Вот что мы поведаем теперь о рождении Гунахпу и Сбаланкэ.
Вот сказание о рождении их, которое передаем мы. Когда пришел час, предназначенный для сего, юная девушка, по имени Сквик Быстрая Кровь, родила.
Старая не присутствовала, когда родились они; мгновенно они появились, и оба вышли из чрева, Метальщик Шаров и Тигренок-Ягуар, Гунахпу и Сбаланкэ. Ибо таковы были их имена на горе, где они появились.
Потом вошли они в дом, но они совершенно не спали: Ступай и выбрось их, ибо поистине они только и делают, что кричат, сказала Старая. После чего отнесли их в муравейник, но сон их там был сладостен; тогда их унесли оттуда, и пошли положить их на шипы.
То, чего желали Гунбатц и Гунчуэн, это, чтобы умерли они в муравейнике; они желали этого потому, что были они их соперниками в искусствах, и были они предметом зависти у Ткача-Обезьяны и Пригожего, что прихорашивается. В начале даже не хотели они принимать в дом своих младших братьев; не признавали их, и были они воспитаны на горе.
А Гунбатц и Гунчуэн были весьма великие музыканты и певцы; возросши среди великих усилий и трудов, через которые прошли они, мучимые всяким образом, сделались они великими мудрецами; и сделались они также искусниками как игроки на флейте, певцы, живописцы, и ваятели; всё выходило совершенным из их рук.
Они знали также, каково было их рождение, и было им преподано, что были они представители отцов своих, которые пошли в Ксибальбу, и что отцы их умерли в этом Крае Теневом; итак, были это великие мудрые, Гунбатц и Гунчуэн, и в разуме своем видели они и знали с самого начала всё, что касалось существования юных их братьев.
Но мудрость их не явила свой лик, по причине зависти их, злая воля их сердца взяла перевес над ними, хотя ничто к тому не вызывало их со стороны Гунахпу и Сбаланкэ.
Ибо они лишь охотились с сарбаканом каждый день. И не любила их праматерь их, так же как Гунбатц и Гунчуэн: им совсем не давали есть; лишь когда трапеза свершалась, и кончали есть Гунбатц и Гунчуэн, тогда приходили они.
Но они не оскорблялись на это, и совсем не приходили в гнев, и довольствовались тем, что терпели; ибо знали они природу свою, и видели всё ясно, как видит день. И приносили они птиц, когда приходили ежедневно домой; но Гунбатц и Гунчуэн ели этих птиц, ничего им не давая, как доли, ни Гунахпу, ни Сбаланкэ.
Гунбатц и Гунчуэн только и делали, что играли на флейте и пели. И вот случилось раз, что пришли Гунахпу и Сбаланкэ, не принеся никакой птицы, и когда вошли они, гневу предалась Старая.
Почему не несете вы птиц никаких? сказано было Гунахпу и Сбаланкэ. — Вот в чём дело, праматерь наша, птицы наши запутались в развесистых ветвях дерева, ответили они: не можем мы взобраться на это дерево, чтобы взять их, праматерь наша; но пусть взойдут на него братья наши; пусть пойдут они с нами и спустят тех птиц на землю, добавили они.
Хорошо, мы пойдем завтра с вами с самого утра, ответили старшие братья. Итак, мудрость Гунбатца и Гунчуэна мертвою была в одном и в другом, касательно поражения их.
Мы переменим лишь их существование, и форму их живота, и да окажет наше слово свое действие, по причине великих мучений, которые они нам причинили. Пусть погибнем мы, пусть мы будем уничтожены, пусть случится несчастье с нами, с младшими братьями, вот каково было их желание. Как служителей, принизили они нас в мысли своей, и мы с ними совершим нечто, в ознаменование могущества нашего.
Так говорили между собою Гунахпу и Сбаланкэ, идя к подножью дерева, именуемого Кантэ, Древо Желтое, сопровождаемые старшими своими братьями: они шли и метали шары из сарбакана; без числа были птицы, что щебетали на вершине дерева, и два старшие их брата дивились, видя столько птиц. Вот птицы; но ни одна еще не упала к подножью дерева, и из наших птиц ни одна еще не упала: подите же и сбросьте их, вы, сказали они своим братьям. — Хорошо, отвечали те.
Но, после того как они взобрались на дерево, это дерево возросло и ствол его увеличился; и когда хотели с него сойти Гунбатц и Гунчуэн, не могли они спуститься с вершины дерева.
И вот сказали они с дерева, сверху: Как это приключилось с нами, о, наши юные братья? Горе нам, горе нам. Вот, это дерево ужасает тех, кто на него смотрит, о, братья наши, сказали они сверху.
И ответили Гунахпу и Сбаланкэ: Снимите ваши пояса, подвяжите их под животом вашим, а длинный конец оставьте висячим и его вы будете тянуть сзади; таким образом всё хорошо пойдет, ответили они братьям.
Весьма хорошо, сказали те и потянули концы своих поясов: но в это же самое мгновение концы поясов их стали хвостами и они превратились в обезьян.
Тогда пошли они по вершинам деревьев, среди гор великих и малых; они и шли повсюду в лесах, делая гримасы и качаясь на ветках деревьев. Так были побеждены Гунбатц и Гунчуэн Гунахпу и Сбаланкэ; но лишь силою власти своей чародейной сделали они это.
Тогда они вернулись домой. Придя, сказали они праматери своей и матери: Праматерь, что сделалось с братьями нашими, ибо в одно мгновение лица их сделались как лица зверей? сказали они.
Если это вы такое совершили с братьями вашими, вы погубили меня, вы потопили меня в печали. Не поступайте же так со старшими вашими, о, дети мои, отвечала Старая Гунахпу и Сбаланкэ.
Тогда сказали они праматери своей: Не огорчайся, праматерь; ты увидишь лицо наших братьев, они возвратятся: только в этом будет испытание для тебя, праматерь, бойся смеяться. Испытай же теперь их судьбу, прибавили они.
И тотчас начали они играть на флейте и играли они напев Гунахпу-Кой, Обезьяна-Гунахпу. После чего они пели, и играли на флейте и на барабане, взяв флейты свои и атабалы; потом они усадили праматерь свою с собою и, касаясь инструментов, призывали братьев своих напевом, что назывался тогда Гунахпу-Кой.
Тут пришли Гунбатц и Гунчуэн, и, войдя, принялись танцевать; но, когда увидела Старая некрасивые их лица, стала она смеяться глядя на них, и не могла удержать своего смеха: но в то же самое мгновение исчезли они, и она не видела более их лиц.
Вот видишь, праматерь наша, они ушли в лес. Что сделала ты, праматерь? Четыре лишь раза можем мы сделать опыт такой: остается лишь три.
Мы позовем их на звук флейты и пения; удержи свой смех и пусть снова начнется испытание, прибавили Гунахпу и Сбаланкэ.
Тут начали снова они играть на флейте; вернулись две обезьяны, и вошли, танцуя, до самой середины комнаты, столько удовольствия причиняя Старой и так возбуждая её веселость, что вскоре она разразилась смехом: истинно, было здесь что-то такое потешное — странное в лицах обезьян, в полноте живота их отвислого, в вилянии хвоста их и его трепетании за спиною и на животе, что было на что посмеяться Старой, когда вошли они.
Тогда они возвратились в горы. Что же нам делать теперь, праматерь? В третий раз начнем мы испытание, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Еще раз играли они на флейте: снова прибыли обезьяны, танцуя; и праматерь смогла на ту минуту удержать свой смех. Обезьяны вскарабкались на верхушку дома, и показывали оттуда большие свои красные глаза, вытянутую свою морду, все свои гримасы, которые делали они, смотря друг на друга.
