Первенец (Андерсен; Ганзен)/1899 (ДО)
См. также одноимённые страницы.
| Первенецъ комедія въ I-мъ дѣйствіи |
Оригинал: датскій. — Перевод опубл.: 1899. Источникъ:  Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.400—416 |
Іесперсенъ—поэтъ.
Г-жа Іесперсенъ—его жена.
Христина—его сестра.
Докторъ Вендель.
Дама.
Канатчикъ.
Баронъ Банке.
Миндель—рантье.
Николина Мункъ.
Швеффель—ея женихъ.
Момсенъ—редакторъ.
Герцманъ—художникъ.
Сёренсенъ—композиторъ.
Христина (пробѣгая списокъ гостей). Однако, тридцать пять персонъ! Тѣсненько будетъ за обѣдомъ, а дѣлать нечего, приходится звать всѣхъ, иначе обидятся! Да, пиръ на весь міръ!.. А завтракъ можно считать генеральной репетиціей. Маленькія же вечернія репетиціи тянутся вотъ уже почти два мѣсяца, съ того самаго дня, какъ братъ началъ знакомить друзей съ своей пьесой. Да, не дешево обходится честь быть поэтомъ! Столько расходовъ!.. То-есть, если хочешь прославиться, а не довольствуешься собственнымъ сознаніемъ своего таланта! Боюсь только, чтобы тутъ не повторилась сказочная исторія о крестильномъ пирѣ у портного: гости съѣли въ концѣ-концовъ и самого ребенка! Пожалуй, и у насъ весь заработокъ пройдетъ между рукъ! Ну да пусть,—нашъ первенецъ всетаки произвелъ фуроръ! Вчера его показали добрымъ людямъ, а сегодня будемъ принимать поздравленія! Право, у насъ точно и въ самомъ дѣлѣ родился ребенокъ! Только и папаша и мамаша его—одно лицо!.. Фу! Что это мнѣ все такія нехорошія мысли въ голову лѣзутъ! А еще сестра! У меня почему-то съ ума не идетъ комедія Гольберга[1] и какъ-то жутко становится… Но, конечно, нашъ-то первенецъ—родное дѣтище моего брата, и притомъ лучшее! Наконецъ-то на него снизошло истинное вдохновеніе!.. Звонятъ!.. Начинаются поздравленія! (Идетъ и отворяетъ дверь въ переднюю, откуда появляется докторъ Вендель).
Вендель. Извините, мнѣ сказали, что здѣсь живетъ господинъ Іесперсенъ. Нельзя-ли мнѣ видѣть его?
Христина. Но, Боже мой!.. Неужели..? Вы такъ похожи..?
Вендель (кланяется). Докторъ Вендель.
Христина. Докторъ Вендель! Да, вѣдь, вы умерли!
Вендель. Должно быть, не совсѣмъ.—А вы..? Вы Христина, если осмѣлюсь назвать васъ такъ безцеремонно. Такъ вы меня узнали?
Христина. О Господи! Вы живы! Вотъ чудеса! Вендель! Докторъ Вендель! А всѣ говорили, что вы умерли тамъ, въ Америкѣ! Всѣ были такъ увѣрены!.. И сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ!.. Но я ужасно рада, что вы воскресли и явились съ того свѣта къ своимъ старымъ друзьямъ!.. Вѣдь, вы и въ самомъ дѣлѣ изъ другого свѣта!
Вендель. И тамъ мнѣ повезло. Бѣдному кандидату хирургіи удалось сдѣлать себѣ карьеру.—И вотъ кого первую суждено мнѣ было встрѣтить въ вашемъ домѣ, въ первомъ, который я поспѣшилъ посѣтить! Вы замужемъ? Невѣста?
Христина. Или вдова? Нѣтъ, нѣтъ, и нѣтъ!.. Но я, право, все еще не вѣрю своимъ глазамъ!.. Не вѣрю, что это вы, вы сами стоите передо мною!..
Вендель. Я самъ, только немножко пополнѣвшій, немножко посѣдѣвшій, а душою все тотъ же! Да и вы ничуть не измѣнились. Такая же, какъ были! Христина. Не совсѣмъ. Обзавелась зубною болью, колотьями въ боку, добродушіемъ и другими почтенными слабостями, какими люди обзаводятся съ годами.—Но вы должны разсказать мнѣ о «томъ свѣтѣ», то есть о вашемъ житьѣ-бытьѣ тамъ,—до описаній природы, я, если помните, не охотница.
Вендель. Жизнь моя цѣлый романъ, какъ и жизнь каждаго человѣка, если вдуматься въ нее хорошенько!.. Вы знаете, каково было у меня на душѣ, когда я уѣзжалъ изъ Даніи..?
Христина. Да, вы отличались въ тѣ времена умѣньемъ отравлять себѣ жизнь.—Вы уѣхали въ Гамбургъ, оттуда въ Америку, а черезъ два года до насъ дошло достовѣрное извѣстіе о вашей смерти.
Вендель. Если разсказывать все по порядку—и конца не будетъ. Поэтому разскажу все въ нѣсколькихъ словахъ. Мнѣ не повезло въ Нью-Іоркѣ, и я отправился въ Бразилію. Корабль нашъ разбился, а я въ числѣ немногихъ счастливцевъ спасся. Въ Бразиліи счастье, наконецъ, улыбнулось мнѣ: тамъ мнѣ удалось устроиться, пріобрѣсти практику и… и… Ну, словомъ, теперь я вдовецъ.
Христина. Что? Вы женились тамъ?
Вендель. Да. Теперь-то я могу позволить себѣ высказаться,—пятнадцать лѣтъ, вѣдь, прошло съ тѣхъ поръ, я сталъ благоразумнѣе!.. Когда-то я мечталъ встрѣтить съ вашей стороны взаимность. Но вы меня не любили, а вашъ отецъ еще меньше! Ну я и уѣхалъ скитаться по бѣлу свѣту. Въ Бразиліи я познакомился съ одной дамой, немного старше меня… Она была прекрасная, умная и богатая женщина… горячо полюбила меня… Я полюбилъ ее, какъ сестру, мы женились и счастливо прожили одиннадцать лѣтъ, счастливо не только въ смыслѣ внѣшняго благополучія, но и семейнаго счастья. Два года тому назадъ она умерла!.. Теперь я богатъ, независимъ… соскучился о друзьяхъ юности, о старомъ Копенгагенѣ, и—вотъ я опять здѣсь!
