Ахъ какая красивая мѣстность, гдѣ село Литовскъ. Рѣка его Титва вытекаетъ изъ топкихъ болотъ и, какъ говорятъ старые люди,—давно это было,—теперешнее мѣсто было покрыто дремучимъ, дремучимъ лѣсомъ, а среди этого лѣса былъ поселокъ князя Беруто, который постоянно разъѣзжалъ, воевалъ и рѣдко дома сидѣлъ, а въ свободное время жилъ въ Вильнѣ при королевѣ Ядвигѣ. У Берута была жена высокаго роста, красивая, статная, властная. Она была дочь Забатуя, храброго витязя богатыря изъ-подъ Вильны. Эта княгиня любила, чтобы всѣ окрестные жители почитали ее и повиновались ей.
Мимо ея будынка въ Литовскѣ проходили всѣ, почтительно кланяясь, снимали головные уборы, а когда встрѣчались съ ней, должны были становиться на колѣни, приклонять головы къ землѣ и быть въ такомъ положеніи до тѣхъ поръ, пока она не скажетъ „встань“. Протянутую руку ея должны были цѣловать съ почтеніемъ. Она перенимала все то, что было при Литовской Королевѣ Ядвигѣ въ Вильнѣ. Собирала дань съ окрестныхъ поселковъ: медъ, воскъ, пряжу, шерсть, кабаньи копченные окорока и оленьи языки, шкуры оленей, лосей, медвѣдей, лисицъ, зубровъ, деревянную посуду, жито, пшено, гречиху, ячмень, муку пшеничную и ржанную. Все это складывалось въ большихъ амбарахъ позади двора.
Княгиня имѣла придворныхъ: 30 мальцовъ, называвшихся пахами и полсотню дѣвушекъ, которыя цѣлый день вышивали въ пяльцахъ, плели кружева; а иногда она ихъ посылала въ лѣсъ собирать ландыши, ягоды и грибы. Эти дѣвушки были подъ надзоромъ шести старушекъ, которыя строго наблюдали за ними и притѣсняли ихъ. При княгинѣ состояли еще три сказочницы молодухи. Одна изъ нихъ растирала ноги и чесала пятки княгини во время послѣобѣденнаго отдыха, другая обмахивала ее липовой вѣткой отъ мухъ, а третья разсказывала сказки и должна была придумывать самыя страшныя. А если случалось, что одна изъ нихъ задремлетъ, то та, которая обмахивала вѣткой, получала обыкновенно кулакомъ по подбородку, а та, которая растирала ноги, носкомъ ноги въ носъ.
У княгини было много кудесниковъ, шептуновъ и ворожеекъ, которые гадали ей, предсказывали погоду и угадывали будущее. Когда княгиня хотѣла идти купаться, то туда предварительно посылались ворожейки и шептуны, которые шептали и заклинали воду, чтобы княгиня-матушка не простудилась; когда же она ходила въ баню, то ихъ посылали выгонять домовыхъ и чертей, любящихъ постояно жить въ баняхъ; они поднимали ужасный шумъ, ударяя въ сковороды, кастрюли, тазы и дежки. Затѣмъ выкидывался зарѣзанный барашекъ позади бани, чтобы домовой и черти покушали и ушли на нѣкоторое время. И только послѣ всего этого она входила въ баню и мылась.
Въ вечернее, особенно въ зимнее время, когда было холодно и темно, зажигались костры вокругъ дворца княгини для сторожей, которые обязаны были стучать всю ночь по-очереди въ дубовыя доски, играть на свирѣли, бить въ чугунъ и сковороды и пѣть пѣсни. А въ домѣ въ это время ея любимый шутъ, горбунъ, разсказывалъ ей веселыя сказки съ прибаутками, кривлялся, гримасничалъ, кувыркался, приплясывалъ и распѣвалъ, дразнилъ двухъ шутихъ, боролся съ ними и всячески старался развеселить княгиню.
У княгини не было дѣтей, и она очень объ этомъ скорбѣла; гадала, ворожила, просила другихъ за нее ворожить, посылала богатые дары въ Вильну, къ главнымъ жрецамъ, но все было напрасно.
