Джонъ Локкъ родился 29 августа 1632 года, въ Рингтонѣ. Его дѣдъ, Николай Локкъ, былъ суконщикомъ въ окрестностяхъ Бристоля, отецъ, Джонъ Локкъ, занимался адвокатурой въ Пенсфордѣ. Въ 1646 году, двѣнадцати лѣтъ отъ роду, маленькій Локкъ поступилъ въ Вестминстерскую школу. Какъ и вообще въ школахъ того времени, главнымъ предметомъ занятій здѣсь были латинскій и греческій языки; схоластическое и мертвое преподаваніе не могло оставить по себѣ благодарныхъ воспоминаній въ нашемъ философѣ: весь § 94 Мыслей о воспитаніи представляетъ безпощадное осужденіе тогдашней школьной системы, вынесенной имъ на собственныхъ плечахъ. Въ 1652 году онъ поступилъ въ Оксфордскій университетъ, въ Кристъ-Черчъ-Коллежъ, гдѣ, подобно своему великому предшественнику Бэкону, получилъ отвращеніе къ схоластикѣ и занимался съ особенной любовью естественными науками и медициной; тамъ же онъ познакомился съ сочиненіями Декарта, которыя привлекли его своей ясностью и опредѣленностью и связью съ новымъ, самостоятельнымъ изслѣдованіемъ природы.
Въ 1665 году Локкъ сопровождалъ въ качествѣ секретаря англійскаго посла, сэра Вальтера Вэна, къ бранденбургскому двору и прожилъ два мѣсяца въ Клеве. Его письма оттуда показываютъ, съ какимъ вниманіемъ онъ наблюдалъ общественную и частную жизнь, нравы и обычаи, и даютъ неоднократныя доказательства живого юмора автора.—По окончаніи миссіи Вэна, Локкъ вернулся въ Оксфордъ и занимался естественнонаучными и въ особенности метеорологическими изслѣдованіями, вступивъ въ близкое соприкосновеніе съ членами основаннаго въ 1662 году „Королевскаго Общества распространенія естествознанія“. Въ 1667 году онъ познакомился съ лордомъ Антоніемъ Эшли (Ashley), впослѣдствіи графомъ Шефтсбёри; этому знакомству суждено было превратиться въ тѣсную дружбу: нѣсколько лѣтъ подрядъ Локкъ прожилъ въ домѣ Шефтсбёри въ качествѣ друга, врача и воспитателя его сына. Съ той поры судьба Локка тѣсно связалась съ судьбой его друга и покровителя. Когда въ 1672 году Шефтсбёри сдѣлался лордомъ-канцлеромъ Англіи, Локкъ получилъ отъ него мѣсто секретаря, потерянное имъ въ слѣдующемъ году, послѣ того какъ его покровитель впалъ въ немилость: 1675—1679 года Локкъ провелъ во Франціи, въ Монпелье, гдѣ сблизился съ Томасомъ Гербертомъ, будущимъ графомъ Пемброкомъ, которому посвященъ „Опытъ о человѣческомъ разумѣ“, а затѣмъ въ Парижѣ, вращаясь въ кругу выдающихся представителей науки. Изъ Франціи онъ былъ вызванъ Шефтсбёри, ставшимъ въ 1679 году президентомъ Совѣта министровъ. Когда же затѣмъ Шефтсбёри, вслѣдствіе противодѣйствія абсолютистскимъ тенденціямъ короля, потерялъ снова свой постъ, былъ заключенъ въ Тоуэръ и послѣ процесса, возбужденнаго противъ него дворомъ, бѣжалъ въ Голландію, Локкъ послѣдовалъ за нимъ въ изгнаніе (1683 г.) и жилъ поперемѣнно въ Амстердамѣ, Клеве, Утрехтѣ и Роттердамѣ до тѣхъ поръ, пока измѣнившіяся политическія обстоятельства не позволили ему возвратиться въ Англію.
Только теперь, въ изгнаніи, начинается та литературная дѣятельность Локка, которая даетъ ему первоклассное мѣсто въ исторіи развитія философскихъ, религіозныхъ и политическихъ идей. Развившись на почвѣ той религіозной и политической борьбы, которая наполняетъ исторію Англіи въ XVII вѣкѣ, теоріи Локка были скоро перенесены на континентъ и, ставъ достояніемъ французской философіи XVIII в., получили универсальное и космополитическое значеніе.
