Ах какая красивая местность, где село Литовск. Река его Титва вытекает из топких болот и, как говорят старые люди, — давно это было, — теперешнее место было покрыто дремучим, дремучим лесом, а среди этого леса был поселок князя Беруто, который постоянно разъезжал, воевал и редко дома сидел, а в свободное время жил в Вильне при королеве Ядвиге. У Берута была жена высокого роста, красивая, статная, властная. Она была дочь Забатуя, храброго витязя богатыря из-под Вильны. Эта княгиня любила, чтобы все окрестные жители почитали ее и повиновались ей.
Мимо её будынка в Литовске проходили все, почтительно кланяясь, снимали головные уборы, а когда встречались с ней, должны были становиться на колени, приклонять головы к земле и быть в таком положении до тех пор, пока она не скажет «встань». Протянутую руку её должны были целовать с почтением. Она перенимала всё то, что было при Литовской Королеве Ядвиге в Вильне. Собирала дань с окрестных поселков: мед, воск, пряжу, шерсть, кабаньи копченные окорока и оленьи языки, шкуры оленей, лосей, медведей, лисиц, зубров, деревянную посуду, жито, пшено, гречиху, ячмень, муку пшеничную и ржанную. Всё это складывалось в больших амбарах позади двора.
Княгиня имела придворных: 30 мальцов, называвшихся пахами и полсотню девушек, которые целый день вышивали в пяльцах, плели кружева; а иногда она их посылала в лес собирать ландыши, ягоды и грибы. Эти девушки были под надзором шести старушек, которые строго наблюдали за ними и притесняли их. При княгине состояли еще три сказочницы молодухи. Одна из них растирала ноги и чесала пятки княгини во время послеобеденного отдыха, другая обмахивала ее липовой веткой от мух, а третья рассказывала сказки и должна была придумывать самые страшные. А если случалось, что одна из них задремлет, то та, которая обмахивала веткой, получала обыкновенно кулаком по подбородку, а та, которая растирала ноги, носком ноги в нос.
У княгини было много кудесников, шептунов и ворожеек, которые гадали ей, предсказывали погоду и угадывали будущее. Когда княгиня хотела идти купаться, то туда предварительно посылались ворожейки и шептуны, которые шептали и заклинали воду, чтобы княгиня-матушка не простудилась; когда же она ходила в баню, то их посылали выгонять домовых и чертей, любящих постоянно жить в банях; они поднимали ужасный шум, ударяя в сковороды, кастрюли, тазы и дежки. Затем выкидывался зарезанный барашек позади бани, чтобы домовой и черти покушали и ушли на некоторое время. И только после всего этого она входила в баню и мылась.
В вечернее, особенно в зимнее время, когда было холодно и темно, зажигались костры вокруг дворца княгини для сторожей, которые обязаны были стучать всю ночь по-очереди в дубовые доски, играть на свирели, бить в чугун и сковороды и петь песни. А в доме в это время её любимый шут, горбун, рассказывал ей веселые сказки с прибаутками, кривлялся, гримасничал, кувыркался, приплясывал и распевал, дразнил двух шутих, боролся с ними и всячески старался развеселить княгиню.
У княгини не было детей, и она очень об этом скорбела; гадала, ворожила, просила других за нее ворожить, посылала богатые дары в Вильну, к главным жрецам, но всё было напрасно.
Раз, после обеденного сна, пошла она, княгинюшка, в лес прогуляться. Все её сенные девушки разбрелись по лесу искать грибов и ягод, аукались, перекликались, а княгинюшка осталась одна. Села она под развесистый дуб и задремала. Вдруг она вздрогнула, проснулась и видит перед собою пять странниц с клюками в руках. Одна с светлыми волосами, с косыми бегающими глазами, с горбом, с трясущейся головой; другая — рыжая, приземистая, также с горбом, а руки длинные, рот большой до ушей, с веснушками на лице и с крючковатыми пальцами; третья — черная, косматая, очи большие, что твои плошки горящие, нос крючком, зубы во рту гниющие, сама тощая, горбатая и хромая; четвертая вся седая с рассыпавшимися космами по плечам, с большим животом, ступни у неё были кривые в середину; пятая была толстая, маленькая, как та кубышка, очи веселые, лучезарные, носик маленький, губы алые, шейка белая, ручки и ножки маленькие, вся она была приветлива и преисполнена доброты. Все они хором затянули тоненькими голосками:
— Ах, княгинюшка, наша радость! день и ночь, бедная, убивается, что она бесплодная, что судьба деток не дает.
