Дѣйствіе внѣшнихъ условій — Употребленіе и неупотребленіе органовъ, въ сочетаніи съ естественнымъ подборомъ; органы летанія и зрѣнія — Акклиматизація — Взаимнодѣйствія и равновѣсіе развитія — Ложныя соотношенія — Органы многочисленные, зачаточные и слаборазвитые измѣнчивы — Части, развитыя въ необычайной степени, очень измѣнчивы; видовые признаки болѣе измѣнчивы, чѣмъ родовые; измѣнчивость вторичныхъ половыхъ признаковъ — Виды одного рода измѣняются одинаковымъ способомъ — Возвращеніе къ давно-утраченнымъ признакамъ — Заключеніе.
Въ предъидущихъ главахъ я выражался иногда, какъ будто уклоненія — столь многочисленныя и разнообразныя у нашихъ домашнихъ организмовъ, а также, хотя и въ меньшей степени, у организмовъ дикихъ — зависятъ отъ случая. Такія выраженія, конечно, вполнѣ неточны и въ нихъ только высказывается наше полное незнаніе относительно причинъ каждаго отдѣльнаго уклоненія. По мнѣнію нѣкоторыхъ авторовъ, произведеніе индивидуальныхъ особенностей настолько же входитъ въ кругъ отправленій воспроизводительной системы, какъ и запечатлѣніе на приплодѣ признаковъ родичей. Но гораздо большая измѣнчивость, какъ и болѣе частое возникновеніе уродливостей въ состояніи прирученія или культуры, чѣмъ въ состояніи природномъ, заставляетъ меня полагать, что уклоненія въ строеніи какъ-нибудь связаны съ свойствомъ жизненныхъ условій, которымъ подвергались родители организма и болѣе отдаленные его предки, въ теченіе многихъ поколѣній. Я замѣтилъ въ первой главѣ — но, для оправданія этого замѣчанія, слѣдовало бы привести длинный списокъ фактовъ, которому здѣсь не мѣсто — что воспроизводительная система крайне-чувствительна къ измѣненіямъ въ жизненныхъ условіяхъ; и нарушенію нормальной дѣятельности этой системы у родичей я главнымъ образомъ приписываю уклончивость, пластичность потомства. Повидимому, пораженіе мужскаго и женскаго половаго элемента предшествуетъ совокупленію, которое должно дать жизнь новому существу. Въ случаѣ «играющихъ» растеній, почка, въ раннихъ стадіяхъ своего развитія, повидимому, не разнящихся существенно отъ яичка, одна поражена. Но почему, вслѣдствіе пораженія половой системы у родителей, оказывается то или другое уклоненіе въ организмѣ дѣтенышей, намъ совершенно неизвѣстно. Однакоже, намъ тамъ-и-сямъ удается уловить слабый лучъ свѣта, и мы можемъ быть увѣрены, что каждое отступленіе въ строеніи, какъ бы оно ни было слабо, должно имѣть свою причину.
Степень прямаго вліянія, производимаго на организмы различіями въ климатѣ, пищѣ и т. д., чрезвычайно сомнительна. Какъ мнѣ кажется, это вліяніе дѣйствуетъ чрезвычайно слабо на животныхъ, быть можетъ, нѣсколько сильнѣе на растенія. Мы можемъ, по крайней мѣрѣ, съ увѣренностью заключить, что такія вліянія не могли произвести того множества разительныхъ и сложныхъ взаимныхъ приспособленій между организмами, которыя повсюду представляетъ намъ природа. Нѣкоторая, малая доля вліянія можетъ быть приписана климату, пищѣ и т. д.; такъ Э. Форбесъ положительно говоритъ, что раковины, у южнаго предѣла своей области, и раковины, живущія въ мелкихъ водахъ, окрашены ярче, чѣмъ экземпляры того-же вида, живущіе ближе къ сѣверу или на болѣе значительной глубинѣ. Гульдъ полагаетъ, что птицы одного и того-же вида окрашены ярче подъ яснымъ небомъ, чѣмъ на островахъ или близь морскихъ береговъ. Точно такъ-же, Волластонъ убѣжденъ, что близость моря вліяетъ на окраску насѣкомыхъ. Мокенъ-Тандонъ сообщаетъ списокъ растеній, которыхъ листья въ приморскихъ мѣстностяхъ болѣе или менѣе мясисты, хотя въ другихъ мѣстностяхъ и не представляютъ этого свойства. Можно было-бы привести много другихъ подобныхъ примѣровъ.
То обстоятельство, что разновидности одного вида, когда онѣ распространяются на область другихъ видовъ, въ нѣкоторой степени пріобрѣтаютъ признаки этихъ послѣднихъ, подтверждаетъ наше мнѣніе, по которому всѣ виды суть лишь постоянныя, рѣзко обозначенныя разновидности. Такъ виды раковинъ, свойственные тропическимъ и мелкимъ морямъ, вообще говоря, ярче окрашены, чѣмъ раковины, свойственныя морямъ холоднымъ и глубокимъ. Птицы, свойственныя материкамъ, по свидѣтельству мистера Гульда, ярче окрашены, чѣмъ птицы острововъ. Виды насѣкомыхъ, свойственные морскому прибрежью, очень часто, какъ извѣстно всѣмъ собирателямъ, имѣютъ цвѣтъ мѣдный или блѣдно-желтоватый. Растенія, развивающіяся исключительно у взморья, очень часто представляютъ мясистые листья. Тотъ, кто вѣритъ въ отдѣльное сотвореніе каждаго вида, долженъ будетъ признать, что эта раковина, напримѣръ, сотворена ярко окрашенною для теплаго моря, а та окрасилась ярко черезъ уклоненіе, когда поселилась въ море болѣе теплое или менѣе глубокое.
Когда какое-либо уклоненіе сколько-нибудь полезно организму, мы не можемъ сказать, насколько оно можетъ быть приписано накопляющему дѣйствію естественнаго подбора, насколько прямому вліянію внѣшнихъ условій. Такъ, мѣховщикамъ очень хорошо извѣстно, что животныя одного и того-же вида имѣютъ мѣхъ тѣмъ болѣе густой и пушистый, чѣмъ холоднѣе климатъ, въ которомъ они живутъ; но кто возмется рѣшить, насколько это различіе зависитъ отъ преимущественнаго сохраненія, въ теченіе многихъ поколѣній, животныхъ съ наиболѣе пушистою шерстью, и насколько отъ прямаго дѣйствія холоднаго климата? Ибо, какъ кажется, климатъ производитъ нѣкоторое прямое дѣйствіе на шерсть нашихъ домашнихъ звѣрей.
Можно было-бы привести случаи, въ которыхъ одна и та-же разновидность возникла при самыхъ разнородныхъ жизненныхъ условіяхъ, и, съ другой стороны, примѣры самыхъ разнородныхъ разновидностей, возникшихъ при одинаковыхъ жизненныхъ условіяхъ. Такіе факты показываютъ, какъ косвенно должны дѣйствовать жизненныя условія. Далѣе, всякому натуралисту извѣстны безчисленные примѣры видовъ, сохраняющихъ свой характеръ, вовсе не видоизмѣняющихся, даже подъ вліяніемъ самыхъ противоположныхъ климатовъ. Такія соображенія заставляютъ меня придавать очень мало вѣсу прямому дѣйствію жизненныхъ условій. Косвенно, какъ мы уже замѣтили, они, повидимому, играютъ важную роль, дѣйствуя на воспроизводительную систему и такимъ образомъ предрасполагая къ уклончивости; затѣмъ естественный подборъ накопляетъ всѣ полезныя уклоненія, какъ-бы ни были они слабы, пока они не обозначатся настолько, что станутъ замѣтными для насъ.
Дѣйствіе употребленія и неупотребленія органовъ — Изъ фактовъ, упомянутыхъ въ первой главѣ, мы, какъ кажется, можемъ заключить, что у нашихъ домашнихъ животныхъ изощреніе извѣстныхъ органовъ придаетъ имъ силу, что неупотребленіе уменьшаетъ ихъ въ объемѣ, и что такія видоизмѣненія наслѣдственны. Относительно животныхъ, находящихся въ состояніи природномъ, мы не имѣемъ мѣрила для опредѣленія дѣйствія продолжительнаго изощренія или неупотребленія, потому что намъ неизвѣстны формы ихъ родичей; но многія животныя представляютъ намъ черты строенія, которыя могутъ быть объяснены дѣйствіемъ неупотребленія извѣстныхъ органовъ. Какъ замѣтилъ профессоръ Оуенъ, нѣтъ въ природѣ ничего аномальнѣе птицы, которая не можетъ летать; однако такихъ птицъ существуетъ нѣсколько. Южно-американская головастая утка едва можетъ перелетывать по поверхности воды, и ея крылья почти въ томъ же состояніи, какъ крылья домашней эльсбюрійской утки. Такъ-какъ крупныя птицы, добывающія свою пищу изъ почвы, рѣдко летаютъ, развѣ для избѣжанія опасности, то я полагаю, что почти совершенное отсутствіе крыльевъ, свойственное многимъ птицамъ, обитающимъ или недавно обитавшимъ на океаническихъ островахъ, не представляющихъ хищниковъ, есть слѣдствіе неупотребленія этихъ органовъ. Штроусъ, правда, живетъ на материкахъ и подвергается разнымъ опасностямъ, которыхъ онъ не можетъ избѣгнуть летаніемъ; но онъ можетъ защищаться ляганіемъ не хуже любаго звѣря. Мы можемъ представить себѣ, что отдаленный предокъ штроуса имѣлъ повадки подобныя повадкамъ дрофы, и что по мѣрѣ того, какъ естественный подборъ увеличивалъ объемъ и вѣсъ его тѣла, его ноги изощрялись все болѣе и болѣе, его крылья все менѣе и менѣе, пока онъ не сталъ совершенно неспособнымъ къ летанію.
Кирби замѣтилъ (и я могу подтвердить это наблюденіе), что передніе тарсы или лапы многихъ роющихъ жуковъ-самцовъ очень часто обломаны. Онъ осмотрѣлъ семнадцать экземпляровъ одного вида въ своей коллекціи, и ни въ одномъ изъ нихъ не нашелъ и слѣда этого органа. У Onites Apelles тарсы такъ постоянно уничтожены, что этотъ признакъ внесенъ въ описанія этого насѣкомаго. Въ нѣкоторыхъ другихъ родахъ они существуютъ, но лишь въ очень зачаточномъ состояніи. У священнаго жука египтянъ (Ateuchus sacer) ихъ вовсе нѣтъ. Мы не имѣетъ достаточныхъ доводовъ въ пользу предположенія, что случайное уничтоженіе органа можетъ быть унаслѣдовано, и я болѣе склоненъ приписать совершенное отсутствіе переднихъ тарсовъ у Ateuchus и ихъ недоразвитое состояніе въ нѣкоторыхъ другихъ родахъ дѣйствію продолжительнаго неупотребленія въ цѣломъ ряду поколѣній. Ибо тарсы, почти постоянно отсутствующіе у навозныхъ жуковъ, вѣроятно, утрачиваются ими очень рано и поэтому не могутъ быть изощрены этими насѣкомыми.