Христина. Что это, сказка?
Вендель. Да, одна изъ дѣйствительныхъ сказокъ жизни, которыя бываютъ зачастую куда сложнѣе и удивительнѣе сказокъ, созданныхъ воображеніемъ поэта.
Христина. Вы найдете здѣсь много перемѣнъ. Мы сильно двинулись впередъ!
Вендель. О, на родинѣ все превосходно, чудесно! Отъ всего вѣетъ такой свѣжестью, новизной и въ то же время такой милой сердцу стариной. Право, я, кажется, разъ сто остановился по дорогѣ, идя къ вамъ, чтобы посмотрѣть то на то, то на другое, мимо чего другіе проходили вполнѣ равнодушно. Я дивился даже нашимъ высокимъ, остроконечнымъ крышамъ,—я, вѣдь, совсѣмъ отвыкъ отъ нихъ! А ужъ какъ у меня чесались руки, при видѣ нашихъ старомодныхъ ручекъ колокольчиковъ! Такъ бы вотъ и зазвонилъ у первыхъ дверей! У водокачалки же я таки и не вытерпѣлъ, подбѣжалъ и съ такимъ наслажденіемъ качнулъ раза два! Всѣ такъ и воззрились на меня!
Христина. Я думаю!
Вендель. Я далъ на гостинцы первому мальчишкѣ, который обругалъ при мнѣ другого по-нашему, по-копенгагенски!—Да, да! Вамъ-то, конечно, не понять, что за радость увидать старомодныя ручки колокольчиковъ, водокачалку или услышать уличную брань! А вотъ поѣзжайте-ка въ Бразилію, поживите тамъ лѣтъ пятнадцать, да вернитесь назадъ на родину—живо поймете!—Однако, я слышалъ, вашъ братъ, а мой старый другъ, сталъ теперь знаменитостью?
Христина. Сейчасъ вы увидите его!
Вендель. Хозяинъ отеля разсказалъ мнѣ и о славѣ моего друга, и о его женитьбѣ…
Христина. Ну это-то ужъ старая исторія. Братъ лѣтъ десять, какъ женатъ.
Вендель. Узналъ я тоже, что вы теперь живете у брата, что отецъ вашъ давно умеръ…
Христина. Да, многое измѣнилось! Многое!… Брата сейчасъ нѣтъ дома, но онъ скоро долженъ вернуться,—сегодня у насъ день торжественныхъ поздравленій, и мы ждемъ много визитовъ. Вчера его пьеса, его драматическій первенецъ, какъ я ее зову, шла въ первый разъ. Теперь мы ждемъ, что скажутъ газеты. Вы еще не знаете нашихъ газетъ!
Вендель. Какъ же, знаю одну—«Мефистофеля». Мнѣ его вчера показали и отрекомендовали.
Христина. Это самая забавная газета! То есть забавна она, пока тебя самого не задѣли въ ней,—тогда она, конечно, отвратительна! Господамъ совѣстно читать ее, и потому ее выписываютъ одни лакеи да кучера, ну, а зачитываютъ-то сами господа!
Дама (входитъ изъ передней). Извините! Г-нъ Іесперсенъ дома?
Христина. Вы желаете видѣть его?
Дама. Да! Надо вамъ сказать, что онъ мой писатель, т. е. въ моемъ вкусѣ! Онъ пишетъ такъ умно, а я вообще врагъ всякой банальности. Извините, что я такъ сразу перехожу на литературную почву, но, вѣдь, я въ домѣ писателя, и вы, вѣроятно, уже привыкли къ подобнымъ разговорамъ! Вы, конечно, сама госпожа Іесперсенъ? О, Боже!.. Быть женой такого поэта!
Христина. Нѣтъ, онъ мой братъ.
Дама. Мать? Не можетъ быть! Развѣ онъ такъ молодъ?
Христина. Я говорю—онъ мой братъ!
Дама. Ахъ, братъ! Понимаю! Видите-ли, я иногда плохо слышу однимъ ухомъ, а то вообще у меня слухъ превосходный! Но я такъ много болтаю! А мнѣ собственно нужно бы поговорить съ самимъ поэтомъ! У меня, видите-ли, умерла тетка; злые люди поссорили ее со всѣми нами, родными, чтобы завладѣть ея имѣньемъ… И это имъ удалось! Они получили все до ниточки! Ну а я всегда слыла за женщину съ сердцемъ и хочу это доказать. Вотъ я и думаю попросить вашего братца написать мнѣ небольшое посвященіе усопшей, оплакать ее въ стихахъ… А я бы напечатала ихъ въ газетѣ… Положимъ, она не отказала мнѣ ни гроша, но всетаки она мнѣ тетка!..
Христина. А мой братъ вашу тетку зналъ?
Дама. Вотъ какъ! Зналъ?
Христина. Я спрашиваю—зналъ-ли онъ ее? Вѣдь, если онъ не зналъ ея, то ему очень трудно посвятить ея памяти стихотвореніе… Развѣ самое банальное. По-моему, врядъ-ли онъ возьмется за это.
Дама. О, я готова помочь ему кое-какими указаніями. Вотъ напримѣръ: эти злые люди, которые поссорили ее съ нами, мужъ и жена; жена никуда не годится, а мужъ… (шепотомъ), говорятъ, онъ пьетъ и имѣетъ связи на сторонѣ!.. Ахъ, я такъ плакала, такъ плакала о бѣдной тетѣ! Особенно, когда она умерла!—Ну вотъ, пусть вашъ братъ свяжетъ все это вмѣстѣ, какъ хочетъ, и напишетъ стихотвореніе!
Христина. Не зайдете ли вы въ другой разъ,—завтра утромъ, напримѣръ, чтобы съ нимъ самимъ переговорить?
