Да, это былъ столбикъ его собственной кровати. И комната была его собственная. Лучше же всего, радостнѣе всего было то, что будущее тоже принадлежало ему—онъ могъ искупить свое прошлое.
— Я буду жить прошлымъ, настоящимъ и будущимъ!—повторялъ Скруджъ, слѣзая съ кровати.—Въ моей душѣ всегда будетъ живо воспоминаніе о всѣхъ трехъ духахъ. О, Яковъ Марли! Да будутъ благословенны Небо и Рождество! Я произношу это на колѣняхъ, старый Марли, на колѣняхъ!
Онъ былъ такъ взволнованъ и возбужденъ желаніемъ поскорѣе осуществить на дѣлѣ свои добрыя намѣренія, что его голосъ почти отказался повиноваться ему. Лицо его было мокро отъ слезъ,—вѣдь онъ такъ горько плакалъ во время борьбы съ духомъ.
— Онѣ цѣлы!—вскричалъ Скруджъ, хватаясь за одну изъ занавѣсокъ кровати.—Все цѣло—я ихъ увижу,—всего того, что могло быть, не будетъ! Я вѣрю въ это!
Онъ хотѣлъ одѣться, но надѣвалъ платье наизнанку, чуть не разрывалъ его, забывалъ, гдѣ что положилъ,—продѣлывалъ всякія дикія штуки.
— Я не знаю, что дѣлать!—вскричалъ Скруджъ, смѣясь и плача, возясь со своими чулками, точно Лаокоонъ со змѣями.—Я легокъ, какъ перо, счастливъ, какъ ангелъ, веселъ, какъ школьникъ! Голова кружится, какъ у пьянаго. Съ радостью всѣхъ! Съ праздникомъ! Счастливаго Новаго года всему міру! Ура! Ура!
Вбѣжавъ въ припрыжку въ пріемную, онъ остановился, совершенно запыхавшись.
— Вотъ и кастрюлька съ овсянкой!—вскричалъ онъ, вертясь передъ каминомъ.—Вотъ дверь, черезъ которую вошелъ духъ Якова Марли! Вотъ окно, въ которое я смотрѣлъ на рѣющихъ духовъ. Все какъ и должно быть, все, что было,—было. Ха, ха, ха!
Онъ смѣялся,—и для человѣка, который не смѣялся столько лѣтъ, этотъ смѣхъ былъ великолѣпенъ, чудесенъ. Онъ служилъ предвѣстникомъ чистой, непрерывной радости.
— Но какое число сегодня?—сказалъ Скруджъ.—Долго ли я былъ среди духовъ? Не знаю, не знаю ничего. Я точно младенецъ. Да ничего, это не бѣда! Пусть лучше я буду младенцемъ! Ура! Ура! Ура!
Громкій, веселый перезвонъ церковныхъ колоколовъ,—такой, котораго онъ никогда не слыхалъ раньше, вывелъ его изъ восторженнаго состоянія. Бимъ, бомъ, бамъ. Донъ, динь, донъ! Бимъ, бомъ, бамъ. О, радость, радость!
Подбѣжавъ къ окну, онъ открылъ его и высунулъ голову. Ни тумана, ни мглы! Ярко, свѣтло, радостно, весело, бодро и холодно! Морозъ, отъ котораго играетъ кровь! Золотой блескъ солнца! Безоблачное небо, свѣжій сладкій воздухъ, веселые колокола! Какъ дивно-хорошо! Какъ великолѣпно все!
— Какой день сегодня?—воскликнулъ Скруджъ, обращаясь къ мальчику въ праздничномъ костюмѣ, который зазѣвался, глядя на него.
— Что?—спросилъ сильно удивленный мальчикъ.
— Какой у насъ сегодня день, мой другъ?—спросилъ Скруджъ.
— Сегодня?—отвѣтилъ мальчикъ.—Вотъ тебѣ разъ! Рождество, конечно!
— Рождество!—сказалъ Скруджъ самому себѣ.—Значитъ, я не пропустилъ его. Духи все сдѣлали въ одну ночь. Они все могутъ, все, что захотятъ. Разумѣется, все. Ура, дорогой другъ.