Первая потом продолжала: — У тебя, княгинюшка, через год родится дочь красавица.
Вторая продолжала:
Волосы у неё будут бледно-золотистые, курчавые, носик маленький, ротик аленький, зубки жемчужные.
Третья продолжала:
— Будет она статна, нрава доброго, приветливого, сама сильная, ловкая.
Продолжала четвертая:
Будет она легка на ноги, бегать будет, как та дикая козочка; будет счастлива и с добрым сердцем.
— А меня возьми в кормилицы, — сказала пятая — выкормлю я ее на славу всем, тебе в утешенье; вырастет она, будет веселая, прыткая, до работы охотчая, делая всё умеючи. И назовешь ты ее Родиславною… И вот тебе серебряный рожок; как только родится дочурка, вели в светлице все окна открыть и затруби в рожок, и я живо буду у тебя.
А ты меня корми всласть кутьею гречневою, коржами с маком, пои меня густым молоком, давай мне спать на мягком пуховике, пускай гулять с дитею в лес, дышать вольным свежим воздухом. И все мигом исчезли.
Княгинюшка стала домой собираться. Подходит к усадьбе, а там стук, гул, веселье: свет-радость, князь-муженек вернулся. Понавез он ей сукон, тканей шёлковых и парчовых, множество сластей и вин заморских. Полгода жил, отдыхал свет-князь муженек от боевых и ратных всяких дел, а затем был опять вызван в Вильну; и уехал князь надолго.
После отъезда его скоро княгиня родила дочку красавицу: ее ни в сказках сказать, ни пером описать, ни красками нарисовать никак не возможно.
Княгинюшка велела все окна в светлице открыть; затрубили в рожок, и мигом явилась веселуха, кормилица. Пошел по светлицам и по покоям гул, шум радостный, смех закатистый, и горя, как будто в этом доме, никогда не было. Злые старухи, глядевшие за сенными девушками и те стали добрее, и стало девушкам легче жить; пелись песни только радостные и работа шла веселее. Когда кормилица ходила с Родиславною в лес, то малые пташки пернатые слетались к ним, окружали их и радостно щебетали и пели, а грачи, галки и вороны улетали далеко, далеко, чтобы не смущать их своим карканьем. Не было ни бурь, ни непогод, и урожай каждый год с этого времени был обильный.
Через год княжна начала ходить, резвиться, весело болтать, разговаривать, а через три — голосисто петь. Тоненький голосок её, как серебряный колокольчик, так и раздавался по лесу и по светлицам.
Княжна копалась в куче мокрого песку, лепила из него птичек и когда подбрасывала их вверх, они оживали и улетали. Она имела чудотворную силу в руках: притронется бывало к ране болящего человека — и рана закрывалась; притронется ли к больному месту — и боль утихает.
Все желания княжны мигом исполнялись. Захочет она бывало пряников, и откуда ни возьмись налетит пропасть всяких пряников: и круглые, и четырёхугольные, и большие коврижки и имеющее вид петухов, коников, рыбок, и с маком, и с миндалем, все сладкие, медовые, сахарные с душистою мятою, с имбирем и изюмом; и так ее окружали, что она была как бы в пряничном домике. Сама бывало покупает, а остальные раздает сенным девушкам, злючкам старушкам, шутам, шутихам и пажам.
Когда захочет княжна орехов погрызть, откуда ни возьмись посыплются и волошские, и грецкие, и кедровые и всякие лесные орешки; посыплются подсолнечниковые и тыквенные зерна, и вот, как княжна всего этого накушается, сенные девушки и все, кто имеет мешочки и платки, прибегают и загребают себе сколько кто может; белки, крысы и мыши лесные и комнатные также не забывают себя; и пойдет по всему дому и лесу такое щелканье и лузганье, что душа радуется.
