[82]
ГЛАВА VI
Неграждане и реформа государственного устройстваСлияние городов палатинского и квиринальского
История каждой нации, а в особенности италийской, представляет постепенное слияние частей в одно целое: уже тот очень древний Рим, о котором до нас дошли сведения, был триединым, а включение новых частей в его состав прекратилось лишь тогда, когда римский быт достиг полного развития. После того очень древнего объединения Рамнов, Тициев и Луцеров, которое известно почти только как голый факт, самым древним явлением этого рода было слияние холмового гражданства с гражданством палатинского Рима. Устройство обеих общин перед их слиянием, вероятно, было в сущности однородным и вызванная объединением задача, должно быть, заключалась в том, что предстояло выбирать одно из двух: или удержать двойственное устройство, или, отменив одно, ввести другое во всей объединившейся общине. В том, что касается святилищ и жречества, был вообще избран первый путь. С тех пор в римской общине было два братства скакунов и два братства волков, равно как два Марса и два жреца этого бога, вследствие чего впоследствии обыкновенно называли палатинского жреца — жрецом Марса, а холмового — жрецом Квирина. Весьма вероятно, — хотя и не может быть положительно доказано, — что в Риме все древне-латинские жреческие братства Авгуров, Понтификов, Весталок и Фециалов точно так же происходили от соединившихся жреческих коллегий обеих общин — палатинской и квиринальской. Далее, в том, что касается разграничений местности, к трём кварталам палатинского города — Субуре, Палатину и Пригороду был присоединён в качестве четвёртого квартала холмовой город на Квиринале. Но если при первом слиянии общин присоединившаяся община считалась и после своего присоединения по меньшей мере частью нового гражданства и, стало быть, в некоторой мере сохраняла свою политическую самостоятельность, то это уже не повторялось ни относительно холмовых Римлян ни при [83]позднейших инкорпорациях. И после присоединения к ней нового гражданства, римская община по-прежнему разделялась на три части по десяти попечительств в каждой, а холмовые Римляне должны были войти в состав уже ранее существовавших частей и попечительств, всё равно, делились ли они сами до того времени на части или нет. Это, вероятно, устроилось так, что в каждую часть и в каждое попечительство вошло известное число новых граждан, но в этих частях не совершенно смешивались новые граждане с старыми; напротив того, все части являются с тех пор двучленными, а Тиции, равно как Рамны и Луцеры, снова делятся на первых и вторых (priores, posteriores). С этим, вероятно, находится в связи и то, что в органических учреждениях общины постоянно встречаются парные учреждения. Так например, три пары священных дев положительно называются представительницами трёх частей первого и второго разряда; вероятно такое же значение имели шесть Аргейских капищ, находившихся в каждом из четырёх городских округов (стр. 50), и чтимая в каждой улице пара Лар. Эти порядки всего яснее видны в военном устройстве: после объединения каждая получасть трёхчленной общины выставляла сто всадников, так что римская гражданская конница дошла до шести сотен, а число её предводителей вероятно также увеличилось с трёх на шесть. О соответственном увеличении пехоты мы ничего не знаем из преданий, но конечно в этом смысле следует понимать тот более поздний обычай, в силу которого легионы всегда созывались попарно, и, вероятно, также вследствие увеличения ополчения вдвое легионом командовали не три начальника частей, как было прежде, а шесть. Что в числе сенаторских мест не произошло соответствующего увеличения, нам известно положительно; напротив того, первоначальная цифра трёхсот советников оставалась нормальной вплоть до седьмого столетия, но вместе с этим весьма вероятно, что некоторые из самых знатных членов вновь присоединённой общины были приняты в сенат палатинского города. Точно так же было поступлено и с магистратурой: во главе объединившейся общины стоял только один царь и то же можно сказать о главных заместителях царя, в особенности о градоначальнике. Отсюда видно, что богослужебные учреждения холмового