Разъ, послѣ обѣденнаго сна, пошла она, княгинюшка, въ лѣсъ прогуляться. Всѣ ея сѣнныя дѣвушки разбрелись по лѣсу искать грибовъ и ягодъ, аукались, перекликались, а княгинюшка осталась одна. Сѣла она подъ развѣсистый дубъ и задремала. Вдругъ она вздрогнула, проснулась и видитъ передъ собою пять странницъ съ клюками въ рукахъ. Одна съ свѣтлыми волосами, съ косыми бѣгающими глазами, съ горбомъ, съ трясущейся головой; другая—рыжая, приземистая, также съ горбомъ, а руки длинныя, ротъ большой до ушей, съ веснушками на лицѣ и съ крючковатыми пальцами; третья—черная, косматая, очи большіе, что твои плошки горящіе, носъ крючкомъ, зубы во рту гніющіе, сама тощая, горбатая и хромая; четвертая вся сѣдая съ разсыпавшимися космами по плечамъ, съ большимъ животомъ, ступни у нея были кривыя въ середину; пятая была толстая, маленькая, какъ та кубышка, очи веселыя, лучезарныя, носикъ маленькій, губы алыя, шейка бѣлая, ручки и ножки маленькія, вся она была привѣтлива и преисполнена доброты. Всѣ онѣ хоромъ затянули тоненькими голосками:
— Ахъ, княгинюшка, наша радость! день и ночь, бѣдная, убивается, что она безплодная, что судьба дѣтокъ не даетъ.
Первая потомъ продолжала: — У тебя, княгинюшка, черезъ годъ родится дочь красавица.
Вторая продолжала:
Волосы у нея будутъ блѣднозолотистые, курчавые, носикъ маленькій, ротикъ аленькій, зубки жемчужные.
Третья продолжала:
— Будетъ она статна, нрава добраго, привѣтливаго, сама сильная, ловкая.
Продолжала четвертая:
Будетъ она легка на ноги, бѣгать будетъ, какъ та дикая козочка; будетъ счастлива и съ добрымъ сердцемъ.
— А меня возьми въ кормилицы,—сказала пятая—выкормлю я ее на славу всѣмъ, тебѣ въ утѣшенье; выростетъ она, будетъ веселая, прыткая, до работы охотчая, дѣлая все умѣючи. И назовешь ты ее Родиславною… И вотъ тебѣ серебрянный рожокъ; какъ только родится дочурка, вели въ свѣтлицѣ всѣ окна открыть и затруби въ рожокъ, и я живо буду у тебя.
А ты меня корми всласть кутьею гречневою, коржами съ макомъ, пои меня густымъ молокомъ, давай мнѣ спать на мягкомъ пуховикѣ, пускай гулять съ дитею въ лѣсъ, дышать вольнымъ свѣжимъ воздухомъ. И всѣ мигомъ исчезли.
Княгинюшка стала домой собираться. Подходитъ къ усадьбѣ, а тамъ стукъ, гулъ, веселье: свѣтъ-радость, князь-муженекъ вернулся. Понавезъ онъ ей суконъ, тканей шолковыхъ и парчевыхъ, множество сластей и винъ заморскихъ. Полгода жилъ, отдыхалъ свѣтъ-князь муженекъ отъ боевыхъ и ратныхъ всякихъ дѣлъ, а затѣмъ былъ опять вызванъ въ Вильну; и уѣхалъ князь на долго.
Послѣ отъѣзда его скоро княгиня родила дочку красавицу: ее ни въ сказкахъ сказать, ни перомъ описать, ни красками нарисовать никакъ не возможно.
Княгинюшка велѣла всѣ окна въ свѣтлицѣ открыть; затрубили въ рожокъ, и мигомъ явилась веселуха, кормилица. Пошелъ по свѣтлицамъ и по покоямъ гулъ, шумъ радостный, смѣхъ закатистый, и горя, какъ будто въ этомъ домѣ, никогда не было. Злыя старухи, глядѣвшіе за сѣнными дѣвушками и тѣ стали добрѣе, и стало дѣвушкамъ легче жить; пѣлись пѣсни только радостныя и работа шла веселѣе. Когда кормилица ходила съ Родиславною въ лѣсъ, то малыя пташки пернатыя слетались къ нимъ, окружали ихъ и радостно щебетали и пѣли, а грачи, галки и вороны улетали далеко, далеко, чтобы не смущать ихъ своимъ карканьемъ. Не было ни бурь, ни непогодъ, и урожай каждый годъ съ этого времени былъ обильный.
Черезъ годъ княжна начала ходить, рѣзвиться, весело болтать, разговаривать, а черезъ три—голосисто пѣть. Тоненькій голосокъ ея, какъ серебряный колокольчикъ, такъ и раздавался по лѣсу и по свѣтлицамъ.