Дама. Подарить? О, конечно, я не прошу его подарить мнѣ свое стихотвореніе! Я заплачу. Само собой разумѣется. Вѣдь, онъ этимъ живетъ! Но такому человѣку нельзя же прямо предложить денегъ, такъ я позволю себѣ вручить ему билетъ на розыгрышъ чепчика. Я устраиваю лоттерею, и билетъ стоитъ далеръ. А если вашъ братъ выиграетъ чепчикъ,—онъ изъ батиста съ чудесной вышивкой—то это будетъ уже цѣлыхъ восемь далеровъ!—Итакъ, завтра, часовъ…?
Христина. …въ девять, или попозже!
Дама. Я бы предпочла не выставлять подъ стихотвореніемъ полнаго своего имени, а только начальную букву и пять точекъ. Довольно и этого,—догадаются, что это я написала! До свиданія! (кланяется и уходитъ).
Вендель. Недурна! И много къ вамъ ходитъ такихъ? Она въ моемъ вкусѣ: я люблю оригиналовъ.—А правду вѣрно говоритъ поговорка, что оригиналы сами стучатся въ дверь поэта! Этой барынѣ непремѣнно надо услужить стихотвореніемъ, непремѣнно! Хоть бы мнѣ самому пришлось тряхнуть стариной!.. Да, я давно уже раззнакомился съ музой.
Христина. А это грѣхъ,—у васъ, по-моему, былъ талантъ. Но вы всегда черезчуръ скромничали. (Входитъ Г-жа Іесперсенъ.) А вотъ и жена моего брата (невѣсткѣ). Іоганна! Знаешь, кто это? Подумай! Это другъ Филиппа, докторъ Вендель, котораго мы считали умершимъ! Онъ вернулся вчера изъ Бразиліи.
Г-жа Іесперсенъ. Мы видимся съ вами въ первый разъ, но я такъ много слышала о васъ!… Какъ обрадуется мой мужъ!.. Вы, вѣроятно, слышали уже объ успѣхѣ его новой пьесы? Теперь только и разговоровъ, что о ней.
Вендель. Слышалъ, слышалъ и съ радостью готовлюсь раздѣлить общій восторгъ. Дѣло идетъ о…?
Г-жа Іесперсенъ. …о «Любви»! Старая и вѣчно новая тэма! Мужъ такъ и назвалъ эту вещь «Любовь». Знаете, слушая ее, я много разъ говорила самой себѣ: что за мужъ у тебя! какъ онъ все это прочувствовалъ и сумѣлъ выразить! Но газеты, конечно, опять будутъ бранить его,—онѣ всегда бранятъ его, когда онъ выступаетъ въ качествѣ поэта и, напротивъ, хвалятъ, какъ критика.
Христина. По ихъ мнѣнію онъ умѣетъ читать и понимать чужія произведенія, а самъ писать не смыслитъ!
Г-жа Іесперсенъ. Христина!.. Эту вещь, однако, всѣ хвалятъ и говорятъ, что поэтическое дарованіе моего мужа, которое, до сихъ поръ отрицали, выказалось, наконецъ, въ полномъ блескѣ! Впрочемъ, вы сами убѣдитесь въ этомъ!—Знаете что, докторъ? Вы—другъ мужа… нашъ другъ… Останьтесь у насъ, позавтракайте,—столъ уже накрытъ—а послѣ завтрака я проведу васъ въ кабинетъ мужа… Тамъ есть качалка и вообще довольно уютно… Рукопись на столѣ, прочтите сколько успѣете. Мужъ будетъ тронутъ: умершій другъ—живъ, вчера только изъ Америки и—уже знаетъ его новую вещь!… Вы, вѣрно, смѣетесь надо мной?
Вендель. Смѣюсь? Да ваше предложеніе чудесно! Только отъ завтрака я откажусь.
Христина. Опять не могу не вспомнить комедію Гольберга! И васъ сейчасъ поведутъ за ширмы любоваться новорожденнымъ!
Г-жа Іесперсенъ. Христина!… Да, впрочемъ, вы, вѣдь, старинные знакомые! Она все такая же!
Христина. Не бойся! Докторъ, навѣрное, придетъ въ восторгъ отъ нашего дѣтища—онъ отъ всего здѣсь приходитъ въ восторгъ, даже отъ уличныхъ мальчишекъ и водокачалки!
Г-жа Іесперсенъ. Вполнѣ вамъ сочувствую! Да, Христина смѣется, а я… тоже нахожу все чудеснымъ въ нашей милой маленькой Даніи! Ну, видѣли-ли вы во время вашихъ странствій что-нибудь лучше нашего буковаго лѣса?
Канатчикъ. Позвольте узнать, не тутъ ли живетъ писатель?
Г-жа Іесперсенъ. Да, это мой мужъ.
Канатчикъ. Мнѣ бы надо узнать, не купитъ ли онъ комедію?
Христина. Что такое?
Канатчикъ. Не купитъ ли онъ у меня комедію?
Христина. Книгу что ли вы хотите продать?
Канатчикъ. Нѣтъ, это я самъ написалъ! Не я одинъ, то есть… а жена съ барышней, жиличкой нашей, помогали. Намъ бы хотѣлось продать ее, ну я и подумалъ, что вѣрнѣе всего будетъ пойти къ такимъ людямъ, которые знаютъ дорожку въ театръ… Что жъ, и на моей комедіи можно заработать денежки!
Г-жа Іесперсенъ. Какъ это вамъ пришло въ голову?
Христина. Кто васъ послалъ сюда?
Канатчикъ. А машинистъ одинъ знакомый. Понятно, онъ велѣлъ мнѣ идти къ самому, а не къ барынямъ.—Пусть бы вашъ мужъ купилъ мою комедію, а потомъ, глядишь, и самъ бы заработалъ на ней!
Вендель. Какъ называется ваша пьеса?
Канатчикъ (вынимаетъ рукопись). «Ухъ»! Надо бы было назвать ее «Тьфу», но женѣ и барышнѣ это не понравилось, я и назвалъ: «Ухъ». И мы не выдумали тутъ ни капли, это все истинная правда! Это мы про одно наше знакомое семейство написали… Только имена перемѣнили,—зачѣмъ, думаю, зря подымать людей на смѣхъ! А презабавная штука!
