Фредди Бежаръ, избранный депутатъ, даетъ своимъ политическимъ друзьямъ большой обѣдъ, который нѣсколько опоздалъ изъ-за разрушенія его дома и народныхъ безпорядковъ. Возмущеніе не продолжалось. На другой день буржуа, которымъ ночью бунтовщики мѣшали спать и заставляли дрожать въ постели, совершали прогулки къ разрушеннымъ домамъ. Такъ какъ богачи приписывали эти дикія выходки Бергману, несмотря на протесты и энергичныя оправданія послѣдняго, г. Фредди Бежаръ извлекъ себѣ пользу изъ негодованія честныхъ и умѣренныхъ людей.
Газеты, возбужденныя Дюпуасси, печатали втеченіе нѣсколькихъ недѣль разсужденія о «гидрѣ гражданской войны», о «началѣ анархіи», но большинство добрыхъ антверпенцевъ, ненавидѣвшихъ Бежара, иностранцевъ и приверженцевъ Бергмана, боялись вызывать новыя столкновенія, хотя и продолжали симпатизировать ему.
Городъ вознаградилъ жертвъ, пострадавшихъ отъ безпорядковъ, и Бежаръ только выигралъ отъ этого, заново отдѣлавъ, еще шикарнѣе, чѣмъ прежде, свой домъ.
Въ новомъ домѣ не осталось и слѣда отъ посѣщенія манифестантовъ, и г. депутатъ принимаетъ въ немъ своихъ вѣрныхъ друзей, своихъ товарищей по парламенту, и другихъ богачей: Добузье, Вандерлинга, Сенъ-Фардье-отца, его молодыхъ сыновей съ женами, Ванъ-Франца и другихъ, не забывая неизмѣннаго Дюпуасси.
Г-жа Бежаръ, точно предсѣдательствовала на обѣдѣ, еще болѣе красивая, чѣмъ когда-либо! Всѣ привѣтствовали ее любезными комплиментами и пожеланіями, и Дюпуасси, каждый разъ, поднимая бокалъ, любезно раскланивается передъ г-жей Бежаръ.
Въ дѣйствительности, она глубоко несчастна!
Своего мужа, котораго она никогда не любила, теперь она ненавидитъ и презираетъ. Уже давно ихъ домашній очагъ превратился въ адъ, но изъ чувства гордости, передъ свѣтомъ, она дѣлаетъ надъ собой усиліе, разыгрываетъ свою роль, вводитъ въ обманъ мало наблюдательныхъ, непонимающихъ людей.
Она знаетъ, что ея мужъ содержитъ англичанку изъ балета, простую, вульгарную, высокую дѣвушку, которая бранится, какъ солдатъ, куритъ и пьетъ водку литрами.
Честная и прямая, гордая, но отвергающая нечистоплотные поступки, Гина принуждена терпѣть цинизмъ своего мужа. Всѣ отрицательныя стороны семейной и общественной жизни своего круга она поняла, благодаря тщеславію этого человѣка! Она распознала сразу это, только по внѣшности, блестящее общество; она поняла теперь и непримиримость Бергмана, она еще сильнѣе полюбила его, и въ глубинѣ души, несмотря на всю свою гордость, увѣровала въ его демократическія убѣжденія и идеи.
Во время безпорядковъ, когда она встрѣтила Лорана Паридаля, если она выказала себя гордой и насмѣшливой, то это произошло по привычкѣ, по какому-то чувству ложнаго стыда, которое мѣшало ей привѣтствовать благородные порывы его души, вызывавшіе у нея всегда презрѣніе и осужденіе.
Дѣйствительно, до выборовъ она горячо хотѣла побѣды Бергмана, и потомъ проклинала удачу своего мужа! Разрушеніе ихъ дома, такимъ образомъ, отвѣчало даже въ тотъ вечеръ ея нервному состоянію, ея презрѣнно! Отнынѣ она принадлежитъ Бергману, его мыслямъ и чувствамъ. Пусть она не будетъ никогда его женой, она все же хочетъ сохранить до конца дней это чувство, скрытое въ глубинѣ ея души.
