и убитых; последних сносили на северную окраину леска, в кустарники, где и складывали рядком. Тела, под действием палящих солнечных лучей, вздувались, чернели и начинали разлагаться чрезвычайно быстро. На низменности было устроено два перевязочных пункта, и ближайший из них, за западной оконечностью леска, находился в сфере артиллерийского огня: всё пространство сырой, ещё не просохшей земли вокруг него было изряблено яминами и бороздами разрывов. Но медики и в этих условиях спокойно и твёрдо исполняли своё дело. Впрочем, о деятельности врачей на переправе я скажу после.
Прибытие парохода с тремя паровыми катерами и двумя большими баржами быстро двинуло вперёд всё дело переправы, так как эти суда в два рейса могли перевозить целый пехотный полк. Таким образом, к половине одиннадцатого часа была переправлена 4-я стрелковая бригада, что и дало Драгомирову возможность в одиннадцать часов двинуть генерала Петрушевского на Систово. Для этого движения, начальник 14-й дивизии отдал следующее приказание:
«2-й бригаде (геперал-майора Петрушевского) двинуться на систовские высоты с фронта, направляясь от Дуная; стрелковой бригаде (генерал-майора Цвецинского) поддержать это наступление, направляясь за левым флангом 2-й бригады; а затем, обеим бригадам, сделав захождение левым плечом вперёд, направиться: 2-й брагаде — к Систову, а стрелковой бригаде — в обхват главного и командующего гребня систовских высот; бригаде же генерал-майора Иолшина — оставаться на занятых (восточных) высотах».
2-я бригада двинулась вперёд через виноградники и разграничивающие их глубокие рвы, причём и самые дороги, ведущие на подъёмы, походили более на рвы или траншеи — столь они были узки и окаймлены высокими краями. Труднее всех при этом пришлось Подольскому полку, на долю которого досталась задача — овладеть ближайшим предгорием систовских высот. Несмотря на удушающую жару, подольская цепь бегом двинулась к своей цели и, к счастью, её атака была поддержана нашим прибрежным артиллерийским огнём с зимницкой низменности. Подольцы и действовавшие левее их житомирцы, напирая на противника, быстро заняли теснину тырновской дороги, в том месте, где эта последняя отделяется вглубь страны от дороги рущукской. Путь в этом месте идёт между двух отвесных глинистых утёсов, стены которых обработаны лопатами, и мог бы представить для турок хорошую оборонительную позицию, если бы они не были теснимы также и со своего правого фланга стрелками 4-й бригады, руководимыми генералом Скобелевым 2-м. Угрожаемые обходом правого фланга, турки вынуждены были очистить эту теснину без особенного сопротивления и потянуться в направлении к Тырнову.
В два часа пополудни 2-я бригада 14-й дивизии показалась на гребне высот, господствующих над Систовым, и заняла подступы к городу, а в четвёртом часу дня генерал-майор Петрушевский вступил уже и в самый город. Всё, что только принадлежало к христианскому населению Систова, высыпало к нему навстречу, с православным духовенством впереди, с крестным ходом и хлебом-солью. Болгарские женщины вынесли на улицы воды, вина, разных угощений и подымали повыше маленьких своих детей, чтобы те могли лучше видеть и запечатлеть черты «русских братий», и заставляли их подавать солдатам венки и букеты. Когда генерал Петрушевский заявил, что не он главный начальник, а Драгомиров, который остается ещё на месте боя, то систовские женщины просили его переслать от них большой букет генералу Драгомирову. Радостные лица, восторженные объятия, поцелуи, словно в Светлый праздник, ликование, крики «ура» и «живие», зазывы наших воинов, наперебой друг перед другом, к себе на постой — всё это дополняло картину общей великой радости и восторга систовского населения. Город сейчас же расцветился коврами, флагами и тканями, развевавшимися с каждого окна и балкона; христианские дома были отмечены большими крестами, начерченными мелом на стенах и воротах; мужчины явились тоже с белыми и чёрными крестами, нашитыми на их шапки и рукава сорочек. Таким образом, город был занят почти без выстрела, и только одному из батальонов, стоявших на высотах, пришлось дать несколько выстрелов по неприятелю, появившемуся влево от командующего гребня. Турки впрочем сейчас же удалились, чуть лишь заметили, что их позиции угрожает справа цепь стрелков генерал-майора Скобелева 2-го.