Княжна копалась въ кучѣ мокраго песку, лѣпила изъ него птичекъ и когда подбрасывала ихъ вверхъ, онѣ оживали и улетали. Она имѣла чудотворную силу въ рукахъ: притронется бывало къ ранѣ болящаго человѣка—и рана закрывалась; притронется ли къ больному мѣсту—и боль утихаетъ.
Всѣ желанія княжны мигомъ исполнялись. Захочетъ она бывало пряниковъ, и откуда ни возьмись налетитъ пропасть всякихъ пряниковъ: и круглые, и четыреугольные, и большіе коврыжки и имѣющее видъ пѣтуховъ, кониковъ, рыбокъ, и съ макомъ, и съ миндалемъ, всѣ сладкіе, медовые, сахарные съ душистою мятою, съ имбиремъ и изюмомъ; и такъ ее окружали, что она была какъ бы въ пряничномъ домикѣ. Сама бывало покупаетъ, а остальныя раздаетъ сѣннымъ дѣвушкамъ, злючкамъ старушкамъ, шутамъ, шутихамъ и пажамъ.
Когда захочетъ княжна орѣховъ погрызть, откуда ни возьмись посыплются и волошскіе, и грецкіе, и кедровые и всякіе лѣсные орѣшки; посыплются подсолнечниковыя и тыквенныя зерна, и вотъ, какъ княжна всего этого накушается, сѣнныя дѣвушки и всѣ, кто имѣетъ мѣшечки и платки, прибѣгаютъ и загребаютъ себѣ сколько кто можетъ; бѣлки, крысы и мыши лѣсныя и комнатныя также не забываютъ себя; и пойдетъ по всему дому и лѣсу такое щелканье и лузганье, что душа радуется.
Въ осенюю непогоду, когда долго шли дожди, какъ только княжна пожелаетъ, чтобы было потеплѣе и посуше, сейчасъ же выглянетъ солнышко, высушитъ землю, становится теплѣе, и она идетъ гулять. Лѣтомъ, когда станетъ слишкомъ жарко и душно, если она пожелаетъ, чтобы было попрохладнѣе, сейчасъ же подуетъ прохладный вѣтерокъ, тучи закроютъ солнышко, пойдетъ маленькій дождикъ, и ея желаніе исполняется. Въ лѣтніе мѣсяцы, когда не было луны и были темные ночи, она нерѣдко желала, чтобы было посвѣтлѣе, и забавлялась тогда волшебнымъ зрѣлищемъ: По всѣмъ направленіямъ летали свѣтящіеся жучки; на каждой вѣткѣ дерева, вездѣ на дворѣ и на головныхъ уборахъ, окружавшихъ княгинюшку, появлялись во множествѣ свѣтляки. Куски изгнившаго дерева, во множествѣ находящіеся въ лѣсу, начинали испускать свой блѣдный фосфорическій свѣтъ, а по болотамъ появлялись блуждающіе огоньки. Княжна такъ полюбила свою кормилицу, что ни на мигъ, ни на шагъ не отпускала ее отъ себя. Князь съ княгинею не нарадуются на свою дочурку. Она своимъ веселымъ нравомъ и серебристымъ пѣніемъ развеселяла ихъ.
И вотъ ей исполнилось шестнадцать лѣтъ. Стала она высокая, стройная, статная, красивая, ловкая; черные глаза ея блистали какъ молніи свѣтлыя; взоръ черныхъ очей ея былъ властный, и на кого она ни посмотритъ, сейчасъ же его и покоритъ, и тотъ становился ея послушнымъ рабомъ.
Рядилась Родиславна въ свой народный литовскій костюмъ, не любила заморскихъ. На головѣ постоянно имѣла вѣнокъ изъ цвѣтовъ и зелени; въ косу свою тяжелую, до пятъ длинную, вплетала жемчугъ дорогой и различныхъ цвѣтовъ ленты. На шеѣ у нея были дорогія монисты изъ дукатовъ и гранатовъ, изъ янтарей богатыхъ, жемчуговъ крупныхъ, коралловъ морскихъ и камней самоцвѣтныхъ. Сарочицы на ней были все тонкія расшитыя красными узорами, разноцвѣтными нитками и шелками, а рукава были широкіе, широкіе; сподницы были изъ домашняго сукна, разноцвѣтныя. Носила она сапожки красныя, желтыя, синія, изъ мягкаго сафьяна съ золотыми и серебряными подковками.