города сохранились, а от удвоившегося гражданства, понятно, стали требовать двойного числа ратных людей, но во всём остальном присоединение квиринальского города к палатинскому было настоящим подчинением первого последнему. Есть основание полагать, что это различие между старыми палатинскими гражданами и новыми квиринальскими первоначально совпадало с различием между первыми и вторыми Тициями, Рамнами и Луцерами, причём [84]роды квиринальского города были «вторыми». Впрочем, это различие, без сомнения, заключалось скорее в почётных отличиях, чем в легальных привилегиях и имело некоторое сходство с тем, что в более позднюю пору при голосовании в совете обыкновенно спрашивалось сначала мнение тех членов, которые принадлежали к старинным родам, а потом уже мнение тех, которые принадлежали к «меньшим» родам[1]. Точно так и холмовой квартал стоял по рангу даже ниже пригородного квартала палатинского города, жрец квиринальского Марса — ниже жреца палатинского Марса, а квиринальские «скакуны» и «волки» — ниже палатинских. Поэтому тот синекизм, путём которого палатинская община приняла в себя квиринальскую, был промежуточною ступенью между древним объединением Тициев, Рамнов и Луцеров и всеми позднейшими: хотя присоединившаяся община уже не составляла особой части во вновь организовавшемся целом, но она по меньшей мере составляла часть каждой из его частей, и не только дозволялось сохранять её богослужебные учреждения (что случалось и впоследствии, как например после завладения Альбой), но эти учреждения возвышались до одного уровня с учреждениями соединённой общины, чему впоследствии уже не встречается примеров.
Принадлежные люди и гостиЭто слияние двух в сущности однородных общин было скорее количественным приращением римской общины, чем её внутренним преобразованием. Первые зачатки другого рода инкорпорации, совершавшейся с гораздо большею постепенностью и имевшей гораздо более важные последствия, восходят к той же эпохе: я разумею слияние гражданства с не входившими в её состав оседлыми жителями. В римской общине издревле существовали рядом с гражданством подзащитные люди, которых называли «пранадлежными» (clients), ввиду того, что они принадлежали к какой-нибудь отдельной гражданской семье, или «толпой» (plebes, [85]от pleo, plenus), ввиду их политической неполноправности[2]. Ещё в римском семействе существовали, как было ранее замечено (стр. 60), элементы для образования этой промежуточной ступени между людьми свободными и несвободными, но в общине этот класс людей должен был по двум причинам достигнуть более важного значения и фактически и легально. Во-первых, сама община могла владеть как рабами, так и полусвободными принадлежными людьми; в особенности после завоевания какого-нибудь города и после уничтожения существовавшего там общинного устройства, победившая община нередко находила целесообразным не продавать всех покорённых граждан формальным образом в рабство, а предоставлять им фактическое пользование свободой, так что они становились, подобно вольноотпущенникам, в положение клиентов общины, то есть царя. Во-вторых, благодаря своей власти над каждым отдельным гражданином, община доставляла и его клиентам возможность защититься от употребления во зло законных владельческих прав. В государственное право Римлян вошло с незапамятных времён следующее основное правило, послужившее исходным пунктом для определения легального положения оседлых жителей; если владелец гласным или негласным образом отказался от своих прав над подневольным лицом по случаю какого-либо публичного юридического акта — завещания, процесса или переписи, то ни он сам ни его законные преемники не могли впоследствии никогда уничтожить сделанную уступку ни по отношению к отпущенному на волю человеку ни по отношению к его потомкам. Однако принадлежные люди и их потомки не пользовались ни правами гражданина, ни правами гостя, так как для приобретения гражданских прав требовалось их формальное пожалование общиной, а чтоб получить права гостя, нужно было пользоваться гражданскими правами в одной из общин, связанных с римскою путём договора. На их долю выпало только обеспеченное законом пользование