Ночь прошла въ хлопотахъ по приведенію всего въ порядокъ. Къ шкунѣ поминутно подъѣзжали лодки, привозившія пріятелей сквайра. Въ числѣ множества гостей былъ и мистеръ Бландли, пріѣхавшій пожелать своему другу счастливаго пути и благополучнаго возвращенія. Мнѣ то и дѣло приходилось откупоривать бутылки и полоскать стаканы. Я не помню, чтобы у меня было когда-нибудь столько дѣла въ гостиницѣ Адмиралъ Бенбо.
Ни разу въ жизни я такъ не уставалъ. На разсвѣтѣ боцманъ затрубилъ въ рожокъ и матросы взялись за шпиль. Будь я утомленъ во сто разъ больше, я и тогда бы не согласился уйти с палубы ни за что на свѣтѣ. Все здѣсь для меня было ново, все занимало меня: и отрывистыя слова команды и резкие звуки свистка, и толкотня людей, старавшихся протѣсниться поближе к фонарямъ, и суета въ носу корабля, гдѣ люди копошились въ темнотѣ точно тѣни, — однимъ словомъ вся корабельная обстановка.
— Джонъ, спой намъ что-нибудь! — крикнулъ чей-то голосъ.
— Ту, знаешь, старую! — сказалъ еще чей-то.
— Радъ стараться, братцы! — отвѣчалъ Джонъ Сильверъ, который стоялъ тутъ же, опираясь на костыль.
Онъ запѣлъ хорошо знакомую мнѣ пѣсню, — любимый мотивъ покойнаго капитана:
Было насъ, матросиковъ, пятнадцать человѣкъ,
Пятнадцать матросовъ, морскихъ волков,
Морскихъ волковъ, удалыхъ молодцовъ…
Іо-го-го! Іо-го-го!
Захотелось намъ, матросам, бутылочку распить…
И подъ этотъ громкій и стройный припѣвъ якорный канатъ началъ ровно и медленно навиваться, уступая дружнымъ усиліямъ матросовъ.
Несмотря на то, что любопытство мое было напряжено до послѣдней крайности, звуки этой пѣсни невольно заставили меня перенестись мыслью въ нашу убогую гостиницу. Среди хора незнакомыхъ голосовъ мнѣ показалось, что я слышу голосъ капитана. Но вотъ якорь поднялся изъ воды и повисъ подлѣ форштевня шкуны; паруса начали надуваться; вотъ берегъ и сосѣдніе корабли въ гавани какъ будто побѣжали отъ насъ. Когда я наконецъ сошелъ въ каюту и, не помня себя отъ усталости, бросился на койку, Испаньола была уже въ открытомъ морѣ и на всѣхъ парусахъ летѣла къ Острову Сокровищъ.
Не стану подробно описывать нашего плаванія. Оно было довольно благополучно. Шкуна ходила подъ парусами превосходно, матросы были люди опытные, а капитанъ зналъ свое дѣло великолѣпно. Поэтому я отмѣчу лишь два или три крупныхъ событія, случившихся у насъ на кораблѣ до прибытія къ острову.
Прежде всего мистеръ Арро въ совершенствѣ оправдалъ приговоръ о немъ капитана Смоллета. Онъ не имѣлъ ровно никакого вліянія на экипажъ и матросы дѣлали съ нимъ что хотѣли. Это бы еще ничего, но дѣло въ томъ, что не успѣли мы выйти въ море, какъ онъ сталъ показываться на палубѣ въ совершенно пьяномъ образѣ, съ мутными глазами, краснымъ лицомъ, заплетающимся языкомъ и неровной походкой. Лишь временами на него находили свѣтлыя минуты, когда он бросалъ пить и дня два ходилъ трезвый, довольно сносно исполняя свои обязанности.
Мы никакъ не могли понять, откуда онъ беретъ водку. Это была корабельная тайна. За нимъ слѣдили, допытывались и все-таки ничего не узнали. Когда объ этомъ спрашивали его самого, то онъ или посмѣивался себѣ въ усъ, — если былъ пьянъ, или торжественно завѣрялъ, что не беретъ въ ротъ ни капли, — если былъ трезвъ.