Въ нѣкоторыхъ случаяхъ мы легко можемъ принять за слѣдствіе неупотребленія такія видоизмѣненія въ строеніи, которыя вполнѣ, или главнымъ образомъ, обусловлены естественнымъ подборомъ. Мистеръ Волластонъ открылъ замѣчательный фактъ, что 200 жуковъ, изъ 550 видовъ, обитающихъ на островѣ Мадерѣ, настолько безкрылы, что они не могутъ летать, и что изъ двадцати девяти мѣстныхъ родовъ не менѣе двадцати трехъ представляютъ эту особенность! всѣхъ своихъ видахъ. Многія обстоятельства, а именно — что во многихъ частяхъ свѣта жуки часто заносятся вѣтромъ въ море и погибаютъ; что мадерскіе жуки, по наблюденіямъ мистера Волластона, бо̀льшею частію скрываются, пока не засвѣтитъ солнце и не утихнетъ вѣтеръ; что процентъ безкрылыхъ насѣкомыхъ значительнѣе на болѣе подверженномъ вѣтру островѣ Дезертасъ, чѣмъ на самой Мадерѣ; и въ особенности необыкновенный фактъ, на который такъ сильно напираетъ мистеръ Волластонъ — совершенное отсутствіе нѣкоторыхъ обширныхъ группъ жуковъ, повсюду очень многочисленныхъ, группъ, образъ жизни которыхъ дѣлаетъ частое летаніе почти необходимымъ, — всѣ эти соображенія заставляютъ меня думать, что безкрылость многихъ мадерскихъ жуковъ главнымъ образомъ обусловлена дѣйствіемъ естественнаго подбора, вѣроятно, соединеннаго съ отсутствіемъ изощренія. Ибо въ теченіе тысячей послѣдовательныхъ поколѣній всякій отдѣльный жукъ, летавшій менѣе, либо отъ малѣйшаго недостатка въ развитіи крыльевъ, либо отъ прирожденной лѣни, долженъ былъ подвергаться въ меньшей мѣрѣ опасности быть занесеннымъ въ море; а съ другой стороны, жуки, наиболѣе расположенные къ летанію, должны были всего чаще заноситься въ море, слѣдовательно погибать.
Мадерскія насѣкомыя, добывающія свою пищу не изъ почвы, но принужденныя, подобно цвѣточнымъ жукамъ и бабочкамъ, постоянно летать для поддержанія своей жизни, представляютъ не уменьшеніе, но, какъ полагаетъ мистеръ Волластонъ, даже увеличеніе крыльевъ. Это совершенно согласимо съ дѣйствіемъ естественнаго подбора. Ибо когда новое насѣкомое въ первый разъ попадало на островъ, стремленіе естественнаго подбора къ уменьшенію или къ увеличенію его крыльяхъ[1] должно было зависѣть отъ того, бо̀льшее-ли количество особей спасалось успѣшною борьбою съ вѣтромъ, или оставленіемъ попытокъ на такую борьбу, все болѣе и болѣе рѣдкимъ летаніемъ. Тутъ должно было произойти то-же, что съ мореплавателями, потерпѣвшими кораблекрушеніе близь берега: хорошимъ пловцамъ въ этомъ случаѣ было-бы выгодно еще бо̀льшее искусство, чтобы они могли доплыть до берега; плохимъ пловцамъ-же было-бы выгоднѣе вовсе не умѣть плавать, и слѣдовательно держаться на остаткахъ корабля.
Глаза крота и нѣкоторыхъ роющихъ грызуновъ зачаточны по объему и въ нѣкоторыхъ случаяхъ совершенно затянуты кожею и шерстью. Это состояніе глазъ, вѣроятно, обусловлено постепеннымъ уменьшеніемъ черезъ неупотребленіе. Въ южной Америкѣ туко-туко (Ctenomys), роющій грызунъ, ведетъ жизнь почти болѣе подземную, чѣмъ кротъ, и, по свидѣтельству одного испанца, часто ловившаго этихъ животныхъ, они нерѣдко совершенно слѣпы; экземпляръ, жившій у меня, безъ сомнѣнія, находился въ этомъ состояніи, по причинѣ, какъ оказалось при вскрытіи, воспаленія мигательной перепонки. Такъ-какъ частыя воспаленія глазъ должны быть вредны всякому животному, и какъ глаза, конечно, не необходимы животнымъ подземнымъ, уменьшеніе ихъ объема, срощеніе вѣкъ и развитіе на нихъ шерсти, безъ сомнѣнія, могло-бы быть для нихъ выгодно; а если такъ, естественный подборъ постоянно содѣйствовалъ-бы вліянію недостаточнаго изощренія органа.
Всѣмъ извѣстно, что животныя разныхъ классовъ, обитающія въ пещерахъ Стиріи и Кентуки, совершенно слѣпы. У нѣкоторыхъ изъ раковъ глазная ножка осталась, хотя глазъ исчезъ; стативъ телескопа сохранился, хотя самый телескопъ съ его стеклами утратился. Такъ-какъ трудно предположить, чтобы глаза, хотя-бы и безполезные, могли быть сколько нибудь вредны животнымъ, постоянно живущимъ въ темнотѣ, я вполнѣ приписываю ихъ утрату неупотребленію. У одного изъ слѣпыхъ животныхъ, а именно у пещерной крысы, глаза имѣютъ огромные размѣры, и профессоръ Силлиманъ полагаетъ, что, поживши нѣсколько дней на свѣту, она пріобрѣтаетъ слабую способность къ зрѣнію. Точно такъ-же, какъ на Мадерѣ, крылья нѣкоторыхъ насѣкомыхъ увеличились, крылья-же другихъ уменьшились въ размѣрахъ дѣйствіемъ естественнаго подбора, при содѣйствіи изощренія или неупотребленія, такъ и въ случаѣ пещерной крысы естественный подборъ, повидимому, боролся съ отсутствіемъ свѣта и увеличилъ объемъ глазъ, между тѣмъ какъ въ остальныхъ жителяхъ пещеръ одно неупотребленіе произвело весь результатъ.
Трудно придумать условія жизни, болѣе сходныя, чѣмъ условія, соединенныя въ глубокихъ известковыхъ пещерахъ, въ почти одинаковыхъ климатахъ, такъ-что, по обыкновенному воззрѣнію отдѣльнаго сотворенія слѣпыхъ животныхъ для американскихъ и европейскихъ пещеръ, можно было-бы ожидать близкаго сходства въ ихъ строеніи и систематическаго сродства; но, какъ замѣтили Шьёдте и другіе, такого сходства нѣтъ, и пещерныя насѣкомыя обоихъ материковъ не ближе сродны между собою, чѣмъ слѣдовало ожидать по общему сходству прочихъ организмовъ Европы и Сѣверной Америки. По моему воззрѣнію, слѣдуетъ предполагать, что сѣверо-американскія животныя съ обыкновенными зрительными способностями медленно, въ теченіе многихъ поколѣній, переселялись все глубже и глубже въ кентукійскія пещеры, и что точно такъ-же поступали и животныя европейскія. Мы имѣемъ нѣкоторыя указанія на такую постепенность. Шьёдте говоритъ: «слѣдовательно, мы разсматриваемъ эти подземныя фауны, какъ мелкія развѣтвленія, проникшія въ землю изъ географически-ограниченныхъ фаунъ смежныхъ полосъ и разросшіяся въ темнотѣ вслѣдствіе приспособленія къ окружающей средѣ. Животныя, мало уклоняющіяся отъ обыкновенныхъ формъ, подготовляютъ переходъ отъ свѣта къ мраку; затѣмъ слѣдуютъ животныя, приспособленныя къ полутьмѣ; наконецъ являются тѣ, которыя предназначены для совершенной темноты.» По этому воззрѣнію, животное, достигши, въ теченіе безчисленныхъ поколѣній, до отдаленнѣйшихъ закоулковъ пещеры, должно было утратить, болѣе или менѣе окончательно, свои глаза, вслѣдствіе неупотребленія ихъ, а естественный подборъ долженъ былъ въ то-же время обусловить нѣкоторыя другія измѣненія, восполняющія эту утрату, каковы удлиненіе усиковъ или щупалецъ. Не смотря на такія видоизмѣненія, мы имѣемъ право ожидать, что найдемъ въ пещерныхъ животныхъ Европы сродство съ прочими жителями этого материка, а въ американскихъ пещерныхъ животныхъ сродство съ организмами, населяющими материкъ американскій. И это оказывается на дѣлѣ относительно нѣкоторыхъ американскихъ пещерныхъ животныхъ, какъ сообщаетъ мнѣ профессоръ Дана; и нѣкоторыя изъ европейскихъ пещерныхъ насѣкомыхъ близко сродны съ насѣкомыми окрестныхъ странъ. Предполагая, что эти пещерныя животныя сотворены отдѣльно, было-бы чрезвычайно трудно объяснить ихъ сродство съ прочими животными тѣхъ-же материковъ. Что нѣкоторые изъ жителей пещеръ стараго и новаго свѣта близко сродны между собою, мы должны были ожидать на основаніи хорошо извѣстнаго намъ сродства бо̀льшей части прочихъ ихъ организмовъ. Правда, нѣкоторыя изъ пещерныхъ насѣкомыхъ, общихъ обоимъ полушаріямъ, принадлежатъ къ родамъ, нынѣ не существующимъ нигдѣ, кромѣ пещеръ; но предки этихъ насѣкомыхъ могли, въ прежнія времена, быть распространены обильно по всему промежуточному пространству. Слѣпые виды рода Adelops нынѣ живутъ въ пещерахъ, а также въ тѣнистыхъ мѣстахъ, подъ мхомъ. Вмѣсто того, чтобы удивляться чрезвычайной аномальности нѣкоторыхъ пещерныхъ животныхъ, каковы, по замѣчанію Агассица, слѣпая рыба (Amblyopsis) и каковъ, между пресмыкающимися Европы, слѣпой протей, я удивляюсь только тому, что не сохранилось болѣе обломковъ древнихъ органическихъ группъ, благодаря менѣе строгому соисканію, которому вѣроятно подвергались жители этихъ темныхъ убѣжищъ.