Она живетъ теперь только ради сына, своего годовалаго ребенка, похожаго на нее; она продолжаетъ любить своего отца, единственнаго богача, котораго она еще уважаетъ. Маленькія искусительницы, Анжела и Клара, продолжаютъ терять терпѣніе, желая внушить ей свою философію.
Брать жизнь, какъ безконечную смѣну удовольствій, не предаваться никакой химерѣ, привязываться очень легко и еще легче охладѣвать, пользоваться молодостью и случайными радостями, закрывать глаза на все грустное и печальное, — въ добрый часъ! Взгляните на нихъ во время обѣда, какъ онѣ очаровательны, декольтированы, красивы, веселы, точно живые цвѣты при дуновеніи лѣтняго вѣтерка…
Г-жа Бежаръ, страдая отъ ужасной мигрени, сидѣла во главѣ стола за обѣдомъ, который казалось ей, никогда не кончится.
Какъ ей хотѣлось бы отклонить всѣ низости которыми чтобы польстить хозяину дома и его гостямъ, Дюнуасси награждалъ Бергмана.
— Ахъ, очень смѣшно! очень тонко… Вы слышали, сударыня?
И Дюпуасси спѣшитъ повторить Гинѣ пустую двусмысленность. Если она не одобряетъ она все же принуждаетъ себя улыбнуться, кивнуть головой.
Бежаръ пытается играть новую роль. Онъ разсуждаетъ, хотя ничего не понимаетъ, съ своими коллегами о комиссіяхъ, отчетахъ, бюджетѣ.
Добузье говоритъ еще меньше, чѣмъ обыкновенно. Сознаніе, что его дочь несчастна, состарило его, и хотя она представляется довольной, но онъ слиткомъ любитъ ее, чтобы не угадать того, что она скрываетъ. Онъ овдовѣлъ годъ тому назадъ, его волосы посѣдѣли, у него нѣтъ больше прежняго властнаго вида, а дессертомъ всѣ просятъ спѣть г-жу Бежаръ. У Регины все еще хорошій голосъ какъ и на вечерѣ въ Емиксемѣ, но къ нему прибавился меланхолическій очаровательный оттѣнокъ Она исполняетъ теперь не веселый вальсъ изъ Ромео и Джульетты, но Чувствительную мелодію Шуберта — Прощаніе.
Добузье сидитъ въ углу, въ сторонѣ, слушаетъ свою дочь, какъ вдругъ чья-то рука опускается къ нему на плечо. Онъ вздрагиваетъ. Бежаръ говоритъ ему вполголоса:
— Пойдемте на минутку въ кабинетъ, я долженъ переговорить съ вами…
Фабрикантъ, недовольный тѣмъ, что его отрываютъ отъ единственнаго удовольствія, которое у него еще осталось, идетъ за своимъ зятемъ, пораженный странной интонаціей его голоса.
Бежаръ, сѣвъ противъ Добузье, открываетъ ящикъ стола, роется въ немъ и протягиваетъ тестю пачку бумагъ.
— Пожалуйста, взгляните на эти письма!
Онъ откидывается на кресло, его пальцы стучатъ по столу, въ то время, какъ его глаза слѣдятъ за выраженіемъ лица Добузье.
Лицо фабриканта мѣняется; онъ блѣднѣетъ, его губы конвульсивно вздрагиваютъ.
— Что все это значитъ? — спрашиваетъ онъ, смотря на зятя съ большой тревогой.
— Очень просто, я разоряюсь и черезъ недѣлю меня объявятъ банкротомъ, если только вы не поможете мнѣ…
— Помочь вамъ! — Добузье поднимается — Но къ несчастью, я уже и такъ терплю большія затрудненія, изъ которыхъ не знаю, какъ выпутаться. Банкротство ваше коснется и меня… Вы съ ума сошли, или ничего не понимаете, разсчитывая на меня!