Онъ не только не приносилъ никакой пользы какъ офицеръ, но прямо вредилъ дѣлу тѣмъ, что развращалъ своимъ примѣромъ экипажъ. Наконецъ, будучи постоянно пьянъ, онъ могъ каждую минуту упасть какъ-нибудь и убиться до смерти, что дѣйствительно вскорѣ и случилось. Въ одну темную ночь его хватились во время довольно сильной качки и нигдѣ не нашли. Никто не удивился и никто не опечалился. Что съ нимъ сдѣлалось, мы такъ никогда и не узнали.
— Должно быть онъ упалъ въ море, — сказалъ капитанъ. — Это избавляетъ меня отъ необходимости посадить его на цѣпь, такъ какъ я серьезно собирался это сдѣлать.
Мы остались безъ подшкипера, и потому пришлось дать повышеніе одному изъ матросовъ. Исправленіе подшкиперскихъ обязанностей поручили боцману Джону Андерсону, впрочемъ безъ присвоенія ему соотвѣтственнаго званія. Мистер Трелонэ много путешествовалъ, имѣлъ кое-какія свѣдѣнія по морскому дѣлу и могъ въ случаѣ надобности брать на себя вахту; этимъ онъ бывалъ намъ часто очень полезенъ. Наконецъ младшій боцманъ нашъ Израиль Гандсъ былъ опытный старый морякъ и, въ случаѣ нужды, на него тоже можно было положиться.
Онъ былъ большой пріятель съ Джономъ Сильверомъ и это обстоятельство побуждаетъ меня сказать о нашемъ поварѣ нѣсколько словъ.
Чтобы имѣть свободными обѣ руки, Джонъ Сильверъ привязалъ свой костыль ремнемъ къ шеѣ и во время работы замѣчательно ловко опирался на него, не употребляя въ дѣло рукъ. Онъ ни разу не упалъ за все время плаванія и исполнялъ свои обязанности на шкунѣ такъ же успѣшно, какъ еслибъ это было на твердой землѣ. Но всего любопытнѣе было смотрѣть на него во время качки. Для него нарочно протянули вдоль бортовъ веревки и он нерѣдко ходилъ по кораблю, цѣпляясь только за нихъ и не пользуясь костылемъ, который праздно болтался у него на шеѣ, но ходилъ всегда такъ скоро, какъ ни одинъ матросъ. Тѣмъ не менѣе матросы, плававшіе съ нимъ прежде, глубоко сожалѣли о его несчастіи.
— Джонъ замѣчательный человѣкъ, — сказалъ мнѣ разъ Израиль Гандсъ. — Онъ въ молодости получилъ хорошее образованіе и, когда захочетъ, умѣетъ говорить какъ книга. И какой онъ храбрый при этомъ! Настоящій левъ. Разъ при мнѣ на него, безоружнаго, напали четверо… Такъ что-жь бы вы думали? Взялъ онъ ихъ, стукнулъ головами другъ о друга и разбилъ имъ башки…
Всѣ матросы очень уважали его и даже слушались. Онъ умѣлъ каждому угодить какой-нибудь мелкой услугой. Ко мнѣ онъ относился прекрасно и всегда бывалъ мнѣ радъ, когда я приходилъ въ камбузъ[1], гдѣ у него вся посуда сіяла чистотой и висѣла клѣтка съ попугаем.
— А, Гоукинсъ, милости просимъ, — скажетъ онъ мнѣ бывало. — Пожалуйте сюда, пожалуйте, побесѣдуйте съ старым Джономъ Сильверомъ. Вы всегда приятный для меня гость… Вы такой умный мальчикъ, гораздо умнѣе своихъ лѣтъ… Вотъ мой капитанъ Флинтъ… Я, знаете, окрестилъ своего попку именемъ этого знаменитаго пирата... Послушаемъ, что онъ намъ скажетъ. Кажется, онъ все пророчитъ намъ благополучное путешествіе… Неправда ли капитанъ?
— Червонцы!.. Червонцы!.. Червонцы! — пронзительно закричитъ всякій разъ попугай и такъ бывало надоѣстъ, заладивъ одно и то же, что Джон Сильверъ наброситъ на клѣтку платок, чтобы унять крикуна.