Въ Амстердамѣ Локкъ написалъ свое знаменитое Письмо о вѣротерпимости (Epistola de tolerantia). Въ немъ онъ проводитъ ту мысль, что всякое религіозное общество есть свободный союзъ на почвѣ свободнаго религіознаго убѣжденія; церковное общество христіанъ не можетъ признавать никакого другого Господина, кромѣ Христа, который сказалъ, что гдѣ двое или трое собраны во имя Его, тамъ и Онъ находится посреди ихъ; свѣтская власть не имѣетъ никакого права надъ религіозными обществами; тотъ, кто утверждаетъ, что онъ употребляетъ свѣтскую власть ради спасенія души своего ближняго, лжетъ; ибо даже противъ самой позорной порочности въ мірѣ никому не приходитъ въ голову употребить подобное принужденіе, которое въ данномъ случаѣ было бы конечно благодѣтельнымъ. Послѣдняя мысль очень напоминаетъ тѣ жалобы на современные Локку нравы, которыя встрѣчаются въ „Мысляхъ о воспитаніи“; но еще болѣе характеризуетъ современныя ему обстоятельства то ограниченіе, которое онъ дѣлаетъ относительно вѣротерпимости, намекая на католическія тенденціи Стюартовъ, а именно: не можетъ быть терпимо: 1) такое религіозное общество, которое преслѣдуетъ идеи, вредныя для гражданскаго общества, 2) такое, которое требуетъ для себя какихъ либо внѣшнихъ привилегій, 3) такое, которое обращается къ защитѣ чужеземнаго государя и наконецъ 4) такое общество, которое отрицаетъ существованіе Бога, потому что для атеиста не имѣетъ значенія клятва.
Осенью 1686 года Локкъ переселился въ Утрехтъ, такъ какъ амстердамская зима могла грозить его здоровью. Однако онъ не долго оставался здѣсь, такъ какъ городскія власти опасались дать пріютъ политическому изгнаннику. Поэтому онъ переѣхалъ въ Роттердамъ, гдѣ и прожилъ остальное время своего изгнанія въ домѣ англійскаго квакера, богатаго купца Фёрлея. Здѣсь онъ былъ посвященъ въ планы англійскихъ эмигрантовъ; но въ какой степени онъ принималъ участіе въ этихъ планахъ, сказать трудно; однако извѣстно, что благосклонность къ нему Вильгельма Оранскаго, будущаго короля Англіи, начинается именно съ этого времени.
Весною 1687 года Локкъ окончилъ свое главное сочиненіе „Опытъ о человѣческомъ разумѣ“, которымъ онъ былъ занятъ уже съ 1671 года, и которое сдѣлало его творцомъ опытной психологіи. Локкъ опредѣляетъ предметъ своего Опыта, какъ „изслѣдованіе о происхожденіи, достовѣрности и объемѣ человѣческаго познанія, объ основаніяхъ и степеняхъ вѣры, мнѣнія и согласія“. Онъ хочетъ выяснить родъ и способъ, которымъ разумъ доходитъ до своихъ понятій объ объектахъ, опредѣлить степень достовѣрности нашего познанія, изслѣдовать границы мнѣнія и знанія и выяснить тѣ основоположенія, по которымъ мы должны опредѣлять наше согласіе и убѣжденіе въ тѣхъ вещахъ, относительно которыхъ не существуетъ достовѣрнаго знанія. Въ предисловіи къ Опыту онъ разсказываетъ, какъ однажды при одномъ философскомъ спорѣ его друзья не могли придти ни къ какому опредѣленному результату, и тогда онъ пришелъ къ мысли, что всякимъ другимъ философскимъ изслѣдованіямъ должно предшествовать изслѣдованіе того, насколько простирается компетенція разума, какіе объекты доступны ему и какіе лежатъ внѣ круга его вѣдѣнія.
Въ первой книгѣ Опыта Локкъ доказываетъ, что не существуетъ никакого врожденнаго познанія. Въ нашей душѣ находятся идеи[2]. Каждый человѣкъ находитъ идеи въ своемъ собственномъ сознаніи, а слова и дѣйствія другихъ людей доказываютъ, что они также имѣютъ идеи. Какимъ же образомъ эти идеи появляются въ разумѣ?
Существуетъ мнѣніе, что разуму свойственны извѣстныя врожденныя понятія, которыя душа, такъ сказать, приноситъ съ собой въ міръ. Главный аргументъ защитниковъ этого мнѣнія состоитъ въ томъ, что существуютъ извѣстныя теоретическія и практическія основоположенія, которыя пользуются всеобщимъ признаніемъ. Локкъ оспариваетъ силу этого аргумента: во-первыхъ, такого общаго признанія не существуетъ на самомъ дѣлѣ, а во-вторыхъ, если бы оно и существовало, то оно вовсе не доказываетъ врожденности, такъ какъ можетъ быть объяснено инымъ образомъ.