В осеннюю непогоду, когда долго шли дожди, как только княжна пожелает, чтобы было потеплее и посуше, сейчас же выглянет солнышко, высушит землю, становится теплее, и она идет гулять. Летом, когда станет слишком жарко и душно, если она пожелает, чтобы было попрохладнее, сейчас же подует прохладный ветерок, тучи закроют солнышко, пойдет маленький дождик, и её желание исполняется. В летние месяцы, когда не было луны и были темные ночи, она нередко желала, чтобы было посветлее, и забавлялась тогда волшебным зрелищем: По всем направлениям летали светящиеся жучки; на каждой ветке дерева, везде на дворе и на головных уборах, окружавших княгинюшку, появлялись во множестве светляки. Куски изгнившего дерева, во множестве находящиеся в лесу, начинали испускать свой бледный фосфорический свет, а по болотам появлялись блуждающие огоньки. Княжна так полюбила свою кормилицу, что ни на миг, ни на шаг не отпускала ее от себя. Князь с княгинею не нарадуются на свою дочурку. Она своим веселым нравом и серебристым пением развеселяла их.
И вот ей исполнилось шестнадцать лет. Стала она высокая, стройная, статная, красивая, ловкая; черные глаза её блистали как молнии светлые; взор черных очей её был властный, и на кого она ни посмотрит, сейчас же его и покорит, и тот становился её послушным рабом.
Рядилась Родиславна в свой народный литовский костюм, не любила заморских. На голове постоянно имела венок из цветов и зелени; в косу свою тяжелую, до пят длинную, вплетала жемчуг дорогой и различных цветов ленты. На шее у неё были дорогие монисты из дукатов и гранатов, из янтарей богатых, жемчугов крупных, кораллов морских и камней самоцветных. Сарочицы на ней были всё тонкие расшитые красными узорами, разноцветными нитками и шелками, а рукава были широкие, широкие; сподницы были из домашнего сукна, разноцветные. Носила она сапожки красные, желтые, синие, из мягкого сафьяна с золотыми и серебряными подковками.
Любила Родиславна зажинать серпом вострым и справлять обжинки, любила водить хороводы и танки и всегда была впереди запевалой. И пошла слава про Родиславну далеко кругом, что она красива, что она и богата и всем взяла.
И стали наезжать в Литовск молодые красивые рыцари — богатыри, княжичи литовские и ляшские. Но никто княжне не понравился, никто не пришелся ей по сердцу.
А у княжны сердце начиналось биться трепетно, кровь волновалась, стала княжна задумываться; взор её часто смотрел вдаль, и она как будто кого то ждала-поджидала. Ночью её сон был беспокойный, тревожный; во сне она как будто нежно с кем то говорила; во рту у неё было сухо, алые губки, потрескались; стала она горевать, тосковать. Бывшая кормилица, теперь старая няня при ней, взбрызгивала на нее ключевой водою с уголька шептала над ней, отплевывалась и отмахивалась руками, как бы отгоняя волшебные чары злых духов.
Раз после обеда княжна вздумала пойти в далекие священные леса дубовые, кленовые прогуляться.
Недолги сборы были. Сенные девушки впереди, княжна с нянькою веселухой и со старушками в средине. а сзади шли однолетки княжны, отроки, бывшие её пажи, несшие за нею носилки с дорогими персидскими коврами самоцветными; а сзади волы везли фуры с припасами для вечеры. Кухарки в белых костюмах своих с ножами и секирами, и охотники с луками самострелами — всё это сопровождало ее. Шли долго, долго, притомились, и порешили на первом большом лужку остановиться.
Девушки и отроки набрали сухого хворосту, зажгли громадный костер и, взявшись за руки, кругом него стали кричать, визжать, прыгать и петь старинные литовские народные песни, обращенные к добрым светлым духам, с просьбой защитить их от злых духов на случай их нападения.
«Ой, дуси свежии залибаднии, закут прилетите к нам и оградите от злых духов: чурил пугнул, зашугнул, нагоните на них духу смрадного, непотребного, как от падали морской, нагоните на них ветры буйные, грозы страшные, чтобы повадки у них не было на нас набрести. Мы уж в честь и славу вам костер будем жечь до утра и водой не заливать, хороводы вам водить и громкие песни в честь вас петь.»