свободой при юридически не прекращавшейся неволе; оттого-то все их имущественные отношения точно так же, как и имущественные отношения рабов, считались делом их патрона; этот патрон по необходимости являлся их представителем в тяжебных делах, что и давало ему повод требовать от них денежных взносов и привлекать их к уголовной ответственности перед своим собственным судом. Но неграждане мало-помалу высвободились из этих оков; они стали приобретать и отчуждать от своего собственного имени и стали отстаивать свои права в римских [86]гражданских судах без формального посредничества своих патронов. Хотя в том, что касается браков и наследств, иноземцы (стр. 39) достигли равноправности с гражданами ранее этих не принадлежавших ни к какой общине и в сущности несвободных людей, но и этим последним нельзя было запретить заключать в их сфере браки и установлять по гражданскому образцу возникавшее отсюда юридическое положение мужниной и отцовской власти, агнатов и родичей, наследников и опекунов. — Отчасти к точно таким же последствиям привело на практике право пользоваться гостеприимством, так как благодаря этому праву иноземцы могли поселяться в Риме на постоянное жительство, обзаводиться там своим хозяйством и, быть может, даже приобретать недвижимую собственность. В этом отношении в Риме, как кажется, исстари держались самых либеральных принципов. Римское право не признавало ни каких-либо особых преимуществ наследственной собственности, ни нераздельности недвижимой собственности; с одной стороны оно предоставляло всякому правоспособному человеку в течение всей его жизни ничем не ограниченное право располагать его собственностью; с другой стороны, сколько нам известно, оно предоставляло всякому человеку, способному вступать в сношения с римскими гражданами, даже иноземцам и клиентам, ничем не ограниченное право приобретать в Риме движимое имущество, — а с той поры, как недвижимое имущество могло поступать в частную собственность, — и недвижимое имущество. Рим был в сущности торговым городом, а так как он был сначала обязан своим значением международным сношениям, то он с великодушною щедростью дозволил у себя селиться всем детям, родившимся от неравных браков, всем отпущенным на волю рабам, всем выходцам, отказавшимся от прав, которыми они пользовались на своей родине, и даже в широком размере тем иноземцам, которые оставались в гражданском союзе дружественных общин.
Положение поселенцев рядом с общиной Стало быть сначала граждане были фактически господами и покровителями, а неграждане состояли под их покровительством, но как и во всех других общинах, открывавших свободный доступ для переселенцев, но не дававших этим переселенцам гражданских прав, в Риме было трудно и постоянно становилось труднее согласовать такие легальные порядки с фактическим положением дел. Даже в мирное время должно было не в меру увеличиваться число новых поселенцев вследствие развития торговых сношений, вследствие того, что латинский союз дозволял всем Латинам селиться на жительство в столице и вследствие того, что с развитием благосостояния всё чаще и чаще отпускались рабы на волю. К тому же большая часть населения покорённых [87]или инкорпорированных Римом соседних городов обыкновенно меняла своё собственное гражданское право на право римских Метиков и в том случае, когда она переселялась в Рим, и в том, когда она оставалась в своём прежнем отечестве, низведённом на степень деревни. Наконец, следует иметь в виду и то обстоятельство, что тягость войны лежала исключительно на прежних гражданах и постоянно разрежала ряды патрицианского потомства, между тем как новые поселенцы пользовались плодами победы, не расплачиваясь за них своею кровью. — Можно только удивляться тому, что при таких условиях римский патрициат не убывал ещё быстрее, чем это было на самом деле. Причину того, что он ещё долго составлял многочисленную общину, едва ли можно искать в пожаловании прав римского гражданства некоторым знатным иноземным родам, покинувшим свою родину или переселившимся в Рим после покорения их города, — так как пожалования этого рода, как кажется, были сначала очень редки, а впоследствии становились всё более