Къ теоретическимъ основоположеніямъ, выдаваемымъ за врожденныя, принадлежатъ знаменитыя основоположенія доказательства: то, что есть, есть (законъ тождества), и: невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была ею (законъ противорѣчія). Однако эти положенія совершенно неизвѣстны дѣтямъ и необразованнымъ людямъ, и было бы противорѣчіемъ утверждать, что душа обладаетъ такими истинами, о которыхъ не имѣетъ никакого сознанія. Если въ душѣ должно быть нѣчто такое, чего она прежде не познавала, то развѣ только способность узнать это; но это можно сказать рѣшительно обо всѣхъ познаваемыхъ истинахъ, хотя бы нѣкоторыя изъ нихъ никогда не познавались въ дѣйствительности. Что способность познавать прирождена, а познаніе пріобрѣтается—касается не какого-нибудь спеціальнаго, а рѣшительно всякаго познанія. Если мы допустимъ, что существуютъ врожденныя идеи, то мы должны различать ихъ отъ другихъ, которыя не врождены: слѣдовательно врожденность нельзя сводить къ одной только способности; но въ такомъ случаѣ нужно признать, что врожденныя познанія уже съ самаго начала сознаются, ибо быть въ разумѣ—значитъ быть мыслимымъ. Если скажутъ, что эти истины познаются и признаются людьми, какъ скоро послѣдніе доходятъ до употребленія своего разума, то такое положеніе не вѣрно ни въ томъ смыслѣ, что мы познаемъ эти истины посредствомъ дедукціи, ни въ томъ, что мыслимъ ихъ одновременно съ употребленіемъ нашего разума; ибо многое другое мы узнаемъ гораздо раньше. Что горькое не сладко, розга не вишня—ребенокъ знаетъ гораздо раньше, чѣмъ онъ въ состояніи уразумѣть общее положеніе, что одна и та же вещь не можетъ бытъ и не быть ею. Если бы моментальное признаніе истинности извѣстнаго положенія служило несомнѣннымъ признакомъ его врожденности, то къ числу врожденныхъ истинъ слѣдовало бы отнести и такія, какъ „единица плюсъ два равняется тремъ“ и безчисленное множество другихъ.
Подобно тому, какъ не существуетъ врожденныхъ теоретическихъ истинъ, не существуетъ и практическихъ. Нѣтъ ни одного моральнаго основоположенія, которое было бы такъ же ясно и пользовалось такимъ же всеобщимъ признаніемъ, какъ вышеназванныя теоретическія. Моральныя положенія также истинны, но не столь очевидны, какъ теоретическія. Моральное основоположеніе, что „каждый долженъ поступать такъ, какъ онъ желаетъ, чтобы съ нимъ поступали другіе“, и всѣ другія правила морали нуждаются въ обоснованіи и слѣдовательно не врождены. На вопросъ, почему нужно соблюдать договоры, христіанинъ сошлется на волю Бога, послѣдователь Гоббза на волю общества, языческій философъ на достоинство человѣка. Между тѣмъ было бы нелѣпо, чтобы врожденное основоположеніе нуждалось въ обоснованіяхъ и притомъ столь различныхъ. Правда, намъ врождены стремленіе къ счастію и отвращеніе отъ страданія, но эти мотивы всѣхъ нашихъ поступковъ суть только извѣстныя направленія желанія, а никакъ не впечатлѣнія разума. Только эти мотивы дѣйствуютъ всеобщимъ образомъ; практическія же основоположенія отдѣльныхъ лицъ и цѣлыхъ народовъ различны и подчасъ прямо противоположны; если же относительно ихъ замѣчается согласіе, то оно основывается на томъ, что слѣдованіе извѣстнымъ моральнымъ правиламъ признается необходимымъ условіемъ существованія общества и поддерживается воспитаніемъ, нравами и обычаями.—Основоположенія не могутъ быть врождены, разъ не врождены понятія, изъ которыхъ они составлены; между тѣмъ самыя общія положенія составлены изъ наиболѣе отвлеченныхъ понятій, которыя совсѣмъ недоступны напр. дѣтямъ и могутъ быть образованы только при извѣстномъ уровнѣ умственнаго развитія. Понятія вродѣ тождества, различія, возможности, невозможности не только не приносятся готовыми въ міръ, но и неизмѣримо далеко отстоятъ отъ тѣхъ ощущеній, которыя появляются всего раньше, какъ то: ощущенія голода, жажды, тепла, холода, удовольствія, боли. Точно также и понятіе Бога не врождено, а пріобрѣтается изъ разсмотрѣнія міра и причинъ вещей.