Начало вечереть.
Вдруг слышат: издали шум, и треск приближаются; звук охотничьих рогов раздается, лай и визг охотничьих собак заливается. И высыпало на поляну множество охотничьих конных людей, пеших загонщиков и стаи собак, а впереди всех выступал на буланном коне красивый витязь. Подъехал он к костру и как глянул на княжну, так мигом соскочил с коня, подбежал к ней и став на колени, воскликнул:
— «Радость, красота девиц литовских, узнал я тебя, радость, счастье наше! Ты — княжна Родиславна! Я недавно из заморских стран вернулся; я князь Сенчилло, многих сел и лесов владетель. Радость, счастье мое, что я встретил в лесу тебя! Объявляю я тебе, что я покорный раб твой и буду твоим рыцарем, буду охранять и защищать тебя до конца жизни».
Гордо встала Родиславна со своего места, пристально оглядела его и промолвила приветливо:
— «Мы сейчас идем домой, и ты сопровождай нас; своих же людей, охотников, лошадей и собак отправь домой».
Красивый витязь Сенчилло радостно повиновался, и они вернулись домой.
А дома застали смятение: получилась весточка от отца, что он едет домой и везет жениха Врато-Смелодовича для своей дочери, красавицы; и приказывал князь, чтобы все в доме приготовились к радостной встрече храброго витязя Врато-Смелодовича.
А свет-княжна Родиславна мгновенно и страстно полюбила витязя Сенчилло и грусть залегла в её сердце молодом.
На другой день родитель её, отец батюшка, вернулся из-под Вильны в сопровождении витязя Врато-Смелодовича. Последний весь был в черном одеянии: в черных латах, в черном шлеме. Сам он высокого роста, с большим животом и старался казаться молодцем, но на самом деле был неуклюж. Лицо его было хотя и красиво, но помято; видно было, что он любил бывать на пирах и в изобилии пить пиво, старый мед и заморские вина. Глаза имел серые, бегающие и не любил смотреть прямо в лицо. Говорил много, хвастал, что и то и другое он может делать, что он и храбр и богатырски силен, ловко избегал опасностей, на медведя без вил и ножа хаживал и ломал его. Любил также Врато-Смелодович шутки шутить и сам первый до упаду раскатисто хохотал остроумному своему словцу.
Княжна, как взглянула на него, сразу невозлюбила его, махнула рукой, побежала в свою светлицу, бросилась на постель и горько зарыдала.
— «Ах, я несчастная, ах я бедная! На того, кого я люблю, батюшка не хочет смотреть и не приветлив с ним, а тот, кого он привез — мне ненавистен… Няня, няня! иди ко мне посоветуй, как и что я должна делать, что предпринять, помоги моему горю»!
— Не крушись, не горюй, дитя-детяточко! Научу я, как из этой беды выпутаться.
Тут няня, пригнувшись к ушку её, начала шептать ей, что она должна говорить отцу.
Княжна быстро успокоилась, встала и гордой осанкой пошла к отцу.
— Отец мой, радость-батюшка, — сказала она: — ты верно, не захочешь, чтобы я захирела, заскучала, и загрустивши, умерла. Ты исполни, дорогой батюшка, мою просьбу: Тут два рыцаря желают меня в жены взять; я же хочу дать им обоим три испытания. Если кто из них эти три испытания исполнит, то тому я буду беспрекословно женою. Испытания будут следующие: дам я каждому витязю по большому кулю смешанного зерна, гороху, пшеницы, ржи, гречихи, льна, чтобы за одну ночь они выбрали каждые из этих зерен отдельно, горох к гороху, пшеницу к пшенице и т. д. Второе они должны побороть нашего ручного большого медведя. Третье, вступить в единоборство верхом и пении. И кто победит, тому я буду верная жена.
Отцу сразу полюбилось её предложение; он согласился и объявил двум богатырям условия дочери.
Хвастливый Врато-Смелодович засмеялся и сказал: — С большим удовольствием принимаю состязание; мне это нипочем.
А Сенчилло приуныл; но что же делать? — Надо было подчиниться. Княжна же шепнула ему, чтобы он не унывал.