и более редкими по мере того, как право римского гражданства росло в цене. Более важное значение, как кажется, имело введение гражданских браков, вследствие которого дети, прижитые патрициями в супружеской связи, которая не была освящена обрядом конфарреации, получали полное право гражданства наравне с детьми прижитыми в браке с конфарреацией; по меньшей мере весьма вероятно, что гражданский брак, существовавший ещё до введения законов «Двенадцати Таблиц», но без сомнения не принадлежавший к числу исконных учреждений, был введён именно с целью сдерживать убыль патрициата[3]. Сюда же следует отнести и те мероприятия, посредством которых ещё в самые древние времена община старалась обеспечить в отдельных семьях многочисленность их потомства (стр. 57); даже нет ничего невероятного в том, что точно с такою же целью принимались в более позднюю пору в члены гражданства все дети, родившиеся от патрицианских матерей или в неравном браке или вне брака. — [88]Тем не менее число новых поселенцев неизбежно должно было постоянно увеличиваться и не подвергаться никакой убыли, между тем как число граждан могло, при самых благоприятных условиях, только не сокращаться, поэтому понятно, что новые поселенцы незаметным путём достигли иного положения и более широкой свободы. Неграждане состояли уже не из одних отпущенных на волю рабов и нуждавшихся в чужом покровительстве иноземцев; к их числу принадлежали бывшие граждане покорённых латинских общин и, главным образом, латинские переселенцы, жившие в Риме не по милостивому дозволению царя или какого-либо гражданина, а на основании союзного права. Они могли без всяких стеснений приобретать в новом отечестве деньги и имущества, и наравне с гражданами оставлять всё что имели в наследство своим детям и внукам. И тяжёлая зависимость от которого-нибудь из гражданских семейств мало-помалу ослабела. Если отпущенный на волю раб или переселившийся в Рим иноземец и чувствовал себя совершенно одиноким в государстве, то этого уже нельзя было сказать о его детях, и ещё менее о его внуках, а вместе с этим и отношения к патрону сами собой постоянно отступали на задний план. В старину клиент мог искать законной защиты не иначе, как через посредство своего патрона, но чем более упрочивалось государство и чем более вместе с тем утрачивали своё значение родовые и семейные союзы, тем чаще клиент получал без посредничества патрона, прямо от царя, защиту в своих правах и удовлетворение за обиды. Множество неграждан и в особенности бывших членов тех латинских общин, которые утратили своё самостоятельное существование, вероятно уже исстари, — как было ранее замечено, — были клиентами не частных лиц, а царя и стало быть находились в зависимости от того же властелина, которому были подчинены граждане, хотя эта подчинённость и была иного рода. Власть царя над гражданами в конце концов зависела от их доброй воли и ему, конечно, было выгодно образовать из его собственных клиентов новый класс таких людей, которые были связаны с ним более тесными узами, которые наполняли его казну своими подарками и оставляемыми после себя наследствами (сюда же можно отнести и охранную пошлину, которую уплачивали царю новые поселенцы, стр. 71), которых он мог облагать рабочими повинностями в силу своего собственного права и которые были всегда готовы собраться вокруг своего защитника в качестве его охраны. — Таким образом, рядом с гражданством образовалась вторая римская община, — из клиентов возникла plebs. Эта перемена названия очень знаменательна; в легальном смысле не было никакого различия между клиентом и плебеем, между принадлежным [89]человеком и человеком из простонародья, но фактическая между ними разница была очень велика, так как первое из этих названий указывало на подзащитное отношение к одному из политически полноправных членов общины, а второе указывало только на отсутствие политических прав. По мере того, как в свободном поселенце слабело чувство личной зависимости, в нём просыпалось сознание его политического ничтожества и только на всех равномерно распространявшаяся власть царя не дозволяла вспыхнуть политической борьбе между полноправною общиной и общиной бесправной.