Во второй книгѣ Опыта Локкъ даетъ положительную теорію возникновенія идей. Онъ принимаетъ, что первоначально душа каждаго человѣка представляетъ собою какъ бы чистую бумагу, tabulam rasam, на которой нѣтъ еще никакихъ идей. Она получаетъ ихъ изъ опыта. Все наше познаніе основывается на опытѣ и происходитъ изъ него. Опытъ же можетъ быть двоякимъ—внѣшнимъ и внутреннимъ, чувствомъ и рефлексіей (sensation и reflexion), смотря по тому, имѣетъ ли онъ своимъ предметомъ внѣшнія вещи или самыя операціи нашего духа. Чувства производятъ въ душѣ идеи желтаго, бѣлаго, жары, холода, твердости, мягкости, сладости, горечи и т. п. чувственныхъ качествъ. Надъ этими идеями духъ производитъ свои операціи; какъ скоро душа наблюдаетъ эти операціи, разумъ получаетъ второй рядъ идей, происходящихъ изъ внутренняго источника, каковы воспріятіе, мышленіе, сомнѣніе, вѣра, заключеніе, познаваніе, хотѣніе. Изъ того или другого изъ этихъ двухъ источниковъ происходятъ всѣ наши понятія.—Человѣкъ начинаетъ имѣть идеи съ того момента, какъ испыталъ первое чувственное впечатлѣніе. До перваго же чувственнаго впечатлѣнія душа мыслитъ столь же мало, какъ и въ глубокомъ снѣ; утвержденіе, будто душа постоянно мыслитъ, такъ же произвольно, какъ и то, что всякое тѣло постоянно находится въ движеніи.
Наши идеи частью просты, частью сложны. Изъ простыхъ идей однѣ происходятъ изъ одного какого-нибудь чувства, другія—изъ нѣсколькихъ, третьи—путемъ одной рефлексіи, четвертыя—и изъ чувства и изъ рефлексіи. Такъ посредствомъ чувства осязанія мы получаемъ идеи твердости, гладкости, мягкости; посредствомъ зрѣнія идеи свѣта, цвѣтовъ и т. п. Посредствомъ болѣе чѣмъ одного чувства, напр. посредствомъ зрѣнія и осязанія мы получаемъ идеи пространства или протяженія, формы, покоя и движенія. Посредствомъ рефлексіи душа получаетъ идеи воспріятія, мышленія, хотѣнія. Наконецъ посредствомъ какъ чувства, такъ и рефлексіи, душа получаетъ идеи удовольствія, скорби, существованія, единства, силы и временнаго послѣдованія.
Наши идеи въ общемъ столь же мало похожи на существующія внѣ насъ вещи, какъ слова на обозначаемыя ими идеи, хотя они и вызываются ими. Тѣламъ дѣйствительно свойственны слѣдующія качества: величина, фигура, число, положеніе, движеніе и покой. Эти качества Локкъ называетъ первичными качествами (original или primary qualities); поскольку мы воспринимаемъ первичныя качества, наши идеи о нихъ являются точными копіями этихъ качествъ, т. е. такимъ образомъ мы представляемъ себѣ вещь такъ, какъ она существуетъ сама по себѣ. Но тѣла обладаютъ далѣе силой дѣйствовать при помощи извѣстныхъ, не воспринимаемыхъ нами, первичныхъ качествъ такимъ образомъ на наши чувства, что производятъ въ насъ идеи цвѣтовъ, тоновъ, запаховъ, ощущенія теплоты и т. п. Эти качества, существующія не въ самыхъ вещахъ, а только въ воспринимающемъ субъектѣ, Локкъ называетъ вторичными или производными качествами (secondary qualities).
Говоря о простыхъ идеяхъ, получаемыхъ при помощи рефлексіи, Локкъ особенно останавливается на способности воспріятія (perception), удерживающей способности или памяти (retention) и способности различенія, соединенія, раздѣленія и т. п. Въ способности воспріятія Локкъ видитъ признакъ, отличающій человѣка и животное отъ растенія. Удерживающая способность есть способность сохраненія идей частью путемъ продолжающагося умственнаго ихъ созерцанія, частью путемъ возобновленія ихъ; она свойственна уже животнымъ отчасти въ той же степени, какъ и человѣку. Сравненіе же идей другъ съ другомъ выполняется животными не съ такимъ совершенствомъ, какъ людьми. Способностью связывать идеи животныя обладаютъ только въ очень слабой степени. Исключительно человѣку свойственна способность отвлеченія, благодаря которой идеи отдѣльныхъ объектовъ, отвлеченныя отъ случайныхъ свойствъ реальнаго существованія, времени, пространства и сопровождающихъ представленій, становятся общими понятіями цѣлаго рода, и словесныя ихъ обозначенія получаютъ общее примѣненіе ко всѣмъ объектамъ, обнимаемымъ этими понятіями.
