Джон Локк родился 29 августа 1632 года, в Рингтоне. Его дед, Николай Локк, был суконщиком в окрестностях Бристоля, отец, Джон Локк, занимался адвокатурой в Пенсфорде. В 1646 году, двенадцати лет от роду, маленький Локк поступил в вестминстерскую школу. Как и вообще в школах того времени, главным предметом занятий здесь были латинский и греческий языки; схоластическое и мертвое преподавание не могло оставить по себе благодарных воспоминаний в нашем философе: весь § 94 «Мыслей о воспитании» представляет беспощадное осуждение тогдашней школьной системы, вынесенной им на собственных плечах. В 1652 году он поступил в Оксфордский университет, в Крист-Черч-Колледж, где, подобно своему великому предшественнику Бэкону, получил отвращение к схоластике и занимался с особенной любовью естественными науками и медициной; там же он познакомился с сочинениями Декарта, которые привлекли его своей ясностью и определенностью и связью с новым, самостоятельным исследованием природы.
В 1665 году Локк сопровождал в качестве секретаря английского посла, сэра Вальтера Вэна, к бранденбургскому двору и прожил два месяца в Клеве. Его письма оттуда показывают, с каким вниманием он наблюдал общественную и частную жизнь, нравы и обычаи, и дают неоднократные доказательства живого юмора автора. — По окончании миссии Вэна, Локк вернулся в Оксфорд и занимался естественнонаучными и, в особенности, метеорологическими исследованиями, вступив в близкое соприкосновение с членами основанного в 1662 году «Королевского общества распространения естествознания». В 1667 году он познакомился с лордом Антонием Эшли (Ashley), впоследствии графом Шефтсбёри; этому знакомству суждено было превратиться в тесную дружбу: несколько лет подряд Локк прожил в доме Шефтсбёри в качестве друга, врача и воспитателя его сына. С той поры судьба Локка тесно связалась с судьбой его друга и покровителя. Когда в 1672 году Шефтсбёри сделался лордом-канцлером Англии, Локк получил от него место секретаря, потерянное им в следующем году, после того как его покровитель впал в немилость: 1675—1679 года Локк провел во Франции, в Монпелье, где сблизился с Томасом Гербертом, будущим графом Пемброком, которому посвящен «Опыт о человеческом разуме», а затем в Париже, вращаясь в кругу выдающихся представителей науки. Из Франции он был вызван Шефтсбёри, ставшим в 1679 году президентом совета министров. Когда же затем Шефтсбёри, вследствие противодействия абсолютистским тенденциям короля, потерял снова свой пост, был заключен в Тоуэр и после процесса, возбужденного против него двором, бежал в Голландию, Локк последовал за ним в изгнание (1683 г.) и жил попеременно в Амстердаме, Клеве, Утрехте и Роттердаме до тех пор, пока изменившиеся политические обстоятельства не позволили ему возвратиться в Англию.
Только теперь, в изгнании, начинается та литературная деятельность Локка, которая дает ему первоклассное место в истории развития философских, религиозных и политических идей. Развившись на почве той религиозной и политической борьбы, которая наполняет историю Англии в XVII веке, теории Локка были скоро перенесены на континент и, став достоянием французской философии XVIII в., получили универсальное и космополитическое значение.
В Амстердаме Локк написал свое знаменитое «Письмо о веротерпимости» (Epistola de tolerantia). В нем он проводит ту мысль, что всякое религиозное общество есть свободный союз на почве свободного религиозного убеждения; церковное общество христиан не может признавать никакого другого господина, кроме Христа, который сказал, что где двое или трое собраны во имя его, там и он находится посреди их; светская власть не имеет никакого права над религиозными обществами; тот, кто утверждает, что он употребляет светскую власть ради спасения души своего ближнего, лжет; ибо даже против самой позорной порочности в мире никому не приходит в голову употребить подобное принуждение, которое в данном случае было бы, конечно, благодетельным. Последняя мысль очень напоминает те жалобы на современные Локку нравы, которые встречаются в «Мыслях о воспитании»; но еще более характеризует современные ему обстоятельства то ограничение, которое он делает относительно веротерпимости, намекая на католические тенденции Стюартов, а именно: не может быть терпимо: 1) такое религиозное общество, которое преследует идеи, вредные для гражданского общества, 2) такое, которое требует для себя каких-либо внешних привилегий, 3) такое, которое обращается к защите чужеземного государя и, наконец, 4) такое общество, которое отрицает существование бога, потому что для атеиста не имеет значения клятва.