Старая снова взглянула на них, и немного прошло, как она разразилась смехом. Но более не видно было их лиц, по причине смеха Старой. Этот раз еще только, праматерь, мы позовем их из леса, и это будет четвертый раз, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Были те позваны еще раз звуком флейты; но они не вернулись в четвертый раз и тотчас отправились в лес. И сказали тогда Юные Старой: Мы попытались, праматерь; но они не пришли, хотя мы старались призвать их. Не огорчайся: мы здесь, мы — внуки твои, и мы будем смотреть на тебя как на мать нашу, мать рода, ибо так надлежит, чтобы мы остались в памяти старших наших, что звались и прозывались Гунбатц и Гунчуэн, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
И в древности это они, Гунбатц и Гунчуэн, были возглашены музыкантами и певцами народа, и издревле их прозывали также живописцы и ваятели. Но они были обращены в зверей и сделались обезьянами, по причине того, что гордились они и, величаясь, уничижали братьев своих. И таким-то путем разрушение пришло в их сердце; так погибли и были уничтожены Гунбатц и Гунчуэн, превращенные в зверей. А до этого всегда они были в своих домах, и так же, как были они великими музыкантами, певцами, сотворили они многое великое, когда существовали с праматерью своею и матерью.
В свой черед, начали Юные труды свои, чтоб выявить себя пред глазами праматери своей и матери.
Первое, что они сделали, это, что они открыли поле. Мы пойдем работать в полях, праматерь наша и мать, — сказали они. Не огорчайся; мы, что здесь, твои внуки мы, и мы на месте наших старших братьев, сказали Гунахпу и Сбаланкэ.
Тогда взяли они свои топоры, свои мотыки и плуги, и пустились в путь, каждый держа сарбакан свой на плече: они вышли из дома своего, наказав своей праматери послать им еду их. Ровно в полдень пусть принесут нам обед наш, праматерь, — сказали они. — Хорошо, внучата мои, ответила праматерь их.
Вскоре прибыли они в место, где должны они были открыть поле, и везде погружали они мотыку в землю, одна лишь мотыка служила им, чтоб убрать шипы и плевелы с поверхности земли, лишь мотыкой они пользовались, чтоб очистить почву.
И топор они также погружали в пень деревьев, а равно и в ветви их, бросая на землю, рубя, и опрокидывая всё, деревья и лианы всяческие, один лишь топор рубил эти деревья и он лишь один совершал всё это.
И то, что вырвала мотыка, тоже было весьма значительно: невозможно было бы исчислить всю очистку земли от шипов и сорных трав, которая лишь одною мотыкой была сделана, невозможно исчислить всё, что они расчистили, и всё, что бросили, исторгнув, на землю, среди гор великих и малых.
Тогда они отдали свои повеления существу дикому, по имени Смукур, что значит Вяхирь, и, заставив его взлететь на высокий ствол дерева, сказали ему Гунахпу и Сбаланкэ: Ты будешь тут только смотреть, когда наша матерь пойдет, принося нам обед наш: Заворкуй и воркуй как увидишь ее, тотчас же, и тогда мы возьмемся за топор и мотыку. — Весьма хорошо, — отвечал воркователь Вяхирь. И вот забавлялись они, охотились, метая шары из сарбакана, и вовсе они не расчищали почву. После чего заворковал Вяхирь, и тотчас они прибежали один, чтобы взять мотыку, другой, чтоб схватить топор.
Закутавши голову, один нарочно покрыл себе руки землею, загрязнил, равно, и лицо, как бы земледелец истинный. Другой, подобно, наполнил напрасно свои волосы стружками, щепками, как будто бы он и воистину плотничал здесь и был дровосеком.
Тут их заметила Старая, увидала, к ним приходя. Приняли пищу они, хотя, по правде, никакой работы они в полях не сделали для посевов; и совсем понапрасну принесли им поесть.
Возвратившись домой, сказали они: Мы очень устали, праматерь. И совсем без заслуги протянули они ноги свои и руки перед Старой.
Когда вернулись они в поля на другой день, увидели они, что всё восстановлено по-прежнему, деревья и лианы, и что шипы и сорные травы опять перепутались вместе.
Кто ж это так подшутил над нами? — вскричали они. Это, конечно, они напроказили тут, все эти звери, большие и малые, Лев, и Тигр, и Олень, и Кролик, Двуутробка, Шакал, Дикобраз, и Вепрь; птицы, большие и малые, они натворили всё это, и в единую ночь всё это сделали они.
Затем начали снова они очищать поля; так же поступили они и с деревьями на поверхности земли, совещаясь один с другим при рубке леса и расчистке кустарников.
Только, — сказали они, — мы посторожим расчищенное поле наше. Быть может, и захватим мы тех, что придет сюда делать это. Так они сказали друг другу, и потом возвратились домой.
Ты что думаешь, как подшутили над нами, праматерь? Большие кусты и огромный лес опять на том месте, где мы расчищали, мы снова увидели их сегодня, когда только что вот пришли туда, сказали они праматери и матери своей. Но мы туда вернемся, и мы посторожим, ибо дурно это, что так поступают с нами, прибавили они.
Потом они вооружились; затем они возвратились к срубленным деревьям, и спрятались там, прикрытые тенью.
Тогда собрались все звери, каждый род отдельно между всеми зверьми, большими и малыми. И вот в полночь все они прибыли, говоря между собою на своем языке: Деревья, восстаньте; восстаньте, лианы. Так говорили они, приходя, множествами, теснясь под деревьями, под лианами; наконец, приблизились они и открылись глазам Гунахпу и Сбаланкэ. И первыми были Лев и Тигр; братья хотели схватить их, но не дались они в руки их. Вслед за ними пришли Олень и Кролик, хвостами приблизились один к другому; они схватили их, но лишь за крайний конец их схватили, и вырвали эту крайность, и остался в руках у них хвост Оленя и хвост Кролика, и потому-то у этих животных такой короткий хвост.
Лисица и Шакал тоже не дались в руки, а равно Кабан и Дикобраз; и все звери прошли пред Гунахпу и Сбаланкэ и сердце их пылало гневом, оттого, что ни одного из зверей не могли поймать они.
Но пришел еще один, и пришел он, прыгая, и совсем последний; тут братья, загородив ему дорогу, схватили Крысу в платок; так, поймав ее, они сильно сдавили ей голову и хотели ее задушить. Они опалили ей хвост на огне и с тех это пор началось, что есть у Крысы хвост, но хвост безволосый, а также глаза у неё в уровень с верхушкой головы, потому что сильно сдавили её голову Гунахпу и Сбаланкэ.
Да не умру я от рук ваших, сказала им Крыса; узнайте, не ваше это ремесло — возделывать землю. — Что ты нам такое рассказываешь теперь? возразили Юные. — Отпустите меня на минутку; ибо то, что хочу сказать, во чреве у меня; я вам расскажу это; но сперва дайте мне немного поесть, сказала Крыса.
Потом мы дадим тебе поесть, сперва скажи, что хочешь сказать, было отвечено ей. — Весьма хорошо. — Узнайте же, что богатства отцов ваших, Гунгуна-Ахпу и Вукуба-Гунахпу, как прозывались они, тех, что скончались в Ксибальбе, и орудия развлечения их, существуют подвешенными над домом, кольца их, и перчатки, и гибкий шар из камеди. Но не хотели показать их пред глаза ваши, по причине праматери вашей, ибо из-за этого умерли отцы ваши.
Достоверно ли знаешь ты всё это? спросили Юные у Крысы. И исполнились радостью, услыхав рассказ про мяч смоляной. И когда это всё сказала Крыса, дали они Крысе есть.
Вот пища, которую даем мы тебе: маис, белый перец, бобы, и какао будут тебе; и ежели будет еще что-нибудь, что останется или будет позабыто, будет тебе принадлежать, чтобы тебе поглодать, сказали Крысе Гунахпу и Сбаланкэ. Весьма хорошо, о, Юные. Но что я скажу, если увидит меня эта ваша праматерь? прибавила она. — Ничего не бойся, мы будем там; мы готовы, чтобы дать ответ нашей праматери. Скорей же, взойдем на верх дома, где всё это подвешено, чтобы мы взглянули на веревки дома, чтоб мы посмотрели, чем тебя накормим, сказали они Крысе.
Условившись, по совещании друг с другом, относительно ночи, Гунахпу и Сбаланкэ прибыли ровно в полдень. Неся Крысу, но ее не показывая, приблизились они; один спокойно вошел в дом, другой в закоулок его, где тотчас же Крыса взошла наверх.