Христина. Это небольшая вещица, кажется. Больше получаса не займетъ…
Канатчикъ. Получаса? Нѣтъ, сударыня, и на цѣлый вечеръ хватитъ! Я, вѣдь, читалъ ее два воскресенья кряду, и оба раза весь вечеръ ушелъ! Понятно, что между прочимъ мы тутъ и выпили, и закусили, и потолковали о томъ, о семъ!
Г-жа Іесперсенъ. Мужъ мой врядъ ли купитъ у васъ комедію.
Христина. Онъ самъ ихъ пишетъ!
Г-жа Іесперсенъ. Вообще не водится покупать чужихъ комедій! Если же вы непремѣнно хотите видѣть мужа, то можете застать его завтра около 9—11 часовъ утра.
Канатчикъ. Только вы пожалуйста скажите ему обо мнѣ. Я канатчикъ, только вотъ все еще не могу завести своей собственной мастерской. А комедія моя хоть тѣмъ хороша, что въ ней все правда!
Г-жа Іесперсенъ. Такъ около 9—11 утра (отворяетъ ему дверь).
Канатчикъ. А если онъ купитъ ее у меня, такъ пусть отпечатаетъ на красной афишкѣ,—оно виднѣе будетъ! (уходитъ).
Г-жа Іесперсенъ. Вотъ оригиналъ! Но пусть себѣ придетъ завтра! Онъ можетъ пригодится мужу.—А теперь, господинъ докторъ, позвольте проводить васъ въ кабинетъ… (останавливается при видѣ входящаго барона).
Баронъ. Мой нижайшій поклонъ и поздравленія по поводу первой пьесы вашего мужа! Она безподобна! Онъ замѣчательный лирикъ!
Г-жа Іесперсенъ. Merci!—Позвольте васъ познакомить съ другомъ юности моего мужа. Докторъ Вендель изъ Бразиліи—баронъ Банке.
Баронъ. Очень радъ познакомиться!—А вы видѣли эту прелестную вещь: «Любовь»? Есть англійскій романъ того же названія «Love», но то, конечно, совсѣмъ въ другомъ родѣ. Господинъ Іесперсенъ далъ намъ вещь въ чисто Шиллеровскомъ вкусѣ, à la «Kabale und Liebe». Эта великолѣпная процессія тамъ… и звѣздное небо!.. Magnifique! Такой лиризмъ… такая поэзія! Весь corps diplomatique пойдетъ на эту пьесу. Я уже разсказывалъ о ней. Только бы принца играли получше. Право, эти господа, какъ будто никогда не видали настоящихъ придворныхъ!
Христина. Мало видѣть,—надо понять и схватить типъ!
Баронъ. Разумѣется!
Вендель. Насколько я могу заключить изъ всего слышаннаго мною, новая пьеса является драгоцѣннымъ вкладомъ въ нашу литературу?
Баронъ. Въ нашу литературу! Ахъ! Стыдно сказать, но у насъ нѣтъ литературы! Мы, высшіе классы, читаемъ только по-англійски и по-французски; по-датски—никогда! Не за что взяться! У насъ есть кое-какіе разсказики, стишки, но развѣ это литература? Наша литература—нуль! Да, я имѣю мужество высказать это.—Но вотъ теперь положено начало!.. Любовь—упорядочила хаосъ, «Любовь» положила начало созданію нашей литературы. Эта пьеса превосходна, superbe! Совершенно à la Corneille, à la Victor Hugo!
Вендель. Я совсѣмъ не знакомъ съ новѣйшей датской литературой,—такъ же, какъ и съ иностранной, впрочемъ. Во время моего долголѣтняго пребыванія въ Бразиліи, приходилось искать поэзію не въ книгахъ, а въ самой природѣ.
Баронъ. Должно быть, въ высшей степени поэтическая страна, живописная! Я читалъ о ней одно превосходное сочиненіе…
Вендель. Природа тамъ изумительно величава и богата. Но я принадлежу къ дѣтямъ нашего вѣка,—не довольствуюсь одной природой, скучаю о культурѣ, а она—въ Европѣ!
Баронъ. Культура! Наша культура выражается свободою и развязностью слова, низверженіемъ высшихъ классовъ общества, подведеніемъ всего подъ одинъ общій уровень! Вы еще не знали этого? Скоро узнаете! У насъ впереди всего журналисты, и все, что во времена Louis XIV стояло по правую руку трона, должно теперь лежать въ грязи! Они только и кричатъ о дворянствѣ и противъ дворянства, а послѣдній мѣщанинишка въ наше время не уступитъ въ гордости любому дворянину! Чернь нынѣ во всемъ подражаетъ знати, но объ этомъ молчатъ!
Вендель (тихо Христинѣ). Онъ тоже придетъ завтра около 9—11 часовъ утра?
Баронъ. Да стоитъ говорить вообще!—Вы не узнаете Даніи! Теперь на первомъ планѣ—чернь! Счастливъ, кто родился сыномъ сапожника! Народъ судитъ и рядитъ, у народа завелись свои симпатіи!.. И все это зло отъ газетъ!—Не стоитъ, впрочемъ, и горячиться!.. Господинъ докторъ, сударыня, charmante mademoiselle, честь имѣю…
Г-жа Іесперсенъ. Куда же вы спѣшите? Столъ накрытъ,—сдѣлаете честь нашему скромному завтраку.
Баронъ. Помилуйте, у васъ всегда такой изысканный столъ!—Отдавая честь завтраку, я отдамъ честь хозяйкѣ! (идетъ въ столовую).
Г-жа Іесперсенъ (Венделю). А вы такъ и не хотите?
Вендель. Если позволите, я лучше поспѣшу насладиться поэтическимъ произведеніемъ, прославившимъ моего друга!
Г-жа Іесперсенъ (провожая его до кабинета). Кабинетъ не великъ, но довольно уютенъ (уходитъ въ столовую).
Христина (одна). Вотъ ужъ ни думала, ни гадала-то! Вендель живъ, вернулся и… первымъ долгомъ явился къ намъ!—По крайней мѣрѣ такъ онъ самъ сказалъ.—Вдовецъ и старая дѣва! Какъ время-то бѣжитъ!—А, звонятъ!