Осенью 1686 года Локк переселился в Утрехт, так как амстердамская зима могла грозить его здоровью. Однако, он недолго оставался здесь, так как городские власти опасались дать приют политическому изгнаннику. Поэтому он переехал в Роттердам, где и прожил остальное время своего изгнания в доме английского квакера, богатого купца Фёрлея. Здесь он был посвящен в планы английских эмигрантов; но в какой степени он принимал участие в этих планах, сказать трудно; однако, известно, что благосклонность к нему Вильгельма Оранского, будущего короля Англии, начинается именно с этого времени.
Весной 1687 года Локк окончил свое главное сочинение «Опыт о человеческом разуме», которым он был занят уже с 1671 года, и которое сделало его творцом опытной психологии. Локк определяет предмет своего Опыта, как «исследование о происхождении, достоверности и объеме человеческого познания, об основаниях и степенях веры, мнения и согласия». Он хочет выяснить род и способ, которым разум доходит до своих понятий об объектах, определить степень достоверности нашего познания, исследовать границы мнения и знания и выяснить те основоположения, по которым мы должны определять наше согласие и убеждение в тех вещах, относительно которых не существует достоверного знания. В предисловии к Опыту он рассказывает, как однажды при одном философском споре его друзья не могли прийти ни к какому определенному результату, и тогда он пришел к мысли, что всяким другим философским исследованиям должно предшествовать исследование того, насколько простирается компетенция разума, какие объекты доступны ему и какие лежат вне круга его ведения.
В первой книге Опыта Локк доказывает, что не существует никакого врожденного познания. В нашей душе находятся идеи[2]. Каждый человек находит идеи в своем собственном сознании, а слова и действия других людей доказывают, что они также имеют идеи. Каким же образом эти идеи появляются в разуме?
Существует мнение, что разуму свойственны известные врожденные понятия, которые душа, так сказать, приносит с собой в мир. Главный аргумент защитников этого мнения состоит в том, что существуют известные теоретические и практические основоположения, которые пользуются всеобщим признанием. Локк оспаривает силу этого аргумента: во-первых, такого общего признания не существует на самом деле, а, во-вторых, если бы оно и существовало, то оно вовсе не доказывает врожденности, так как может быть объяснено иным образом.
К теоретическим основоположениям, выдаваемым за врожденные, принадлежат знаменитые основоположения доказательства: то, что есть, есть (закон тождества), и: невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была ею (закон противоречия). Однако, эти положения совершенно неизвестны детям и необразованным людям, и было бы противоречием утверждать, что душа обладает такими истинами, о которых не имеет никакого сознания. Если в душе должно быть нечто такое, чего она прежде не познавала, то разве только способность узнать это; но это можно сказать решительно обо всех познаваемых истинах, хотя бы некоторые из них никогда не познавались в действительности. Что способность познавать прирождена, а познание приобретается — касается не какого-нибудь специального, а решительно всякого познания. Если мы допустим, что существуют врожденные идеи, то мы должны различать их от других, которые не врождены: следовательно врожденность нельзя сводить к одной только способности; но в таком случае нужно признать, что врожденные познания уже с самого начала сознаются, ибо быть в разуме — значит быть мыслимым. Если скажут, что эти истины познаются и признаются людьми, как скоро последние доходят до употребления своего разума, то такое положение неверно ни в том смысле, что мы познаем эти истины посредством дедукции, ни в том, что мыслим их одновременно с употреблением нашего разума; ибо многое другое мы узнаем гораздо раньше. Что горькое не сладко, розга не вишня — ребенок знает гораздо раньше, чем он в состоянии уразуметь общее положение, что одна и та же вещь не может быт и не быть ею. Если бы моментальное признание истинности известного положения служило несомненным признаком его врожденности, то к числу врожденных истин следовало бы отнести и такие, как «единица плюс два равняется трем» и бесчисленное множество других.