— Но вамъ придется уступить… Или вы предпочитаете имѣть зятемъ несостоятельнаго должника, банкрота?… Но вы не кончили чтенія писемъ. Пожалуйста, продолжайте… Вы увидите, что дѣло стоитъ того, чтобы о немъ подумать… Признайтесь, что это не моя вина. Разореніе Смитсона и Ко, въ Нью-Іоркѣ, такого солиднаго байка! Кто могъ это предвидѣть?.. а паденіе акцій шахтскаго завода, вѣдь не я же это придумалъ? Вспомните, пожалуйста, ваше довѣріе къ этому маленькому, талантливому инженеру, который предложилъ вамъ это дѣло…
— Замолчите, — прерываетъ Добузье… — Замолчите! А эта необузданная спекуляція на кофе, которая въ четыре дня поглотила все приданое вашей жены! Скажите, это я посовѣтовалъ ее вамъ? А ваша игра на общественныя деньги, для которой вы пользуетесь помощью Дюпуасси? Думаете ли вы, что люди, посѣщающіе биржу, такъ глупы, что могутъ повѣрить хоть на минуту, будто сотни тысячъ франковъ, находящіяся въ рукахъ Дюпуасси, принадлежатъ ему? Къ тому же этотъ негодяй, который лижетъ ваши ноги, готовъ покинуть васъ. Надо только послушать, какъ отзывается онъ о васъ, въ вашемъ отсутствіи! На биржѣ онъ не стѣсняется заявлять громко о томъ, что онъ думаетъ о вашей новой… промышленности, объ этомъ агентствѣ для эмигрантовъ, за которое вы можете попасть подъ судъ. Фи!
— Сударь! — соскакиваетъ и кричитъ Бежаръ, — Дюпуасси клевещетъ и я засажу его въ тюрьму!
Но Добузье продолжаетъ:
— Дѣйствительно, вы падаете до того, что становитесь торговцемъ бѣлыхъ! Можно повѣрить всему тому, что разсказываютъ о васъ! Честное слово, я не знаю, что лучше, торговать неграми или имѣть агентства для эмигрантовъ. Вы даже не могли дать другого имени, какъ Гина, тому пароходу, который теперь перевозитъ всѣхъ несчастныхъ въ Буэносъ-Айресъ! А ваша политика, неужели и я здѣсь бралъ изъ вашей кассы золотыя монеты и раздавалъ ихъ, чтобы вы были избраны?.. Я не буду напоминать вамъ, съ какимъ восторгомъ и искренностью это произошло…
Снова принявъ свой гордый и высокомѣрный видъ, Добузье бросалъ въ лицо зятя одно обвиненіе за другимъ.
— Но этого было вамъ мало, — продолжаетъ онъ. — Вы не довольствуетесь тѣмъ, что вы нелѣпо разорены, что вы съ преступнымъ легкомысліемъ растратили состояніе вашей жены и вашего ребенка, вы еще сдѣлали Гину несчастной; вы не только жертвуете ею ради вашего тщеславія, но вы имѣете любовницъ… вы содержите балеринъ. Подъ предлогомъ, что это создаетъ человѣку положеніе! Это еще не все. Публичные дома на Ритъ-Дикѣ не имѣютъ болѣе частаго и расточительнаго посѣтителя, какъ депутатъ Бежаръ! Ахъ, еслибъ я могъ слушать только голосъ моего сердца, я взялъ бы Гину съ ребенкомъ къ себѣ домой сейчасъ же, и оставилъ бы васъ разыгрывать вашу роль депутата передъ пустыми сундуками и исчерпаннымъ кредитомъ.
— Ваша дочь! Поговоримъ о вашей дочери! — восклицаетъ Бежаръ. — Почему же вы не принимаете во вниманіе ея требованій и фантазій? Я долженъ былъ прибѣгать къ спекуляціи, чтобы удовлетворить ея страсть къ роскоши. Моихъ доходовъ не можетъ ей хватать послѣ того прекраснаго воспитанія, какое вы ей дали!..