Между тем, к трём часам пополудни переправился уже 34-й пехотный Севский полк, которому генерал-лейтенант Радецкий приказал поддержать бригаду Иолшина, на восточных высотах. Затем, переехав сам, с корпусным штабом, на правый берег, командир 8-го корпуса велел продолжать дальнейшую переправу пехоты, а именно: 33-го Елецкого и 36-го Орловского пехотных полков; 35-й пехотный Брянский полк, находившийся частью на острове, частью на низменности, в прикрытии береговых батарей, велено также переправить, а на смену его поставить 35-ю пехотную дивизию. Одновременно с этими распоряжениями, генерал Радецкий приказал переправлять и артиллерию на паромах. К девяти часам вечера все полки 9-й пехотной дивизии были уже на правой стороне Дуная, причём её 1-я бригада стала в резерве бригады Иолшина. 2-я же бригада (Брянский и Орловский полки) ночевала у переправы. Турки окончательно отступили ещё в пятом часу пополудни; бо̀льшая часть из них пошла на Рущук, а остальные на Тырново.
У нас, общим числом, выбыло из строя 748 человек убитыми и ранеными; из этого числа 636 человек пришлось на долю первых эшелонов[25], где, следовательно, почти седьмой ратник выбыл из строя. — «Но смело можно сказать, говорит генерал Драгомиров, что эшелоны честно выполнили свой долг: несмотря на весьма упорное сопротивление турок, на их убийственный и меткий огонь, невзирая на безвыходное положение, в котором находились эти эшелоны в первые часы переправы, когда, встреченные вдесятеро превосходившим неприятелем, они могли ясно видеть, что рассчитывать на скорую помощь с берега нельзя, — несмотря на всё это, наши храбрецы беззаветно шли в штыки, сбрасывали турок с круч и овладевали ими; не было возможности где-либо укрыться и временно передохнуть немного: из каждого куста летели пули и вырывали из строя храбрецов». Турки редко когда выдерживали штыковый натиск. Они, по большей части, видя решительное наступление наших, оставляли ров и перебегали через виноградник до следующего рва, отстреливаясь на ходу. Но замечателен способ этого последнего отстреливания: положив ружьё на левое плечо «вольно» и только придав ему наиболее горизонтальное положение, аскер заряжал и стрелял на ходу, не оборачиваясь, через спину: авось-либо попадёт! Это вызывало невольный смех у наших солдат, которым ещё и в мирные дни завещалось беречь патрон, как можно более.
Все чины, по отзыву генерала Драгомирова, до конца исполнили свой долг с полным самоотвержением: начальники, начиная с субалтерн-офицеров и до старших чинов дивизии, а равно и состоявшие при ней — генерал[26], штаб и обер-офицеры, выполняя возложенные на них назначения и поручения, почти всё время находились в передовых цепях, и генерал Драгомиров свидетельствует, что это делалось не из пустой запальчивости, а потому, что только таким путём можно было сколько-нибудь судить о положении дел в боевой части: крайне пересечённая местность, до такой степени закрытая, что достаточно было отойти шагов на пятьдесят назад от цепи, чтобы не иметь уже никакого понятия о происходящем в ней; отсутствие не только конных ординарцев, но даже лошадей у начальствующих лиц — не допускали иного способа управлять боем, так как своевременное получение приказаний в боевых участках было почти немыслимо при разъединении их крутыми и глубокими оврагами и длинными скатами высот, на которых стояли наши боевые части[27].
В деле 15 июня турки явили нашим санитарам первые и, к сожалению, неоднократные примеры вероломства: не только те из них, которые были отрезаны от своих в кустах и оврагах, но даже раненые стреляли и бросались с ножами на одиночных санитаров, нередко после только что оказанной им, наравне с русскими, первой помощи.