Подобно тому, как не существует врожденных теоретических истин, не существует и практических. Нет ни одного морального основоположения, которое было бы так же ясно и пользовалось таким же всеобщим признанием, как вышеназванные теоретические. Моральные положения также истинны, но не столь очевидны, как теоретические. Моральное основоположение, что «каждый должен поступать так, как он желает, чтобы с ним поступали другие», и все другие правила морали нуждаются в обосновании и, следовательно, не врождены. На вопрос, почему нужно соблюдать договоры, христианин сошлется на волю бога, последователь Гоббса на волю общества, языческий философ на достоинство человека. Между тем, было бы нелепо, чтобы врожденное основоположение нуждалось в обоснованиях и притом столь различных. Правда, нам врождены стремление к счастью и отвращение от страдания, но эти мотивы всех наших поступков суть только известные направления желания, а никак не впечатления разума. Только эти мотивы действуют всеобщим образом; практические же основоположения отдельных лиц и целых народов различны и подчас прямо противоположны; если же относительно них замечается согласие, то оно основывается на том, что следование известным моральным правилам признается необходимым условием существования общества и поддерживается воспитанием, нравами и обычаями. — Основоположения не могут быть врождены, раз не врождены понятия, из которых они составлены; между тем, самые общие положения составлены из наиболее отвлеченных понятий, которые совсем недоступны, напр., детям и могут быть образованы только при известном уровне умственного развития. Понятия вроде тождества, различия, возможности, невозможности не только не приносятся готовыми в мир, но и неизмеримо далеко отстоят от тех ощущений, которые появляются всего раньше, как то: ощущения голода, жажды, тепла, холода, удовольствия, боли. Точно так же и понятие бога не врождено, а приобретается из рассмотрения мира и причин вещей.
Во второй книге Опыта Локк дает положительную теорию возникновения идей. Он принимает, что первоначально душа каждого человека представляет собою как бы чистую бумагу, tabulam rasam, на которой нет еще никаких идей. Она получает их из опыта. Всё наше познание основывается на опыте и происходит из него. Опыт же может быть двояким — внешним и внутренним, чувством и рефлексией (sensation и reflexion), смотря по тому, имеет ли он своим предметом внешние вещи или самые операции нашего духа. Чувства производят в душе идеи желтого, белого, жары, холода, твердости, мягкости, сладости, горечи и т. п. чувственных качеств. Над этими идеями дух производит свои операции; как скоро душа наблюдает эти операции, разум получает второй ряд идей, происходящих из внутреннего источника, каковы восприятие, мышление, сомнение, вера, заключение, познавание, хотение. Из того или другого из этих двух источников происходят все наши понятия. — Человек начинает иметь идеи с того момента, как испытал первое чувственное впечатление. До первого же чувственного впечатления душа мыслит столь же мало, как и в глубоком сне; утверждение, будто душа постоянно мыслит, так же произвольно, как и то, что всякое тело постоянно находится в движении.
Наши идеи частью просты, частью сложны. Из простых идей одни происходят из одного какого-нибудь чувства, другие — из нескольких, третьи — путем одной рефлексии, четвертые — и из чувства и из рефлексии. Так посредством чувства осязания мы получаем идеи твердости, гладкости, мягкости; посредством зрения идеи света, цветов и т. п. Посредством более чем одного чувства, напр. посредством зрения и осязания мы получаем идеи пространства или протяжения, формы, покоя и движения. Посредством рефлексии душа получает идеи восприятия, мышления, хотения. Наконец, посредством как чувства, так и рефлексии, душа получает идеи удовольствия, скорби, существования, единства, силы и временного последования.