— Знаете сколько лѣтъ этой птицѣ? Лѣтъ двѣсти, я думаю, если не больше; попугаи ужасно живучи. Ни одинъ человѣкъ не видалъ въ жизни такъ много разныхъ событій, какъ этотъ попка. Представьте только себѣ, что онъ плавалъ съ Инглэндомъ, знаменитымъ пиратомъ, капитаномъ Инглэндомъ! Онъ побывалъ и на Мадагаскарѣ, и на Малабарѣ, и въ Суринамѣ, и въ Порто-Белло. Онъ присутствовалъ при поднятіи со дна бухты Виго затопленныхъ испанскихъ галіотовъ. Тамъ онъ и выучился кричать: „червонцы!... червонцы!..“ И немудрено: ихъ тамъ выловили изъ воды цѣлыхъ триста пятьдесять тысячъ… Такъ-то, милый мой Гоукинсъ. Онъ былъ при абордажѣ фрегата Вице-король Индіи въ водахъ Гоа. А вѣдь посмотрѣть на него: попка, маленькій, невзразный. Нельзя подумать, что онъ такой старикъ. Мы съ нимъ вмѣстѣ понюхали пороху, товарищи въ нѣкоторомъ родѣ; вѣдь такъ, капитанъ?
— Смирррно!.. На абордаж! — трещитъ попугай.
— Ахъ, ты, мой матросикъ! — говоритъ Джон Сильверъ, поднося къ клѣткѣ кусокъ сахару.
Попугай начинаетъ биться и царапаться въ клѣткѣ, ругаясь какъ извощикъ. .jpg)
— Каковъ разбойникъ! — съ сокрушеніемъ отзовется бывало на эту выходку Джонъ Сильверъ и продолжаетъ: — Да, милый мой Гоукинсъ, возлѣ сажи всегда замараешься. Съ кѣмъ поведешься, такой и будешь. Мой бѣдный попка бывалъ въ ужасной компаніи и дурное знакомство оставило на немъ слѣдъ. Но онъ разумѣется, самъ не понимаетъ, какіе гадости онъ говоритъ. Именно потому его ужь и не отучишь.
Скажетъ это бывало Джонъ Сильверъ и съ самымъ торжественнымъ видомъ проведетъ рукою по своей косѣ, а я-то умиляюсь и думаю: „вотъ какой добродѣтельный человѣкъ“.
Между тѣмъ сквайръ и капитанъ Смолетъ были другъ съ другомъ попрежнему въ холодныхъ отношеніяхъ. Сквайръ не скрывалъ своего мнѣнія и неуважительно отзывался объ умѣ и храбрости капитана. Послѣдній, съ своей стороны, тоже держал себя сухо и никогда не заговаривалъ первый, а лишь отвѣчалъ на вопросы, да и то неохотно, отрывисто, безъ лишнихъ словъ. Когда его приперли однажды къ стѣнѣ, онъ признался, что ошибся на счетъ экипажа, что матросы работаютъ исправно и ведутъ себя вообще хорошо. О шкунѣ онъ выразился, что она превосходное судно и повинуется рулю, какъ самая примѣрная жена своему мужу, что ему въ первый разъ еще приходится командовать такимъ безупречнымъ кораблемъ.
— Впрочемъ, — прибавилъ онъ потомъ всякій раз, когда сквайръ снова заводилъ объ этомъ рѣчь, — плаваніе еще не кончилось, а я опять-таки скажу, что мнѣ наша экспедиція совсѣмъ, совсѣмъ не нравится.
Тогда недовольный сквайръ поворачивался къ нему спиной и начиналъ шагать по палубѣ, ворча про себя:
— Кончится тѣмъ, что этотъ человѣкъ серьезно выведетъ меня изъ терпѣнія.
Случались съ нами и бури, но онѣ только еще болѣе оттѣняли высокія качества Испаньолы. Всѣ на кораблѣ казались довольными, да и не было причины для недовольства; я убѣжденъ, что со временъ Ноева ковчега, ни на одномъ кораблѣ не жилось экипажу такъ привольно, какъ на Испаньолѣ. Матросовъ положительно баловали. Придирались къ малѣйшему предлогу, чтобы удвоить имъ порцію водки, пуддинг подавался чуть ли не каждый день и на палубу всегда ставилась бочка с яблоками, открытая для каждаго желающаго.