Между особенно отличившимися субалтерн-офицерами, проявившими выходящее из ряда самоотвержение, хладнокровие и распорядительность, генерал Драгомиров называет Минского полка поручика Моторного, Волынского полка прапорщика Сергеева и конно-горной батареи поручика Лихачева, а также особенно свидетельствует «о великой помощи», оказанной ему генералом Скобелевым 2-м, который с полною готовностью принимал на себя все назначения, «не исключая и ординарческих», и оказывая самое благотворное влияние на молодёжь «своим блистательным и неизменно ясным спокойствием».
Примечания править
- ↑ 14-я пехотная дивизия (1-я бригада генерал-майора Иолшина, полки: 53-й Волынский, 54-й Минский; 2-я бригада генерал-майора Петрушевского, полки: 55-й Подольский, 56-й Житомирский), 4-я стрелковая бригада, генерал-майора Цвецинского (13-й, 14-й, 15-й и 16-й батальоны), две роты пластунов, гвардейская рота конвоя его величества, часть сапёр и две пешие горные батареи.
- ↑ В ожидании переправы, заведовавший оною, начальник 3-й сапёрной бригады, генерал-майор Рихтер, объявил по войскам, чрез полевой штаб армии, следующие «Правила для посадки пехоты в понтоны, соблюдения порядка во время переправы и высадки на неприятельском берегу»:}}
1) Прибывшая к месту переправы пехота строится поротно, по возможности в развёрнутом строе, в 40 шагах от берега, фронтом к реке, каждая рота в районе того понтонного батальона, на понтонах которого совершит переправу, о чём ротный командир должен быть извещён своевременно полковым командиром. Полковым командирам будут своевременно высланы через дивизионный штаб номера понтонов и понтонных батальонов.
2) Прибывшая к своим понтонам рота рассчитывается, по указанию командира понтонного батальона, на отделения, по числу понтонов, назначенных для перевозки одной роты; к каждому отделению назначается начальником офицер или унтер-офицер.
3) Понтонные отрядные офицеры указывают каждому начальнику отделения понтон, в котором он будет переправляться, чтобы при посадке не произошло беспорядков; при этом они проверяют число чинов в отделениях, чтобы не было лишних против назначенного числа.
4) Перед началом посадки даётся свисток, по которому понтонные офицеры и носовые унтер-офицеры становятся на берегу при своих понтонах, для наблюдения за посадкою.
5) Когда всё готово, каждый отрядный офицер докладывает своему командиру понтонного батальона, а последний подает команду «садись», по которой каждое отделение идёт рядами и, строясь на ходу в одну шеренгу, садится в свой понтон, соблюдая следующие правила:
а) Люди несут ружья на перевес.
б) Если для посадки понтоны поставлены носами к берегу, то для всхода кладутся доски, по которым люди вступают на понтон, где расставляются рулевым задом к бортам, так, чтобы не мешать гребцам при гребле. Поставленные у бортов люди садятся на оные, ставя ружья между колен; остальные люди располагаются стоя, держа ружья между ног. Понтонные офицеры и носовые унтер-офицеры входят последними.
в) Если понтоны стоят к берегу бортами, то люди, идя также в одну шеренгу, входят на соединение полупонтонов и оттуда сходят: передняя шеренга в правый, а задняя в левый полупонтон, где размещаются согласно пункту б.
г) Посадка людей в понтоны исполняется по строевому, т. е. без малейшего шума, а тем более без разговоров; то же соблюдается и во всё время переезда и высадки, т. е. люди стоят и сидят смирно, и немедленно исполняют команды офицеров и носовых унтер-офицеров, отдаваемые вполголоса.
д) Сходя в понтоны, люди не должны прыгать, во избежание качки, затрудняющей посадку.
6) По рассадке войск, командирами понтонных батальонов подается команда «отваливай», повторяемая понтонными офицерами, каждым своему отряду.