Наши идеи, в общем, столь же мало похожи на существующие вне нас вещи, как слова на обозначаемые ими идеи, хотя они и вызываются ими. Телам действительно свойственны следующие качества: величина, фигура, число, положение, движение и покой. Эти качества Локк называет первичными качествами (original или primary qualities); поскольку мы воспринимаем первичные качества, наши идеи о них являются точными копиями этих качеств, т. е. таким образом мы представляем себе вещь так, как она существует сама по себе. Но тела обладают далее силой действовать при помощи известных, не воспринимаемых нами, первичных качеств таким образом на наши чувства, что производят в нас идеи цветов, тонов, запахов, ощущения теплоты и т. п. Эти качества, существующие не в самых вещах, а только в воспринимающем субъекте, Локк называет вторичными или производными качествами (secondary qualities).
Говоря о простых идеях, получаемых при помощи рефлексии, Локк особенно останавливается на способности восприятия (perception), удерживающей способности или памяти (retention) и способности различения, соединения, разделения и т. п. В способности восприятия Локк видит признак, отличающий человека и животное от растения. Удерживающая способность есть способность сохранения идей частью путем продолжающегося умственного их созерцания, частью путем возобновления их; она свойственна уже животным отчасти в той же степени, как и человеку. Сравнение же идей друг с другом выполняется животными не с таким совершенством, как людьми. Способностью связывать идеи животные обладают только в очень слабой степени. Исключительно человеку свойственна способность отвлечения, благодаря которой идеи отдельных объектов, отвлеченные от случайных свойств реального существования, времени, пространства и сопровождающих представлений, становятся общими понятиями целого рода, и словесные их обозначения получают общее применение ко всем объектам, обнимаемым этими понятиями.
Из простых идей составляются сложные. Если при получении первых душа пассивна, то при образовании последних, точно так же, как при отвлечении, сравнении и воспоминании, она самодеятельна. Сложные идеи распадаются на три класса: они представляют модусы, субстанции и отношения. Модусы — это такие сложные идеи, которые не содержат указания на нечто, существующее само по себе, а являются модификациями простых идей: сюда относятся модификации пространства, времени, мышления и т. п. Понятия субстанции — такие соединения простых идей, которые употребляются для представления вещей, существующих сами по себе. Относительные идеи состоят в сравнении одной идеи с другой.
Получая при помощи внешнего чувства и рефлексии множество простых идей, разум замечает, что некоторые простые идеи появляются постоянно в совместном сопровождении друг друга; и так как мы не можем мыслить то, что представляется ими, как существующее само по себе, то у нас образуется привычка подкладывать под них некоторый субстрат, который мы называем субстанцией. Субстанция есть некоторое предполагаемое нечто, лежащее в основе тех или других свойств. По этим свойствам у нас образуется идея о той или другой отдельной субстанции, но в сложную идею известной субстанции входит наряду с этими, образующими его, простыми идеями, еще сложная идея о чем-то, к чему относятся эти свойства и в чем они существуют, как в известной причине их единства. Так, напр., тело есть протяженная, имеющая форму и движущаяся вещь, но, говоря о материальной субстанции, мы ставим наряду с этими свойствами еще нечто, хотя и не знаем, что оно такое. Точно также и относительно духовной субстанции мы имеем не более ясное понятие. Различные душевные действия, как, напр., мышление, страх и т. п. мы не можем считать за существующие сами по себе и точно также не можем приписать их телу; поэтому мы относим их к другой субстанции, которую называем духом. Наряду с этими двумя видами субстанции, телесной и духовной, мы имеем еще идею о третьей субстанции, именно о боге. Идеи о боге мы достигаем, повышая до бесконечности идеи силы, разума и воли. Но так как мы не обладаем ясным познанием субстанций, то Локк отрицает возможность метафизики, как науки о субстанциональном бытии, предвосхищая таким образом мысль Канта. — Кроме сложных понятий единичных субстанций, разум образует сложные коллективные понятия о субстанциях, как, напр., войско, флот, город, мир; эти коллективные понятия образуются душой при помощи ее соединяющей способности. Из сравнения многих вещей друг с другом возникают понятия отношения; к ним относятся понятия причины и действия, временны́х и пространственных отношений, тождества и различия, степеней и т. п.