Сервиевская конституция Однако первый шаг к слиянию этих двух классов населения вряд ли был сделан путём такого насильственного переворота, какого можно было ожидать при таком разладе. Конституционная реформа, получившая своё название от царя Сервия Туллия, покрыта в своём историческом зародыше таким же мраком, как и все события той эпохи, о которой все наши сведения добыты не из исторических преданий, а путём обратных выводов из позднейших учреждений, но её сущность свидетельствует о том, что она не могла быть вызвана требованиями плебеев, так как она наложила на них только обязанности и не дала им никаких прав. Её можно скорее приписать мудрой предусмотрительности одного из римских царей или настоятельному требованию граждан освободить их от исключительного несения военной службы и принимать в ополчение неграждан. Воинская повинность и соединённая с нею обязанность снабжать, в случае крайности, государство денежными средствами (tributum), были перенесены Сервиевской конституцией с гражданства на землевладельцев, на людей зажиточных (locupletes) или «податных» (assidui), всё равно, были ли они гражданами или простыми поселенцами; таким образом воинская повинность превратилась из личной в земскую. В своих подробностях эти порядки заключались в следующем. Военную службу обязаны были нести все оседлые жители с восемнадцатилетнего до шестидесятилетнего возраста, с включением их сыновей и без различия по происхождению, так что даже отпущенный на волю раб должен был отбывать воинскую повинность, если ему удавалось приобрести земельную собственность. Нам неизвестно, какие существовали правила относительно иноземцев, владевших в Риме недвижимою собственностью, но, по всему вероятию, никакой иноземец не мог приобретать в Риме недвижимости, не переселившись на постоянное жительство в Рим и не поступив в число тамошних поселенцев, то есть в число тех, кто был обязан отбывать воинскую повинность. Смотря по величине недвижимой собственности, все люди, обязанные нести военную службу, разделялись на пять разрядов (classes от calare), [90]но из них только люди первого разряда или полнопашные[4] должны были являться вполне вооружёнными и потому считались преимущественно призванными к военной службе (classici), между тем как люди следующих четырёх разрядов, принадлежавшие к числу более мелких землевладельцев, а именно владевшие тремя четвертями, половиной, четвертью и восьмой долей полного крестьянского участка, хотя также были обязаны служить, но от них не требовалось полного вооружения. При тогдашнем разделении земель, участки были почти наполовину полнопашными, затем трёхчетвертные, половинные и четвертные составляли ровно по восьмой части всего числа участков, а восьминные немного превышали восьмую часть этого числа, поэтому и было установлено, что на восемьдесят пехотинцев, принадлежавших к разряду полнопашных, следует набирать по двадцати пехотинцев от следующих трёх разрядов и двадцать восемь от последнего разряда. Точно такое же правило было установлено и для конницы: число её частей было утроено и сделано было отступление от общих правил только в том, что за шестью уже ранее существовавшими её частями были оставлены их старые названия (Tities, Ramnes, Luceres primi и secundi), но при этом неграждане не были устранены от службы в этих частях, а граждане не были устранены от службы в двенадцати новых частях. Причину этого отступления от общих прав следует искать, конечно, в том, что в те времена пехотные войска заново формировались при каждом новом походе и по окончании войны распускались по домам, а всадники с их лошадьми, напротив того, удерживались по военным соображениям на службе даже в мирное время и постоянно занимались военными упражнениями, которые не прекращались до позднейшего времени под видом празднеств римского рыцарства[5]. Потому-то и при этой реформе были оставлены ранее организованным эскадронам их старинные названия. В конницу брали самых зажиточных и самых знатных землевладельцев из граждан и из неграждан и, как кажется, уже с давних пор с известным размером земельной собственности соединялась обязанность служить в коннице. Но были участки и свободные от призыва: имевшие земельную собственность незамужние женщины, несовершеннолетние мальчики и бездетные старики были обязаны, взамен личной службы, [91]доставлять и кормить лошадей для одного всадника, — так как у каждого всадника было по две лошади. В общей сложности на девятерых пехотинцев приходилось до одному всаднику, но на действительной службе больше берегли конницу, чем пехоту. — Неоседлые люди («производящие только потомство», proletarii) должны были доставлять для армии рабочих и музыкантов, равно как определённое число заместителей (adcensi, придаточных людей), которые следовали за армией безоружными (velati), и когда её ряды начинали редеть на поле сражения, подбирали оружие больных и убитых и занимали в строю их место.