Примечание. Для первого рейса, который будет на рассвете или ночью, вместо команд командиров понтонных батальонов или свистков, будут установлены особые оптические сигналы и всё будет исполняемо по часам командиров понтонных батальонов, предварительно проверенным [Отдавая должную дань полезности этих правил, всё-таки нельзя не заметить, что употребление свистков, а в особенности оптических сигналов для первого рейса, совершаемого в глубокой тишине и под покровом ночной тьмы, едва-ли целесообразно, потому что свист, а тем более световой сигнал невольно привлекут на себя внимание часовых противника. Для того, чтобы решаться на подобные сигналы, надо быть безусловно уверенным в окончательном отсутствии не только всякой бдительности, но и самих береговых постов у неприятеля. А кто же может быть в этом уверен? Примечание автора.].
7) Во время переезда:
а) Как люди, так и начальство перевозимых частей обязаны безусловно исполнять все требования понтонных офицеров и унтер-офицеров, ибо на них лежит ответственность за правильное и успешное движение понтонов.
б) Люди десанта должны стоять и сидеть смирно, не разговаривать, не бросаться в стороны и даже, в случае удара в понтон гранаты, не ошалевать, а исполнять всё по командам.
в) При переправе в виду неприятеля, отнюдь не стрелять до высадки на противоположный берег, хотя бы неприятель и открыл огонь.
8) Пристав к противоположному берегу, люди выходят из понтонов в том порядке, как садились, и строятся на берегу, в таком расстоянии от места высадки, чтобы не мешать остальным выходить из понтонов. Если по мелководью понтон не может подойти к берегу, то люди переходят на оный вброд, но не иначе, как по команде отрядных понтонных офицеров.
9) После высадки, понтоны немедленно возвращаются обратно.
- ↑ Вот этот замечательный, как по слогу, так и в отношении глубины понимания военного дела и духа, приказ начальника 14-й пехотной дивизии: Начальникам всех степеней не забывать назначать — кто их должен заменить в случае убыли.
Предварить всех, что в случае дела, поддержка будет, но смены никогда. Кто попадёт в боевую линию, останется в ней пока не будет сделано дело; потому патроны беречь; хорошему солдату 30 патронов достанет на самое горячее дело.
Как бы тяжело ни приходилось, — не унывать, а помнить, что только „претерпевый до конца спасётся“. Святой долг офицеров — самим это постоянно помнить и людей подбадривать, чтобы этого не забывали.
При вечерней и утренней молитве, после „Отче наш“ петь: „Господи сил с нами буди, инаго бо разве Тебе помощника в скорбех не имамы; Господи сил помилуй нас!“
Вынос раненых возложен на санитаров. Следовательно, никто для этого и ни для чего другого рядов оставлять не должен. Офицеры и унтер-офицеры следят, чтобы этого не было. Держись кучи, выручай друг дружку — будет хорошо.
Забирать патроны с убитых и раненых.
Штаб-офицерам в огне рекомендую спешиваться.
Врачам обращать бдительное и постоянное внимание на то, чтобы люди, сколько-нибудь способные работать, в число больных не попадали.
Никогда не забывать объявлять перед делом — что́ собираемся делать. Последний солдат должен знать куда и зачем он идёт. Тогда, если начальник будет убит, смысл дела не потеряется.
Если начальник будет убит, людям не только не теряться, но ещё с большим ожесточением лезть вперёд и бить врага.
Помнить, что сигналы наши могут быть подаваемы и неприятелем, а потому начальникам рекомендуется воздерживаться от их употребления, а работать преимущественно словесными приказаниями.
Сверх того, „отбоя“, „отступлепия“ и т. п. вовсе и никогда не подавать, и предупредить людей, что если такой сигнал услышат, то это только обман со стороны неприятеля.
У нас ни фланга, ни тыла нет и быть не должно: всегда фронт там, откуда неприятель. Делай так, как дома учился: стреляй метко, штыком коли крепко, иди вперёд — и Бог наградит тебя победой.
Помнить меры предохранения от огня: в огнестрельный период боя — строй разомкнутый; близко ложатся снаряды — передвинуть вперёд; ложиться только по приказанию старшего начальника.
Помнить, что пока дело совсем не кончено, — ещё ничего не сделано, т. е. нужно бить до тех пор, пока ничего свежего и устроенного перед тобой не останется. Иначе, получив подкрепления, могут снова поворотить на нас». [См. также Полевой устав для унтер-офицера. — 1913. — Примечание редактора Викитеки.]