Христина. А, господинъ Миндель! Господи, что за жилетъ на васъ! Вы всегда просто сіяете!
Миндель. Украшаешь лучшее, что имѣешь, а сердце—мое лучшее достояніе!—Поэтъ нашъ дома? Нѣтъ? А уважаемая—да, вѣдь, нельзя сказать «поэтесса»! Вотъ единственный случай, когда жена не раздѣляетъ титула мужа!
Христина. Братъ, вѣроятно, скоро вернется. А пока неугодно ли закусить? Въ столовой—завтракъ и… баронъ Банке!
Миндель. Завтракъ манитъ, баронъ пугаетъ! Онъ—оселъ! Опять заведетъ свои поэтическіе, эстетическіе разговоры, а я сытъ по горло еще со вчерашняго! Мы обѣдали вмѣстѣ у его превосходительства, совѣтника Лампе.
Христина. Ахъ, тамъ, гдѣ—вы говорите—подаютъ къ обѣду только жареныхъ сверчковъ да тараканьи ножки!
Миндель. Да, столъ у нихъ прескверный! Я понять не могу, что у нихъ за манера стряпать,—и вкусъ и запахъ, все есть, а чѣмъ больше ѣшь, тѣмъ какъ будто меньше съѣлъ!
Христина. Зато—разговоры, музыка, поэзія!
Миндель. Да, они собираютъ у себя артистовъ всякаго сорта и угощаютъ ими гостей вмѣсто настоящей ѣды: то читаетъ свои стихи какой-нибудь поэтъ, то является художникъ съ своей папкой… Брр! Постоянно изображать изъ себя знатока—слуга покорный!
Христина. Но у насъ, вѣдь, почти то же!.. Вамъ приходится слушать стихи моего брата!
Миндель. О, это дѣло другое! У васъ и кухня въ прекрасной гармоніи съ искусствомъ, и можно отдохнуть въ разговорѣ съ такой… пріятной собесѣдницей!—Ахъ, я совсѣмъ измучился на этой недѣлѣ,—всюду обѣды, обѣды!
Христина. Значитъ, вчерашній постъ у совѣтника былъ кстати! Разскажите же, гдѣ вы были еще,—вы мастеръ смѣшить.
Миндель. Сейчасъ! Дайте только вспомнить… Въ понедѣльникъ… въ понедѣльникъ…
Г-жа Іесперсенъ (выходитъ изъ столовой и здоровается съ Минделемъ).
Христина. Господинъ Миндель занимаетъ меня, прохаживаясь насчетъ своихъ добрыхъ знакомыхъ!
Миндель. Зачѣмъ быть такой злой! Да, да, у васъ ужъ отъ природы такой язычокъ, что ой-ой!
Христина. Ну, съ природой ничего не подѣлаешь!
Миндель. Понедѣльникъ, это былъ день объяденія. Я обѣдалъ у почтеннаго коммерсанта Мункъ. Какъ ѣдятъ эти люди! Иначе бы, впрочемъ, никто къ нимъ и не заглянулъ. Самъ онъ—человѣкъ невозможный, а жена—гусыня! А знаете? Дочка-то просватана! И теперь водитъ своего нареченнаго на показъ!
Г-жа Іесперсенъ. Просватана? За кого же?
Миндель. За секретаря Швеффель. Совсѣмъ мальчишка, да еще глупый мальчишка!
Г-жа Іесперсенъ. Онъ, вѣдь, гораздо ниже ея ростомъ!
Миндель. Отъ земли не видно! Тѣмъ удобнѣе таскать его за собою! Погодите, они еще и къ вамъ явятся сегодня. Вотъ такъ парочка! Пивная бочка подъ руку съ помадной баночкой!
Христина. Поговаривали, что и вы были не прочь отъ этой пивной бочки.
Миндель. Я? Никогда! Хоть бы она биткомъ была набита червонцами!—Такъ значитъ это было въ понедѣльникъ. Во вторникъ я обѣдалъ у графа Швальбе. Онъ—добрякъ, какъ говорятъ, чтобы не сказать «нуль». Жена держитъ его подъ башмакомъ.
Христина. А что, она, правда, такъ умна, какъ говорятъ?
Миндель. Она—дрянь! Да, я называю вещи своими именами. И груба вдобавокъ! Страшно груба! Но грубость въ шелковомъ платьѣ, въ аристократической сферѣ—это, вѣдь, такъ пикантно! Всѣ боятся графини, ухаживаютъ за ней, а она всѣхъ третируетъ, старая вѣдьма!—Въ среду я былъ у капитана Свингдорфа. Онъ нынче сталъ либераломъ,—ему, вѣдь, пришлось выйти въ отставку не по доброй волѣ! Вообще, за столомъ сидѣли одни либералы; поэтому пили за торжество скандинавской идеи. Какъ времена перемѣнчивы! Какихъ-нибудь семь лѣтъ тому назадъ уличные мальчишки свистали вслѣдъ шведскимъ санкамъ, а нынче распѣваютъ шведскія національныя пѣсни!.. Была тамъ тоже пасторша Броманъ—эта ходячая проповѣдь морали. Только и знаетъ нападать на людскую испорченность, а ея собственные сынки хуже всѣхъ! Отчаянные шалопаи и донъ-Жуаны!
Г-жа Іесперсенъ. Дрянные мальчишки! Я слышала объ ихъ подвигахъ! Наша домашняя швея…
Миндель. Ахъ, и она!
Г-жа Іесперсенъ. Богъ съ вами! Нѣтъ! Она честная дѣвушка, но она разсказывала мнѣ!..
Миндель. Я тоже могъ бы разсказать вамъ о нихъ скандалезнѣйшую исторію, но ее неудобно разсказывать дамамъ. Я разскажу ее вашему мужу, а ужъ онъ пусть вамъ!
Г-жа Іесперсенъ. Неужели я, по вашему, заставляю своего мужа пересказывать мнѣ скандалезныя исторіи!
Миндель. Но эта исторія безподобна! Чисто въ Копенгагенскомъ вкусѣ.
Николина. Позвольте представить вамъ моего нареченнаго! Ахъ, и вы здѣсь, господинъ Миндель!