Акклиматизація. — Многія біологическія особенности растеній наслѣдственны; напримѣръ, время цвѣтенія, количество влаги, необходимое сѣменамъ для прозябенія, періоды сна, и т. д.; и это даетъ мнѣ поводъ сказать нѣсколько словъ объ акклиматизаціи. Такъ-какъ виды одного и того-же рода очень часто встрѣчаются и въ странахъ очень теплыхъ, и очень холодныхъ, и такъ-какъ, по моему мнѣнію, всѣ виды одного рода произошли отъ одного общаго родича, то, если это воззрѣніе справедливо, акклиматизація должна совершаться легко въ теченіе долгаго ряда поколѣній. Очевидно, что всякій видъ приспособленъ къ климату своей родины: виды изъ страны арктическаго или даже умѣреннаго пояса не выносятъ тропическаго климата, и наоборотъ. Точно такъ-же, иногда мясистыя растенія не выносятъ влажнаго климата. Но степень приспособленія видовъ къ климатамъ, подъ которыми они живутъ, часто была преувеличиваема. Мы можемъ заключить это изъ частой нашей неспособности предсказать, вынесетъ ли, или нѣтъ, нашъ климатъ привозное растеніе, и изъ количества растеній и животныхъ климатовъ болѣе теплыхъ, которыя у насъ живутъ и пользуются совершеннымъ здоровьемъ. Мы имѣемъ поводъ думать, что, въ естественномъ состояніи, округи распространенія видовъ ограничиваются соисканіемъ другихъ организмовъ настолько-же, если не еще болѣе, чѣмъ ихъ приспособленіемъ къ опредѣленному климату. Но какова бы ни была степень этого приспособленія, мы относительно нѣкоторыхъ растеній положительно знаемъ, что они, въ извѣстной мѣрѣ, могутъ, безъ содѣйствія человѣка, привыкать къ различнымъ температурамъ, или акклиматизироваться: такъ сосны и рододендроны, выведенные изъ сѣмянъ, собранныхъ докторомъ Гукеромъ съ деревьевъ, растущихъ на разныхъ высотахъ на Гималаѣ, у насъ оказались не въ равной степени способными переносить холодъ. Мистеръ Туэйтсъ (Thwaites) извѣстилъ меня, что онъ наблюдалъ подобные факты на островѣ Цейлонѣ, и подобныя же наблюденія были произведены мистеромъ Уатсономъ надъ европейскими видами растеній, перенесенными съ Асоръ въ Англію. Относительно животныхъ можно было-бы привести нѣсколько достовѣрныхъ примѣровъ тому, что въ историческія времена виды значительно распространились съ юга на сѣверъ, и наоборотъ; но мы не знаемъ положительно, были ли эти животныя приспособлены въ точности къ климату своей первоначальной родины, хотя мы обыкновенно предполагаемъ таковое точное приспособленіе; слѣдовательно, мы не знаемъ, была ли имъ надобность акклиматизироваться въ новой ихъ родинѣ.
Такъ-какъ я полагаю, что наши домашнія животныя были первоначально выбраны необразованными людьми потому, что они были полезны и легко размножались въ неволѣ, а не потому, что впослѣдствіи оказались способными къ далекимъ переселеніямъ, то, по моему мнѣнію, необыкновенная способность нашихъ домашнихъ животныхъ не только переносить самые разнообразные климаты, но, что̀ гораздо важнѣе, свободно плодиться въ нихъ, указываетъ на то, что значительное количество другихъ животныхъ, нынѣ находящихся въ состояніи природномъ, легко могло бы быть приспособлено къ перенесенію очень различныхъ климатовъ. Мы должны, однакоже, воздерживаться отъ крайнихъ выводовъ изъ этого соображенія, потому что многія изъ нашихъ домашнихъ животныхъ, вѣроятно, происходятъ отъ нѣсколькихъ дикихъ видовъ: такъ напримѣръ, въ домашнихъ породахъ нашихъ собакъ, можетъ быть, смѣшана кровь волка тропическаго съ кровью полярнаго волка или дикой собаки. Мышь и крысу нельзя разсматривать какъ животныхъ домашнихъ, но онѣ были перенесены человѣкомъ во многія части свѣта, и теперь имѣютъ область распространенія болѣе обширную, чѣмъ какой-либо другой грызунъ, ибо распространены отъ острововъ Фаро на сѣверѣ до Фалькландскихъ на югѣ, и сдѣлались обыкновенными на многихъ островахъ тропическихъ. Поэтому я склоненъ разсматривать приспособленіе къ какому-либо отдѣльному климату какъ качество легко прививающееся къ значительной врожденной гибкости склада, общей бо̀льшей части животныхъ. Съ этой точки зрѣнія, способность человѣка и его домашнихъ животныхъ переносить самые разнообразные климаты и такіе факты, какъ способность вымершихъ видовъ слона и носорога переносить климаты самые холодные, между тѣмъ какъ нынѣ живущіе виды всѣ принадлежатъ жаркому поясу, — не должны считаться аномаліями, а лишь примѣрами очень общей гибкости, обнаружившейся при особыхъ обстоятельствахъ.
Очень трудно рѣшить, насколько акклиматизація видовъ обусловливается одною привычкою, насколько естественнымъ подборомъ разновидностей, имѣющихъ различный природный складъ, и насколько сопряженнымъ дѣйствіемъ обѣихъ причинъ. Я не могу сомнѣваться въ томъ, что привычка имѣетъ нѣкоторое вліяніе, какъ по аналогіи, такъ и по свидѣтельству всѣхъ сельско-хозяйственныхъ сочиненій, начиная съ древнихъ китайскихъ энциклопедій, постоянно совѣтующихъ быть крайне осторожнымъ при перенесеніи животныхъ въ новую мѣстность; трудно предположить, чтобы человѣку удалось подобрать отдѣльную породу или подпороду для каждой мѣстности; мы тутъ по необходимости должны признать дѣйствіе привычки. Съ другой стороны, я не вижу причинъ сомнѣваться въ томъ, что естественный подборъ постоянно будетъ стремиться сохранять тѣ особи, которыя родятся со складомъ, наилучше приспособленнымъ къ мѣстнымъ условіямъ. Въ сочиненіяхъ о многихъ родахъ разводимыхъ растеній инымъ разновидностямъ приписывается способность лучше переносить извѣстный климатъ, чѣмъ другимъ; всего разительнѣе это выказывается въ сочиненіяхъ о плодовыхъ деревьяхъ, выходящихъ въ Соединенныхъ Штатахъ; тутъ иныя разновидности обыкновенно рекомендуются для южныхъ, другія для сѣверныхъ Штатовъ; и такъ-какъ бо̀льшая часть этихъ разновидностей возникла недавно, то онѣ не могли пріобрѣсти особенностей своего склада черезъ привычку. Приводили даже, какъ доводъ противъ возможности акклиматизаціи, іерусалимскій артишокъ, никогда не производящій сѣмянъ, слѣдовательно и разновидностей, на томъ основаніи, что онъ остался столь-же чувствительнымъ къ холоду, какъ и былъ прежде! Еще съ большею настойчивостію приводился примѣръ фасоли, для подтвержденія того-же мнѣнія. Но пока кто-нибудь не попытается сѣять, впродолженіе дюжины поколѣній, свою фасоль такъ рано, чтобы большая часть ея была уничтожена морозомъ, и затѣмъ собирать сѣмяна съ немногихъ выжившихъ растеній, заботясь о предотвращеніи случайныхъ скрещеній, и снова собирать съ тою-же осторожностію сѣмяна съ полученныхъ такимъ образомъ сѣянокъ — до тѣхъ поръ мы не можемъ признать, чтобы былъ сдѣланъ какой-либо опытъ для разрѣшенія вопроса. И не слѣдуетъ предполагать, чтобы никогда не проявились разности въ складѣ сѣянокъ фасоли; недавно былъ напечатанъ отчетъ о томъ, какъ различна чувствительность къ холоду сѣянокъ этого растенія.
Въ цѣломъ, мы, какъ кажется, можемъ заключить, что употребленіе и неупотребленіе органовъ и, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, привычка играли важную роль въ видоизмѣненіи склада всего организма и строенія отдѣльныхъ органовъ; но что дѣйствіе употребленія и неупотребленія органовъ часто въ значительной мѣрѣ сопрягалось съ естественнымъ подборомъ врожденныхъ особенностей, часто совершенно подчинялось этому послѣднему процессу.
Взаимнодѣйствія развитія. Подъ этимъ выраженіемъ я разумѣю, что вся организація такъ тѣсно связана въ своемъ развитіи, что когда легкое видоизмѣненіе обнаруживается въ одномъ органѣ и накопляется естественнымъ подборомъ, тѣмъ самымъ видоизмѣняются и прочіе органы. Это обстоятельство очень важное и до сихъ поръ недостаточно разъясненное. Самымъ очевиднымъ примѣромъ такого взаимнодѣйствія можетъ служить то, что видоизмѣненія, накопленныя лишь для блага молодаго животнаго или личинки, безъ сомнѣнія, отзовутся на строеніи взрослаго животнаго, точно такъ-же, какъ всякая уродливость, обнаружившаяся въ зародышѣ, отзывается важными отступленіями въ организаціи взрослаго животнаго. Отдѣльныя части тѣла, которыя гомологичны и, въ ранній зародышный періодъ, сходны между собою, повидимому, склонны къ видоизмѣненіямъ однороднымъ: такъ, напримѣръ, правая и лѣвая сторона тѣла часто видоизмѣняются одинаковымъ образомъ; то-же можно сказать о переднихъ и заднихъ ногахъ, даже о челюстяхъ и конечностяхъ, видоизмѣняющихся иногда одинаковымъ способомъ, ибо нижняя челюсть считается гомологичною съ конечностями. Эта склонность, безъ сомнѣнія, можетъ быть побѣждена болѣе или менѣе окончательно естественнымъ подборомъ. Такъ, существовало однажды семейство оленей, имѣвшихъ лишь одинъ рогъ на одной сторонѣ, и еслибъ эта особенность доставляла какія-либо выгоды этому племени, она, вѣроятно, пріобрѣла бы постоянство чрезъ естественный подборъ.
Гомологическіе органы, какъ замѣчено нѣкоторыми авторами, склонны къ сращенію между собою; это мы часто видимъ въ уродливыхъ растеніяхъ; и ничто не можетъ быть обыкновеннѣе спайки гомологическихъ частей въ организмахъ нормальныхъ: такова спайка лепестковъ въ трубчатый вѣнчикъ. Твердыя части тѣла, повидимому, вліяютъ на форму близлежащихъ мягкихъ частей; нѣкоторые авторы полагаютъ, что разнообразіе въ формѣ таза птицъ обусловливаетъ замѣчательное разнообразіе въ формѣ ихъ почекъ. Другіе полагаютъ, относительно человѣка, что форма таза у матери вліяетъ, черезъ давленіе, на форму головы у ребенка. У змѣй, по Шлегелю, форма тѣла и способъ глотанія опредѣляютъ положеніе нѣкоторыхъ изъ важнѣйшихъ внутренностей.
Причинная связь этихъ соотношеній часто чрезвычайно загадочна. Исидоръ Жоффруа Сентъ-Илеръ сильно напираетъ на то, что нѣкоторыя уродливости очень часто, другія очень рѣдко совпадаютъ между собою, но не могъ указать на причину этого явленія. Что можетъ быть страннѣе совпаденія голубыхъ глазъ съ глухотою у кошекъ, между окраскою и поломъ у черепахъ, между оперенными ногами и перепонкой, связывающей наружные пальцы у голубей, и между бо̀льшею или меньшею пушистостью вылупляющихся птенцовъ съ одной стороны и будущимъ цвѣтомъ ихъ пера съ другой? Или соотношенія между волосами и зубами у голой турецкой собаки, хотя тутъ, по всей вѣроятности, играетъ роль гомологія? По поводу этого послѣдняго примѣра замѣчу, что едва-ли мы можемъ считать случайнымъ то обстоятельство, что два порядка млекопитающихъ, наиболѣе уклонные въ свойствѣ своихъ общихъ покрововъ, а именно китовидные и беззубые, въ то-же время имѣютъ самые ненормальные зубы.