Изъ простыхъ идей составляются сложныя. Если при полученіи первыхъ душа пассивна, то при образованіи послѣднихъ, точно также какъ при отвлеченіи, сравненіи и воспоминаніи, она самодѣятельна. Сложныя идеи распадаются на три класса: онѣ представляютъ модусы, субстанціи и отношенія. Модусы—это такія сложныя идеи которыя не содержатъ указанія на нѣчто, существующее само по себѣ, а являются модификаціями простыхъ идей: сюда относятся модификаціи пространства, времени, мышленія и т. п. Понятія субстанціи—такія соединенія простыхъ идей, которыя употребляются для представленія вещей, существующихъ сами по себѣ. Относительныя идеи состоятъ въ сравненіи одной идеи съ другою.
Получая при помощи внѣшняго чувства и рефлексіи множество простыхъ идей, разумъ замѣчаетъ, что нѣкоторыя простыя идеи появляются постоянно въ совмѣстномъ сопровожденіи другъ друга; и такъ какъ мы не можемъ мыслить то, что представляется ими, какъ существующее само по себѣ, то у насъ образуется привычка подкладывать подъ нихъ нѣкоторый субстратъ, который мы называемъ субстанціей. Субстанція есть нѣкоторое предполагаемое нѣчто, лежащее въ основѣ тѣхъ или другихъ свойствъ. По этимъ свойствамъ у насъ образуется идея о той или другой отдѣльной субстанціи, но въ сложную идею извѣстной субстанціи входитъ на ряду съ этими, образующими его, простыми идеями, еще сложная идея о чемъ то, къ чему относятся эти свойства и въ чемъ они существуютъ, какъ въ извѣстной причинѣ ихъ единства. Такъ напр., тѣло есть протяженная, имѣющая форму и движущаяся вещь, но, говоря о матеріальной субстанціи, мы ставимъ наряду съ этими свойствами еще нѣчто, хотя и не знаемъ, что оно такое. Точно также и относительно духовной субстанціи мы имѣемъ не болѣе ясное понятіе. Различныя душевныя дѣйствія, какъ напр. мышленіе, страхъ и т. п. мы не можемъ считать за существующія сами по себѣ и точно также не можемъ приписать ихъ тѣлу; поэтому мы относимъ ихъ къ другой субстанціи, которую называемъ духомъ. Наряду съ этими двумя видами субстанціи, тѣлесной и духовной, мы имѣемъ еще идею о третьей субстанціи, именно о Богѣ. Идеи о Богѣ мы достигаемъ, повышая до безконечности идеи силы, разума и воли. Но такъ какъ мы не обладаемъ яснымъ познаніемъ субстанцій, то Локкъ отрицаетъ возможность метафизики, какъ науки о субстанціональномъ бытіи, предвосхищая такимъ образомъ мысль Канта.—Кромѣ сложныхъ понятій единичныхъ субстанцій, разумъ образуетъ сложныя коллективныя понятія о субстанціяхъ какъ напр. войско, флотъ, городъ, міръ; эти коллективныя понятія образуются душой при помощи ея соединяющей способности. Изъ сравненія многихъ вещей другъ съ другомъ возникаютъ понятія отношенія; къ нимъ относятся понятія причины и дѣйствія, временныхъ и пространственныхъ отношеній, тождества и различія, степеней и т. п.
Въ третьей книгѣ опыта Локкъ разсматриваетъ языкъ, въ четвертой—знаніе и мнѣніе. Слова суть знаки представляемыхъ объектовъ. Истина и ложь лежатъ въ сужденіяхъ, а не въ отдѣльныхъ представленіяхъ. Такія положенія, какъ законъ противорѣчія, служатъ для диспутированія, но не для знанія. Положенія, вполнѣ или отчасти тождественныя, не даютъ никакого новаго знанія. Мы познаемъ самихъ себя путемъ внутренняго воспріятія и Бога путемъ заключенія отъ существующаго къ первой причинѣ, съ полной очевидностью: міръ—съ меньшей очевидностью; по ту сторону разумнаго познанія лежитъ вѣра въ божественное откровеніе; однако откровеніемъ можно считать только то, что не противорѣчитъ достовѣрному разумному познанію.