И тогда они спросили свой обед у праматери своей: Смели же нам еду нашу; чильмоль приготовь нам, праматерь, соус из перца, сказали они. Тотчас же им приготовлен был горшок супа и поставлен перед ними.
Но это была лишь хитрость, чтоб обмануть праматерь и матерь свою, и, опрокинув кувшин с водою, — поистине горячи наши рты, сказали они; поди же принеси нам испить. — Хорошо, я пойду, сказала она, уходя.
А они между тем ели; но в действительности вовсе не хотелось им пить, и они сказали это лишь для того, чтобы помешать увидеть то, что хотели они сделать. И дали они Крысе чильмоля, и свободно взошла Крыса туда, где был гибкий мяч, подвешенный вместе со всем другим на вершине дома.
Покончив с чильмолем, призвали они некоего Ксана; а Ксан этот был животным, подобным Комару, и отправился он на берег реки; тотчас же начал он пробуравливать бок в кувшине Старой, и вода разлилась из кувшина, и хотела она остановить текущую воду, но не могла.
Что там делает наша праматерь? Мы задыхаемся здесь без воды, мы умираем от жажды, сказали они своей матери, увидавши ее снаружи. Тотчас как вышла она, Крыса пошла обрезать веревку, на которой висел прыгающий мяч; он упал с верхушки дома, вместе с кольцами, перчатками, и кожаными щитами. Тотчас они завладели всем этим и пошли потом спрятать всё это на дороге, ведущей к чертогу игры в шар.
После этого пошли они к праматери своей на берег реки, а праматерь их и мать их были обе в это время заняты стараниями заткнуть отверстие в боке кувшина. Тут прибыли они оба с своими сарбаканами, и приблизились к берегу реки: Что же вы тут делаете? сказали они. Мы устали ждать и пришли сюда.
Посмотрите же на бок моего кувшина, его нельзя никак заткнуть, сказала праматерь. Но они тотчас же заткнули его, и вместе возвратились домой, идя впереди, перед праматерью своей. И так был отдан им прыгающий мяч.
Радости были исполнены Гунахпу и Сбаланкэ, идя по дороге, чтоб играть в шар в чертоге игры в мяч; и очень далеко отправились они, чтоб играть в шар, совершенно одни, и начали они с того, что вымели чертог игры в мяч, где играли отцы их.
Владыки же Ксибальбы, Края Теневого, услышали их: Кто это те, что вновь начинают играть над головами нашими, и не боятся сотрясать землю? сказали они. Не мертвые ли это Гунгун-Ахпу и Вукуб-Гунахпу, что захотели возвеличиться перед ликом нашим? Подите же и отыщите их в свой черед.
Так сказали еще однажды Гун-Камэ и Вукуб-Камэ и все владыки Ксибальбы, Края Крота Разрисованного. Они послали и сказали глашатаям своим: Идите и скажите им: Да придут они, говорят владыки: именно здесь, вот здесь, хотим мы играть с ними, в семь дней хотим мы померяться с ними, говорят владыки; идите сказать им это, — было повторено глашатаям Края Теневого.
Пошли они большою дорогой, которую Юные расчистили, проложив от дома своего, и которая шла прямо к ним в дом. Пришли посланцы прямо по ней к их праматери. Они же заняты были едою, когда пришли посланные из Ксибальбы.
Истинно, пусть придут они, Гунахпу и Сбаланкэ, говорят владыки, — повторили глашатаи Края Теневого. И посланные Ксибальбы означили день, когда должны они были придти: Чрез семь дней будут они ожидаемы, — сказали они Смуканэ. — Хорошо, они придут, о, вестники, — ответила Старая. И глашатаи, отправившись в путь, возвратились.
И тогда сокрушилось сердце Старой: Кому ж прикажу я пойти отыскать внучат моих? Не так ли, во-истину, пришли некогда посланные из Ксибальбы, чтобы взять отцов их? — Так рекла Старая, входя одна и печальная в свой дом.
Тут вдруг Блоха упала из-под её юбки; она тотчас схватила ее, подняла, положила ее на ладонь, и Блоха задвигалась.
Родненькая моя, хочешь ли ты, чтобы я тебя послала позвать моих внучат для игры в мяч? — сказала Старая Блохе: — Глашатаи пришли найти праматерь вашу и сказали ей: Нужно, чтобы ты приготовилась в семь дней, и чтобы они пришли, сказали посланные Ксибальбы. Так говорит ваша праматерь, — сказала она, повторяя это Блохе.
Тогда Блоха отправилась, гарцуя по дороге. На дороге же сидел некий юноша, и звался он Тамацуль, что значит Жаба. — Куда ты? — сказала Жаба Блохе. — В животе несу весть, и иду найти Юных, — ответила Жабе Блоха.
Весьма хорошо. Ты, однако же, плохо бежишь, как я вижу, — сказала Блохе Жаба: — Хочешь, тебя проглочу, ты увидишь тогда, как я бегаю; тотчас поспеем. — Весьма хорошо, — ответила Блоха Жабе.
И она дала себя проглотить Жабе. Жаба же шла, медленно подвигаясь по дороге, и вовсе не бежала. Встречает она в свою очередь большую змею по имени Цакикац. — Куда идешь ты, любезнейший мой Тамацуль, — было сказано Змеею Жабе. — Я — вестник. Весть я несу в животе моем, — сказала Жаба Змее. — Да ты совсем не бежишь, как я вижу; не прибегу ли я скорее, чем ты? — сказала Змея Жабе. — Поди-ка сюда.
В свою очередь Жаба была проглочена Змеей. Это с тех пор, что змеи ими питаются, и ныне еще поглощают они жаб. Змея побежала по дороге, и встретила она в свою очередь Вака, большую птицу, и в то же мгновение проглотил Змею Коршун, Вак.
Вскоре после этого прибыл он к чертогу игры в мяч, и был над чертогом. С тех пор Коршун питается змеями, и пожирает всех змей в горах. Прибывши, Вак примостился на карнизе чертога, где забавлялись Гунахпу и Сбаланкэ, играя в мяч.
И, привстав на одной ноге, закаркал Вак: Вакко, вакко, говорит его крик, вакко. — Что это там за карканье? Скорее наши сарбаканы! — воскликнули Юные.
Метнули они шар в Коршуна, попал тот шар в самый зрачок его глаза: повернулся он вокруг себя и упал к ногам Юных. Тотчас прибежали они, чтоб взять его, и спросили потом: Что ты пришел сюда делать? сказали они. Весть мою я несу в животе моем. Но вылечите сперва зрачек моего глаза, и тогда я скажу ее вам, сказал Вак. — Весьма хорошо, ответили они. Взяли они тогда немного смолы со своего мяча, в который они играли, и приложили ее к глазу Коршуна. Назвали они это средство — Лотцквик, что значит снимание с глаза темноты, и в тот же самый миг совершенно излечилось зрение Коршуна.
Говори теперь, сказали они Ваку. Тогда он изрыгнул большую Змею. — Говори же ты, сказали они тотчас Змее. — Хорошо, сказала она, и тотчас изрыгнула Жабу. — Где твоя весть? было сказано в свою очередь Жабе. — Несу ее в животе моем, отвечала Жаба.
Тут Жаба стала пыхтеть, как будто она задыхалась; но ничего она не изрыгнула, и рот её покрылся пеной, как бы слюной от усилия, а изрыгнуть не могла. И тут Юные хотели покарать ее.
Ты обманщица, сказали они ей, и дали ей пинка в спину; тогда спинной её хребет спустился к её задним ногам. Еще раз попыталась она, но бесполезны были её усилия, лишь слюна была вокруг её рта.
Затем раскрыли они Жабе рот, Юные, и искали они во рту её: Блоха же задержалась в деснах у Жабы; в самом рту она была. Она ее не проглотила, а лишь как бы проглотила. Так была осмеяна Жаба; и не знают свойств пищи, которую она ест; и не умеет она также бегать, знают только, что поедают ее змеи.