Я не знаю примѣра, яснѣе указывающаго на важность закона взаимнодѣйствій развитія, видоизмѣняющаго важные органы независимо отъ пользы, а слѣдовательно и отъ естественнаго подбора, — чѣмъ различіе между центральными и окружными цвѣтками у нѣкоторыхъ зонтичныхъ и сложноцвѣтныхъ растеній. Всякому извѣстно различіе между центральными и периферическими цвѣтками, напримѣръ у маргаритки, и это различіе часто сопровождается недоразвитіемъ извѣстныхъ частей цвѣтка. Но у нѣкоторыхъ сложноцвѣтныхъ растеній и плоды разнятся въ формѣ и въ свойствахъ поверхности, и даже самая завязь, съ придаточными своими частями, разнится, по описанію Кассини. Эти различія приписывались нѣкоторыми авторами давленію, и форма плодовъ въ лучевыхъ цвѣткахъ нѣкоторыхъ сложноцвѣтныхъ подтверждаетъ это мнѣніе. Но у зонтичныхъ, какъ извѣщаетъ меня докторъ Гукеръ, наибольшее различіе между внутренними и окружными цвѣтками отнюдь не совпадаетъ съ самыми сжатыми зонтиками. Можно было-бы подумать, что развитіе лучевыхъ вѣнчиковъ, отвлекая нишу отъ другихъ частей цвѣтка, обусловливаетъ ихъ недорастаніе; но въ нѣкоторыхъ сложноцвѣтныхъ плоды лучевыхъ и среднихъ цвѣтковъ разнятся между собою, хотя вѣнчики не представляютъ никакого различія. Быть можетъ, всѣ эти различія находятся въ связи съ какимъ-нибудь различіемъ въ притокѣ пищи къ среднимъ и окружнымъ цвѣткамъ: мы знаемъ, по крайней мѣрѣ, что цвѣтки неправильные всего чаще обращаются въ пелоріи, становятся правильными, когда они находятся ближе къ главной оси цвѣторасположенія. Я могу присовокупить, въ видѣ примѣра, слѣдующій разительный случай взаимнодѣйствія, замѣченный мною недавно надъ нѣкоторыми садовыми пеларгоніями: средній цвѣтокъ зонтика часто утрачиваетъ темныя пятна двухъ верхнихъ лепестковъ, и когда это случается, нектарій недоразвивается; когда пятно исчезаетъ лишь на одномъ изъ верхнихъ лепестковъ, нектарій сильно укорачивается.
Относительно различія между вѣнчиками среднихъ и окружныхъ цвѣточковъ въ сложномъ цвѣткѣ или въ зонтикѣ, я считаю воззрѣніе Шпренгеля вовсе не столь натянутымъ, какъ оно можетъ показаться съ перваго взгляда; по его мнѣнію, лучевые цвѣтки служатъ для привлеченія насѣкомыхъ, которыхъ содѣйствіе въ высшей степени полезно для оплодотворенія растеній этихъ двухъ порядковъ; и если это различіе полезно, оно могло установиться дѣйствіемъ естественнаго подбора. Что-же касается различія во внутреннемъ и внѣшнемъ строеніи плодовъ, не всегда связаннаго съ различіемъ въ цвѣткахъ, то мы не можемъ себѣ представить, на что́ можетъ оно быть полезно растенію. Но у сложноцвѣтныхъ эти различія столь значительны (по Таушу, плоды подчасъ въ окружныхъ цвѣтахъ имѣютъ сѣмя прямое, въ среднихъ изогнутое), что старшій Декандоль основалъ свое раздѣленіе всего порядка на подобныхъ различіяхъ. Изъ этого мы видимъ, что черты строенія, почитаемыя систематиками за весьма важныя, могутъ вполнѣ зависѣть отъ извѣстныхъ намъ взаимнодѣйствій развитія и быть, на сколько мы можемъ судить, совершенно безполезными для вида.
Мы подчасъ можемъ ошибочно приписать взаимнодѣйствіямъ развитія особенности, общія цѣлымъ группамъ видовъ и въ сущности зависящія просто отъ наслѣдственности; ибо давній родичь могъ пріобрѣсти черезъ естественный подборъ какую-либо особенность въ строеніи, и затѣмъ, черезъ тысячи поколѣній, другую, независимую отъ первой особенность; и эти двѣ особенности, передавшись цѣлой группѣ потомковъ разнообразнаго склада, естественно, могутъ показаться намъ связанными какимъ-либо необходимымъ способомъ. Точно такъ-же я не сомнѣваюсь, что нѣкоторыя кажущіяся взаимнодѣйствія, общія цѣлымъ порядкамъ, зависятъ вполнѣ отъ единственнаго пути, которымъ можетъ дѣйствовать естественный подборъ. Напримѣръ, Альфонсъ Декандоль замѣтилъ, что крылатыя сѣмяна никогда не встрѣчаются въ плодахъ неразсѣдающихся. Это, мнѣ кажется, можно объяснить тѣмъ, что лишь сѣмяна плодовъ разсѣдающихся могли, черезъ естественный подборъ, постепенно сдѣлаться крылатыми, причемъ растенія, производящія сѣмяна сколько-нибудь болѣе способныя къ перенесенію вѣтромъ, могли взять верхъ надъ прочими, — процессъ, невозможной относительно сѣмянъ плодовъ неразсѣдающихся.
Сентъ-Илеръ старшій и Гёте формулировали, почти одновременно, свои законы восполненій или равновѣсія развитія; по выраженію Гёте, «природа, для того, чтобы расщедриться съ одной стороны, должна скупиться съ другой». Я думаю, что этотъ законъ оправдывается относительно нашихъ домашнихъ организмовъ. Если пища притекаетъ въ избыткѣ къ какой-либо части или органу, она рѣдко притекаетъ, по крайней мѣрѣ въ избыткѣ, и къ другой; такъ, трудно въ одно и то-же время откормить корову и получить отъ нея много молока. Одна и та-же разновидность капусты не даетъ обильной и питательной листвы и обильныхъ маслянистыхъ сѣмянъ. Когда сѣмяна въ нашихъ плодахъ недорастаютъ, самый плодъ много выигрываетъ и въ объемѣ и въ качествѣ. У нашихъ куръ большой хохолъ сопровождается уменьшеніемъ гребня, а лопасти подъ клювомъ тѣмъ меньше, чѣмъ больше перьевъ въ бородѣ. Относительно видовъ, находящихся въ состояніи природномъ, едва-ли можно утверждать, что этотъ законъ постоянно приложимъ. Но многіе хорошіе наблюдатели, въ особенности ботаники, вѣрятъ въ его дѣйствительность. Я однако не стану приводить здѣсь примѣровъ, ибо почти не вижу средства рѣшить, увеличилась-ли извѣстная часть вслѣдствіе естественнаго подбора, а другая близлежащая вслѣдствіе того-же процесса или неупотребленія, или эта послѣдняя уменьшались въ объемѣ вслѣдствіе чрезмѣрнаго роста части сосѣдней.
Я также полагаю, что нѣкоторые изъ приведенныхъ случаевъ восполненія, а съ ними и многіе другіе факты, могутъ быть подведены подъ начало болѣе общее, а именно подъ постоянное стремленіе естественнаго подбора къ бережливости въ развитіи каждаго органа. Если, при измѣненныхъ условіяхъ жизни, какой-либо органъ, прежде полезный, становится менѣе полезнымъ, всякое, даже самое незначительное уменьшеніе въ его развитіи будетъ подхвачено естественнымъ подборомъ, ибо организму будетъ выгодно не тратить своей пищи на органъ безполезный. Я только въ этомъ смыслѣ могу понять фактъ, поразившій меня при изученіи усоногихъ раковъ и повторяющійся во многихъ другихъ случаяхъ; а именно, когда усоногій ракъ живетъ чужеядно внутри другаго рака, и слѣдовательно защищенъ, онъ болѣе или менѣе утрачиваетъ свою раковину или панцырь. Примѣромъ тому могутъ служить самцы въ родѣ Ibla и въ особенности родъ Proteolepas; ибо у всѣхъ прочихъ усоногихъ панцырь состоитъ изъ столь существенныхъ трехъ переднихъ члениковъ головы, несоразмѣрно развитыхъ и снабженныхъ крупными нервами и мышцами, между тѣмъ какъ въ чужеядномъ и защищенномъ Proteolepas вся передняя часть головы представляетъ видъ незначительнаго зачатка, прикрѣпленнаго къ основанію хватательныхъ усиковъ. А уничтоженіе крупнаго и сложнаго аппарата, сдѣлавшагося безполезнымъ вслѣдствіе чужеяднаго образа жизни, хотя бы совершающееся очень постепенно, было-бы рѣшительно выгодно для Proteolepas; ибо въ борьбѣ за существованіе, которой подлежатъ всѣ животныя, каждая отдѣльная особь имѣла-бы болѣе шансовъ на сохраненіе при меньшей тратѣ на органы, сдѣлавшіеся безполезными.
Такъ, полагаю я, естественный подборъ, въ теченіе временъ, постоянно будетъ доводить до уничтоженія всякій органъ, ставшій излишнимъ, не обусловливая при этомъ чрезмѣрнаго развитія какой-либо другой части тѣла. И наоборотъ, естественный подборъ можетъ успѣть въ необычайномъ развитіи всякаго отдѣльнаго органа, не обусловливая по необходимости соотвѣтственнаго уменьшенія органа сосѣдняго.
Мы, повидимому, можемъ считать общимъ правиломъ, какъ замѣтилъ Исидоръ Жоффруа Сентъ-Илеръ, и для разновидностей и для видовъ, что когда какая-либо часть, или органъ, повторяется много разъ въ тѣлѣ одной особи (напр. позвонки у змѣй, тычинки у многомужныхъ растеній), ихъ число измѣнчиво; между тѣмъ какъ число тѣхъ-же частей или органовъ, когда оно меньше, постоянно. Тотъ-же авторъ и нѣкоторые ботаники замѣтили также, что тѣ-же многочисленныя части очень подвержены видоизмѣненіямъ въ строеніи. Такъ-какъ это «вегетативное повтореніе», какъ называетъ его профессоръ Оуенъ, повидимому, есть признакъ низкой организаціи, то предыдущія замѣчанія можно связать съ очень распространеннымъ мнѣніемъ натуралистовъ, по которому существа низшія болѣе измѣнчивы, чѣмъ существа высшія. Я полагаю, что подъ существами низшими въ этомъ случаѣ разумѣютъ такія, которыхъ отдѣльные органы не представляютъ строгой спеціализаціи для отдѣльныхъ отправленій; и пока одна и та-же часть должна исполнять разнообразныя отправленія, мы можемъ объяснить себѣ, почему она остается измѣнчивою, т. е. почему естественный подборъ менѣе строго устраняетъ всякое малѣйшее уклоненіе, чѣмъ при спеціальномъ приспособленіи каждаго органа къ одному только отправленію. Такъ точно ножъ для рѣзанія всего, что попадется, можетъ быть почти любой формы, между тѣмъ какъ орудію для опредѣленной работы выгоднѣе дать и форму опредѣленную. Не слѣдуетъ забывать, что естественный подборъ можетъ дѣйствовать на каждую часть каждаго организма только для его пользы и въ силу этой пользы.