Миндель. Мнѣ везетъ сегодня! Куда ни пойду—встрѣчу васъ съ женихомъ! А, вѣдь, вы знаете, какъ я цѣню и уважаю васъ и господина секретаря—моего друга, моего лучшаго друга!
Г-жа Іесперсенъ. Поздравляю тебя, Николина! И васъ, господинъ Швеффель!
Христина. Такъ значитъ вы рѣшились пройти жизненный путь рука объ руку!
Николина. Я немножко выше его, но это не бѣда!
Христина. Конечно; лишь бы онъ досталъ до сердца!
Николина. О, онъ еще выше! Посмотрите!—Стань-ка ко мнѣ спиной, Адольфъ! Вотъ такъ! Да не конфузься! Я тутъ, какъ своя, и ты долженъ держаться такъ же!
Миндель. Сударыня! Вы не прямо стоите, присѣдаете!
Николина. Станьте прямѣе—я вамъ дамъ на чай! Да и все равно кто выше,—мужъ или жена, лишь бы вообще они были пара,—вотъ, какъ мы! Сегодня мы только и дѣлаемъ, что бѣгаемъ съ визитами. Показываемся всѣмъ! И ужъ въ шести мѣстахъ побывали! Сегодня я показываю его, а вчера онъ возилъ меня къ своимъ. Ахъ, первый визитъ въ семью жениха—это ужасная вещь! Но онъ сталъ теперь такой остроумный, вездѣ что-нибудь забавное скажетъ! Право!
Швеффель. О!
Николина. Ну, вотъ, онъ опять, что-нибудь придумалъ,—я ужъ вижу! Ахъ ты!.. Кстати, позвольте васъ поздравить съ успѣхомъ новой пьесы! «Любовь!» Въ одномъ заглавіи сколько поэзіи!
Христина. Особенно для влюбленныхъ!
Николина. Мы тоже были вчера въ театрѣ. Никогда еще я такъ не наслаждалась! А онъ все время смѣшилъ меня до упаду! Такой ужъ онъ!.. Ахъ, какъ вашъ мужъ понимаетъ любовь! Я непремѣнно спишу всю эту чудную вещь въ свой альбомъ,—у меня тамъ ужъ много прелестныхъ вещей списано!—Адольфъ, посмѣши насъ чѣмъ-нибудь,—ты столько разсказывалъ вчера у совѣтницы!—Онъ умѣетъ представлять ея походку!
Швеффель. О!
Николина. Ну, какой ты сегодня скучный!—Мы собираемся заказать живописцу нашъ портретъ,—Адольфъ хочетъ, чтобы насъ обоихъ написали вмѣстѣ. Чтожъ, я не прочь,—вѣдь, ужъ мы теперь обручены. Но я никогда не выйду хорошо: у меня такое подвижное лицо, и художникъ навѣрное схватитъ самое гадкое выраженіе!
Швеффель. О!
Николина. Я говорю!—Да, я уже начинаю забирать его въ руки! Теперь мы собираемся пройтись по набережной,—пусть ужъ поскорѣе всѣ увидятъ насъ вмѣстѣ, тогда конецъ всѣмъ церемоніямъ! А онъ чудесно держитъ подъ руку!
Г-жа Іесперсенъ. Ну, не спѣшите такъ! Господинъ Швеффель, можетъ быть, закуситъ у насъ?.. И ты тоже?.. Кофе выпьете?.. (Минделю). И вы не откажитесь! Мужъ скоро вернется и будетъ такъ радъ увидѣть васъ всѣхъ!
Николина. Некогда намъ, вотъ что… (Швеффелю). Да, вѣдь, ты голоденъ?
Швеффель. О!
Николина. Голоденъ, голоденъ! Самъ говорилъ!..
Миндель. Позвольте, я вашъ камеръ-юнкеръ и отворяю двери! (отворяетъ дверь въ столовую).
Г-жа Іесперсенъ. Пойдемъ, дорогая Николина! И сними шляпу (всѣ, кромѣ Христины, уходятъ).
Христина (одна). Вотъ визитовъ-то! А мой докторъ возится теперь съ нашимъ новорожденнымъ.—Однако, надо позаботиться о кофе! (уходитъ въ столовую).
Редакторъ. Да, Іесперсенъ, ты никогда еще такъ не писалъ! Я долго и горячо заступался за тебя, когда другіе обижали тебя,—теперь могу и не стараться такъ. Теперь ты самъ доказалъ имъ, что у тебя есть талантъ! Раньше, признаюсь, и я что-то не замѣчалъ его… Но теперь ты великъ! Такая поэзія!
Іесперсенъ. Момсенъ!
Редакторъ. Я говорю правду! Ты геній! Теперь ты можешь даже спокойно умереть хоть сейчасъ! И я буду гордиться тѣмъ, что зналъ тебя!
Іесперсенъ. Ты, кажется, взялъ съ собой корректуру рецензіи?
Редакторъ (вынимаетъ рецензію). Вотъ! Я составилъ ее по твоему наброску и упомянулъ о всѣхъ мѣстахъ, на которыя ты указалъ. Нельзя было только привести всѣ стихи цѣликомъ—это заняло бы слишкомъ много мѣста.
Іесперсенъ. Надѣюсь, всетаки, что ты привелъ тѣ—о зарожденіи любви?
Редакторъ. Еще бы! Это, вѣдь, лучше всего. И о невинности дѣвушки—тоже. Мои дамы совсѣмъ безъ ума отъ нихъ. Жена сказала даже: «не понимаю, какъ можетъ мужчина такъ войти въ положеніе женщины»!—Такъ вотъ рецензія! (читаетъ вслухъ): «Несмотря на ускоренную, почти лихорадочную пульсацію нашей политической и общественной жизни, не остаются забытыми и изящныя искусства, особенно поэзія. Но привѣтствуя иной разъ какое-нибудь выдающееся, по силѣ и красотѣ, поэтическое произведеніе талантливаго писателя, мы не можемъ всетаки не вздохнуть втайнѣ и не подумать о томъ, что́ бы могъ сдѣлать такой талантъ, еслибы посвятилъ свои силы на служеніе общественнымъ и политическимъ интересамъ страны. Однимъ изъ такихъ талантовъ является нашъ извѣстный поэтъ Іесперсенъ, и о его-то послѣднемъ прекрасномъ поэтическомъ произведеніи мы и поведемъ сейчасъ рѣчь».