— Прескверная система, — замѣчалъ не разъ капитанъ Смоллетъ доктору Лайвей. — Вы набалуете матросовъ до того, что съ ними послѣ и не сладишь. Хуже тигровъ сдѣлаются. Не дай вамъ только Богъ убѣдиться въ справедливости моего мнѣнія.
Но докторъ на этотъ разъ ошибся. Бочка съ яблоками сослужила намъ хорошую службу. Она избавила насъ отъ послѣдствій самой гнусной, самой ужасной измѣны. Вотъ какъ было дѣло.
Мы вышли изъ-подъ пассатовъ и плыли подъ вѣтромъ, который несъ насъ уже прямо къ Острову Сокровищъ. О дальнѣйшихъ подробностяхъ я умолчу, чтобы не сообщить данныхъ о положеніи острова. Съ минуты на минуту мы ждали сигнала съ вахты, о близости земли. Дѣйствительно, всѣ признаки указывали намъ, что мы приближаемся къ цѣли своего путешествія, и мы разсчитывали на другой день, въ полдень, быть уже въ виду NO острова. Курсъ нашъ былъ на SSW. Вѣтеръ дулъ по пути и шкуна шла довольно ходко, по временамъ то ныряя бугшпритомъ въ волны, то поднимаясь вверхъ на сѣдыхъ гребняхъ пѣны. Каждый изъ насъ съ удовольствіемъ глядѣлъ на распущенные паруса Испаньолы, предвкушая близкую развязку предпріятія и счастливое возвращеніе домой.
Случилось так, что вечеромъ, возвращаясь къ себѣ въ каюту, мнѣ вдругъ захотѣлось полакомиться яблочкомъ. Я поднялся на палубу. Вахтенные стояли всѣ на носу, вглядываясь въ даль, не покажется ли островъ. Одинъ изъ нихъ насвистывалъ что-то сквозь зубы, и это былъ единственный звукъ, нарушавшій тишину, если не считать слабаго плеска волнъ, разрѣзаемыхъ шкуной.
Въ бочкѣ почти ничего не было, лишь два-три яблока виднѣлись на днѣ. Чтобы ихъ достать, мнѣ пришлось прыгнуть въ бочку. Попавши въ нее, я сѣлъ, такъ какъ очень усталъ отъ дневной работы, и принялся за ѣду. Очень можетъ быть, что я такъ бы тутъ и уснулъ, убаюканный качкой и однообразнымъ гуломъ волнъ, но мимо бочки кто-то прошелъ и, тяжело опершись на нее во время пролода, сильно тряхнул ее. Я хотѣлъ вылѣзть вонъ, какъ вдругъ услыхалъ голосъ Джона Сильвера, сказавшаго такую ужасную вещь, что я поскорѣе опустился на дно бочки и притаивъ дыхание. Страхъ меня леденилъ, за то жгло любопытство. Я рѣшился выслушать все до конца, понимая, что если меня замѣтятъ, то мнѣ конецъ. Отъ меня теперь зависѣла участь всѣхъ честныхъ людей на шкунѣ.
— Да нѣтъ, говорятъ тебѣ! — возражалъ кому-то Джон Сильверъ. — Нами командовалъ Флинтъ. Я былъ боцманомъ и ходилъ еще на обѣихъ ногахъ. Я лишился ноги въ тотъ же самый день, какъ старый Пью выжегъ себѣ оба глаза. Насъ лѣчилъ одинъ и тотъ же хирургъ. Искусный былъ человѣкъ, ученый, изъ университета, а висѣлицы не миновалъ вмѣстѣ съ прочими, которые погибли въ Корсо-Кэстлѣ… Но то, о чемъ вы разсказываете, случилось съ людьми Робертса и все оттого, что они то и дѣло мѣняли названіе своего корабля. То онъ былъ у нихъ Королевское счастье, то какъ-нибудь иначе назывался… Никогда не нужно такъ дѣлать… По моему, разъ кораблю дано какое-нибудь имя, ужь и не нужно его мѣнять. Такъ всегда дѣлалъ капитан Инглэндъ; и что же? Развѣ мы не прошли на Кассандрѣ преблагополучно въ Малабаръ послѣ захвата Вице-короля Индіи?.. Такъ дѣлалъ и старый Флинтъ, никогда не измѣнявшій своей Саваннѣ, и за то какіе грузы золота поднимала у него эта Саванна.