Призывные округа Для набора рекрутов в пехоту, город был разделён, вместе с своими окрестностями, на следующие четыре «части» (tribus), — чем было устранено старинное деление на три части, по меньшей мере в его местном значении: на палатинскую, заключавшую в себе возвышенность того же названия и Велию; Субуру, к которой принадлежали улица того же названия, Карины и Целий; эсквилинскую и наконец холмовую, состоявшую из Квиринала и Виминала, то есть из «холмов», так названных в противоположность «горам» Капитолию и Палатину. Уже ранее (стр. 49) было говорено и об организации этих округов и о том, как они образовались из старинного двойного города — палатинского и квиринальского. Вне городских стен к каждому округу принадлежал примыкавший к нему земский округ; так например, Остия считалась принадлежностью Палатина; что все четыре округа имели почти одинаковое число жителей мужского пола, видно из того, что они должны были доставлять одинаковое число рекрутов. Это разделение, относившееся к земле непосредственно, а к её владетелям лишь косвенным образом, имело вообще чисто внешний характер и никогда не имело религиозного значения; хотя в каждом из городских округов и было по шести капищ загадочных Аргеев, их нельзя считать богослужебными округами точно так же, как нельзя считать богослужебными округами улицы оттого, что в каждой из них был воздвигнут алтарь, посвящённый Ларам. — Каждый из этих четырёх призывных округов должен был доставлять рекрутов для четвёртой части как всего контингента, так и каждого из его отделений, так что в каждом легионе и в каждой центурии было по равному числу рекрутов от каждого округа; это делалось, очевидно, с целью слить все родовые и местные различия в одном всеобщем воинском призыве и, главным образом, слить новых поселенцев с гражданами в один народ при помощи того могущественного орудия, каким служит всё нивелирующий солдатский дух.
Организация армии Годные к военной службе люди делились на два разряда: «младшие», то есть люди с восемнадцатилетнего возраста до достижения сорока шести лет, употреблялись преимущественно для полевой [92]службы, а «старшие» оставались дома для того, чтоб охранять городские стены. Боевой единицей был в пехоте легион, который имел в ту пору двойной размер (стр. 70); это была фаланга, построенная и вооруженная совершенно по старинному дорийскому образцу и состоявшая из шести тысяч человек; в ней было шесть рядов, а во фронте её стояла тысяча тяжеловооружённых людей; сверх того, при ней находились 2400 легко вооружённых (velites, стр. 69, прим.) В первых четырёх рядах фаланги стояли вполне вооружённые люди первого разряда, то есть владевшие целой плуговой запашкой, а в пятом и шестом рядах — не вполне вооружённые земледельцы второго и третьего разрядов; люди двух последних разрядов только примыкали к фаланге или сражались рядом с нею в качестве легковооружённых. Были приняты меры и для пополнения столь пагубной для фаланги убыли в её рядах. Таким образом в её состав входили 84 центурии или 8400 человек, в числе которых было 6000 гоплитов, то есть 4000 людей первого разряда и по одной тысяче людей второго и третьего разрядов и, сверх того, 2400 человек лёгкой пехоты, из которых 1000 человек принадлежали к четвёртому разряду, а 1200 к пятому; каждый призывной округ ставил в фалангу по 2100 человек, а в каждую центурию по 25. Эта фаланга предназначалась для выступления в поход, между тем как точно такая же боевая сила из более старых людей оставалась до́ма для защиты города; таким образом в нормальный состав пехоты входили 16.800 человек, то есть 80 центурий первого разряда, по 20 центурий трёх следующих разрядов и 28 последнего разряда; в этот счёт не входили ни две центурии резерва, ни рабочие и музыканты. К этому следует прибавить конницу, состоявшую из 1800 всадников, но только одна её треть обыкновенно присоединялась к выступавшей в поход армии. Стало быть нормальный состав римской армии первого и второго призыва доходил приблизительно до 20.000 человек, а эта цифра, без сомнения, соответствовала числу тех способных носить оружие Римлян, которые были налицо во время введения этой новой организации. При увеличении народонаселения число центурий не было увеличено, а были усилены добавочными людьми прежние кадры без изменения их прежнего нарицательного состава: точно так и замкнутые по своему численному составу римские корпорации вообще нередко выходили из установленных рамок путём принятия сверхкомплектных членов.