Говори, сказано было тогда Блохе, и Блоха объяснила свое посланничество: Так говорит ваша праматерь, Юные. Иди и позови их. Глашатаи Гуна-Камэ и Вукуба-Камэ пришли из Ксибальбы, чтобы найти их. Да придут они в семь дней играть с нами в мяч; да придут с ними, равно, орудия их, коими они развлекаются, смоляной мяч, кольца, перчатки, и брони, и да оживится здесь лицо наше, говорят владыки.
И поистине пришли они, говорит ваша праматерь. И вот я здесь. Ибо поистине это есть то, что говорит ваша праматерь; она стонет, она скорбит, ваша праматерь; и вот я здесь. — Ужели это правда? молвили Юные в мысли своей. В тот же миг отправились они в путь и пришли к праматери своей: и единственно, чтобы проститься с своей праматерью, пришли они.
Мы уходим, праматерь; только мы пришли проститься с тобой. Но вот знак слова нашего, который мы оставляем: каждый из нас посадит здесь тростник; среди дома мы посадим, каждый, тростник: это будет знак нашей смерти, если он иссохнет. Что ж, они погибли? скажете вы, если он засохнет. Но если он расцветет: Они живы, скажете вы. О, наша праматерь, о, наша мать, не плачьте же, вот знак нашего слова остается с вами, сказали они.
И тотчас отбыли они, после того как посадил Гунахпу тростник, посадил Сбаланкэ другой; посредине дома посадили они их, и не посреди гор или во влажной земле, но в земле сухой, посреди своего дома, внутри его, там посадили они, один тростник и другой.
После этого Гунахпу и Сбаланкэ отправились в путь, каждый с своим сарбаканом, и стали нисходить к Ксибальбе. Быстро сошли они по обрывистым ступеням и прошли кипящие воды стремнины; они прошли ее среди птиц, а назывались те птицы Молай, имя неясное.
Прошли они также и реку Грязи и реку Крови, где должны они были быть уловлены в западню, по мысли тех, что в Крае Теневом; но они не коснулись ногою ни грязи, ни крови, перешли они в дуле своих сарбаканов, и выйдя оттуда, достигли перекрестка Четырех Дорог.
Дороги же, что были в Крае Теневом, знали они эти дороги, дорогу Черную, и дорогу Белую, и дорогу Красную, и дорогу Зеленую; вот почему послали они вперед себя зверя, что назывался Ксан. Должен был этот Ксан собрать сведения, потому они и послали его на разведки.
Укуси их одного за другим; сперва укуси первого сидящего, и по очереди всех перекусай: твой удел это будет сосать кровь из людей на дорогах, сказано было Ксану. — Весьма хорошо, ответил тогда Ксан.
Тут он отправился по дороге Черной, и, прибыв к кукле и к фигуре из дерева, что были первыми сидящими в своих украшениях, укусил он первого, но тот ничего не сказал, и укусил он тогда второго, но и второй сказал не больше.
Укусил он третьего, а третьим сидел Гун Кама. Ай, Ай! — закричал он, почувствовав укус. — Что это, Гун-Камэ? Кто это тебя укусил? — сказал ему Вукуб-Камэ. — Что-то, чего я не знаю, — ответствовал Гун-Камэ.—Ай, ай! — воскликнул в свою очередь тот, кто сидел четвертым. — Что это такое? Кто укусил тебя, Вукуб-Камэ? — спросил его тот, кто сидел пятым.
Ай, ай! — воскликнул в тот же миг Ксикирипат. — И Вукуб-Камэ вопросил его: Кто же тебя укусил? — И шестой был укушен в свою очередь. — Что с тобой, Кучумаквик? — сказал ему Ксикирипат. — Кто укусил тебя? — спросил седьмой в ту самую минуту, как сам был укушен, и прибавил: Ай!
Что же это, Агальпух? — сказал ему Кучумаквик. — Кто укусил тебя? спросил восьмой, и воскликнул: Ай! — почувствовав укус. — Что такое случилось, Агальгана? — сказал Агальпух. — Кто укусил тебя? — спросил в свою очередь тот, кто сидел девятым, и тут же почувствовал себя укушенным, и воскликнул: Ай!
Что же это такое? Кто укусил? Кто укусил? — продолжались вопросы по-очереди, и названы были по-очереди, Чамиабак, и Чамиаголом, и Патан, и Квикксик, и Квикриксгаг, и Квикрэ. Все они были укушены, и каждого имя было означено, вот они все были поименованы, Усопший, Семикратно-Усопший, Корзина Летающая, Соединенная Кровь, Тот, что гной переделывает, Тот, что сбирает сукровицу, Он с батогом костяным, Он, чей жезл — с мертвой головой, Корзина Глубокая, Коршун Кровопивец, Когти Кровавые, Зубы в крови.
Двенадцать было их всех сидящих. И все они выявились, все в свой черед означились, именуя друг друга укушенные, друг от друга вопрос шел, друг к другу шло имя, ознаменовались все эти, что были властителями, в Крае Ксибальбы, в Крае Крота Разрисованного, которых там было двенадцать сидящих.
От угла это прошло к углу. Обошло весь чертог этот, ни одного не было имени, которое было бы забыто, все были повторены, когда были они уколоты волосами с ноги Гунахпу, которые вырвал тот, ибо не был это подлинный Ксан, который их всех укусил и услышал имена их для Гунахпу и Сбаланкэ.
И вот, отправившись в Путь, прибыли Юные туда, где были вместе эти из Ксибальбы: Поклонитесь царю, сказано им было, ему, что сидит там, сказано им было, чтобы искусить их. — Это не царь; это лишь изображение и фигура из дерева, — ответили они, приближаясь.
И начали они их приветствовать: Привет, Гун-Камэ; привет, Вукуб-Камэ; привет, Ксикирипат; привет, Кучумаквик; привет, Агальпух; привет, Агальгана; привет, Чамиабак; привет, Чамиаголом; привет, Квикксик; привет, Патан; привет, Квикрэ; привет, Квикриксгаг.
Так разоблачили они лицо каждого, не забыв имени ни одного. А куда как было бы им приятно, чтобы не были их имена разоблачены Юными! Садитесь, — сказали они им, указуя на сиденье, куда очень им хотелось бы посадить тех Юных, но не захотели они этого: Это не наше сиденье, это лишь камень разогретый, — сказали Гунахпу и Сбаланкэ, и не уловили их в западню.
Весьма хорошо; идите же в ваше помещение, — было им сказано. И вошли они тогда в Дом Сумрачный, но не были они там побеждены.
Это было первое испытание Ксибальбы, Края Теневого; и тут должно было начаться их поражение, как разумели те, из Ксибальбы. Сначала они вступили в Дом Сумрачный; затем принесли им их сосновую лучину зажженную, и для каждого сигару, врученную им вестниками Гуна-Камэ.
Вот их сосновые светильники, — говорит царь; но они должны быть возвращены, эти светильники, завтра утром, так же как и сигары, возвращены целыми, говорит царь. — Так сказали вестники, приходя. — Весьма хорошо, ответили Юные.
В действительности совсем не жгли они сосновую лучину, а поместили на место огня лучины что-то красное, перо красного попугая поместили они, и огнем зажженным показалось оно тем, что были надсмотрщиками, а на сигарах поместили они светляков на концах сигар.
Всю ночь они были под присмотром бодрствовавших и говорили надсмотрщики: Попали они в западню. Но сосновая лучина не была истрачена, вид её был тот же самый; и сигары были не искурены, и вид их был такой же, как прежде.
И привели их к владыкам: Как могли совершить такое? Откуда эти люди, и кто их породил на свет? Истинно, сердце наше горит и пылает; ибо не благо это, то, что они с нами делают. Странны их лица, странны их способы действия, — говорили они между собою.
И все владыки послали за ними. Идемте и будем играть в шар, Юные, — сказали они им. После этого были они спрошены Гуном-Камэ и Вукубом-Камэ: Откуда вы приходите, вы? Расскажите это нам, Юные, — сказали люди Края Теневого.