В третьей книге Опыта Локк рассматривает язык, в четвертой — знание и мнение. Слова суть знаки представляемых объектов. Истина и ложь лежат в суждениях, а не в отдельных представлениях. Такие положения, как закон противоречия, служат для диспутирования, но не для знания. Положения, вполне или отчасти тождественные, не дают никакого нового знания. Мы познаем самих себя путем внутреннего восприятия и бога — путем заключения от существующего к первой причине, с полной очевидностью: мир — с меньшей очевидностью; по ту сторону разумного познания лежит вера в божественное откровение; однако откровением можно считать только то, что не противоречит достоверному разумному познанию.
«Опыт о человеческом разуме» открыл собою новую эру в философии человеческого духа, подобно тому, как дело Ньютона создало новую эпоху в философии природы. Локк воплотил индуктивный метод в существенных руководительных началах философии духа, сделавшихся точкой опоры для всех последующих аналитиков духа, и зерном, из которого развилось современное знание психологии. Локк, замечает Блэки, «был аналитиком по самому складу своего духа и проникал в каждое углубление и изгиб нашего умственного устройства. Он подчинил его тому же процессу наблюдения, какому Ньютон — мир материальный. Нет ни одной книги о духе ни на каком языке, древнем или новом, в которой было бы высказано столько здравого смысла и столько точного знания духовных явлений, как в „Опыте о человеческом разуме“». (Hist. of the Philos. of the Mind, II, 487).
Революция 1688 года и вступление на английский престол Вильгельма Оранского положили конец изгнанию Локка. Он возвратился в Англию (1689 г.), где получил должность комиссара апелляций, а позже — торговли и земледелия, которую занимал до 1700 года. Совершившийся политический переворот дал Локку повод развить свою политическую теорию в двух «Трактах о гражданском правлении» (1690). Здесь Локк является противником обеих форм абсолютизма: деспотического абсолютизма Гоббса и патриархального абсолютизма Роберта Фильмера (по теории которого монарх наследует патриархальную власть Адама). Оба трактата о гражданском правлении развивают, первый отрицательно, а второй положительно, с прямыми указаниями на тогдашнее политическое состояние Англии, теорию конституционализма. Все люди рождаются свободными и одинаковыми по правам. Каждый должен поддерживать самого себя без вреда другим. Право, чтобы каждый встречал обращение с ним, как с разумным существом, имело силу уже до происхождения государства; но тогда еще недоставало авторитетной силы, чтобы решать столкновения. Естественное состояние само по себе не есть состояние войны всех против каждого (как учил Гоббс); но оно могло бы оказаться таковым, если бы каждый захотел воспользоваться своим правом для ограждения себя от обид. Для защиты от насилий основывается, по свободному договору, гражданское общество, которому каждый его член передает свою свободу и власть. Подчинение государственной власти — добровольное; благодаря договору естественные права сохраняются, а не уничтожаются; политическая свобода есть покорность по отношению к самоданному закону, подчинение общей воле, которая обнаруживается через большинство. Политическая власть — ни тираническая (ибо господство произвола отнюдь не лучше естественного состояния), ни отеческая (ибо между правительством и подданными есть то, что не имеет места между родителями и детьми, а именно равенство в пользовании разумом). Верховная власть есть власть законодательная, которую общество вверяет избранным представителям; закон должен иметь своей целью общее благо. Законодательной власти подчинены и должны быть отделены от нее две исполнительные власти, которые всего лучше соединить в одной руке короля: экзекутивная (управление и суд), которая исполняет законы, и федеративная, которая защищает общество извне. Государь стоит под законом. Если правительство, вследствие нарушения закона, оказывается недостойным переданной ему власти и должно быть лишено ее, то верховная власть возвращается туда, откуда она вышла: к народу. Народ решает, оправдывают ли представители и монарх дарованное им доверие, и имеет право, в случае нарушения его, лишить их полномочий. Так как клятвенно обещанное подчинение возможно лишь перед законом, то государь, действовавший вопреки закону, теряет право повелевать; он оказывается в войне с народом, и революция есть только необходимое оружие против нападающего. — Монтескье сделал эти политические идеи Локка общим достоянием Европы.