Недоразвитыя части, по справедливому, какъ мнѣ кажется, мнѣнію нѣкоторыхъ авторовъ, склонны къ значительной измѣнчивости. Мы еще вернемся къ недоразвитымъ и зачаточнымъ органамъ. Прибавлю тутъ только, что ихъ измѣнчивость, повидимому, зависитъ отъ ихъ безполезности, отнимающей у естественнаго подбора возможность останавливать уклоненія въ ихъ строеніи. Такимъ образомъ, зачаточные органы предоставлены всѣмъ вліяніемъ разнообразныхъ законовъ развитія, дѣйствію долгаго неупотребленія и склонности къ возвращеніямъ.
Органъ, развитый въ какомъ-либо видѣ въ необычайной степени, или необычайнымъ образомъ, въ сравненіи съ видами сродными, расположенъ къ чрезвычайной измѣнчивости. — Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, я былъ сильно пораженъ замѣткою мистера Уатергоуза, подтверждающею это положеніе. Судя по наблюденіямъ профессора Оуена надъ длиною рукъ у орангъ-утана, онъ также пришелъ къ подобному заключенію. Нѣтъ возможности убѣдить кого-либо въ истинѣ этого положенія, не приводя длиннаго списка собранныхъ мною фактовъ, которыхъ здѣсь сообщить невозможно. Я могу только высказать тутъ убѣжденіе, что это законъ чрезвычайно общій. Я вполнѣ сознаю обстоятельства, которыя могли въ этомъ случаѣ ввести меня въ заблужденіе, и полагаю, что въ должной мѣрѣ принялъ ихъ въ разсчетъ. Слѣдуетъ помнить, что это правило не относится ко всѣмъ органамъ, необычайно развитымъ, а лишь къ органамъ, развитымъ необычайно въ сравненіи съ ихъ развитіемъ въ близко сродныхъ видахъ. Такъ, крыло летучей мыши есть органъ, очень аномальный въ классѣ млекопитающихъ; но наше правило не приложимо къ нему, потому что существуетъ цѣлая группа летучихъ мышей, снабженныхъ крыльями; оно было-бы приложимымъ лишь тогда, еслибы какой-либо видъ летучей мыши имѣлъ крылья, развитыя необычайно въ сравненіе съ крыльями прочихъ видовъ того-же рода. Правило очень строго приложимо къ вторичнымъ половымъ признакамъ, въ случаѣ чрезвычайной ихъ рѣзкости. Терминъ: «вторичные половые признаки», предложенный Гонтеромъ, обозначаетъ признаки, связанныя съ опредѣленнымъ поломъ, но неимѣющіе прямой связи съ актомъ воспроизведенія. Правило приложимо къ самцамъ и самкамъ; но такъ-какъ самки рѣже представляютъ рѣзкіе вторичные половые признаки, оно рѣже приложимо къ нимъ. Явная приложимость нашего правила къ вторичнымъ половымъ признакамъ можетъ зависѣть отъ чрезвычайной измѣнчивости этихъ признаковъ, будь они очень рѣзки или нѣтъ, — факта, который едва-ли подлежитъ спору. Но что наше правило нисколько не ограничивается вторичными половыми признаками, это ясно видно изъ примѣра двуполыхъ усоногихъ раковъ; и я могу прибавить, что, при изученіи этого порядка, я постоянно имѣлъ въ виду замѣтку мистера Уатергоуза и убѣдился, что правило, высказанное мною, постоянно оправдывается усоногими раками. Въ будущемъ моемъ сочиненіи я сообщу списокъ самыхъ замѣчательныхъ примѣровъ; тутъ я приведу лишь одинъ, какъ поясненіе правила въ самомъ широкомъ его приложеніи. Крышечныя створки сидячихъ усоногихъ раковъ (Баланидовъ) — органы во всѣхъ отношеніяхъ очень важные, и они очень сходны, даже въ разныхъ родахъ. Но въ отдѣльныхъ видахъ одного рода (Pyrgoma) эти створки представляютъ удивительное разнообразіе; соотвѣтствующія створки разныхъ видовъ подчасъ имѣютъ совершенно различную форму, и степень измѣнчивости въ предѣлахъ каждаго вида такъ велика, что мы можемъ сказать безъ преувеличенія, что разновидности болѣе разнятся между собою въ признакахъ этихъ важныхъ створокъ, чѣмъ виды другихъ родовъ.
Такъ-какъ птицы въ предѣлахъ одной и той-же страны замѣчательно мало измѣнчивы, я обратилъ на нихъ особенное вниманіе, и мое правило кажется мнѣ вполнѣ приложимымъ къ этому классу. Я не могъ убѣдиться въ его приложимости къ растеніямъ, и это сильно поколебало-бы мое убѣжденіе въ основательности этого правила, еслибы чрезвычайная измѣнчивость растеній не затрудняла такъ значительно сравненія степеней этой измѣнчивости.
Когда какая-либо часть или органъ развиты въ какомъ-либо видѣ въ необычайной степени, мы естественно заключаемъ, что эта часть очень важна для вида; тѣмъ не менѣе она въ этомъ случаѣ очень подвержена измѣненіямъ. Какъ это объяснить? Если считать каждый видъ сотвореннымъ отдѣльно, со всѣми его органами въ настоящемъ ихъ видѣ, я не вижу возможности объясненія. Но предполагая, что группы видовъ произошли отъ другихъ видовъ и видоизмѣнялись путемъ естественнаго подбора, мы, какъ кажется, можемъ добиться нѣкотораго свѣта. У нашихъ домашнихъ животныхъ, если какой-либо органъ, или все животное, оставляется безъ вниманія, не подвергается тщательному подбору, эта часть (напримѣръ, гребень у доркингскихъ куръ) или вся порода лишается своего однообразнаго характера. Такая порода будетъ считаться выродившеюся. Органы зачаточные и тѣ, которые лишь мало были приспособлены къ какому-либо отдѣльному отправленію, и, быть можетъ, полиморфическія группы представляютъ намъ подобный естественный примѣръ; ибо въ такихъ случаяхъ естественный подборъ не пришелъ или не можетъ придти въ полное дѣйствіе, и слѣдовательно организація остается въ колеблящемся состояніи. Но, что̀ для насъ важнѣе, тѣ черты въ строеніи нашихъ домашнихъ животныхъ, которыя нынѣ подвергаются быстрому измѣненію черезъ искусственный подборъ, въ то-же время чрезвычайно уклончивы. Взгляните на наши голубиныя породы: какое неимовѣрное разнообразіе въ клювахъ разныхъ турмановъ, въ клювахъ и мясистыхъ отросткахъ почтовыхъ голубей, въ хвостѣ и походкѣ голубя трубастаго и т. д., т. е. именно въ тѣхъ признакахъ, которыми особенно заняты нынѣшніе англійскіе охотники! Даже въ подпородахъ, какова короткоклювый турманъ, какъ всѣмъ извѣстно, очень трудно добиться этихъ признаковъ въ полной чистотѣ, и часто родятся особи, далеко отступающія отъ требуемой нормы. По истинѣ можно сказать, что происходитъ постоянная борьба между стремленіемъ возвращаться къ состоянію менѣе уклонному и врожденною наклонностью къ измѣнчивости съ одной стороны, а съ другой — силою подбора, охраняющаго чистоту породы. Съ теченіемъ времени, подборъ одерживаетъ верхъ, и конечно нечего опасаться, чтобы отъ хорошаго племени короткоклювыхъ турмановъ произошелъ обыкновенный турманъ. Но пока дѣйствіе подбора подвигается быстро, мы постоянно можемъ ожидать значительной уклончивости въ видоизмѣняющемся организмѣ. Далѣе, заслуживаетъ вниманія то обстоятельство, что эти измѣнчивые признаки, результатъ искусственнаго подбора, иногда по причинамъ совершенно намъ неизвѣстнымъ, проявляются преимущественно въ одномъ полѣ, обыкновенно въ самцахъ, какъ напримѣръ мясистые отростки чистыхъ голубей и вздутый зобъ дутышей.
Обратимся къ природѣ. Когда какая-либо часть развита необычайнымъ способомъ въ какомъ-либо видѣ, сравнительно съ прочими видами того-же рода, мы можемъ заключить изъ этого, что эта часть подверглась значительной мѣрѣ уклоненія съ тѣхъ поръ, какъ видъ отдѣлился отъ общаго родоначальника рода. Время этого отдѣленія по большей части не будетъ чрезмѣрно давнее, такъ-какъ виды очень рѣдко существуютъ долѣе одного геологическаго періода. Необыкновенная степень уклоненія предполагаетъ необычайную мѣру уклончивости, постоянно накоплявшейся естественнымъ подборомъ на благо вида. Но такъ-какъ уклончивость необычайно развитой части или органа была столь значительною и продолжительною во времена относительно недавнія, мы могли бы, въ большинствѣ случаевъ, ожидать, что найдемъ эти части или органы болѣе уклончивыми, чѣмъ прочія, оставшіяся приблизительно неизмѣнными въ теченіе гораздо болѣе долгаго періода времени. И такъ оно, по моему убѣжденію, и есть на дѣлѣ. Что борьба между естественнымъ подборомъ съ одной стороны и стремленіемъ къ возвращенію и къ измѣнчивости съ другой прекратится съ теченіемъ времени, и что органы, развитые самымъ ненормальнымъ образомъ, могутъ сдѣлаться постоянными, въ этомъ я не вижу причинъ сомнѣваться. Поэтому органъ, какой-бы онъ ни былъ ненормальный, но передавшійся въ приблизительно одинаковомъ видѣ множеству разнообразныхъ потомковъ, какъ наприм. крыло летучей мыши, долженъ былъ существовать, по моей теоріи, весьма долго въ видѣ приблизительно одинаковомъ; отъ этого и происходитъ, что онъ не измѣнчивѣе всякаго другаго органа. Лишь въ тѣхъ случаяхъ, когда видоизмѣненіе совершилось сравнительно недавно, и когда оно было очень значительно, можемъ мы ожидать, что встрѣтимъ еще значительную степень этой «прирожденной измѣнчивости», какъ можно ее назвать. Ибо въ этомъ случаѣ уклоненіе лишь рѣдко будетъ упрочено послѣдовательнымъ подборомъ особей, уклонявшихся въ надлежащей мѣрѣ и надлежащимъ способомъ, и послѣдовательнымъ разрушеніемъ особей, склонныхъ возвратиться къ прежнему, менѣе уклонному состоянію.