Кто мог бы сказать, откуда приходим мы? Мы сами не знаем этого, — сказали они, и более не говорили. — Весьма хорошо. Так бросим же гибкий наш мяч, о, Юные, — заговорили опять владыки Ксибальбы.
Хорошо, — отвечали они; — но этим вот будем играть, этим, нашим мячом. — Люди Ксибальбы ответили: Нет, нет, этим не играйте, а вот этим, нашим. — Юные отвечали: Нет, не этим, а этим вот, нашим, будем мы играть.
Люди Ксибальбы ответили: Весьма хорошо. — Юные продолжали: На что ж мы будем играть, на начиль, жука-жгучку? Конечно, нет, отвечали люди Ксибальбы, но на львиную голову. — Да будет, ответили Юные. Еще нет! закричали люди Ксибальбы. — Хорошо, сказал Гунахпу.
Тут началась игра с людьми Ксибальбы, и устремили они мяч перед кольцом Гунахпу; потом в то время, когда люди Ксибальбы смотрели на удар, мяч, устремившись, запрыгал везде по полу чертога игрального.
Что это такое? воскликнули Гунахпу и Сбаланкэ. Смерти вы нам желаете. Не послали ли вы отыскать нас, не глашатаи ли ваши пришли к нам? Поистине несчастные мы. Ну, тогда мы уйдем, сказали им Юные.
А это было именно то, чего они желали, — чтоб Юные умерли возможно скорее при игре в мяч, и чтоб были они побиты. Но этого не было; ибо люди Края Теневого опять побеждены были Юными.
Не уходите, Юные, поиграем в шар; но возьмем теперь ваш, было сказано Юным. — Хорошо, ответили они, и устремили свой шар, чем тотчас положен конец был состязанию.
После этого, сосчитав свои поражения: Как сможем мы победить их? — сказали люди Ксибальбы. — Пусть не уйдут они тотчас, эти Юные, и да принесут они нам четыре вазы с цветами, — сказали люди Ксибальбы.
Весьма хорошо. Каких цветов желаете вы? — сказали Юные людям Ксибальбы. — Букет какамучиг, букет цакимучиг и букет ганамучит, и букет каринимак, — сказали люди Края Теневого. Те цветы были красные, и те цветы были желтые, и те цветы были белые, и те цветы были черные. И ответили Юные: Весьма хорошо. Тогда сошли вниз их телохранители, вооруженные копьями, все равные по силе, и многочисленны были равно стражи этих Юных; но не тревожима душа была Юных, когда предались они в руки тех, кому поручено было их победить, и унизить в состязании.
Те, что были в Крае Крота Разрисованного, радовались весьма, питая чаяние, что будут Юные побеждены: — Весьма хорошо мы этот раз сделали, говорили люди Края Теневого, уловлены будут они в западню. Где же возьмете вы цветов? — думали так они про себя. И так говорили Юным: Истинно, этою самою ночью должны вы дать нам цветов; и наш теперь выигрыш, сказано было Юным.
Весьма хорошо. И этой же самой ночью будем играть мы в мяч, — ответили они, условливаясь взаимно. После этого Юные вошли в Дом Копий, второе испытание Ксибальбы, Края Теневого: и таково было желание владык и хотение их сердца, чтобы убиты были Юные копьеносцами, и чтоб как можно скорее преданы были они смерти, этого весьма желало их сердце.
Но не умерли Юные. Говоря к копьеносцам, сказали они им: Это вам будет принадлежать мясо всех животных, так поручились они им в этом. И перестали тогда копьеносцы двигаться, и, проникшись единою волей, опустили свое оружие.
И были так Юные введены в Дом Копий, и, там пребывая, воззвали они ко всем муравьям: Муравьи с лезвиями, режущие, и цампопос, ходильщики ночные с ножницами, сойдитесь и все вместе идите и найдите головки цветов, коих возжелали владыки.
Весьма хорошо, отвечали муравьи. И все муравьи отправились в путь, чтобы набрать цветов в саду Гуна-Камэ и Вукуба-Камэ. А эти уж заранее известили хранителей цветов в садах Ксибальбы. Смотрите вы, будьте внимательны и надзирайте за нашими цветами; не дозволяйте их брать этим двум Юным, которых мы уловили в западню. И где в ином месте могли бы они найти цветы, о которых мы им говорили? Таких нет. Блюдите же их хорошенько всю ночь и бодрствуйте. — Весьма хорошо, ответили стражи садов.
Но стражи садов ничего не слыхали из того, что происходило. Напрасно бродили они по садам, крича изо всех сил среди ветвей деревьев сада, и переминались с ноги на ногу и томили свои ноги, повторяя всё одну и ту же песню: Спурпувек, Спурпувек, говорил один напевно. — Пугуйю, Пугуйю, повторял другой напевно.
Ночь пришла, Ночь пришла,
Всюду мгла, Ночь пришла.
Так говорил один и пел.
На горах, на горах,
Дышит страх, на горах.
Так говорил другой и пел.
Пугуйю — было имя двух охранителей всех посадок в саду Гуна-Камэ и Вукуба-Камэ. Но не заметили они муравьев, уворовывающих то самое, что им поручено было охранять, приходили муравьи и уходили муравьи полчищами неисчислимыми, срезая цветы, что росли полосами, и унося эти цветы в зацепках челюстей своих, унося их поверх деревьев, а снизу деревьев цветы эти распространяли сладкий аромат.
Между тем, стражи всё продолжали кричать изо всех своих сил, не замечая зубов, что пилили и хвосты и крылья сих птиц ночных. То была жатва цветов, зубы их ниспускали, и зубы их уносили, во всём их благовонии, в Дом Копий.
И весьма скоро наполнены были четыре вазы цветами и были они до краев полны, когда зачался день. И вот пришли вестники, чтобы найти их. Да придут они, сказал царь, и да принесут нам то, о чём мы говорили, сказано было Юным.
Весьма хорошо, ответили они. Они взяли четыре вазы с цветами и предстали перед царем и владыками, и взяли они цветы, а вид их был весьма приятен. Так осмеяны были люди Края Теневого, Края Крота Разрисованного.
Муравьев послали Юные в ночи, и в одну эту ночь муравьи нашли довольно цветов, чей цвет был четверичен, и чей расцвет наполнил четыре вазы, лепестками и чашечками, красными, желтыми, белыми, и черными.
При виде этого изменились в лице все властители Ксибальбы, и побледнели лица их, по причине этих цветов. Тотчас послали они за хранителями цветов: Почему допустили вы уворовать цветы наши? Это ведь наши цветы, из нашего сада, что мы видим здесь, сказали они садовым стражам. — Мы ничего не заметили, владыка. Даже хвосты наши не были пощажены, ответили они. Тогда рассекли им губы, чтобы покарать их, и клювом стал их рот, за то, что украдено было то, что было им доверено. Таким то образом побеждены были Гун-Камэ и Вукуб-Камэ Гунахпу и Сбаланкэ, и было это начало их трудов. И с тех пор также Пугуйю, Пурпуэки рот имеют рассеченный, в виде клюва, и летают они ночью, и зовут их Филинами и Совами.
И затем сошли Юные, чтоб играть в мяч, и играли с ними люди Края Теневого, а когда окончили играть, условились на утро следующего дня. Так назначили люди Ксибальбы. — Весьма хорошо, ответили Юные, кончая.
Заставили также Юных войти в Дом Холода. Холод там был невыносимый, и дом этот был наполнен льдом, ибо истинно было это место пребывание льдяных ветров Севера. Но холод быстро прекратился, ибо сосновые шишки зажгли они; он перестал давать знать себя, и исчез холод, заботами Юных.
И не умерли они таким образом, а были полны жизни, когда зачался день. А как раз смерти их искали люди Ксибальбы; но так не случилось, и в добром они были здравии при восходе Солнца. Итак, изошли они еще однажды, когда стражи пришли за ними.
Как же так, они еще не умерли! воскликнул властитель Ксибальбы, самодержец Края Теневого. И смотрели все люди Ксибальбы с изумлением на деяния Юных, Гунахпу и Сбаланкэ.