— Что за молодецъ былъ капитанъ Флинтъ! — сказалъ голосъ одного изъ молодыхъ матросовъ.
— Съ нимъ могъ, говорятъ, равняться только одинъ Дэвисъ, — продолжалъ Джонъ Сильверъ, — но Дэвиса я не знаю. Я съ нимъ не плавалъ. Сперва съ Инглэндомъ, а потомъ съ Флинтомъ, вотъ и вся моя біографія. Отъ Инглэнда у меня осталось 900 фунтов стерлинговъ, а отъ Флинта — 2,000. Недурно для простаго матроса. Эти деньги у меня цѣлы и лежатъ въ надежномъ банкѣ. Гдѣ теперь люди Инглэнда? Чортъ ихъ знаетъ. Флинтовы матросы почти всѣ здѣсь и объѣдаются пуддингомъ. Многимъ изъ нихъ пришлось понищенствовать. Первый примѣръ подалъ старый Пью. Самъ виноватъ: кто ему велѣлъ мотать деньги? Теперь он умеръ и зарытъ въ землю… Да одинъ ли онъ!… Всѣ хороши. Стоило ли тридцать лѣтъ ѣздить по морю, чтобы послѣ такъ кончить?
— Конечно не стоило! — отвѣчалъ молодой матросъ.
— Дураку ничто въ прокъ не идетъ. Слушай, голубчикъ. Ты молодъ, но ты уменъ. Я это съ перваго раза увидалъ…
Каково мнѣ было слышать, какъ негодяй расточалъ матросику точно такую же лесть, какъ и мнѣ! Какъ мнѣ хотѣлось вырвать языкъ у этой гадины!
Но Сильверъ продолжалъ, не догадываясь, что я его слышу:
— Такъ вотъ я доскажу тебѣ все. Конечно мы, пираты, каждую минуту рискуемъ попасть на висѣлицу, но за то мы на своемъ кораблѣ катаемся какъ сыръ въ маслѣ, а по окончаніи поѣздки получаемъ хорошій кушъ. Къ несчастію большинство сейчасъ же все пропиваетъ до нитки… Я никогда такъ не дѣлалъ, я сберегалъ и обезпечилъ себя подъ старость. А какъ ты думаешь, съ чего я началъ? Съ того же, что и ты теперь: съ матроса на бакѣ.
— За то ваши денежки теперь плакали. Вѣдь ужь вы конечно не рѣшитесь вернуться въ Бристоль?
— А гдѣ мои деньги, по твоему? — насмѣшливо спросилъ Сильверъ.
— Въ Бристолѣ, я думаю, въ банкѣ.
— Ищи ихъ тамъ! — вскричалъ поваръ. — Онѣ ужь взяты. Моя старуха продала гостинницу со всѣмъ обзаведеніемъ и вѣроятно теперь ужь ѣдетъ ко мнѣ, везя съ собой деньги… Мы съѣдемся съ ней въ… Я бы сказалъ тебѣ гдѣ, потому что я вполнѣ тебѣ довѣряю, но другіе пожалуй вломятся въ претензію, а всякому я говорить не хочу.
— А вдругъ она васъ обманетъ и убѣжитъ съ вашими деньгами?
— Ну, братъ, нѣтъ, еще не родился такой человѣкъ, которому бы удалась подобная штука съ Джономъ Сильверомъ. Я былъ у Флинта боцманомъ. Матросы наши были далеко не овечки, а спроси кого хочешь, можно ли было шутить съ Джономъ Сильверомъ.
— Признаться, Джонъ, мнѣ до настоящей минуты это дѣло не нравилось, — сказалъ молодой матросъ, — но теперь я поговорилъ съ вами и успокоился. Я вашъ, давайте по руками!