Вечером обоим витязям отвели по светлице и дали по кулю.
Врато-Смелодович разостлал ковер, сел, поджавши ноги, и стал отбирать зерна, а через час так притомился, что задремал, а потом лег да и заснул богатырским сном.
Сенчилло, по совету княжны, разостлал коврик на маленьком лужку и начал отбирать зерна. Долго ли, коротко ли это было, я не знаю, но и он притомился от работы, прилег и заснул богатырским сном.
В полночь в светлице Врато-Смелодовича явилось множество мышей и крыс, которые съели всё рассыпанное по ковру зерно, даже изгрызли весь мешок и остался один лишь сор.
Под утро нянюшка-волшебница вышла из своей светлицы, принесла несколько маленьких кульков, засвистала в дудочку — и налетело гибель пташечек. Некоторые из них взялись отбирать пшеницу, другие ячмень, рожь, горох, и через час всё было готово: каждый кулек был наполнен однородным зерном.
Проснулся Врато-Смелодович, сладостно зевнул, а как посмотрел на ковер и на обгрызки мешка, так вмиг сон отлетел, и он с отчаянием, ударив себя по лбу, воскликнул:
— Проклятый сон… Пропало счастье.
Сенчилло проснулся от солнечных лучей, падавших ему прямо в глаза; потянулся, зевнул и пораженный тем, что работа была окончена, с благодарностью посмотрел на окна княжны.
Прислуга князя Сенчилло поставила на носилки кульки отобранного зерна и вместе с князем внесла в обеденные покои княгини.
Вслед за тем пришел смущенный Врато-Смелодович и со смехом объявил, что он, притомившись от работы и от дороги, заснул, а проклятые мыши и крысы всё поели и «даже вот куль весь изгрызли грызуны».
Много-много все смеялись, а больше всех княжна Родиславна заливалась веселым смехом.
За обедом подвыпили здорово, а больше всех Врато-Смелодович, а потом выспались вволю.
После обеда отец княжны предложил пойти на лужок и там побороться с медведем.
Привели громадного медведя.
Первый начал бороться Сенчилло.
Подошел он к медведю, с приветом: «здравствуй, сват, поборемся с тобою, померяемся силушками».
Обнялись и начали бороться.
Борятся час, борятся два; никто не поддается; медведь приутомляться стал: сопит, ворчит, храпит, язык высунул, тогда витязь Сенчилло понатужился, поднял его, как малого ребенка, и положил на траву.
Кругом все закричали ему:
— Слава, слава, слава! Да здравствует храбрый витязь! Когда медведь немного отдышался, предложили и Врато-Смелодовичу побороться с ним. А у него, у храброго витязя, душа от страху в пятки ушла, весь побледнел и, заикаясь, смущено сказал:
— Как мне храброму витязю, да бороться с утомившимся зверем; да это мне укоризной может быть; всякий меня осудит. Вот завтра, послезавтра буду бороться и поборю.
Но тут со всех сторон начали кричать:
— Нет, теперь, теперь борись!
А больше всех настаивала княжна.
Видя, что отказаться никак нельзя, Врато-Смелодович, спотыкаясь, пошел к медведю, но остановился на полдороге: голова у него закружилась. Медведь же осерченный, что его побороли, подошел к нему, схватил его за бока и, высоко поднявши, бросил его далеко в сторону от себя. И упал хвастун-витязь носом о землю, и пошла у него кровь носом, ртом и ушами, и застонал он болезненно, жалобно… Подбежали к нему князь и знахари, обмыли его и привели в чувство, а знахари объявили, что маленько ушибся, но не опасно, будет жив.
Очнувшись, витязь объявил, что он состязаться больше не намерен, не желает, что он завтра же уедет домой восвояси и желает полного счастья княжне.
Через некоторое время была радостная свадьба. Пировали целый месяц. И на свадьбе была королева Ядвига со множеством знатных князей, и назначили они Сенчилло и его жену приближенными к своему двору.
И они там счастливо жили-поживали, добра наживали и прославили себя, как добрые хорошие люди, а под старость вернулись в Литовск и там опочили.
Старики рассказывают, что вблизи Литовска есть большой курган, в котором покоятся Сенчилло и его жена красавица.