Начало, выраженное въ предыдущихъ замѣткахъ, можетъ быть расширено. Извѣстно, что видовые признаки измѣнчивѣе родовыхъ. Объяснимся простымъ примѣромъ. Если нѣкоторые виды обширнаго рода растеній имѣютъ цвѣты синіе, а другіе — цвѣты красные, окраска цвѣтовъ была-бы лишь видовымъ признакомъ, и никто не удивился бы, еслибъ цвѣты одного изъ видовъ переходили изъ синяго въ красное, и наоборотъ; но еслибы всѣ виды имѣли цвѣты синіе, окраска стала-бы признакомъ родовымъ, и ея измѣненіе — обстоятельствомъ гораздо болѣе рѣдкимъ. Я выбралъ этотъ примѣръ потому, что тутъ невозможно объясненіе, которое могли-бы предложить многіе натуралисты, а именно, что видовые признаки измѣнчивѣе родовыхъ, потому что относятся къ органамъ, физіологически менѣе важнымъ, чѣмъ признаки, на которыхъ основывается разграниченіе родовъ. Я полагаю, что это объясненіе отчасти, хотя и косвенно, справедливо; но мы вернемся къ этому предмету въ главѣ о классификаціи. Было-бы почти излишнимъ приводить доказательства въ пользу положенія, что видовые признаки измѣнчивѣе родовыхъ; но я много разъ замѣчалъ въ естественно-историческихъ сочиненіяхъ, что въ тѣхъ случаяхъ, когда авторъ, къ удивленію своему, замѣчалъ въ видахъ одного рода непостоянство признака, обыкновенно постояннаго, въ обширныхъ группахъ видовъ, признакъ этотъ оказывался измѣнчивымъ и въ предѣлахъ отдѣльныхъ видовъ. И этотъ фактъ доказываетъ, что признакъ, имѣющій вообще значеніе родовое, когда онъ утрачиваетъ это значеніе и дѣлается признакомъ видовымъ, часто становится измѣнчивымъ, хотя-бы его физіологическая важность и не уменьшалась. Нѣчто подобное можно сказать и объ уродливостяхъ; по крайней мѣрѣ, Исидоръ Жоффруа Сентъ-Илеръ, повидимому, убѣжденъ въ томъ, что чѣмъ болѣе органъ нормально разнится въ разныхъ видахъ одной группы, тѣмъ болѣе онъ подверженъ индивидуальнымъ уклоненіямъ.
По обыкновенному воззрѣнію на отдѣльное сотвореніе каждаго вида, какъ объяснить, что части, всего болѣе разнящіяся въ отдѣльныхъ видахъ, болѣе измѣнчивы, чѣмъ тѣ, которыя въ тѣхъ-же самыхъ видахъ всего ближе сходны между собою? Я не вижу возможности объясненія. Но, разсматривая виды лишь какъ рѣзко обозначившіяся и постоянныя разновидности, мы, конечно, можемъ ожидать, что они будутъ продолжать измѣняться въ тѣхъ пунктахъ своего строенія, которые измѣнялись въ періодъ сравнительно недавній, и вслѣдствіе этого разошлись. Или — чтобы выразиться иначе — тѣ признаки, въ которыхъ всѣ виды одного рода схожи между собою, и расходятся съ видами другихъ родовъ, называются признаками родовыми; и эти общіе признаки я считаю наслѣдіемъ общаго родича, ибо едва-ли могло случиться, чтобы естественный подборъ могъ видоизмѣнить одинаковымъ образомъ разные виды, приспособленные къ образу жизни болѣе или менѣе различному; и такъ-какъ родовые признаки унаслѣдованы отъ времени очень отдаленнаго, предшествовавшаго выдѣленію видовъ изъ общаго прадѣдовскаго племени, и съ тѣхъ поръ не измѣнились вовсе, или лишь незначительно, то нѣтъ вѣроятности, чтобы они стали измѣняться теперь. Съ другой стороны, признаки, которыми разнятся между собою виды одного рода, называются признаками видовыми; и такъ-какъ эти видовые признаки уклонялись и разошлись по выдѣленіи вида изъ прадѣдовскаго племени, то есть вѣроятіе, что они и останутся въ нѣкоторой мѣрѣ измѣнчивыми, по крайней мѣрѣ болѣе измѣнчивыми, чѣмъ тѣ признаки, которые оставались постоянными въ теченіе долгихъ періодовъ времени.
Присовокуплю еще лишь два замѣчанія по поводу занимающаго насъ предмета. Я полагаю, что нѣтъ надобности приводить подробностей въ доказательство измѣнчивости вторичныхъ половыхъ признаковъ. Всякій согласится также, что виды одной и той-же группы значительнѣе разнятся между собою во вторичныхъ половыхъ признакахъ, чѣмъ во всѣхъ прочихъ чертахъ своей организаціи. Сравните, напримѣръ, степень различія между самцами куриныхъ, птицъ, у которыхъ сильно выражены вторичные половые признаки, со степенью различія между ихъ самками, и истина этого положенія станетъ очевидною. Первичная причина измѣнчивости вторичныхъ половыхъ признаковъ намъ неизвѣстна, но мы можемъ объяснить себѣ, почему эти признаки не сдѣлались столь постоянными и однообразными, какъ прочія черты строенія; ибо вторичные половые признаки были накоплены половымъ подборомъ, который дѣйствуетъ менѣе строго, чѣмъ обыкновенный подборъ, такъ-какъ влечетъ за собою не смерть, а лишь малочисленность потомства для самцовъ, исключаемыхъ имъ. Какова-бы ни была причина измѣнчивости вторичныхъ половыхъ признаковъ, они очень измѣнчивы, и поэтому должны были предоставить обширное поле дѣйствію естественнаго подбора, который и придалъ видамъ каждой группы большее разнообразіе въ половыхъ признакахъ, чѣмъ во всѣхъ прочихъ.
Замѣчателенъ и тотъ фактъ, что вторичныя половыя различія между обоими полами одного вида большею частію обнаруживаются въ тѣхъ-же чертахъ строенія, въ которыхъ разнятся между собою виды того-же рода. Этому совпаденію я приведу два примѣра, которые случайно занесены въ мой списокъ первыми; и такъ-какъ въ этихъ случаяхъ различія свойства весьма необычайнаго, совпаденіе едва-ли можетъ быть приписано случаю. Одинаковое число члениковъ въ тарсахъ есть признакъ бо̀льшею частію общій весьма обширнымъ группамъ жуковъ; но у Энгидовъ, какъ замѣтилъ Вествудъ, это число очень измѣнчиво; точно также непостоянно это число и въ обоихъ полахъ каждаго вида. Далѣе, нервація крылъ у роющихъ перепончатокрылыхъ признакъ очень важный, ибо распространяется на весьма обширныя группы; но въ нѣкоторыхъ родахъ нервація различна въ отдѣльныхъ видахъ, а также въ обоихъ полахъ каждаго вида. Это совпаденіе, съ моей точки зрѣнія, не представляетъ ничего удивительнаго. Я считаю виды одного рода столь-же несомнѣнными потомками одного родича, какъ и оба пола каждаго вида. Слѣдовательно, какая-бы часть организма общаго предка, или его ближайшихъ потомковъ, ни стала измѣнчивою — измѣненіями этой части должны были воспользоваться и естественный, и половой подборъ, для того, чтобы приспособить отдѣльные виды къ ихъ отдѣльнымъ мѣстамъ въ природномъ строю, а также чтобы приспособить другъ къ другу оба пола одного вида, или чтобы приспособить самцовъ и самокъ къ разнымъ образамъ жизни, или наконецъ самцовъ къ взаимной борьбѣ изъ за самокъ.
Итакъ, скажу въ заключеніе, что бо́льшая измѣнчивость видовыхъ признаковъ и бо́льшее постоянство признаковъ родовыхъ; что часто чрезвычайная измѣнчивость какой-либо части, развитой въ необыкновенной мѣрѣ въ какомъ-либо видѣ, въ сравненіи съ видами сродными; а также малая степень измѣнчивости частей необычайно развитыхъ, когда это необычайное развитіе обще цѣлой группѣ видовъ; что совпаденіе вторичныхъ половыхъ признаковъ съ признаками видовыми — что всѣ эти группы явленій тѣсно связаны между собою. Всѣ онѣ главнымъ образомъ обусловливаются тѣмъ, что виды одной группы произошли отъ одного общаго родича, отъ котораго унаслѣдовали много общаго; что части, измѣнявшіяся недавно и значительно, болѣе склонны къ дальнѣйшему измѣненію, чѣмъ части, давно наслѣдуемыя и неизмѣнявшіяся; что естественный подборъ, болѣе или менѣе окончательно, смотря по протекшему времени, побѣдилъ стремленіе къ возвращенію и къ измѣнчивости; что половой подборъ менѣе строгъ, чѣмъ подборъ обыкновенный; что уклоненія въ однѣхъ и тѣхъ-же частяхъ накоплялись естественнымъ или половымъ подборомъ, и такимъ образомъ приспособлялись къ вторичнымъ половымъ или къ общимъ видовымъ цѣлямъ.
Отдѣльные виды представляютъ аналогическія видоизмѣненія, и разновидность одного вида часто принимаетъ характеръ вида сроднаго, или возвращается въ нѣкоторой мѣрѣ къ характеру отдаленнаго родича. — Эти положенія прекрасно поясняются примѣромъ нашихъ домашнихъ породъ. Самыя разнородныя породы голубей въ странахъ, самыхъ удаленныхъ одна отъ другой, представляютъ подпороды съ завернутыми впередъ перьями на головѣ и съ перьями на ногахъ, — признаки, несвойственные дикому голубю; слѣдовательно, это аналогическія видоизмѣненія совершенно отдѣльныхъ породъ. Весьма нерѣдкое появленіе четырнадцати или даже шестнадцати перьевъ въ хвостѣ дутыша можетъ считаться уклоненіемъ, соотвѣтствующимъ нормальному строенію другой породы, голубя трубастаго. Никто, я полагаю, не станетъ сомнѣваться, что такія аналогическія уклоненія выражаютъ унаслѣдованные отъ общаго родича одинаковый складъ и расположеніе къ однороднымъ уклоненіямъ при дѣйствіи неизвѣстныхъ намъ однородныхъ причинъ. Въ растительномъ царствѣ примѣры однороднаго уклоненія представляютъ намъ утолщенные стволы, или такъ называемые корни, шведскаго турнепса и рутабаги, растеній, которыя многіе ботаники считаютъ выведенными искусственно отъ общаго родича; если это мнѣніе ошибочно, это будетъ случай аналогическихъ уклоненій въ двухъ такъ называемыхъ отдѣльныхъ видахъ, и къ нимъ можно присовокупить третій, а именно обыкновенный турнепсъ. По обыкновенному воззрѣнію на отдѣльное сотвореніе каждаго вида, намъ бы слѣдовало приписать это сходство утолщенныхъ стволовъ въ трехъ растеніяхъ не дѣйствительной причинѣ — общему происхожденію, обусловливающему склонность къ однороднымъ видоизмѣненіямъ, но тѣсной связи трехъ творческихъ актовъ.
Голуби, однакоже, представляютъ намъ и другое явленіе, а именно: во всѣхъ породахъ иногда прокидываются сизо-голубыя птицы съ двумя черными полосами на крыльяхъ, съ бѣлымъ задомъ, съ поперечной полосой на концѣ хвоста, и съ остальными хвостовыми перьями, окаймленными бѣлымъ у основанія. Такъ-какъ всѣ эти признаки свойственны общему родичу, дикому голубю, то никто, я полагаю, не усомнится въ томъ, что мы тутъ имѣемъ случай возвращенія, а не возникновенія новаго, однороднаго уклоненія во всѣхъ породахъ заразъ. Мы, какъ мнѣ кажется, можемъ положиться на вѣрность этого заключенія, такъ-какъ мы видѣли, что эти отмѣтки очень часто прокидываются въ помѣсяхъ между двумя отдѣльными и различно-окрашенными породами; и въ этомъ случаѣ въ условіяхъ жизни нѣтъ ничего, что могло бы вызвать появленіе голубо-сизаго цвѣта и всѣхъ этихъ отмѣтокъ, кромѣ вліянія самаго скрещенія на законы наслѣдственности.