Іесперсенъ. Превосходно написано!
Редакторъ. Хочешь самъ прочесть? Дальше идетъ пересказъ содержанія и указаніе выдающихся мѣстъ,—словомъ все, какъ ты самъ написалъ.
Іесперсенъ. Да, ты, вѣдь, попросилъ меня!.. Но я предоставилъ тебѣ выкинуть все, съ чѣмъ бы ты оказался несогласнымъ.
Редакторъ. Я и выкинулъ, напримѣръ, то мѣсто, гдѣ ты говоришь о своихъ прежнихъ произведеніяхъ и объ ихъ оригинальности.
Іесперсенъ. Но, дружище! Какъ же это можно! Вѣдь, тамъ я какъ разъ объяснилъ, истолковалъ значеніе всей моей поэтической дѣятельности! Это непремѣнно надо возстановить!
Редакторъ. Ну, если надо—!
Іесперсенъ (пробѣгая рецензію). А то вообще премило и совершенно вѣрно… Особенно вотъ это—о моей скромности. Но не слѣдовало бы такъ подчеркивать, что это первое мое истинно-поэтическое произведеніе!.. Такая маленькая вещица!..
Редакторъ. Это—твой шедевръ! Теперь только ты занялъ прочное положеніе на Парнасѣ!—Дальше все слово въ слово по твоему наброску.
Іесперсенъ. Но насчетъ этого—молчокъ! Могутъ, вѣдь, перетолковать это въ дурную сторону!
Редакторъ. Да кто же знаетъ и понимаетъ произведеніе лучше самого автора? Кто слышитъ о немъ больше разговоровъ, споровъ, различныхъ сужденій, чѣмъ онъ? И что-жъ, еслибы даже ты написалъ самъ и всю рецензію, что-жъ тутъ дурного? Развѣ великій Вальтеръ Скоттъ не писалъ самъ критики на свои романы и не помогалъ этимъ ихъ успѣху? Я, какъ редакторъ, знаю, какъ пишутся и составляются большинство критическихъ статей. Почти у всякаго писателя найдутся и свои интимные друзья и свои интимные недруги. Они-то и пишутъ!.. Да! Чуть не забылъ. Поэтъ Расмуссенъ въ восторгѣ отъ твоей пьесы и хочетъ писать о ней!
Іесперсенъ. Только бы онъ не подписывался подъ статьей,—его, вѣдь, куда какъ мало цѣнятъ, какъ критика.
Редакторъ. Если и не подпишется, толку мало! Выболтаетъ! Гдѣ ему молчать!
Іесперсенъ. Пусть бы онъ лучше посвятилъ мнѣ стихотвореніе! Разумѣется, прочувствованное! А ты бы напечаталъ его,—конечно, если оно будетъ удачно!—Но я хочу еще разъ пробѣжать рецензію, а ты пока пройди закусить!
Герцманъ. Привѣтъ вамъ! Теперь мы знаемъ, что такое любовь,—мы видѣли твою пьесу! Вотъ такъ стихи! Въ лайковыхъ перчаткахъ, а жгутся!—Позволь тебѣ представить сего юнаго льва, рожденнаго въ Даніи, а гриву отростившаго заграницей, композитора Сёренсена! Онъ мигомъ положитъ всѣ твои сокровеннѣйшія думы на четыре тромбона!
Сёренсенъ. Очень счастливъ и радъ познакомиться съ высокоталантливымъ поэтомъ. Eugène Sue далъ намъ «Mystères de Paris» во всемъ ихъ ужасѣ, а вы дали «Mystères d’amour» во всей ихъ благородной прелести!
Іесперсенъ. Спасибо, Герцманъ, за такое знакомство!—Господинъ Сёренсенъ, позвольте отрекомендовать вамъ нашего достойнаго друга, редактора и издателя «Духа Времени», Момсена!
Редакторъ. Вы не привезли съ собой чего-нибудь новенькаго? Или не пишете-ли чего-нибудь? А то бы я кстати упомянулъ объ этомъ въ замѣткѣ о вашемъ пріѣздѣ.
Герцманъ. У него полный чемоданъ! Ну говори же,—теперь, вѣдь, начинается твое безсмертіе!..—«Потопъ»—самое крупное его произведеніе.
Сёренсенъ. Да, это большая музыкальная картина. Начинается звуками плясовыхъ мотивовъ, переходящихъ затѣмъ, если можно такъ выразиться—въ неприличныя завыванія, что выражаетъ всеобщее растлѣніе нравовъ, испорченность вѣка. Потомъ слышится какъ будто шумъ падающаго дождя, бушеванье волнъ… Потомъ молитва Ноя… Животныя идутъ въ ковчегъ: львы рыкаютъ, бараны блеютъ…
Герцманъ. На какихъ инструментахъ блеютъ?
Сёренсенъ. На фаготахъ! Очень натурально выходитъ!—Затѣмъ опять удары волнъ, ковчегъ плыветъ… Потомъ piano, pianissimo… прилетаетъ голубь, и показывается радуга…
Редакторъ. Геніально! Я попрошу васъ дать мнѣ этакій маленькій набросокъ… насчетъ всего этого.
Сёренсенъ. Охотно.—Оканчивается же все торжественнымъ маршемъ!
Герцманъ. Да, въ этомъ молодцѣ есть таки кое-что! Въ тебѣ тоже, Іесперсенъ! Знаешь, я началъ набрасывать одну вещицу… именно на тэму твоей послѣдней пьесы. Это будетъ гравюра, пусть Момсенъ выпуститъ ее въ свѣтъ.
Іесперсенъ. Что же это за вещица?