„Опытъ о человѣческомъ разумѣ“ открылъ собою новую эру въ философіи человѣческаго духа, подобно тому, какъ дѣло Ньютона создало новую эпоху въ философіи природы. Локкъ воплотилъ индуктивный методъ въ существенныхъ руководительныхъ началахъ философіи духа, сдѣлавшихся точкою опоры для всѣхъ послѣдующихъ аналитиковъ духа, и зерномъ, изъ котораго развилось современное знаніе психологіи. Локкъ, замѣчаетъ Блэки, „былъ аналитикомъ по самому складу своего духа и проникалъ въ каждое углубленіе и изгибъ нашего умственнаго устройства. Онъ подчинилъ его тому же процессу наблюденія, какому Ньютонъ—міръ матеріальный. Нѣтъ ни одной книги о духѣ ни на какомъ языкѣ, древнемъ или новомъ, въ которой было бы высказано столько здраваго смысла и столько точнаго знанія духовныхъ явленій, какъ въ Опытѣ о человѣческомъ разумѣ“. (Hist. of the Philos. of the Mind, II, 487).
Революція 1688 года и вступленіе на англійскій престолъ Вильгельма Оранскаго положили конецъ изгнанію Локка. Онъ возвратился въ Англію (1689 г.), гдѣ получилъ должность коммиссара апелляцій, а позже—торговли и земледѣлія, которую занималъ до 1700 года. Совершившійся политическій переворотъ далъ Локку поводъ развить свою политическую теорію въ двухъ „Трактахъ о гражданскомъ правленіи“ (1690). Здѣсь Локкъ является противникомъ обѣихъ формъ абсолютизма: деспотическаго абсолютизма Гоббза и патріархальнаго абсолютизма Роберта Фильмера (по теоріи котораго монархъ наслѣдуетъ патріархальную власть Адама). Оба трактата о гражданскомъ правленіи развиваютъ, первый отрицательно, а второй положительно, съ прямыми указаніями на тогдашнее политическое состояніе Англіи, теорію конституціонализма. Всѣ люди рождаются свободными и одинаковыми по правамъ. Каждый долженъ поддерживать самого себя безъ вреда другимъ. Право, чтобы каждый встрѣчалъ обращеніе съ нимъ, какъ съ разумнымъ существомъ, имѣло силу уже до происхожденія государства; но тогда еще недоставало авторитетной силы, чтобы рѣшать столкновенія. Естественное состояніе само по себѣ не есть состояніе войны всѣхъ противъ каждаго (какъ училъ Гоббзъ); но оно могло бы оказаться таковымъ, если бы каждый захотѣлъ воспользоваться своимъ правомъ для огражденія себя отъ обидъ. Для защиты отъ насилій основывается, по свободному договору, гражданское общество, которому каждый его членъ передаетъ свою свободу и власть. Подчиненіе государственной власти—добровольное; благодаря договору естественныя права сохраняются, а не уничтожаются; политическая свобода есть покорность по отношенію къ самоданному закону, подчиненіе общей волѣ, которая обнаруживается черезъ большинство. Политическая власть—ни тиранническая (ибо господство произвола отнюдь не лучше естественнаго состоянія), ни отеческая (ибо между правительствомъ и подданными есть то, что не имѣетъ мѣста между родителями и дѣтьми, а именно равенство въ пользованіи разумомъ). Верховная власть есть власть законодательная, которую общество ввѣряетъ избраннымъ представителямъ; законъ долженъ имѣть своею цѣлью общее благо. Законодательной власти подчинены и должны быть отдѣлены отъ нея двѣ исполнительныя власти, которыя всего лучше соединить въ одной рукѣ короля: экзекутивная (управленіе и судъ), которая исполняетъ законы, и федеративная, которая защищаетъ общество извнѣ. Государь стоитъ подъ закономъ. Если правительство, вслѣдствіе нарушенія закона, оказывается недостойнымъ переданной ему власти и должно быть лишено ея, то верховная власть возвращается туда, откуда она вышла: къ народу. Народъ рѣшаетъ, оправдываютъ ли представители и монархъ дарованное имъ довѣріе, и имѣетъ право, въ случаѣ нарушенія его, лишить ихъ полномочій. Такъ какъ клятвенно обѣщанное подчиненіе возможно лишь передъ закономъ, то государь, дѣйствовавшій вопреки закону, теряетъ право повелѣвать; онъ оказывается въ войнѣ съ народомъ, и революція есть только необходимое оружіе противъ нападающаго.—Монтескье сдѣлалъ эти политическія идеи Локка общимъ достояніемъ Европы.
Около того же времени было переведено на французскій и голландскій языки первое „Письмо о вѣротерпимости“. Вызванная имъ въ Англіи полемика побудила Локка къ изданію второго (1690) и третьяго „Писемъ о вѣротерпимости“ (1692). Годъ спустя послѣ изданія третьяго Письма о вѣротерпимости, въ іюлѣ 1693 года появились въ свѣтъ предлагаемыя читателямъ „Мысли о воспитаніи“, составившіяся изъ переписки Локка по поводу педагогическихъ вопросовъ съ однимъ изъ его друзей, Эдуардомъ Клэркомъ.