После этого вошли они также в Дом Тигров; и всё там внутри его были Тигры. Не кусайте нас, другое будет вам дело, сказали они Тиграм. И бросили они кости перед ликами этих зверей.
И тотчас те с жадностью бросились на кости. Кончено с ними теперь, покончено, узнали они, наконец, власть Ксибальбы, и преданы диким зверям. Вот их кости перетерты на этот раз, говорили те, что были к ним приставлены, и радовались весьма.
Но не погибли они; лик их имел тот же вид здоровья, когда вышли они из Дома Тигров. Какого же рода эти люди? Откуда они? вскричали люди Края Теневого.
После этого заставили их войти в средоточье пламеней в Доме Огня, где лишь огонь был везде внутри: но не загорелись они и не обожглись, хоть весьма был там силен огонь и был он горючий. Невредимы и веселы были Юные при восходе Солнца. А очень хотелось тем из Края Крота Разрисованного, чтобы быстро погибли они в месте, которое и на этот раз прошли они беспрепятственно. Не случилось, однако, по их желанию, и упало мужество людей Края Теневого.
Тогда заставили их войти в Дом Летучих Мышей: ничего не было, кроме Летучих Мышей там внутри, в этом Доме Камацотц, ничего кроме крупных зверей жестоких, что прозывались еще Чаки-Тцам; сухие острия тотчас кончали с тем, кто предстанет перед ними.
Там находились они внутри; но, дремля на сарбаканах, не тронуты были они теми, что были в Доме Летучих Мышей; но тяжко пришлось им по причине другого зверя, что с неба сошел, чтобы явиться, когда уже совершили они предназначенное.
Эти лысые Мыши Летучия совещались всю ночь, и великий был шум от тех совещаний их: Квилитц, квилитц, — говорили они, и это они говорили всю ночь. Приумолкли они, однако, и вот уж немного прошло, что они совершенно молчали, и не было между ними движения, и стояли стойком они на черте сарбакана.
Сказал тут Сбаланкэ к Гунахпу: День начинает брезжить, взгляни-ка. Быть может, он начинает брезжить, дай-ка я взгляну, — ответил Гунахпу. И когда в нетерпении жарком хотел он взглянуть в дуло сарбакана, желая увидеть восход зари, в один миг голова его срезана была этим зверем Камацотцем, и лишено было головы тело Гунахпу.
И во второй раз спросил Сбаланкэ: Не забрезжился ли уж день? Но Гунахпу был недвижим. Что же это, не ушел ли Гунахпу? Как же это так? — спрашивал Сбаланкэ. Но недвижим был Гунахпу и распростерт был, как мертвый.
Тогда преисполнился Сбаланкэ стыда и печали: Увы, вскричал он, — довольно, мы побеждены! И пошли поместить голову Гунахпу над чертогом игры в мяч, по точному повелению Усопшего и Семикратно-Усопшего. И вся Ксибальба ликовала по причине головы Гунахпу, возвеселился весь Край Теневой, Край Крота Разрисованного.
После этого созвал Сбаланкэ всех зверей, Дикобразов, Кабанов, всех зверей, малых и больших, созвал их он ночью, и в ту же ночь спросил их всех, какова была их пища. Какова пища ваша каждого в отдельности? Вот созвал я вас, чтобы выбрали вы пищу вашу, — сказал им Сбаланкэ. — Это весьма хорошо, — ответили они.
Пошли они тогда выбрать, каждый, свою пищу, все пошли выбрать, что́ им надлежало. И были такие, что выбрали то, что было в гниении; и были такие, что выбрали травы; и были такие, что выбрали камни; и были такие, что выбрали землю; и пища зверей, больших зверей и малых, была весьма разнообразна.
За другими и Черепаха, что сзади была, приползла в своей твердой броне, приползла закорючинами, чтобы взять свою долю пищи, и, поместившись на крае трупа, поместилась там, где была голова Гунахпу, и в то же самое мгновение изваялись там глаза.
Великое число мудрых сошло с высоты, Сердце Небес, сам Ураган, начал реять поверх Дома Летучих Мышей. Но лик Гунахпу не так-то скоро завершился, хоть и успели всё же его сделать; росли его волосы с его красотою, и заговорил он.
И вот зачался день, и заря расцветила далекий край-образ, и день явился. Двуутробка творится ли? — было вопрошено. — Да, ответствовал Старец. Тогда он раздвинул ноги; снова сгустилась тьма, и четырежды Старец раздвинул свои ноги.
Вот Двуутробка раздвигает свои ноги, — говорит народ и доселе, когда наступает заря.
Когда весь край-образ покрылся своими блестящими зорными красками, жизнь началась: Хороша ли она, так, голова Гунахпу? было спрошено. — Хороша, был ответ. И кончили так создавать голову, и поистине сделалась она как настоящая голова.
Затем стали они совещаться, условливаясь обоюдно, чтобы не играть им в мяч. Дерзни тогда ты один, сказано было Сбаланкэ. — Хорошо, всё я сделаю сам, ответствовал Сбаланкэ.
После этого дал он свои распоряжения Кролику: Поди и поместись высоко над чертогом игральным, и оставайся среди выступов карниза, сказал Кролику Сбаланкэ. Как только прыгающий шар придет к тебе, ты выйдешь, а я свершу всё остальное. Так было сказано Кролику, когда получил он повеление в ночи.
И Солнце уж встало, и лица их, того и другого, одинаково возвещали здоровье. Владыки Ксибальбы сошли в свой черед играть в мяч, в то место, где была подвешена голова Гунахпу, над чертогом игральным. Победили-то мы. Все позорища — ваши. Нам уступили вы победу. Так веселились люди Ксибальбы. Так издевались они над головою Гунахпу. Отдохни, голова твоя беспокоилась очень, как в мяч играла. Так было сказано. Но он не страдал от оскорблений, которыми покрывали его.
И вот властители Ксибальбы бросили прыгающий мяч. Сбаланкэ выступил ему навстречу. Он остановился как раз перед кольцом, помедлил, и тотчас же вышел из кольца, устремился вверх над чертогом игральным и единым прыжком вскочил между выступов карниза.
Тотчас же Кролик выскочил оттуда и запрыгал, убегая; в тот же самый миг бросились за ним все люди Края Теневого, бежали, кричали, голосили; вскоре за Кроликом вся убегала Ксибальба.
Сбаланкэ тотчас же схватил голову Гунахпу, и поместил ее на место черепахи: он отправился потом поместить черепаху над местом игры в мяч; и голова эта истинно была головою Гунахпу, и оба они, и тот, и другой, были в ликовании.
И вот люди Ксибальбы пошли искать мяч; быстро взяв его с карниза, вскричали они: Вот, мы нашли мяч. И поднимали его в воздух, показывая.
Что такое мы видели? — спросили люди Ксибальбы, приходя к месту игры и снова начиная состязание. И снова была игра.
Тут как раз попал в самую черепаху камнем, Сбаланкэ, и, скатившись с высоты, разбилась она на тысячу кусков, как фарфоровая, на глазах у всех людей Края Теневого.
Кто из вас пойдет искать ее? кто из вас ее возьмет? прошел говор по Ксибальбе. Так были осмеяны властители Ксибальбы, осмеяли их Гунахпу и Сбаланкэ. И много великих трудов претерпели эти Юные; но не умерли они от всего того зла, которое им причинили.
И вот память о том, как отошли Гунахпу и Сбаланкэ. Вот, что расскажем мы, в свой черед, как память о смерти их.
Прошли они все труды и страдания, которые были возвещены им, и не погибли они, не умерли, проходя испытания Ксибальбы, Края Теневого, Края Крота Разрисованного, и не были они побеждены нападениями всех зверей, сколько их там ни было, в этом крае Ксибальбы.
Потом призвали они двух вещунов, что были провидцами, и были имена этих мудрых — Ксулу и Пакам, Угадчик и Красный Шар. Если придет такой случай, — сказали они, — и спросят вас от властителей Ксибальбы, по поводу смерти нашей, которую они замышляют и затевают теперь, почему мы не мертвы еще до сих пор, почему не могли мы быть побеждены, ни сражены их испытаниями, вы им скажете, это оттого, что звери с ними не были в заговоре.