Герцманъ. Видишь, по серединѣ—твои чертовски прелестные стихи «въ груди моей пламя горитъ», кругомъ—рамка или вѣнокъ, назови какъ хочешь, изъ терна, репейника и розъ, а между цвѣтами и листьями проглядываетъ «любовь» всѣхъ родовъ и видовъ, отъ кота на крышѣ до Ромео у балкона! Амуръ является во всѣхъ видахъ и одѣяніяхъ—и трубочистомъ, и звѣздоноснымъ вельможей!
Іесперсенъ. Знаешь, у тебя больше таланта, чѣмъ даже ты самъ думаешь.
Герцманъ. Ну, не скажи!
Іесперсенъ. Да, наша маленькая страна богата выдающимися людьми!
Редакторъ. Вотъ даже тутъ, въ этой комнатѣ, ихъ цѣлыхъ трое!
Іесперсенъ. Скажи—четверо, Момсенъ! Ты съ честью занимаешь свой постъ! Да, отрадно видѣть, что культура и искусство не перестаютъ приносить такіе прекрасные плоды, несмотря на плохія времена.—Вы всѣ, конечно, закусите у насъ? А затѣмъ, надѣюсь, останетесь и обѣдать? Я приглашаю васъ безъ дальнѣйшихъ церемоній, хотя и знаю, что женѣ придется извиняться за блюда! Вотъ столовая! Я сейчасъ же приду! Мнѣ только нужно просмотрѣть одну статью.—Пожалуйста! (отворяетъ дверь въ столовую; редакторъ, художникъ и композиторъ уходятъ. Іесперсенъ одинъ). Пойду въ кабинетъ и прочту еще разъ рецензію! (идетъ къ дверямъ кабинета, но вдругъ отшатывается).
Іесперсенъ. Господи помилуй!..
Вендель. Іесперсенъ! Да, вѣдь, это моя старая пьеса!
Іесперсенъ (отворачиваясь и отмахиваясь рукой). Исчезни!
Вендель. Я сразу узналъ ее!
Іесперсенъ (попрежнему). Да, да! Исчезни!
Вендель (обнимаетъ его). Что же, ты принимаешь меня за привидѣніе? (смѣется). Я живехонекъ! Развѣ жена твоя не сказала тебѣ, что я тутъ?
Іесперсенъ. Вендель! Ты живъ! Вернулся!
Вендель. И сейчасъ же поспѣшилъ къ тебѣ и даже успѣлъ прочесть твое новое произведеніе! Жена твоя непремѣнно хотѣла, чтобы я познакомился съ нимъ,—а я давно ужъ знаю его! Вѣдь это моя старая драма, которую я написалъ еще въ тѣ давно минувшіе дни!.. Я излилъ въ ней всю мою любовь къ твоей сестрѣ!.. И оказывается, я недурно написалъ!
Іесперсенъ. Т-съ! Ради Бога тише!—Вендель! Славный мой… дорогой! Ты живъ, вернулся! Какъ я радъ!.. Я буду съ тобой откровененъ! Ты любилъ мою сестру… мой покойный отецъ былъ противъ тебя… а я всегда былъ твоимъ другомъ! Ты былъ несчастливъ…
Вендель. …и излилъ всю свою несчастную любовь въ этой драмѣ «Новый Ромео».
Іесперсенъ. Ты далъ мнѣ ее… Не велѣлъ никому показывать… Я сдержалъ слово! Она все лежала въ моемъ письменномъ столѣ… Ты уѣхалъ… Ты умеръ!.. Да, ты умеръ! И я прочелъ твое произведеніе… со слезами, съ искреннимъ волненіемъ! Вендель, оно было слишкомъ хорошо, чтобы лежать такъ… безъ пользы. Я и выпустилъ его въ свѣтъ.
Вендель. И отлично! А такъ какъ ты далъ мнѣ слово никогда не называть моего имени, то и выставилъ свое.
Іесперсенъ. Да, Вендель, такъ, такъ!—Что ты намѣренъ теперь дѣлать?
Вендель. Повидаться съ друзьями, пожать тебѣ руку и пустить въ дѣло мои обѣ, когда увижу твое произведеніе на сценѣ.
Іесперсенъ. Вендель! Ты благородный, великодушный человѣкъ! Ты еще любишь сестру? Я сдѣлаю все!
Вендель. Спасибо дружище! Но тутъ твоя помощь излишня. Я попытаюсь самъ!.. Бѣдному кандидату не удалось,—можетъ быть, удастся зрѣлому мужчинѣ! Моя маленькая драма порадовала тебя успѣхомъ, и отлично; я не духъ, который является съ того свѣта, чтобы потребовать ее обратно! Она твоя. Я не знаю ея и знать не хочу. Но я не могу не смѣяться, когда вспомню о словахъ твоей сестры: она назвала сегодняшній день—днемъ торжественныхъ поздравленій съ новорожденнымъ первенцемъ, и вдругъ—ты не отецъ своего ребенка!
Іесперсенъ. Т-съ.
Всѣ. За здоровье автора! Ура!
Г-жа Іесперсенъ. Что жъ ты не благодаришь, милый?
Іесперсенъ (спохватясь). Благодарю! Благодарю!
Редакторъ. Я повторю, что сейчасъ сказалъ: все, что ты писалъ прежде—нуль! Это твое первое истинно талантливое произведеніе!
Іесперсенъ (бормочетъ). Благодарю, Момсенъ, благодарю!
Вендель (Христинѣ). Чокнемся за здоровье автора?
Христина. Чокнемся!
Вендель. За успѣхъ «Любви»!
| Христина. Вендель. |
(вмѣстѣ). Ура! |
Г-жа Іесперсенъ. Господи, что ты долженъ чувствовать теперь, муженекъ! Какъ должно быть пріятно сознавать себя такимъ поэтомъ, какъ ты!
Іесперсенъ. Да, ужъ именно!
Примѣчанія
править- ↑ „Barselstuen“ (Поздравленія съ новорожденнымъ). Въ этой пьесѣ Гольбергъ осмѣиваетъ нелѣпый и вредный обычай безпокоить родильницу посѣщеніями и поздравленіями вскорѣ послѣ родовъ. Въ словахъ Христины содержится намекъ на то, что въ комедіи Гольберга отецъ ребенка, по словамъ кумушекъ, оказывается не настоящимъ отцомъ ребенка. Примѣч. перев.