Въ то же время Локкъ продолжалъ интересоваться и религіозными вопросами. Уже во время своего пребыванія въ Голландіи онъ близко познакомился съ ученіемъ арминіанъ. Онъ самъ не могъ допустить мысли, чтобы Богъ наказалъ людей вѣчной смертью за грѣхопаденіе ихъ прародителей, или чтобы послѣ посредничества Христа нужны были сложныя догмы вѣры и исполненіе внѣшнихъ предписаній, чтобы заслужить милость Бога. Въ Опытѣ о человѣческомъ разумѣ Локкъ выяснилъ естественныя права разума и не хотѣлъ допустить, чтобы теологическая узость снова предала его проклятію. Изученіе Библіи привело его къ мысли, что взглядъ на разумъ, какъ на нѣчто грѣховное и испорченное въ корнѣ, не имѣетъ никакой точки опоры въ свящ. Писаніи. Локкъ отрицаетъ, чтобы впавшее въ грѣхъ человѣчество было не способно познавать истину; миссія Христа состояла въ томъ, чтобы на мѣсто закона дѣлъ поставить законъ вѣры. Христосъ очистилъ заповѣди Бога отъ искажающихъ дополненій „книжниковъ и фарисеевъ“ и требовалъ только вѣры во имя Его и довѣрчиваго упованія на благость и милосердіе Бога. Ученіе Христа такъ, какъ оно изложено въ Библіи, доступно съ полной очевидностью самому обыкновенному разуму.—Эти взгляды изложены Локкомъ въ сочиненіи „О разумности христіанства“, появившемся лѣтомъ 1695 года.
Послѣдніе годы своей жизни Локкъ провелъ въ Oates, въ домѣ одного изъ своихъ друзей, сэра Фрэнсиса Машама, женатаго на дочери философа Кёдворта, съ которой Локкъ издавна находился въ дружескихъ отношеніяхъ. На рукахъ у нея онъ и скончался 28 октября 1704 года, семидесяти двухъ лѣтъ отъ роду. На его надгробномъ памятникѣ начертана латинская надпись, составленная имъ самимъ: „Остановись, путникъ: здѣсь лежитъ Іоаннъ Локкъ. Если ты спросишь, что онъ былъ за человѣкъ, то я отвѣчу тебѣ, что онъ жилъ довольный своей посредственностью. Просвѣщенный наукою, онъ служилъ только одной истинѣ. Этому научись изъ его писаній, которыя вѣрнѣе покажутъ тебѣ, что отъ него осталось, чѣмъ сомнительныя хвалы эпитафіи. Если онъ обладалъ кое-какими добродѣтелями, то онѣ были не настолько велики, чтобы могли послужить для тебя примѣромъ; вмѣстѣ съ тѣмъ да будутъ погребены и его прегрѣшенія… Что онъ родился въ лѣто Господне 1632-ое 29 августа, умеръ въ лѣто Господне 1704-ое 28 октября, возвѣщаетъ эта надпись, которая сама скоро прейдетъ“.
Намъ остается теперь сказать нѣсколько словъ о педагогическомъ значеніи Локка.—Несмотря на отсутствіе систематическаго порядка въ изложеніи „Мыслей о воспитаніи“, основныя идеи этого сочиненія вполнѣ ясны, а именно: 1) Единственная цѣль правильнаго воспитанія есть добродѣтель. 2) Развитіе разумности есть въ то же время развитіе добродѣтели. 3) Малолѣтніе должны руководиться разумомъ взрослыхъ, и разумное поведеніе должно дѣлаться ихъ привычкой; поэтому первоначально авторитетъ разумныхъ и взрослыхъ долженъ дѣйствовать въ дѣтяхъ какъ естественное побужденіе. 4) Нравственный порядокъ познается дѣтьми изъ того, что находитъ себѣ въ обществѣ одобреніе или порицаніе. Поэтому общество, въ которомъ живутъ дѣти, должно быть нравственнымъ, и сами дѣти должны видѣть, заслуживаютъ ли ихъ поступки похвалу или порицаніе. 5) Тѣло должно быть вполнѣ подчинено волѣ посредствомъ разума.—Противъ господствовавшаго тогда воспитанія Локкъ выдвигаетъ главнымъ образомъ два требованія; 1) Къ добродѣтели нужно стремиться прежде знаній. 2) Къ знанію надлежитъ стремиться только ради истины, т. е. ради просвѣщенія разума для правильной жизни.