Появленіе вновь признаковъ, утраченныхъ впродолженіе многихъ, быть можетъ, сотней поколѣній, безъ сомнѣнія, фактъ очень удивительный. Но когда порода была смѣшана, хотя бы только разъ, съ другою породою, потомство ея подчасъ обнаруживаетъ склонность возвращаться къ признакамъ чуждой породы впродолженіе многихъ поколѣній, — по мнѣнію иныхъ, впродолженіе двѣнадцати или даже двадцати поколѣній. Послѣ двѣнадцати поколѣній доля крови каждаго отдѣльнаго предка составляетъ лишь 1/2048; и однакоже, какъ мы видимъ, эта малая доля чуждой крови считается достаточною, чтобы обусловливать возвращенія. Въ породѣ, не подвергавшейся смѣшенію, но въ которой оба родителя утратили какой-либо признакъ, свойственный ихъ предкамъ, стремленіе возвращаться къ утраченнымъ признакамъ, будь оно сильно или слабо, можетъ, какъ мы замѣтили выше, передаваться неопредѣленному числу поколѣній. Когда признакъ, утратившійся въ породѣ, появляется вновь послѣ значительнаго количества поколѣній, всего умѣстнѣе предположить не внезапный возвратъ къ типу предка, удаленнаго на какую-нибудь сотню поколѣній, но сохранившуюся въ долгомъ ряду поколѣній склонность къ воспроизведенію упомянутаго признака, склонность, наконецъ, при неизвѣстныхъ намъ выгодныхъ условіяхъ, взявшую перевѣсъ. Напримѣръ, очень вѣроятно, что во всякомъ поколѣніи египетскаго голубя, лишь рѣдко представляющаго сизый цвѣтъ и черныя полосы, была склонность принять эту окраску. Это воззрѣніе есть гипотеза, но ее можно было-бы подтвердить нѣкоторыми фактами, и я не вижу, говоря отвлеченно, большей невѣроятности въ наслѣдственной склонности къ осуществленію какаго-либо признака, чѣмъ въ извѣстной всѣмъ наслѣдственности совершенно безполезныхъ зачаточныхъ органовъ. Мы даже иногда можемъ наблюдать одну склонность къ воспроизведенію такихъ наслѣдственныхъ зачатковъ: такъ напр. у Antirrhinum зачатокъ пятой тычинки прокидывается такъ часто, что мы должны допустить въ этомъ растеніи наслѣдственную склонность къ его произведенію.
Такъ-какъ, по моей теоріи, всѣ виды одного рода предполагаются происшедшими отъ общаго родича, то и слѣдовало ожидать, что они подчасъ будутъ измѣняться одинаковымъ образомъ, такъ чтобы разновидность одного вида приняла нѣкоторые изъ признаковъ другаго вида, который, по моему воззрѣнію, есть лишь рѣзкая и постоянная разновидность. Но признаки, пріобрѣтенные такимъ способомъ, могли-бы быть лишь маловажнаго свойства, ибо всѣ важные признаки подпадаютъ дѣйствію естественнаго подбора, сообразно образу жизни каждаго вида, и не предоставляются вліянію взаимнодѣйствій между внѣшними условіями и наслѣдственностію. Далѣе, можно было-бы ожидать, что виды одного и того-же рода будутъ подчасъ представлять возвращенія къ утраченнымъ прадѣдовскимъ признакамъ. Но такъ-какъ мы никогда не знаемъ въ точности признаковъ общаго предка всей группы, мы не могли-бы отличить этихъ двухъ случаевъ. Еслибы мы, напримѣръ, не знали, что дикій голубь не имѣетъ перьевъ на ногахъ и извращенныхъ перьевъ на головѣ, мы не могли-бы сказать, составляютъ ли эти признаки въ нашихъ домашнихъ породахъ возвращенія, или лишь аналогическія уклоненія; но мы могли-бы заключить, что сизый цвѣтъ зависитъ отъ возвращенія, ибо онъ сопровождается множествомъ другихъ отмѣтокъ, которыхъ совокупное появленіе трудно приписать простому уклоненію. Особенно могли-бы мы заключить это изъ появленія сизаго цвѣта и отмѣтокъ въ помѣсяхъ отъ породъ иной окраски. Поэтому, хотя относительно природныхъ организмовъ вообще должно быть сомнительно, какіе случаи слѣдуетъ считать возвращеніями къ утраченному признаку, и какіе новыми, но аналогическими видоизмѣненіями, однакоже, мы, по моей теоріи, должны-бы были подчасъ встрѣчать въ измѣнчивомъ потомствѣ вида признаки, существующіе также въ другихъ членахъ той-же группы. А такъ оно, безъ сомнѣнія, и есть на дѣлѣ.
Трудность опредѣленія измѣнчиваго вида по нашимъ систематическимъ сочиненіямъ въ значительной мѣрѣ зависитъ отъ того, что его разновидности какъ-бы передразниваютъ другіе виды того-же рода. Можно было-бы также привести значительной списокъ формъ, среднихъ между двумя другими формами, которыя сами не могутъ окончательно быть причислены ни къ видамъ, ни къ разновидностямъ; и это доказываетъ, если мы не сочтемъ каждую изъ формъ созданною отдѣльно, что одна изъ нихъ, уклоняясь, пріобрѣла нѣкоторые изъ признаковъ другой, и такимъ образомъ произвела форму среднюю. Но самымъ лучшимъ доказательствомъ служитъ то, что части или органы важнаго и постояннаго свойства подчасъ измѣняются такъ, что пріобрѣтаютъ въ нѣкоторой мѣрѣ характеръ тѣхъ-же частей или органовъ въ видахъ сродныхъ. Я собралъ длинный списокъ подобныхъ фактовъ. Но тутъ, какъ и во многихъ другихъ случаяхъ, я не имѣю возможности сообщить ихъ въ оправданіе моихъ положеній. Могу только повторить, что такіе случаи несомнѣнно встрѣчаются и, по моему мнѣнію, очень разительны.
Я приведу, однакоже, одинъ любопытный и сложный случай, не потому, чтобы въ немъ видоизмѣнялся какой-либо очень важный признакъ, но потому, что онъ обнимаетъ нѣсколько видовъ одного рода, находящихся отчасти въ дикомъ, отчасти въ домашнемъ состояніи. Это, повидимому, случай возвращенія. Оселъ нерѣдко представляетъ явственныя поперечныя полосы на ногахъ, подобныя полосамъ на ногахъ зебры; говорятъ, что онѣ всего явственнѣе у ослятъ, и, по собраннымъ мною свѣдѣніямъ, я считаю это показаніе справедливымъ. Говорятъ также, что полоса на каждомъ плечѣ иногда бываетъ двойная. Плечевая полоса, безъ сомнѣнія, очень измѣнчива по длинѣ и по очертанію. Былъ описанъ бѣлый оселъ (но не альбиносъ), не имѣвшій ни плечевой, ни спинной полосы; и эти полосы иногда очень неявственны или даже совершенно исчезаютъ у ословъ съ очень темною шерстью. Куланъ Далласа, какъ говорятъ, имѣетъ иногда двойную плечевую полосу. Джигетай (E. hemionus) не имѣетъ плечевой полосы, но слѣды ея, по свидѣтельству мистера Блейта и другихъ, иногда прокидываются; и полковникъ Пуль сообщилъ мнѣ, что жеребята этого вида обыкновенно имѣютъ полосы на ногахъ и слабую полосу на плечѣ. Квагга, хотя ея туловище такъ явственно испещрено наподобіе зебры, не имѣетъ полосъ на ногахъ; но докторъ Грей изобразилъ экземпляръ съ полосами на икрахъ, какъ у зебры.
Относительно лошадей, я собралъ въ Англіи примѣры спинной полосы у лошадей самыхъ разнообразныхъ породъ и всѣхъ мастей; поперечныя полосы на ногахъ не рѣдки у буланыхъ, булано-чалыхъ и разъ были замѣчены у карей лошади. Слабая плечевая полоса иногда встрѣчается у буланыхъ лошадей, и я разъ видѣлъ слѣды ея у гнѣдой лошади. Мой сынъ тщательно описалъ и нарисовалъ для меня бельгійскую возовую лошадь съ двойною полосою на каждомъ плечѣ и съ полосами на ногахъ; и человѣкъ, которому я вполнѣ могу довѣрить, осматривалъ, по моему порученію, валлійскаго пони съ тремя параллельными полосами на каждомъ плечѣ.
Въ сѣверо-западной части Индіи лошади каттиварской породы такъ постоянно полосаты, что, какъ сообщилъ полковникъ Пуль, изучавшій эту породу по порученію индійскаго правительства, лошадь безъ полосъ не почитается кровною. На спинѣ у этихъ лошадей всегда полоса; ноги обыкновенно полосаты, а плечевая полоса, иногда двойная или даже тройная, очень обыкновенна. Кромѣ того, иногда полосата и щека. Полосы всего явственнѣе у жеребятъ, и иногда совершенно исчезаютъ у старыхъ лошадей. Полковникъ Пуль видѣлъ новорожденныхъ жеребятъ, какъ сѣрыхъ, такъ и гнѣдыхъ, съ полосами. Я также имѣю поводъ предполагать, по сообщеніямъ мистера В. В. Эдуарса, что у англійской скаковой лошади спинная полоса гораздо чаще встрѣчается въ раннемъ возрастѣ, чѣмъ въ позднѣйшемъ. Не входя тутъ въ дальнѣйшія подробности, могу сказать, что я собралъ примѣры полосъ на ногахъ и на плечахъ у лошадей очень различныхъ породъ, въ разныхъ странахъ, отъ Англіи до восточнаго Китая и отъ Норвегіи на сѣверѣ до Малайскаго архипелага на югѣ. Во всѣхъ частяхъ міра эти полосы встрѣчаются всего чаще у буланыхъ и булано-чалыхъ лошадей; подъ терминомъ «буланый» (dun) я разумѣю обширную лѣстницу красокъ, начиная съ самаго темно-коричневаго цвѣта до планшеваго.
Мнѣ извѣстно, что полковникъ Гамильтонъ Смитъ, писавшій объ этомъ предметѣ, полагаетъ, что отдѣльныя породы лошадей произошли отъ отдѣльныхъ видовъ, изъ которыхъ одинъ, буланый, былъ полосатъ, и что вышеописанные случаи всѣ обусловлены давними смѣшеніями съ буланымъ племенемъ. Но меня вовсе не удовлетворяетъ эта теорія, и я не вижу, какъ можно, приложить ее къ породамъ столь различнымъ, какъ тяжелая бельгійская возовая лошадь, валлійскій пони, скакунъ, легкая каттиварская порода и т. д., породамъ, живущимъ въ самыхъ отдаленныхъ одинъ отъ другаго краяхъ міра.