— Ура!—отозвался мальчикъ.
— Знаешь ли ты лавку, на сосѣдней улицѣ на углу, гдѣ торгуютъ битой птицей?—спросилъ Скруджъ.
— Еще бы не знать!—отвѣтилъ мальчикъ.
— Умникъ!—сказалъ Скруджъ.—Замѣчательный мальчикъ! Такъ вотъ, не знаешь ли ты, продана или нѣтъ индѣйка, висѣвшая вчера тамъ,—та, что получила призъ на выставкѣ? Не маленькая индѣйка, а большая, самая большая?
— Это та, что съ меня величиной?—спросилъ мальчикъ.
— Какой удивительный ребенокъ!—сказалъ Скруджъ.—Пріятно говорить съ нимъ! Да, именно та, дружокъ!
— Нѣтъ, еще не продана,—сказалъ мальчикъ.
— Да?—воскликнулъ Скруджъ.—Ну, такъ ступай и купи ее.
— Вы шутите?
— Нѣтъ, нѣтъ,—сказалъ Скруджъ.—Нисколько. Ступай и купи ее. И, скажи, чтобы ее доставили сюда, а тамъ я скажу, куда ее отнести. Вернись сюда вмѣстѣ съ приказчикомъ, который понесетъ индѣйку. За работу получишь шиллингъ. Если же вернешься раньше, чѣмъ черезъ пять минутъ, я дамъ тебѣ полкроны.
Мальчикъ полетѣлъ, какъ стрѣла изъ лука, да съ такой быстротой, съ которой не пустилъ бы ее и самый искусный стрѣлокъ.
— Я пошлю ее Бобу Крэтчиту,—прошепталъ Скруджъ, потирая руки и разражаясь смѣхомъ.
— И онъ такъ и не узнаетъ, кто ее прислалъ. Она вдвое больше Тайни-Тима. Джо Миллеръ никогда бы не придумалъ подобной штуки—послать Бобу индѣйку!
Почеркъ, которымъ онъ писалъ адресъ, былъ нетвердъ. Написавъ кое-какъ, Скруджъ спустился внизъ по лѣстницѣ, чтобы открыть дверь и встрѣтить лавочника. Ожидая его, онъ остановился. Молотокъ попался ему на глаза.
— Всю жизнь буду любить его!—воскликнулъ Скруджъ, потрепавъ его.—А прежде я почти не замѣчалъ его. Какое честное выраженіе лица! Удивительный молотокъ! А вотъ и индѣйка! Ура! Какъ поживаете? Съ праздникомъ!
Ну, и индѣйка! Врядъ ли эта птица могла стоять на ногахъ? Онѣ мгновенно переломились бы, какъ сургучныя палки!
— Да, ее невозможно будетъ отнести въ Камденъ-Таунъ!—воскликнулъ Скруджъ.—Придется нанять извозчика.
Со смѣхомъ говорилъ онъ это, со смѣхомъ платилъ за индѣйку, со смѣхомъ отдалъ деньги извозчику, со смѣхомъ наградилъ мальчика—и все это кончилось такимъ припадкомъ хохота, что онъ былъ принужденъ сѣсть на стулъ, едва переводя духъ, хохоча до слезъ, до коликъ.
Выбриться теперь, когда такъ сильно дрожали руки, было нелегко: бритье требуетъ вниманія даже и тогда, когда вы совершенно спокойны. Ну, да и то не бѣда—если онъ сбрѣетъ кончикъ носа, можно будетъ наложить кусочекъ липкаго пластыря, и дѣло въ шляпѣ!
Одѣвшись въ самое лучшее платье, Скруджъ вышелъ, наконецъ, на улицу. Толпа народа сновала такъ же, какъ и во время его скитаній съ духомъ нынѣшняго Рождества. Заложивъ руки назадъ, Скруджъ съ радостной улыбкой смотрѣлъ на каждаго. Выраженіе его лица было такъ привѣтливо, что трое добродушныхъ прохожихъ сказали ему: «Добраго утра, сэръ! Съ праздникомъ!»—и впослѣдствіи Скруджъ часто говорилъ, что изъ всего, что онъ когда-либо слышалъ, это было самое радостное.
Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, онъ встрѣтился съ пожилымъ представительнымъ господиномъ, приходившимъ вчера въ его контору и сказавшимъ ему: «Скруджъ и Марли, не такъ ли?»—и что-то кольнуло его въ сердце, когда онъ подумалъ, какъ-то взглянетъ онъ на него. Все же онъ отлично зналъ теперь, что̀ надо дѣлать, и прямо подошелъ къ нему.
— Дорогой сэръ,—сказалъ Скруджъ, ускоряя шаги и беря господина подъ руку.—Какъ поживаете? Полагаю, что вы поработали успѣшно. Какъ это хорошо съ вашей стороны. Поздравляю васъ съ праздникомъ!
— Мистеръ Скруджъ?
— Да,—отвѣтилъ Скруджъ.—Меня зовутъ Скруджемъ, но я боюсь, что это непріятно вамъ. Позвольте попросить у васъ извиненія. Будьте такъ добры…—И тутъ Скруджъ шепнулъ ему что-то на ухо.
— Боже мой!—воскликнулъ господинъ, съ трудомъ переводя духъ.—Вы не шутите, дорогой Скруджъ?
— Нѣтъ, нѣтъ,—сказалъ Скруджъ.—И ни полушки менѣе! За мной много долговъ, съ которыми я и хочу теперь расплатиться. Прошу васъ!
— Дорогой сэръ!—сказалъ господинъ, пожимая ему руку.—Не знаю, какъ и благодарить васъ за такую щедрость.
— Ни слова больше, пожалуйста,—быстро возразилъ Скруджъ.—Не откажитесь навѣстить меня. Навѣстите? Да?
— Съ удовольствіемъ!—воскликнулъ господинъ и такимъ тономъ, что было ясно, что онъ исполнитъ свое обѣщаніе.
— Благодарю васъ,—сказалъ Скруджъ.—Я многимъ обязанъ вамъ. Безконечно благодаренъ вамъ.
Онъ зашелъ въ церковь, а затѣмъ бродилъ по улицамъ, присматриваясь къ людямъ, торопливо сновавшимъ взадъ и впередъ, заговаривалъ съ нищими, ласково гладилъ по головѣ дѣтей, заглядывалъ въ кухни и въ окна домовъ,—и все это доставляло ему радость. Ему и во снѣ не снилось, что подобная прогулка могла доставить столько радости! Въ полдень онъ направился къ дому своего племянника.
Но прежде чѣмъ онъ отважился постучать и войти, онъ разъ двѣнадцать прошелъ мимо двери. Наконецъ, стремительно схватился за молотокъ.
— Дома ли хозяинъ, милая?—сказалъ онъ горничной!—Какая вы славная! Просто прелесть!
— Дома, сэръ.
— А гдѣ, милая моя?
— Онъ въ столовой, сэръ, вмѣстѣ съ барыней. Я провожу васъ, если вамъ угодно.
— Благодарю. Онъ знаетъ меня,—сказалъ Скруджъ, берясь за дверь въ столовую.
Онъ тихо отворилъ и украдкой заглянулъ въ комнату. Хозяева осматривали обѣденный столъ, накрытый очень парадно, ибо вѣдь молодые въ этомъ отношеніи очень взыскательны, очень любятъ, чтобы все было какъ у людей.
— Фредъ,—сказалъ Скруджъ.
Батюшки мои, какъ вздрогнула при этихъ словахъ его племянница. Онъ совершенно забылъ, что она сидѣла въ углу, поставивъ ноги на скамейку, иначе онъ не сказалъ бы этого.
— Съ нами крестная сила!—воскликнулъ и Фредъ.—Кто это?
— Это я. Твой дядя Скруджъ. Я пришелъ обѣдать. Можно войти, Фредъ?
Можно ли войти! Ему чуть не оторвали руку! Не прошло и пяти минутъ, какъ Скруджъ почувствовалъ себя уже совсѣмъ какъ дома. Нельзя было и представить болѣе радушнаго пріема. И племянница не отставала въ любезности отъ мужа. Да не менѣе любезны были и пришедшіе вслѣдъ за Скруджемъ Топперъ и полная дѣвушка, сестра племянницы, не менѣе любезны были и всѣ остальные гости. Какая славная составилась компанія! Какія затѣялись игры! Какая царила радость, какое единодушіе!