— Молодецъ! — одобрилъ Джонъ Сильверъ, ударяя съ матросомъ по рукам и такъ сильно, что бочка моя покачнулась. — Изъ тебя выйдетъ кажется прокъ…
Я началъ понимать языкъ пиратовъ и всѣ ужасные термины, имѣлъ цѣлью завербовать молодого матроса въ шайку. Попытка удалась. Джонъ легонько свистнулъ. Къ бесѣдующимъ подошелъ третій матросъ и сѣлъ около нихъ на палубу. Когда они заговорили, я узналъ голосъ Израиля Гандса.
— Дикъ нашъ, — сказалъ поваръ.
— Я былъ въ этомъ увѣренъ, — отвѣчалъ Израиль Гандсъ. — Дикъ не дуракъ и свою выгоду понимаетъ.
Онъ перемѣстилъ языкомъ табачную жвачку изъ одного угла рта въ другой, сплюнулъ и продолжалъ:
— Скажи ты мнѣ наконецъ, Джонъ, долго ли мы будемъ еще ждать?… Мнѣ до смерти надоѣлъ капитанъ Смоллетъ. Хотѣлось бы поспать въ ихъ каютахъ, попить ихъ вина, отвѣдать ихъ пикулей и всего прочаго.
— Израиль, — сказалъ Сильверъ, — у тебя никогда не было разсудка ни на грошъ. Но ты, я думаю, все-таки можешь слышать, что тебѣ говорятъ, потому что уши у тебя длинныя… Такъ слушай же. Ты будешь спать, гдѣ тебѣ приказано, обходиться безъ вина и пикулей и держать себя вѣжливо, пока я тебѣ не скажу: пора. Заруби это себѣ на носу, дружокъ.
— Да я, что же? Я вѣдь ничего не говорю. Я только спрашиваю: скоро ли.
— Скоро ли? — вскричалъ Сильверъ. — Изволь, я тебѣ скажу: очень долго. Какъ! У насъ такой прекрасный, способный капитанъ, у насъ сквайръ и докторъ, владѣющіе хорошей картой, которой мы не знаемъ, а ты хочешь отказаться отъ ихъ услугъ? Ну не глупо ли это? Нѣтъ, пусть сперва сквайръ и докторъ отыщутъ намъ кладъ и нагрузятъ его на корабль, тогда мы увидимъ. Да, знаете ли, ослы вы этакіе, чтобы я сдѣлалъ, еслибы могъ на васъ положиться? Я преспокойно далъ бы капитану Смоллету довести насъ до половины дороги, а до тѣхъ поръ пальцемъ бы до него не дотронулся.
— А мы-то развѣ не моряки здѣсь? — сказалъ Дикъ.
— Еще бы! Матросы съ бака? — возразилъ Сильверъ. — Руль вертѣть мы конечно умѣемъ, но кто же будетъ вести корабль? Ужь не вы ли?… Нѣтъ, друзья, мое мнѣніе таково, что капитана Смолетта не слѣдуетъ трогать до тѣхъ поръ, покуда мы не дойдемъ хоть до пассатовъ… Тогда можно будетъ обойтись пожалуй и без него… Но я знаю васъ, знаю, что вы за гуси. Гдѣ вамъ выдержать такъ долго! Поэтому я покончу съ ними со всѣми еще на островѣ, какъ только сокровище будетъ погружено на корабль… Тѣмъ хуже для насъ. А жаль… Жаль, что всѣ вы такіе идіоты.
— Не сердитесь, Джонъ! — смиренно вымолвилъ Гандсъ.
— Какъ же мнѣ не сердиться? Вѣдь я видывалъ виды. Знаю я, какъ люди гибнутъ изъ-за излишней поспѣшности. Я человѣкъ опытный. Еслибы вы меня послушались, то черезъ полгода навѣрное стали бы разъѣзжать въ каретахъ… Да гдѣ! Знаю я васъ. Сегодня ромъ, а завтра висѣлица, — вотъ ваше дѣло.