Перепись Вместе с этой новой военной организацией был введён более тщательный со стороны государства контроль над земельной собственностью. В ту пору или было впервые установлено или было точнее определено ведение инвентарного списка, в который каждый [93]земледелец был обязан вносить сведения о своём полевом хозяйстве со всеми его принадлежностями и повинностями, равно как о числе рабов, упряжных и вьючных животных. Всякое отчуждение собственности, совершившееся негласно и не при свидетелях, было признано недействительным и было предписано производить через каждые три года в четвёртый ревизию поземельного списка, который был в то же время и призывным списком. Таким образом произошли от Сервиевской военной организации «манципация» и «ценс».
Политические последствия Сервиевской военной организации Все эти постановления, очевидно, имели в своём начале военный характер. Во всех этих обширных преобразованиях нельзя найти ни одной черты, которая указывала бы на какое-либо другое назначение центурий, кроме чисто военного, а для того, кто привык вдумываться в подобные явления, достаточно уже этого одного факта для того, чтоб признать позднейшим нововведением приспособление центурий к политическим целям. Из центурий, по всему вероятию, исстари исключались люди, достигшие шестидесяти лет, а это исключение не имело бы никакого смысла, если бы центуриям было первоначально предназначено быть представительницами гражданской общины, подобно куриям и наряду с ними. С другой стороны, хотя устройство центурий было введено только для того, чтоб увеличить боевые силы гражданства путём привлечения поселенцев к военной службе (поэтому было бы совершенно ошибочно считать Сервиевскую конституцию за введение в Риме тимократии), однако новые воинские обязанности населения существенно повлияли и на его политическое положение. У того, кто обязан быть солдатом, нельзя отнять возможности сделаться офицером, если государство ещё не сгнило, и в Риме с тех пор, бесспорно, могли достигать звания центурионов и военных трибунов даже плебеи. Сверх того, хотя старое гражданство, представителями которого были курии, ничего не утратило от центуриальных учреждений в своём исключительном пользовании политическими правами, но те права, которыми это гражданство пользовалось не в качестве куриального собрания, а в качестве гражданского ополчения, должны были перейти к новым центуриям, состоявшим как из граждан, так и из простых поселенцев. С этой поры центурии утверждают завещания солдат перед битвой (стр. 74) и у них испрашивает царь одобрения перед тем, чтоб предпринять наступательную войну (стр. 74). Эти первые притязания центурий на участие в общественных делах должны быть ясно отмечены ввиду их позднейшего развития, однако приобретение таких прав центуриями совершалось вслед за тем само собою, без особых усилий с их стороны, и как прежде введения Сервиевской реформы, так и после него, собрание курий было представителем той [94]настоящей гражданской общины, обет которой повиноваться царю был обязателен для всего народа. Позади этих полноправных граждан стояли оседлые подзащитные люди или, как их впоследствии называли, «граждане без права голоса» (cives sine suffragio), участвовавшие в исполнении всех общественных обязанностей — в отбывании воинской повинности, в уплате налогов и в рабочих повинностях (откуда и произошло название municipes), но при этом они были освобождены от взноса охранного сбора, который с тех пор взимался только с тех, кто не числился в трибах, то есть с неоседлых Метиков (aerarii). — Таким образом, вместо прежних двух разрядов общинных членов — граждан и подзащитных людей, теперь выступают на сцену три политических класса — активные граждане, пассивные граждане и подзащитные люди, и эти категории преобладали в сфере римского государственного права в течение многих столетий.