Обратимся теперь къ послѣдствіямъ скрещенія между отдѣльными видами рода equus. Ролленъ утверждаетъ, что обыкновенный мулъ отъ лошади и осла особенно часто представляетъ полосы на ногахъ: по свидѣтельству мистера Госсе, въ Соединенныхъ Штатахъ девять муловъ изъ десяти имѣютъ полосатыя ноги. Я однажды видѣлъ мула съ ногами до того полосатыми, что на первый взглядъ всякій подумалъ бы, что одинъ изъ его родителей — зебра; и мистеръ Мартинъ, въ своемъ превосходномъ сочиненіи о лошадяхъ, изобразилъ подобнаго мула. На четырехъ видѣнныхъ мною раскрашенныхъ рисункахъ ублюдковъ осла и зебры ноги гораздо яснѣе полосаты, чѣмъ остальное тѣло, и у одного изъ нихъ была двойная плечевая полоса. Знаменитый ублюдокъ, полученный лордомъ Моретономъ отъ карей кобылы и жеребца-квагги, а также чистый жеребенокъ, родившійся впослѣдствіи отъ той же кобылы и отъ воронаго арабскаго жеребца, имѣли ноги гораздо болѣе явственно-полосатыя, чѣмъ даже чистый квагга. Наконецъ, и это случай очень замѣчательный, мистеръ Грей изобразилъ ублюдка (и онъ извѣщаетъ меня, что знаетъ еще другой подобный случай) отъ осла и джигетая, и этотъ ублюдокъ, хотя оселъ и рѣдко имѣетъ полосы на ногахъ, а джигетай не имѣетъ ихъ вовсе, ни даже плечевой полосы, тѣмъ не менѣе имѣлъ полосы на всѣхъ четырехъ ногахъ и три короткія полосы на плечахъ, подобно буланому валлійскому пони, и даже имѣлъ нѣсколько полосъ, какъ у зебры, на щекахъ. Относительно этого послѣдняго факта, я такъ былъ убѣжденъ, что даже цвѣтная полоска не можетъ явиться безъ причины, что эти-то личныя полосы у ублюдка отъ осла и джигетая навели меня на мысль спросить полковника Пуля, встрѣчаются-ли такія личныя полосы у столь постоянно-полосатой каттиварской породы лошадей, на что̀, какъ мы видѣли, я получилъ утвердительный отвѣтъ.
Что-же намъ сказать о всѣхъ этихъ фактахъ? Мы видимъ, что разные отдѣльные виды рода equus, черезъ простое уклоненіе, пріобрѣтаютъ полосы на ногахъ, какъ у зебры, или на плечѣ, какъ у осла. У лошади склонность къ такой полосатости усиливается въ особяхъ буланой масти, той масти, которая всего ближе къ общей окраскѣ прочихъ видовъ того-же рода. Появленіе полосъ не сопровождается какимъ-либо измѣненіемъ въ формѣ или другимъ новымъ признакомъ. Мы замѣчаемъ особенно-сильное расположеніе къ такой полосатости у ублюдковъ отъ нѣкоторыхъ изъ самыхъ разнородныхъ видовъ. Вспомнимъ теперь то, что намъ извѣстно относительно различныхъ породъ голубей. Всѣ онѣ происходятъ отъ одного голубя (со включеніемъ двухъ или трехъ подвидовъ или мѣстныхъ разновидностей) голубоватаго цвѣта, съ извѣстными полосами и другими отмѣтками; и когда какая-либо порода, черезъ простое уклоненіе, принимаетъ этотъ голубоватый оттѣнокъ, постоянно появляются и полоски и прочія отмѣтки; впрочемъ, нѣтъ никакого измѣненія въ формѣ и признакахъ. Когда мы смѣшиваемъ самыя старинныя и чистыя породы, мы замѣчаемъ въ помѣсяхъ сильную склонность къ воспроизведенію голубоватаго цвѣта, полосокъ и отмѣтокъ. Я сказалъ, что самая вѣроятная гипотеза для объясненія такого возвращенія къ весьма древнимъ признакамъ состоитъ въ томъ, что въ дѣтенышахъ каждаго послѣдовательнаго поколѣнія есть склонность къ воспроизведенію давно-утраченныхъ признаковъ, и что эта склонность, по неизвѣстнымъ намъ причинамъ, иногда одерживаетъ верхъ. А мы тотчасъ видѣли, что во всѣхъ видахъ рода equus полосы либо явственнѣе, либо встрѣчаются чаще у молодыхъ животныхъ, чѣмъ у взрослыхъ. Назовите видами породы голубей, изъ которыхъ нѣкоторыя сохраняли свой характеръ впродолженіе столѣтій, и какъ близко этотъ случай совпадетъ съ случаемъ разныхъ видовъ рода equus! Что до меня, то я смѣло заглядываю въ прошлое, за тысячи и милліоны поколѣній, и вижу животное, полосатое, какъ зебра, но впрочемъ, быть можетъ, и разнящееся отъ него, — общаго родича нашей домашней лошади (произошла ли она или нѣтъ отъ нѣсколькихъ дикихъ племенъ), осла, джигетая, квагги и зебры.
Тотъ, кто считаетъ каждый изъ этихъ видовъ созданнымъ отдѣльно, станетъ, вѣроятно, утверждать, что каждый изъ этихъ видовъ былъ созданъ расположеннымъ уклоняться, какъ въ дикомъ, такъ и въ прирученномъ состояніи, именно этимъ опредѣленнымъ способомъ и дѣлаться полосатымъ подобно другимъ видамъ того-же рода, и что каждый изъ нихъ былъ созданъ съ сильною склонностью при скрещеніи съ другими видами, живущими въ самыхъ отдаленныхъ странахъ, производить ублюдки, схожіе по своимъ полосамъ, не съ собственными родителями, но съ другими видами того-же рода. Но допустить такое воззрѣніе значитъ, по моему мнѣнію, замѣнять причину дѣйствительную мнимою, или, по крайней мѣрѣ, неизвѣстною причиною. Такое воззрѣніе низводитъ Божьи творенія на степень поддѣлокъ и обмановъ; оно стоитъ на одномъ ряду съ воззрѣніемъ старинныхъ, невѣжественныхъ космогоній, по которымъ ископаемыя раковины никогда не были живыми, но созданы изъ камня, наподобіе тѣхъ, которыя нынѣ живутъ въ моряхъ.
Заключеніе. — Наше незнаніе относительно законовъ измѣнчивости глубоко. Мы не можемъ, даже въ одномъ случаѣ изъ сотни, указать на какую-либо причину, объясняющую, почему та или другая часть разнится болѣе или менѣе у родителей и у ихъ потомства. Но вездѣ, гдѣ мы имѣемъ возможность произвести сравненіе, мы убѣждаемся, что меньшія различія между разновидностями одного вида и различія болѣе значительныя между видами одного рода сложились по однимъ и тѣмъ же законамъ. Внѣшнія условія жизни, каковы климатъ, пища и т. д., повидимому, произвели нѣкоторыя, легкія видоизмѣненія. Образъ жизни, обусловливая различія въ складѣ, употребленіе органовъ, укрѣпляя, и неупотребленіе, ослабляя ихъ, повидимому, произвели дѣйствіе болѣе сильное. Гомологическія части склонны къ однороднымъ видоизмѣненіямъ, а также склонны къ сращенію. Видоизмѣненія частей твердыхъ и частей наружныхъ иногда вліяютъ на части болѣе мягкія и на части внутреннія. Когда одна часть развита значительно, она, быть можетъ, стремится отвлекать пищу отъ частей сосѣднихъ; и всякая часть организма, которая можетъ быть устранена безъ ущерба для организма, устраняется. Измѣненія въ строеніи, происходящія въ ранній возрастъ, обыкновенно вліяютъ на части, развивающіяся впослѣдствіи, и существуетъ еще множество взаимнодѣйствій развитія, которыхъ сущность намъ совершенно непонятна. Части многочисленныя измѣнчивы въ числѣ и въ строеніи, быть можетъ, потому, что такія части еще не успѣли приспособиться исключительно къ какому-либо опредѣленному отправленію, такъ-что ихъ видоизмѣненія не подвергались строгому контролю естественнаго подбора. По этой же причинѣ, вѣроятно, организмы, стоящіе низко на природной лѣстницѣ, болѣе измѣнчивы, чѣмъ тѣ, которыхъ всѣ органы болѣе обособлены, и которые стоятъ выше на этой лѣстницѣ. Зачаточные органы, будучи безполезными, ускользаютъ отъ естественнаго подбора, и, вѣроятно, по этому измѣнчивы. Видовые признаки, т. е. тѣ, которые разошлись послѣ выдѣленія отдѣльныхъ видовъ изъ общаго прадѣдовскаго племени, болѣе измѣнчивы, чѣмъ признаки родовые или унаслѣдованные издавна и неизмѣнявшіеся въ тотъ-же періодъ времени. На предъидущихъ страницахъ мы упомянули объ отдѣльныхъ частяхъ или органахъ, оставшихся измѣнчивыми, потому что они недавно измѣнялись и черезъ это разошлись. Но мы также видѣли во второй главѣ, что то же начало приложимо къ цѣлой особи; ибо въ мѣстности, гдѣ встрѣчается много видовъ одного рода — то-есть, гдѣ въ прошломъ происходило сильное видоизмѣненіе и обособленіе, гдѣ процессъ образованія новыхъ видовъ былъ очень дѣятеленъ — тамъ, среднимъ числомъ, находимъ мы всего болѣе разновидностей или возникающихъ видовъ. Вторичные половые признаки очень измѣнчивы, и такіе признаки сильно разнятся въ видахъ одной и той-же группы. Измѣнчивость однѣхъ и тѣхъ-же частей организаціи нерѣдко давала поводъ къ развитію вторичныхъ половыхъ различій между полами одного вида и видовыхъ различій между видами одного рода. Всякая часть или органъ, развитой необычайнымъ способомъ, въ сравненіи съ тою же частію или органомъ въ сродныхъ видахъ, долженъ былъ подвергнуться значительный мѣрѣ измѣненія съ тѣхъ поръ, какъ возникнулъ видъ; поэтому мы можемъ объяснить себѣ, почему онъ остался болѣе измѣнчивымъ, чѣмъ прочія части; ибо измѣненіе есть процессъ продолжительный и медленный, и естественный подборъ въ этомъ случаѣ не имѣлъ еще времени побѣдить стремленіе къ дальнѣйшему измѣненію или къ возвращенію. Но когда видъ съ какимъ-либо необычайно развитымъ органомъ успѣлъ сдѣлаться родичемъ многихъ видоизмѣненныхъ потомковъ — что̀, по моему взгляду, долженъ быть процессъ чрезвычайно медленный, требующій долгихъ вѣковъ — въ такомъ случаѣ естественный подборъ могъ успѣть въ установленіи признаковъ органа, какъ бы необычайно онъ ни былъ развитъ. Виды, наслѣдующіе приблизительно одинаковый складъ отъ общаго родича и подверженные сходнымъ вліяніямъ, естественно, будутъ склонны къ однороднымъ видоизмѣненіямъ, и тѣже самые виды могутъ подчасъ возвращаться къ нѣкоторымъ изъ признаковъ древняго родича. Хотя изъ возвращенія и аналогическихъ уклоненій не могутъ возникнуть новыя и важныя видоизмѣненія, эти видоизмѣненія будутъ содѣйствовать стройному и изящному разнообразію природы.
Какова бы ни была причина всякаго легкаго различія между родителями и потомствомъ — а каждое изъ нихъ должно имѣть свою причину — постепенное накопленіе, путемъ естественнаго подбора, такихъ различій, если они полезны для особи, производитъ всѣ важныя видоизмѣненія въ строеніи, которыя позволяютъ безчисленнымъ организмамъ, покрывающимъ лицо земли, бороться между собою, и даютъ побѣду наилучше приспособленнымъ.