Любила Родиславна зажинать серпомъ вострымъ и справлять обжинки, любила водить хороводы и танки и всегда была впереди запѣвалой. И пошла слава про Родиславну далеко кругомъ, что она красива, что она и богата и всѣмъ взяла.
И стали наѣзжать въ Литовскъ молодые красивые рыцари—богатыри, княжичи литовскіе и ляшскіе. Но никто княжнѣ не понравился, никто не пришелся ей по сердцу.
А у княжны сердце начиналось биться трепетно, кровь волновалась, стала княжна задумываться; взоръ ея часто смотрѣлъ вдаль, и она какъ будто кого то ждала-поджидала. Ночью ея сонъ былъ безпокойный, тревожный; во снѣ она какъ будто нѣжно съ кѣмъ то говорила; во рту у нея было сухо, алыя губки, потрескались; стала она горевать, тосковать. Бывшая кормилица, теперь старая няня при ней, взбрызгивала на нее ключевой водою съ уголька шептала надъ ней, отплевывалась и отмахивалась руками, какъ бы отгоняя волшебныя чары злыхъ духовъ.
Разъ послѣ обѣда княжна вздумала пойти въ далекіе священныя лѣса дубовые, кленовые прогуляться.
Не долги сборы были. Сѣнныя дѣвушки впереди, княжна съ нянькою веселухой и со старушками въ срединѣ. а сзади шли однолѣтки княжны, отроки, бывшіе ея пажи, несшіе за нею носилки съ дорогими персидскими коврами самоцвѣтными; а сзади волы везли фуры съ припасами для вечеры. Кухарки въ бѣлыхъ костюмахъ своихъ съ ножами и сѣкирами, и охотники съ луками самострѣлами—все это сопровождало ее. Шли долго, долго, притомились, и порѣшили на первомъ большомъ лужку остановиться.
Дѣвушки и отроки набрали сухого хворосту, зажгли громадный костеръ и, взявшись за руки, кругомъ него стали кричать, визжать, прыгать и пѣть старинныя литовскія народныя пѣсни, обращенныя къ добрымъ свѣтлымъ духамъ, съ просьбой защитить ихъ отъ злыхъ духовъ на случай ихъ нападенія.
„Ой, дуси свѣжіи залибадніи, закутъ прилетите къ намъ и оградите отъ злыхъ духовъ: чурилъ пугнулъ, зашугнулъ, нагоните на нихъ духу смраднаго, непотребнаго, какъ отъ падали морской, нагоните на нихъ вѣтры буйные, грозы страшныя, чтобы повадки у нихъ не было на насъ набрести. Мы ужъ въ честь и славу вамъ костеръ будемъ жечь до утра и водой не заливать, хороводы вамъ водить и громкія пѣсни въ честь васъ пѣть.“
Начало вечерѣть.
Вдругъ слышатъ: издали шумъ, и трескъ приближаются; звукъ охотничьихъ роговъ раздается, лай и визгъ охотничьихъ собакъ заливается. И высыпало на поляну множество охотничьихъ конныхъ людей, пѣшихъ загонщиковъ и стаи собакъ, а впереди всѣхъ выступалъ на буланномъ конѣ красивый витязь. Подъѣхалъ онъ къ костру и какъ глянулъ на княжну, такъ мигомъ соскочилъ съ коня, подбѣжалъ къ ней и ставъ на колѣни, воскликнулъ:
— „Радость, красота дѣвицъ литовскихъ, узналъ я тебя, радость, счастье наше! Ты—княжна Родиславна! Я недавно изъ заморскихъ странъ вернулся; я князь Сѣнчилло, многихъ селъ и лѣсовъ владѣтель. Радость, счастье мое, что я встрѣтилъ въ лѣсу тебя! Объявляю я тебѣ, что я покорный рабъ твой и буду твоимъ рыцаремъ, буду охранять и защищать тебя до конца жизни“.
Гордо встала Родиславна со своего мѣста, пристально оглядѣла его и промолвила привѣтливо:
— „Мы сейчасъ идемъ домой, и ты сопровождай насъ; своихъ же людей, охотниковъ, лошадей и собакъ отправь домой“.
Красивый витязь Сѣнчилло радостно повиновался, и они вернулись домой.
А дома застали смятеніе: получилась вѣсточка отъ отца, что онъ ѣдетъ домой и везетъ жениха Врато-Смѣлодовича для своей дочери, красавицы; и приказывалъ князь, чтобы всѣ въ домѣ приготовились къ радостной встрѣчѣ храбраго витязя Врато-Смѣлодовича.