— Проповѣдывать-то вы мастеръ, Джонъ, это что говорить, — возразилъ наконец Израиль. — Но вѣдь на одной болтовнѣ не выѣдешь. Видали мы и такихъ, которые умѣли дѣло дѣлать не хуже вашего, а болтали гораздо меньше. При случаѣ они умѣли быть хорошими товарищами и это ничему не мѣшало.
— Так! А гдѣ теперь эти хорошіе товарищи? Пью былъ изъ ихъ числа; и что же? Умеръ нищимъ. Да и съ самимъ Флинтомъ было не лучше; ромъ его сгубилъ, онъ умеръ отъ рома… О, много ихъ было, да только гдѣ они?
— Скажите же наконецъ, — вмѣшался Дикъ, которому надоѣлъ этотъ споръ, — что мы будемъ дѣлать съ тѣми, когда…
— Хвалю! — вскричалъ поваръ. — Молодецъ! — Это называется поставить вопросъ ребромъ. Какъ ты самъ объ этомъ думаешь, мальчикъ? Не высадить ли ихъ на какой-нибудь необитаемый островъ? Такъ всегда дѣлалъ Инглэндъ. Или не убить ли ихъ просто на просто? Такъ дѣлали Флинтъ и Билли Бунсъ.
Билли былъ умница, — сказалъ Израиль. — Онъ говорилъ: мертвые не кусаются. Суровый былъ человѣкъ. Его теперь тоже нѣтъ въ живыхъ.
— Не спорю, что онъ былъ умница, — возразил Сильверъ, — но грубость не въ моемъ вкусѣ. Я самый обходительный человѣкъ на свѣтѣ, можно даже сказать воплощенная вѣжливость. Всякій съ этимъ согласится. Но теперь не до шутокъ. Долгъ прежде всего, я подаю голосъ за смерть. Я надѣюсь современемъ ѣздить въ каретѣ и быть членомъ парламента. Я вовсе не желаю, чтобъ эти господа явились когда-нибудь въ Англію и начали совать носъ въ мои дѣла. Я полагалъ бы подождать удобной минуты, но затѣмъ обязательно смерть.
— Вотъ за это люблю, — вскричалъ Израиль Гандсъ, — ты молодецъ Джонъ!
— Подожди хвалить, пока не увидишь меня за дѣломъ. Я беру на себя только одного человѣка — Трелонэ, но за то какъ же я его обработаю!… Дикъ, голубчикъ, — спохватился онъ вдругъ, — достань мнѣ пожалуйста яблоко, у меня въ горлѣ пересохло.
Вообразите себѣ мой ужасъ! Мнѣ очень хотѣлось выскочить изъ бочки, но я не могъ. Я услыхалъ, что молодой человѣкъ встаетъ и хочетъ идти. Но онъ остановился и голосъ Израиля Гандса произнесъ:
— Вотъ еще! Очень нужно яблоки! Угости-ка насъ лучше ромомъ.
— Дикъ, — отвѣчалъ Сильверъ, — я тебѣ вѣрю. Возьми ключъ, отыщи бочку съ ромомъ и налей изъ нея въ жбанъ, а потомъ принеси сюда.
При всемъ своемъ ужасѣ я невольно подумалъ: не этимъ ли путемъ доставалъ себѣ мистеръ Арро крѣпкіе напитки, которые его сгубили?
Дикъ долго не возвращался и Джонъ съ Израилемъ успѣли шепотомъ обмѣняться нѣсколькими словами. Я разслышал фразу: „больше ни одинъ не идетъ“ — и понялъ, что на кораблѣ еще осталось нѣсколько вѣрныхъ матросовъ.
— Когда Дикъ вернулся, собесѣдники поочереди отпили изъ жбана, причемъ одинъ произнесъ тостъ „за наше общее дѣло!“, другой — „за упокой души стараго Флинта“, а третій (самъ Джонъ Сильверъ) — „за нашу безпечальную старость“.
Вдругъ прямо на меня упала яркая полоса свѣта и освѣтила всю внутренность бочки. Я поднялъ голову и увидалъ взошедшую луну, которая серебрила верхушку гротъ-мачты и наводила снѣговую бѣлизну на вздутую середину большаго паруса. Почти въ ту же минуту раздался крикъ вахтенныхъ:
— Земля!…
- ↑ Корабельная кухня.