Около того же времени было переведено на французский и голландский языки первое «Письмо о веротерпимости». Вызванная им в Англии полемика побудила Локка к изданию второго (1690) и третьего «Писем о веротерпимости» (1692). Год спустя после издания третьего «Письма о веротерпимости», в июле 1693 года появились в свет предлагаемые читателям «Мысли о воспитании», составившиеся из переписки Локка по поводу педагогических вопросов с одним из его друзей, Эдуардом Клэрком.
В то же время Локк продолжал интересоваться и религиозными вопросами. Уже во время своего пребывания в Голландии он близко познакомился с учением арминиан. Он сам не мог допустить мысли, чтобы бог наказал людей вечной смертью за грехопадение их прародителей, или чтобы после посредничества Христа нужны были сложные догмы веры и исполнение внешних предписаний, чтобы заслужить милость бога. В «Опыте о человеческом разуме» Локк выяснил естественные права разума и не хотел допустить, чтобы теологическая узость снова предала его проклятию. Изучение библии привело его к мысли, что взгляд на разум, как на нечто греховное и испорченное в корне, не имеет никакой точки опоры в Свящ. Писании. Локк отрицает, чтобы впавшее в грех человечество было неспособно познавать истину; миссия Христа состояла в том, чтобы на место закона дел поставить закон веры. Христос очистил заповеди бога от искажающих дополнений «книжников и фарисеев» и требовал только веры во имя его и доверчивого упования на благость и милосердие бога. Учение Христа так, как оно изложено в библии, доступно с полной очевидностью самому обыкновенному разуму. — Эти взгляды изложены Локком в сочинении «О разумности христианства», появившемся летом 1695 года.
Последние годы своей жизни Локк провел в Oates, в доме одного из своих друзей, сэра Фрэнсиса Машама, женатого на дочери философа Кёдворта, с которой Локк издавна находился в дружеских отношениях. На руках у нее он и скончался 28 октября 1704 года, семидесяти двух лет от роду. На его надгробном памятнике начертана латинская надпись, составленная им самим: «Остановись, путник: здесь лежит Иоанн Локк. Если ты спросишь, что он был за человек, то я отвечу тебе, что он жил довольный своей посредственностью. Просвещенный наукой, он служил только одной истине. Этому научись из его писаний, которые вернее покажут тебе, что от него осталось, чем сомнительные хвалы эпитафии. Если он обладал кое-какими добродетелями, то они были не настолько велики, чтобы могли послужить для тебя примером; вместе с тем, да будут погребены и его прегрешения… Что он родился в лето господне 1632-ое 29 августа, умер в лето господне 1704-ое 28 октября, возвещает эта надпись, которая сама скоро прейдет».
Нам остается теперь сказать несколько слов о педагогическом значении Локка. — Несмотря на отсутствие систематического порядка в изложении «Мыслей о воспитании», основные идеи этого сочинения вполне ясны, а именно: 1) Единственная цель правильного воспитания есть добродетель. 2) Развитие разумности есть в то же время развитие добродетели. 3) Малолетние должны руководиться разумом взрослых, и разумное поведение должно делаться их привычкой, поэтому первоначально авторитет разумных и взрослых должен действовать в детях как естественное побуждение. 4) Нравственный порядок познается детьми из того, что находит себе в обществе одобрение или порицание. Поэтому общество, в котором живут дети, должно быть нравственным, и сами дети должны видеть, заслуживают ли их поступки похвалу или порицание. 5) Тело должно быть вполне подчинено воле посредством разума. — Против господствовавшего тогда воспитания Нокк выдвигает главным образом два требования; 1) К добродетели нужно стремиться прежде знаний. 2) К знанию надлежит стремиться только ради истины, т. е. ради просвещения разума для правильной жизни.