А свѣтъ-княжна Родиславна мгновенно и страстно полюбила витязя Сѣнчилло и грусть залегла въ ея сердцѣ молодомъ.
На другой день родитель ея, отецъ батюшка, вернулся изъ-подъ Вильны въ сопровожденіи витязя Врато-Смѣлодовича. Послѣдній весь былъ въ черномъ одѣяніи: въ черныхъ латахъ, въ черномъ шлемѣ. Самъ онъ высокаго роста, съ большимъ животомъ и старался казаться молодцемъ, но на самомъ дѣлѣ былъ неуклюжъ. Лицо его было хотя и красиво, но помято; видно было, что онъ любилъ бывать на пирахъ и въ изобиліи пить пиво, старый медъ и заморскія вина. Глаза имѣлъ сѣрые, бѣгающіе и не любилъ смотрѣть прямо въ лицо. Говорилъ много, хвасталъ, что и то и другое онъ можетъ дѣлать, что онъ и храбръ и богатырски силенъ, ловко избѣгалъ опасностей, на медвѣдя безъ вилъ и ножа хаживалъ и ломалъ его. Любилъ также Врато-Смѣлодовичъ шутки шутить и самъ первый до упаду раскатисто хохоталъ остроумному своему словцу.
Княжна, какъ взглянула на него, сразу невозлюбила его, махнула рукой, побѣжала въ свою свѣтлицу, бросилась на постель и горько зарыдала.
— „Ахъ, я несчастная, ахъ я бѣдная! На того, кого я люблю, батюшка не хочетъ смотрѣть и не привѣтливъ съ нимъ, а тотъ, кого онъ привезъ—мнѣ ненавистенъ… Няня, няня! иди ко мнѣ посовѣтуй, какъ и что я должна дѣлать, что предпринять, помоги моему горю“!
— Не крушись, не горюй, дитя-дѣтяточко! Научу я, какъ изъ этой бѣды выпутаться.
Тутъ няня, пригнувшись къ ушку ея, начала шептать ей, что она должна говорить отцу.
Княжна быстро успокоилась, встала и гордой осанкой пошла къ отцу.
— Отецъ мой, радость-батюшка,—сказала она:—ты вѣрно, не захочешь, чтобы я захирѣла, заскучала, и загрустивши, умерла. Ты исполни, дорогой батюшка, мою просьбу: Тутъ два рыцаря желаютъ меня въ жены взять; я-же хочу дать имъ обоимъ три испытанія. Если кто изъ нихъ эти три испытанія исполнитъ, то тому я буду безпрекословно женою. Испытанія будутъ слѣдующія: дамъ я каждому витязю по большому кулю смѣшаннаго зерна, гороху, пшеницы, ржи, гречихи, льна, чтобы за одну ночь они выбрали каждыя изъ этихъ зернъ отдѣльно, горохъ къ гороху, пшеницу къ пшеницѣ и т. д. Второе они должны побороть нашего ручного большого медвѣдя. Третье, вступить въ единоборство верхомъ и пѣніи. И кто побѣдитъ, тому я буду вѣрная жена.
Отцу сразу полюбилось ея предложеніе; онъ согласился и объявилъ двумъ богатырямъ условія дочери.
Хвастливый Врато-Смѣлодовичъ засмѣялся и сказалъ:—Съ большимъ удовольствіемъ принимаю состязаніе; мнѣ это ни почемъ.
А Сенчилло пріунылъ; но что же дѣлать?—Надо было подчиниться. Княжна же шепнула ему, чтобы онъ не унывалъ.
Вечеромъ обоимъ витязямъ отвели по свѣтлицѣ и дали по кулю.
Врато-Смѣлодовичъ разостлалъ коверъ, сѣлъ, поджавши ноги, и сталъ отбирать зерна, а черезъ часъ такъ притомился, что задремалъ, а потомъ легъ да и заснулъ богатырскимъ сномъ.
Сенчилло, по совѣту княжны, расостлалъ коврикъ на маленькомъ лужку и началъ отбирать зерна. Долго ли, коротко ли это было, я не знаю, но и онъ притомился отъ работы, прилегъ и заснулъ богатырскимъ сномъ.
Въ полночь въ свѣтлицѣ Врато-Смѣлодовича явилось множество мышей и крысъ, которые съѣли все разсыпанное по ковру зерно, даже изгрызли весь мѣшокъ и остался одинъ лишь соръ.