Вот, в мысли нашей знамение нашей смерти: Костер. Чрез огонь наша смерть. Собирается вся Ксибальба, и кончает она собираться, но поистине мы не умрем.
И вот что внушаем мы вам, чтобы вы сказали: Если придут вопросить вас о нашей смерти, когда мы будем осуждены, как ответите вы, о, Ксулу, о, Пакам? Если вам скажут: Бросим их кости в пропасть, не благо ли это? — Если вы сделаете это, они воскреснут, скажете вы.
Если они еще скажут вам: Не благо ли было бы повесить их на деревьях? — Конечно, не благо это; ибо так вы снова увидите лица их, скажете вы. Если скажут еще: Не свершим ли благое мы, если мы бросим их кости в реку? Если они повторят вам этот вопрос, вы им ответите: —
Это, вот это нужно, чтобы умерли они; благо потом измолоть их кости на камне, как мелют в муку маис, и чтобы каждого мололи отдельно. Затем вы их бросите в реку, в то место, где спадает водопад, образуя из капель изумруды, чтобы ушли их прахи по всем горам, по горам великим и малым. Вот что ответите вы им, когда спросят вас они о совете, молвили мудрым Гунахпу и Сбаланкэ, прощаясь с ними, и зная, что им предстоит умереть.
И вот сделали великий костер, подобный горну полу-подземному, который велели возвести владыки Края Теневого, и много туда положили ветвей. После чего пришли сановные, что должны были их сопровождать, глашатаи Усопшего и Семикратно-Усопшего.
Да придут. Пойдемте же с Юными, и да придут они увидеть, что мы их сожжем, — говорит царь, так сказано было им. — Весьма хорошо, — отвечали они.
Быстро пошли они, и прибыли к костру; там хотели заставить их шутить: Изопьем же здесь сладостных наших напитков, и четырежды пронесемся каждый на крылах, о, Юные, — сказано было им Гуном-Камэ.
Перестаньте так шутить с нами. Или быть может не знаем мы, что смерть ожидает нас здесь, о, наши владыки? — ответили они. И обнявшись друг с другом, лицом к лицу, скрестили они свои руки, и пошли, чтобы, распростершись лицом, лечь в костер, и умерли вместе.
В это самое время все люди Ксибальбы, Края Крота Разрисованного, преисполнились веселия, и изъявляли свою радость вскриками и смутными говорами: Наконец, победили мы воистину, и не слишком рано сдались они, — такой шел говор в толпе.
Потом позвали они Ксулу и Пакама, которым они предоставили последнее слово. Как возвещено было им, у них спросили, что́ нужно делать с останками, и, после того как окончили они вещие свои гадания, те, что владели Краем Теневым, превратили кости Юных в порошок, и прах этот бросили в реку. Но недалеко удалился этот прах: тотчас опустился он на дно речное, и на дне превратился в двух красивых юношей: истинно, их черты выявились снова.
Четыре дня прошло с четырьмя ночами, и на пятое утро явились они снова, и были узрены людьми; как две сирены, как люди-рыбы, предстали они поверх волны, и лица их были увидены всеми в Крае Теневом, и повсюду искали их в воде.
Но на другой день утром два бедняка предстали, с чертами постаревшими, вида убогого, и ничего на них не было, кроме лохмотий; ничего привлекательного не было в их наружности. Когда увидели их люди Ксибальбы, мало что делали они любопытного, танцевали лишь танец Пугуй, да танец Кукс или Ибой, и также танцевали они Тцуль и Читик, танец Филина, танец Ласочки, танец Броненосца, танец Тысяченожки, и танец Его, что на ходулях.
Чудеса многочисленные, которые они свершали, сжигая дома, как будто воистину они горели, и тотчас восставляя их снова в их цельности, привлекли к этим зрелищам всю Ксибальбу.
Наконец, они принесли друг друга в жертву, один убивая другого, и тот, кто первый дал себя убить, распростерся и лежал мертвый; но в то же мгновение, убитые, они воскресали: и с тупым оцепенением смотрели на них люди Ксибальбы, в то время как это свершали они, а свершали они всё это, как начало новой победы над Краем Теневым.
И дошла после этого весть об их плясках до ушей Усопшего и Семикратно-Усопшего, и говорили они, слыша это: Кто же эти неимущие, и поистине ли приятно видеть их?
Да, поистине волшебны их пляски, а равно и всё, что они делают, ответил тот, кто сообщил о них рассказ владыкам. Услажденные всем, что они слышали, послали они своих глашатаев к ним: Да придут они, чтоб свершить всё это, дабы могли мы их видеть и дивиться на них, и изъявить им наше одобрение, сказали владыки; скажите им это, было сказано глашатаям.
Придя к плясунам, возвестили глашатаи танцующим все слова царя и царствующих. Мы не хотим, ответили они; ибо поистине стыдимся мы малости своей. Не покроемся ли мы краскою стыда, если предстанем пред этими высокими? Некрасивы на вид мы и убоги, велики глаза наши, очень они большие, также и бедны мы. Что же на нас смотреть? Плясать, танцевать, только мы это и умеем. Что скажут товарищи наши по бедности, которые, вот, желают, равно, принять участие в нашем танце и нашем веселии? Не так же нам поступать с царями? Так вот, не хотим мы, о, вестники, отвечали Гунахпу и Сбаланкэ.
Сильно понуждаемые, и храня на лице явные знаки неудовольствия своего и огорчения, отбыли они, вопреки желанию: но отказались они идти быстро, и несколько раз принимались глашатаи их убеждать снова, чтоб только привести их к царю.
И вот пришли они к царствующим, и, смиренно, униженно, опустили они свою голову, кланяясь, преклонились глубоко, простерлись во прах, и жалкий был вид их, одежды изношенные, явили они по своем прибытии поистине скудный лик.
Их спросили тогда, какие их горы родные, и племя какое; их также спросили, кто были их мать и отец. — Откуда идете? спросили их. — Вряд ли, владыка, осталось у нас какое о том воспоминание. Мы не ведали лика матери нашей и нашего отца, и были мы малы, когда они умерли, сказали они, и больше не говорили.
Весьма хорошо. Сделайте ж так теперь, чтоб могли мы на вас дивиться, сделайте всё, что вы можете, и что хотите, а мы дадим вам вознаграждение ваше, сказано было им. — Мы не хотим ничего; но поистине исполнены мы страха и боязни, ответили они царю.
Не бойтесь и не страшитесь, танцуйте, пляшите. Изобразите сначала, как убиваете вы друг друга, и сожгите дом мой; делайте всё, что знаете, дабы усладились мы зрелищем сего, это есть всё, чего желает сердце наше. А засим отбудете вы, неимущие, и дадим мы вам вашу награду, повторили им.
Тогда начались танцы и пение, и вся Ксибальба собралась вокруг них, чтобы видеть. И, начав танцевать, явили они пляску Ласочки, и изобразили потом танец Филина, и танец Броненосца.
И сказал им царь: Убейте мою собаку, что вот тут, и верните опять ее к жизни, сказал он. — Хорошо, ответили они, убивая собаку; потом они воскресили ее: и поистине собака рада была вернуться к жизни, и махала хвостом, веселясь, что вот воскресла.
И сказал им царь: Сожгите же теперь мой дом, — сказал он. И тотчас зажгли они дом царя, и все владыки сидели там, внутри и не обожглись. И, минуту спустя, восстановили они его в цельности, и вряд ли минуту всего утрачен был дом Усопшего.
Восхищены были все владыки весьма, и очень они также были услаждены плясками. Тогда сказано им было от царя: Убейте теперь человека, но чтобы только он не умер, прибавил он.
Весьма хорошо, — сказали они. Тут схватили они одного человека, и, раскрыв ему грудь, вынули они сердце этого человека, и вознесли его, и явили глазам владык. И были удивлены, равно, Усопший и Семикратно-Усопший. Но, минуту спустя, вернули они человека к жизни, и выказывал он большую радость, что воскрес.