Наиболѣе существеннымъ въ педагогической системѣ Локка является опирающееся на его психологическія воззрѣнія ученіе о воспитываемости воли. Въ этомъ лежитъ центръ тяжести современной педагогики; ибо до тѣхъ поръ, пока средневѣковое міровоззрѣніе видѣло внутри человѣка борьбу двухъ началъ, добра и зла, мрака и свѣта, всякое воспитаніе являлось безнадежнымъ предпріятіемъ, работой безъ плана и орудій. Декартъ первый изгналъ злыя силы изъ человѣческой души, уча, что во власти нашего духа сдѣлать страсти орудіями своей свободы. Локкъ сдѣлалъ дальнѣйшій шагъ, покончивъ съ тѣми фаталистическими силами, которыя подъ именемъ врожденныхъ идей были оставлены Декартомъ въ человѣческомъ духѣ, и сталъ такимъ образомъ на дѣйствительно свободную отъ предвзятыхъ предположеній почву, которой искалъ французскій философъ. Со времени Локка педагогика имѣетъ дѣло съ человѣческой душой какъ такимъ объектомъ, который, хотя и представляетъ значительныя трудности для познанія, но не стоитъ уже въ сторонѣ отъ возможности воспитательнаго на него воздѣйствія, вслѣдствіе борьбы постороннихъ и не могущихъ быть принятыми въ разсчетъ силъ.
Несмотря на нѣкоторое сходство педагогическихъ взглядовъ Локка со взглядами Монтэня, пожалуй даже Раблэ и Коменскаго, ни Монтэнь, ни тѣмъ болѣе Коменскій или Раблэ не имѣли на него прямого вліянія. Локкъ не стоитъ на плечахъ этихъ предшественниковъ его въ педагогикѣ. Они стремились создать болѣе легкій и естественный способъ обученія; правда, и Локкъ затронулъ этотъ вопросъ, посколько ему представлялась практическая на то необходимость; но вообще знанія стоятъ для него на послѣднемъ мѣстѣ; его задача:—„дать душѣ такую обработку, чтобы во всѣхъ обстоятельствахъ она выказывала склонность только къ тому, что отвѣчаетъ достоинству и значенію разумнаго созданія“. Но чтобы достигнуть этой цѣли, нужны были средства, которыхъ не могла дать тогдашняя наука, ибо жизнь души была для нея почти совершенно неизвѣстной областью.
Педагогическія идеи Локка легли въ основу той реформы педагогики, которая была произведена Руссо. „Эмиль“ Руссо почти немыслимъ безъ Локка. На каждомъ шагу въ этой удивительной ткани причудъ и остроумія мы находимъ нити изъ станка англійскаго философа и педагога. „Подобно тому, говоритъ Куно Фишеръ, какъ политическія теоріи Локка послужили путеводной звѣздой для Монтескье, тѣмъ же самымъ были его педагогическія теоріи для Руссо, хотя потомство, находясь подъ подавляющимъ впечатлѣніемъ французскихъ писателей, слишкомъ долго забывало о происхожденіи ихъ отъ англійскаго философа, такъ что потребовалось историческое изученіе, чтобы выяснить роль Локка. Особенно слѣдуетъ сказать это по поводу отношенія педагогической поэмы Руссо къ тому сочиненію, которое Локкъ столь скромно и въ то же время столь вѣрно назвалъ „нѣкоторыми мыслями о воспитаніи“. Разумѣется, если вспомнить, что между „Мыслями“ Локка и „Эмилемъ“ Руссо лежитъ промежутокъ почти въ семьдесятъ лѣтъ, если вспомнить, какъ различны эти сочиненія по своей композиціи и стилю, какъ различны были далѣе эпохи, въ которыя они появились, по своей воспріимчивости къ новымъ воспитательнымъ идеямъ, какъ наконецъ самъ Руссо подчеркиваетъ гораздо больше свою противоположность, чѣмъ зависимость по отношенію къ Локку, то станетъ понятнымъ, что на первыхъ порахъ не могло быть рѣчи о критическомъ сравненіи. Локкъ далъ собраніе хорошихъ совѣтовъ, написанное болѣе или менѣе случайнымъ образомъ, не приведенное въ систематическій порядокъ, предназначенное для частнаго употребленія, обнародованное по желанію нѣкоторыхъ друзей и ограничившееся въ своемъ дѣйствіи небольшимъ кругомъ сочувствующихъ семействъ. Руссо далъ романъ, педагогическую Робинзонаду, которая, среди испорченнаго и пресыщеннаго своимъ просвѣщеніемъ общества, хотѣла произвести и произвела впечатлѣніе спасенія человѣческаго рода. Однако основная мысль реформы воспитанія принадлежитъ Локку и стоитъ въ ближайшей связи съ внутреннѣйшими мотивами его ученія“. (Francis Bacon und seine Nachfolger, 1875, стр. 644 слѣд.).
