тязя, душа отъ страху въ пятки ушла, весь поблѣднѣлъ и, заикаясь, смущено сказалъ:
— Какъ мнѣ храброму витязю, да бороться съ утомившимся звѣремъ; да это мнѣ укоризной можетъ быть; всякій меня осудитъ. Вотъ завтра, послѣ-завтра буду бороться и поборю.
Но тутъ со всѣхъ сторонъ начали кричать:
— Нѣтъ, теперь, теперь борись!
А больше всѣхъ настаивала княжна.
Видя, что отказаться никакъ нельзя, Врато-Смѣлодовичъ, спотыкаясь, пошелъ къ медвѣдю, но остановился на полдорогѣ: голова у него закружилась. Медвѣдь же осерченный, что его побороли, подошелъ къ нему, схватилъ его за бока и, высоко поднявши, бросилъ его далеко въ сторону отъ себя. И упалъ хвастунъ-витязь носомъ о землю, и пошла у него кровь носомъ, ртомъ и ушами, и застоналъ онъ болѣзненно, жалобно… Подбѣжали къ нему князь и знахари, обмыли его и привели въ чувство, а знахари объявили, что маленько ушибся, но не опасно, будетъ живъ.
Очнувшись, витязь объявилъ, что онъ
тязя, душа от страху в пятки ушла, весь побледнел и, заикаясь, смущено сказал:
— Как мне храброму витязю, да бороться с утомившимся зверем; да это мне укоризной может быть; всякий меня осудит. Вот завтра, послезавтра буду бороться и поборю.
Но тут со всех сторон начали кричать:
— Нет, теперь, теперь борись!
А больше всех настаивала княжна.
Видя, что отказаться никак нельзя, Врато-Смелодович, спотыкаясь, пошел к медведю, но остановился на полдороге: голова у него закружилась. Медведь же осерченный, что его побороли, подошел к нему, схватил его за бока и, высоко поднявши, бросил его далеко в сторону от себя. И упал хвастун-витязь носом о землю, и пошла у него кровь носом, ртом и ушами, и застонал он болезненно, жалобно… Подбежали к нему князь и знахари, обмыли его и привели в чувство, а знахари объявили, что маленько ушибся, но не опасно, будет жив.
Очнувшись, витязь объявил, что он