Владыки продолжали дивиться: Убейте теперь друг друга, вы сами; вот что хотим мы видеть, это поистине угодно сердцу нашему это зрелище, что вам надлежит особенно, сказали еще владыки. — Весьма хорошо, ответили они.
После этого началось заклание одного другим; это был Гунахпу, что был убит Сбаланкэ; руки его и ноги были отрезаны одна за другой, голова была отделена от туловища и унесена далеко от него, сердце же его было исторгнуто и явлено всем владыкам Края Теневого, что совсем были пьяны от зрелища.
С оцепененьем глядели они, но видели только одно, зрелище, явленное Сбаланкэ: Встань, сказал он затем, и Гунахпу был возвращен к жизни. Оба они веселились весьма. Веселились и владыки; истинно, то, что свершали они, наполняло восторгом сердце Гуна-Камэ и Вукуба-Камэ, и они так всё чувствовали живо, как будто бы сами были исполнителями зрелища.
И избыток желанья и любопытства так увлек владык, чрезмерностью своей, что воскликнули Усопший и Семикратно-Усопший: Сделайте то же и с нами, предайте нас закланию, сказали Гун-Камэ и Вукуб-Камэ, говоря к Гунахпу и Сбаланкэ.
Весьма хорошо, вы воскреснете; разве смерть может для вас существовать? А нас усладить, это ваше право, о, владыки рабов своих и слуг своих покорных, ответили они владыкам.
И вот тот, кого первого принесли они в жертву, был главный царь, и имя его было Гун-Камэ, Усопший, самодержец Ксибальбы, Края Теневого, Края Крота Разрисованного. И как только умер Гун-Камэ, овладели они Вукубом-Камэ, Семикратно-Усопшим, и не вернули они им жизнь.
Тогда обратились в бегство все владыки Ксибальбы, видя царей своих мертвыми и грудь их раскрытой: в единый миг были они сами приносимы в жертву, двоими по двое, как заслужили они кары той. Миг один был нужен, чтобы смерть призвать к царю, и не вернули они ему жизнь.
Но вот один из владык смирился тогда униженно перед являвшими пляску, не будучи до этого ни пойман, ни уловлен. Сжальтесь надо мною, сказал он, когда признали они его.
Данники их и слуги, все бежали толпой в глубокую стремнину, наполнив одною огромною кучей всю обширную пропасть; там нагромоздились они, там были они открыты бесчисленными Муравьями, которые напали на них, застигши в безвыходном месте.
Так были они приведены по дороге, и, приходя к победителям, простирались во прах пред ними униженно и сдались все, на полное их усмотрение. Так были побеждены владыки Ксибальбы, Края Теневого, и лишь через чудо, и путем своего перевоплощения, свершили Гунахпу и Сбаланкэ это дело победы над Краем Крота Разрисованного.
После этого сказали свои имена свершавшие пляску и явившие танец, и были они вознесены пред лицом всех людей Ксибальбы.
Вы, услышьте имена наши, и мы скажем вам также имена отцов наших. Вот мы здесь, мы, Гунахпу и Сбаланкэ, Метатель Шаров и Тигренок-Ягуар, таковы наши имена. Отцы же наши, которых вы предали смерти, зовутся Гунгун-Ахпу и Вукуб-Гунахпу. Вот мы здесь, мстители, отомстившие за пытки и страдания отцов наших. Вот, мы берем все те беды и тяжести зла, которые вы для них измыслили; мы прикончим вас всех, всех предадим мы смерти, и ни один из вас не сможет ускользнуть, было им объявлено.
После чего все подданные Ксибальбы простерлись во прах со стенаниями. Сжальтесь над нами, о, Гунахпу и Сбаланкэ! Истинно это, свершили мы грех против отцов ваших, как говорите вы, отцов ваших, что погребены в Усыпальнице, ответили они.
Весьма хорошо. Так вот приговор наш над вами, который возвещаем мы. Слушайте, вы все, вы подданные Ксибальбы, Края Теневого. Поелику блеск ваш и могущество ваше более не существуют, кровь ваша погосподствует еще немного, но мяч ваш не будет больше кружиться в чертоге игральном Игры в Шар. Вы будете годны лишь на то, чтобы делать посуду из глины, котлы, сковородки, чтобы зерна выбивать из колосьев маиса; и лишь звери, что живут в кустарниках и в местах пустынных, будут вашею долей, малые куста, и малые мест необитаемых. Все счастливые данники наши и подданные, все те, что приемлют удел в жизни благоустроенной, с вами не будут, ни вам надлежать не будут, пчелы одни плодиться будут перед вашими глазами. Люди превратные, люди угрюмые, люди жестокие, плачьте же. Уж больше не захватят врасплох людей, как вы то делали; будьте же внимательны к тому, что вам возвещено об этом покорительном мяче, об этом властительном шаре.
Так сказали они всем подданным Ксибальбы, Края Теневого.
Так началось их разрушение и гибель, как из воззвания к ним следовало. Но блеск их и раньше никогда не был очень велик: только вот любили воевать они с людьми; и поистине, не называли их богами древле: но вид их внушал страх и ужас; злы они были, как Совы и Филины, конечно были страшны и злы лица их, и сеяли они лишь зло и разногласие. Неверны они также были данному слову, белые и черные в одно и то же время, лицемеры, тираны двуликие, так говорят о них. Сверх сего, разрисовывали они себе лица, раскрашивали краской. Но вот нет более их владычества, и могущество их перестало возрастать. Такое свершили Гунахпу и Сбаланкэ.
Между тем праматерь их стонала и плакалась пред тростниками, которые посадили они: возросли эти тростники; потом они снова иссохли; но, когда бросили их в костер, зазеленели они еще раз.
Зажгла после этого праматерь их жаровню, и жгла курительный копал благовонный перед тростниками, в память внучат своих. Возвеселилось сердце этой Старой, когда тростники зазеленели вторично: получила они тогда почести божеские от праматери, что назвала их Средоточие Дома, и Средоточие, так назвала их.
Тростники Живые, Земля Выравненная, таково стало имя того места; и имя Средоточия Дома, имя Средоточия было ему дано, ибо посадили они тростники посреди горницы дома своего: и она назвала место Земля Выровненная, Тростники Живые на земле выравненной, для того выравненной, чтоб посадить тростники, и назвала их Тростниками Живыми, ибо вторично они зазеленели, такое имя дала тростникам Смуканэ, дважды мать наша, памятным этим камышам, что оставили Юные для Старой.
Первые же отцы, что умерли древле, были Гунгун-Ахпу и Вукуб-Гунахпу; видели также они лица отцов своих там в Ксибальбе; и говорили отцы их с потомками своими, победившими Ксибальбу, Край Теневой.
И вот как отцы их получили почести свои погребальные: Вукубу-Гунахпу даны были они: чтоб их совершить торжественно, к Усыпальнице пошли, и пожелали сделать подобие его. Итак, искали его имя, рот его, нос его, кости его, и его лицо.
Пришли сперва к имени его; но мало что еще получили сверх сего; это всё, что пожелал он сказать, только это речено было ртом его. Итак, вот как они вознесли память отцов своих, оставленных ими в Усыпальнице.
Да будет имя ваше отныне призываемо, сказали им сыны их, дабы утешена была их душа. Первые взойдете вы на свод небес; первые, равно, будете обожаемы вы посреди всех народов, живущих в благоустроении. И не утратится имя ваше; так да будет! сказали они отцам своим, чтоб утешены были их тени. Мы мстители, мы отомстители смерти вашей и вашей гибели, страданий ваших и всех трудов, через которые заставили вас пройти. Таковы были их повеления, когда говорили они с народом Края Теневого, что был побежден ими. Затем взошли они отсюда в средоточие света, и тотчас взошли отцы на небеса: одному досталось Солнце, другому Луна, что освещают свод небес и поверхность земли, и в небе живут они.
Тогда вознеслись, равно, четыреста Юных, что преданы были смерти Ципакной, чье имя Петушья Шпора; были они сотоварищами Гунгуну-Ахпу и Вукубу-Гунахпу, и стали они звездами небесными.