Время и мотивы реформы О том, когда и как вступила в силу эта новая военная организация римской общины, можно высказывать только догадки. Она предполагает существование четырёх кварталов — стало быть Сервиевская городская стена была построена до её введения. Но следует полагать, что и городская территория расширилась гораздо далее своих первоначальных границ, если она была в состоянии выставлять 8000 полнопашных людей и столько же неполнопашных или сыновей полнопашных и, сверх того, в значительном числе крупных землевладельцев или их сыновей. Хотя нам неизвестен размер полной одноплуговой запашки римского земледельца, но он не может быть определён менее, чем в 20 моргенов[6]; если принять за минимум 10.000 полнопашных земледельцев, то придётся предположить, что они занимали площадь пахотной земли величиною в 9 немецких квадратных миль, а если сюда [95]присовокупить в самом умеренном размере луга, места, необходимые для усадьб, и песчаные пространства, то мы придем к заключению, что в то время, когда совершилась реформа, римская территория заключала в себе по меньшей мере 20 квадратных миль, а по всему вероятию и гораздо больше. Если верить преданию, то пришлось бы допустить, что число оседлых и способных к военной службе граждан доходило до 84.000, так как Сервий, как утверждают, насчитал именно столько по первому ценсу. Чтоб убедиться, что эта цифра баснословна, достаточно взглянуть на географическую карту; к тому же она не указана преданиями, а высчитана по догадкам; если нормальный комплект пехоты в 16.800 человек помножить на 5, то есть на ту цифру, которая обозначает среднее число душ в каждом семействе, то действительно получится цифра в 84000, которая, по-видимому, обозначает число активных и пассивных граждан, а эта цифра была по ошибке принята за цифру годных для военной службы людей. Но и по нашему более умеренному вычислению, — при территории, соответствующей приблизительно 16.000 плуговых пахотных участков и при населении с 20.000 способных к военной службе людей и по меньшей мере с тройным числом женщин, детей, стариков, неоседлых людей и рабов — мы неизбежно должны придти к заключению, что до введения Сервиевской конституции Римляне успели завоевать не только страну, лежащую между Тибром и Анио, но и альбанский округ; с этим согласны и народные сказания. Однако мы не в состоянии уяснить, как было в самом начале велико число поступавших в армию патрициев в сравнении с числом плебеев. — Но в том, что касается основного характера Сервиевских учреждений, для нас ясно с одной стороны то, что они не были результатом сословной борьбы, а носят на себе такой же отпечаток законодателя-реформатора, как и учреждения Ликурга, Солона и Залевка, и с другой стороны то, что они возникли под греческим влиянием. Отдельные сходные черты могут вводить в заблуждение, — как например указанное ещё древними писателями сходство в том, что и в Коринфе снабжение всадников лошадьми возлагалось на вдов и на сирот, но введение точно такой же системы вооружения и построения армии, какая существовала у греческих гоплитов, конечно, не было делом случайного совпадения. Если же мы примем в соображение тот факт, что именно во втором столетии от основания Рима находившиеся в южной Италии греческие государства перешли от чисто родового государственного устройства к смешанному, переместившему центр тяжести в руки собственников[7], то мы догадаемся, [96] что именно этот факт и послужил мотивом для введенной Сервием в Риме реформы, — то есть для такой организации, которая в сущности была основана на том же принципе и немного уклонилась от него в сторону только под влиянием строго-монархической формы римского государственного устройства.
Римская история. Том I / Т. Моммзен; пер. В. Неведомского. — М.: 1887.