Наиболее существенным в педагогической системе Локка является опирающееся на его психологические воззрения учение о воспитываемости воли. В этом лежит центр тяжести современной педагогики; ибо до тех пор, пока средневековое мировоззрение видело внутри человека борьбу двух начал, добра и зла, мрака и света, всякое воспитание являлось безнадежным предприятием, работой без плана и орудий. Декарт первый изгнал злые силы из человеческой души, уча, что во власти нашего духа сделать страсти орудиями своей свободы. Локк сделал дальнейший шаг, покончив с теми фаталистическими силами, которые под именем врожденных идей были оставлены Декартом в человеческом духе, и стал, таким образом, на действительно свободную от предвзятых предположений почву, которой искал французский философ. Со времени Локка педагогика имеет дело с человеческой душой как таким объектом, который, хотя и представляет значительные трудности для познания, но не стоит уже в стороне от возможности воспитательного на него воздействия, вследствие борьбы посторонних и не могущих быть принятыми в расчет сил.
Несмотря на некоторое сходство педагогических взглядов Локка со взглядами Монтеня, пожалуй, даже Раблэ и Коменского, ни Монтэнь, ни тем более Коменский или Раблэ не имели на него прямого влияния. Локк не стоит на плечах этих предшественников его в педагогике. Они стремились создать более легкий и естественный способ обучения; правда, и Локк затронул этот вопрос, поскольку ему представлялась практическая на то необходимость; но, вообще, знания стоят для него на последнем месте; его задача: «дать душе такую обработку, чтобы во всех обстоятельствах она выказывала склонность только к тому, что отвечает достоинству и значению разумного создания». Но чтобы достигнуть этой цели, нужны были средства, которых не могла дать тогдашняя наука, ибо жизнь души была для нее почти совершенно неизвестной областью.
Педагогические идеи Локка легли в основу той реформы педагогики, которая была произведена Руссо. «Эмиль» Руссо почти немыслим без Локка. На каждом шагу в этой удивительной ткани причуд и остроумия мы находим нити из станка английского философа и педагога. «Подобно тому, говорит Куно Фишер, как политические теории Локка послужили путеводной звездой для Монтескье, тем же самым были его педагогические теории для Руссо, хотя потомство, находясь под подавляющим впечатлением французских писателей, слишком долго забывало о происхождении их от английского философа, так что потребовалось историческое изучение, чтобы выяснить роль Локка. Особенно следует сказать это по поводу отношения педагогической поэмы Руссо к тому сочинению, которое Локк столь скромно и в то же время столь верно назвал «некоторыми мыслями о воспитании». Разумеется, если вспомнить, что между «Мыслями» Локка и «Эмилем» Руссо лежит промежуток почти в семьдесят лет, если вспомнить, как различны эти сочинения по своей композиции и стилю, как различны были, далее, эпохи, в которые они появились, по своей восприимчивости к новым воспитательным идеям, как, наконец, сам Руссо подчеркивает гораздо больше свою противоположность, чем зависимость по отношению к Локку, то станет понятным, что на первых порах не могло быть речи о критическом сравнении. Локк дал собрание хороших советов, написанное более или менее случайным образом, не приведенное в систематический порядок, предназначенное для частного употребления, обнародованное по желанию некоторых друзей и ограничившееся в своем действии небольшим кругом сочувствующих семейств. Руссо дал роман, педагогическую робинзонаду, которая, среди испорченного и пресыщенного своим просвещением общества, хотела произвести и произвела впечатление спасения человеческого рода. Однако, основная мысль реформы воспитания принадлежит Локку и стоит в ближайшей связи с внутреннейшими мотивами его учения.» (Francis Bacon und seine Nachfolger, 1875, стр. 644 след.).