- ↑ Либо «Чингинёв». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ На каждом из этих понтонов полагалось восемь человек гребцов, один рулевой, один понтонный офицер и его помощник — унтер-офицер: четвёртая часть понтонных начальников была из моряков; на тех же понтонах, где офицеров недоставало, начальство вверялось сведущим и опытным унтер-офицерам, морским и понтонным.
- ↑ Стало быть, оптические сигналы для посадки были совсем уже неуместны.
- ↑ Вот что говорит об этом генерал Драгомиров в своём донесении командиру 8-го корпуса:
«Характеристическою чертою боя было то, что первые вступавшие в бой части не составляли не только цельных батальонов или рот, но даже взводов; каждая вновь прибывшая часть пристраивалась к первым попавшимся кучкам, и такими-то импровизированными «частями-товариществами» наши храбрецы, предводимые и руководимые случайными начальниками, без малейшей надежды на близкую поддержку, выдержали славный бой; каждое товарищество зорко следило за тем, что делается у соседей, и как только последние подавались вперёд, или им угрожал неприятель, немедленно следовала помощь, или производилось передвижение в связи с движением соседей».
- ↑ Часть турецких войск была расположена лагерем близ села Вардар (оно же и Варден), лежащего по рущукской дороге, верстах в десяти от Систова.
- ↑ Калибр этого орудия был невелик; по силе боя оно представляло среднее между нашими четырёх и девятифунтовыми, и било по переправлявшимся понтонам с расстояния до 1,500 сажен.
- ↑ Корреспондент «Daily News» и др.
- ↑ Хотя вардарские орудия стояли в некотором отдалении от берега и были хорошо укрыты, тем не менее, наши левофланговые батареи заставили их к десяти часам утра не только прекратить огонь, но и вовсе убраться с позиции.
- ↑ Эти издырявленные понтоны, ещё несколько дней спустя, можно было видеть на отмели, куда их вытащили по распоряжению генерала Рихтера.
- ↑ Лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады подпоручик Тюрберт был временно прикомандирован ко 2-й горной батарее, из состава гвардейского конвоя Императорской квартиры.
- ↑ Берма — горизонтальная площадка (уступ). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ 14-й пехотной дивизии, генерального штаба полковник Якубовский, штабс-капитан Котельников и поручик Шостак.
- ↑ Лейб-гвардии Гродненского гусарского полка.
- ↑ Следует заметить, что в этом случае номера и названия рот надо понимать условно: если говорится 5-я, 6-я и т. д., то это значит, что в данной кучке либо преобладало большинство людей такой-то роты, либо её командир находился налицо; каждая рота всё-таки оставалась в деле случайным, но нравственно и потому тесно связанным между собою «боевым товариществом».
- ↑ Фельдфебель выбыл из строя.
- ↑ Около пятнадцати рот занимали фронт до трёх вёрст.
- ↑ Эта поддержка принесла настолько существенную пользу, что генерал Драгомировь полагает, что в будущем горные батареи должны составлять незаменимую принадлежность десанта, производимого в подобных же условиях.
- ↑ Полки 55-й Подольский и 56-й Житомирский.
- ↑ Полки: 33-й Елецкий, 34-й Севский, Е. И. В. Наследного принца Австрийского, 35-й Брянский, генерал-адъютанта князя Горчакова (находился уже ранее на переправе, в прикрытии артиллерии) и 36-й Орловский, генерал-фельдмаршала князя Варшавского, графа Паскевича Эриванского.
- ↑ Генерал-лейтенанта Радецкого.
- ↑ Одновременно с этим генерал Радецкий послал приказания З5-й пехотной дивизии в местечко Фрумозу и Кавказской казачьей дивизии в Бею — немедленно следовать к переправе, не останавливаясь в Зимнице.
- ↑ Т. е. Волынского и Минского пехотных полков, гвардейской роты, горной батареи и двух пластунских сотен.
- ↑ Скобелев 2-й.
- ↑ Переправленная полусотня казаков в первое время была отвлечена поручением разрушить телеграф, что однако не удалось, вследствие отпора со стороны турецкой пехоты.