На слѣдующее утро Скруджъ рано пришелъ въ свою контору. О, да, ранехонько! Непремѣнно надо было придти раньше Боба Крэтчита и уличить его въ опозданіи. Этого онъ хотѣлъ больше всего—и такъ оно вышло. Да. Часы пробили девять. Боба нѣтъ. Прошло еще четверть часа. Боба нѣтъ. Онъ опоздалъ на цѣлыхъ восемнадцать съ половиной минутъ! Скруджъ сидѣлъ, широко растворивъ дверь, чтобы видѣть, какъ войдетъ Бобъ въ свою каморку.
Прежде чѣмъ отворить дверь, Бобъ снялъ шляпу, а затѣмъ и шарфъ. Въ одно мгновеніе онъ былъ на своемъ стулѣ и заскрипѣлъ перомъ съ необыкновенной поспѣшностью.
— Гм!—проворчалъ Скруджъ, стараясь придать своему голосу обычный тонъ.—Что значитъ, что вы являетесь въ такую пору?
— Я очень огорченъ, сэръ,—сказалъ Бобъ.—Я опоздалъ.
— Опоздалъ? Я думаю! Потрудитесь пожаловать сюда, сэръ. Прошу васъ!
— Это случается только разъ въ годъ,—сказалъ Бобъ, выходя изъ каморки.—Этого не повторится больше. Вчера я немного засидѣлся, сэръ.
— А я, мой другъ, хочу сказать вамъ слѣдующее,—сказалъ Скруджъ.—Я не могу болѣе терпѣть этого. А потому,—продолжалъ онъ, соскакивая со стула и давая Бобу такой толчокъ въ грудь, что тотъ отшатнулся назадъ, въ свою каморку,—я прибавляю вамъ жалованія!
Бобъ задрожалъ и сунулся къ столу, къ линейкѣ. У него мелькнула мысль ударить ею Скруджа, схватить его, позвать на помощь народъ со двора и отправить его въ сумасшедшій домъ.
— Съ праздникомъ! Съ радостью, Бобъ!—сказалъ Скруджъ съ серьезностью, не допускавшей ни малѣйшаго сомнѣнія, и потрепалъ его по плечу.—Съ праздникомъ, дорогой мой, но не такимъ, какіе я устраивалъ вамъ раньше: я прибавлю вамъ жалованья и постараюсь помочь вашей бѣдной семьѣ. Объ этомъ мы еще поговоримъ сегодня послѣ обѣда за чашкой дымящагося пунша. Прибавьте огня и купите другой ящикъ для угля. И не медля, Бобъ Крэтчитъ, не медля ни минуты!
Скруджъ сдержалъ свое слово. Онъ сдѣлалъ гораздо болѣе того, что обѣщалъ. Для Тайни-Тима, который остался живъ, онъ сталъ вторымъ отцомъ.
Онъ сдѣлался совершенно другимъ—добрымъ другомъ, добрымъ хозяиномъ и добрымъ человѣкомъ, такимъ добрымъ, котораго врядъ ли зналъ какой-либо добрый старый городъ въ доброе старое время.
Нѣкоторые смѣялись, видя эту перемѣну, но онъ мало обращалъ на нихъ вниманія: онъ былъ достаточно мудръ и зналъ, что есть не мало людей на землѣ, осмѣивающихъ вначалѣ все хорошее. Зналъ, что такіе люди все равно будутъ смѣяться, и думалъ, что пусть лучше смѣются они на здоровье, чѣмъ плачутъ. Съ него было достаточно и того, что у него самого было радостно и легко на душѣ.
Больше онъ уже не встрѣчался съ духами, но всю свою послѣдующую жизнь помнилъ о нихъ. Про него говорили, что онъ, какъ никто, встрѣчаетъ праздникъ Рождества. И хорошо, если бы такъ говорили о каждомъ изъ насъ, да, о каждомъ изъ насъ! И да благословитъ Господь каждаго изъ насъ, какъ говорилъ Тайни-Тимъ.