Подъ утро нянюшка-волшебница вышла изъ своей свѣтлицы, принесла нѣсколько маленькихъ кульковъ, засвистала въ дудочку—и налетѣло гибель пташечекъ. Нѣкоторыя изъ нихъ взялись отбирать пшеницу, другія ячмень, рожь, горохъ, и черезъ часъ все было готово: каждый кулекъ былъ наполненъ однороднымъ зерномъ.
Проснулся Врато-Смѣлодовичъ, сладостно зѣвнулъ, а какъ посмотрѣлъ на коверъ и на обгрызки мѣшка, такъ вмигъ сонъ отлетѣлъ, и онъ съ отчаяніемъ, ударивъ себя по лбу, воскликнулъ:
— Проклятый сонъ… Пропало счастье.
Сенчилло проснулся отъ солнечныхъ лучей, падавшихъ ему прямо въ глаза; потянулся, зѣвнулъ и пораженный тѣмъ, что работа была окончена, съ благодарностью посмотрѣлъ на окна княжны.
Прислуга князя Сенчилло поставила на носилки кульки отобраннаго зерна и вмѣстѣ съ княземъ внесла въ обѣденные покои княгини.
Вслѣдъ за тѣмъ пришелъ смущенный Врато-Смѣлодовичъ и со смѣхомъ объявилъ, что онъ, притомившись отъ работы и отъ дороги, заснулъ, а проклятыя мыши и крысы все поѣли и „даже вотъ куль весь изгрызли грызуны.“
Много-много всѣ смѣялись, а больше всѣхъ княжна Родиславна заливалась веселымъ смѣхомъ.
За обѣдомъ подвыпили здорово, а больше всѣхъ Врато-Смѣлодовичъ, а потомъ выспались вволю.
Послѣ обѣда отецъ княжны предложилъ пойти на лужокъ и тамъ побороться съ медвѣдемъ.
Привели громаднаго медвѣдя.
Первый началъ бороться Сенчилло.
Подошелъ онъ къ медвѣдю, съ привѣтомъ: „здравствуй, сватъ, поборемся съ тобою, помѣряемся силушками“.
Обнялись и начали бороться.
Борятся часъ, борятся два; никто не поддается; медвѣдь пріутомляться сталъ: сопитъ, ворчитъ, храпитъ, языкъ высунулъ, тогда витязь Сенчилло понатужился, поднялъ его, какъ малаго ребенка, и положилъ на траву.
Кругомъ всѣ закричали ему:
— Слава, слава, слава! Да здравствуетъ храбрый витязь! Когда медвѣдь немного отдышался, предложили и Врато-Смѣлодовичу побороться съ нимъ. А у него, у храбраго витязя, душа отъ страху въ пятки ушла, весь поблѣднѣлъ и, заикаясь, смущено сказалъ:
— Какъ мнѣ храброму витязю, да бороться съ утомившимся звѣремъ; да это мнѣ укоризной можетъ быть; всякій меня осудитъ. Вотъ завтра, послѣ-завтра буду бороться и поборю.
Но тутъ со всѣхъ сторонъ начали кричать:
— Нѣтъ, теперь, теперь борись!
А больше всѣхъ настаивала княжна.
Видя, что отказаться никакъ нельзя, Врато-Смѣлодовичъ, спотыкаясь, пошелъ къ медвѣдю, но остановился на полдорогѣ: голова у него закружилась. Медвѣдь же осерченный, что его побороли, подошелъ къ нему, схватилъ его за бока и, высоко поднявши, бросилъ его далеко въ сторону отъ себя. И упалъ хвастунъ-витязь носомъ о землю, и пошла у него кровь носомъ, ртомъ и ушами, и застоналъ онъ болѣзненно, жалобно… Подбѣжали къ нему князь и знахари, обмыли его и привели въ чувство, а знахари объявили, что маленько ушибся, но не опасно, будетъ живъ.
Очнувшись, витязь объявилъ, что онъ состязаться больше не намѣренъ, не желаетъ, что онъ завтра же уѣдетъ домой во свояси и желаетъ полнаго счастья княжнѣ.
Черезъ нѣкоторое время была радостная свадьба. Пировали цѣлый мѣсяцъ. И на свадьбѣ была королева Ядвига со множествомъ знатныхъ князей, и назначили они Сенчилло и его жену приближенными къ своему двору.
И они тамъ счастливо жили-поживали, добра наживали и прославили себя, какъ добрые хорошіе люди, а подъ старость вернулись въ Литовскъ и тамъ опочили.
Старики разсказываютъ, что вблизи Литовска есть большой курганъ, въ которомъ покоятся Сенчилло и его жена красавица.