— Зачѣмъ же вы не отпускаете ее ко мнѣ? — спрашиваетъ Добузье. — Да и неужели это былъ грѣхъ, что я былъ счастливъ и гордъ, видя ее прекрасно одѣтой, блестящей, окруженной дорогими бездѣлушками? Ахъ! платить за ея туалетъ, развлеченія, драгоцѣнности, бездѣлушки, это не разорило бы меня, а вотъ съ тѣхъ поръ, какъ я вмѣшался въ ваше политиканство и покрывалъ своею подписью ваши глупыя предпріятія?.. Дѣйствительно, не говорите мнѣ о томъ, что она мнѣ стоила; такіе расточители, какъ вы, лишаютъ меня не только денегъ, но и чести…
Добузье въ изнеможеніи опустился въ кресло.
Бежаръ слушалъ, расхаживая почти все время взадъ и впередъ по комнатѣ, и насвистывая вполголоса какую-то мелодію.
Надъ ними, въ гостиной, раздавался голосъ г-жи Бежаръ, глубокій и меланхолическій. Этотъ голосъ разстраивалъ фабриканта до глубины души. Онъ говорилъ ему о печальной участи единственной, возлюбленной дочери!
Добузье думалъ о разводѣ дочери, но у нея былъ ребенокъ, и мать боялась, какъ бы ея не разлучили съ нимъ. Дѣла самаго фабриканта были неважны. За рядомъ счастливыхъ лѣтъ, послѣдовали упадокъ и застой. Давно уже фабрика работала въ убытокъ; она насчитывала теперь только половину своего прежняго персонала. Добузье высосалъ изъ фабрики всѣ деньги, чтобы помочь Бежару. Разореніе американскаго банка касалось и его. Что онъ долженъ былъ предпринять теперь? Самъ бы онъ могъ еще выйти изъ бѣды, заложивъ фабрику и имѣніе.
Но какъ оставить безъ помощи разорившагося зятя, мужа его дочери, отца его внука?
Бежаръ ждалъ его отвѣта молча. Онъ предоставилъ ему сердиться, излить всю желчь, онъ видѣлъ по лицу старика, что у того въ душѣ происходитъ сильная борьба. Когда онъ нашелъ, что наступило время заговорить, онъ принялъ ласковый, хитрый видъ.
— Довольно взаимно упрекать другъ друга. Сколько бы мы втеченіе цѣлыхъ часовъ не обмѣнивались упреками, это ничему не поможетъ. Будемъ говорить мало, но дѣльно. Развѣ нѣтъ выхода, чортъ возьми. Если только вы не захотите окончательно погрузить меня въ болото, которое меня засасываетъ! Я выписалъ на этомъ листкѣ всѣ свои долги — вы можете взять его съ собою, чтобы на свободѣ провѣрить всѣ мои долги и обязательства, доходящіе до двухъ милліоновъ франковъ… У меня есть немного денегъ въ кассѣ, чтобы покрыть нѣкоторую часть счетовъ, приблизительно, на восемьсотъ тысячъ франковъ. Это можетъ протянуться до перваго числа будущаго мѣсяца…
— Потомъ?
— Потомъ я разсчитываю на васъ…
— Вы серьезно думаете, что я вамъ достану болѣе милліона?
— Самымъ серьезнымъ образомъ.
Наступило тревожное, гробовое молчаніе, а наверху Гина исполняла, аккомпанируя сама себѣ, красивыя мелодіи нѣмецкихъ классиковъ. Добузье схватился за голову обѣими руками, точно хотѣлъ оттуда выжать весь мозгъ, затѣмъ вдругъ вскочилъ съ мѣста и, не открывая своего рѣшенія Бежару, сказалъ:
— Дайте мнѣ недѣлю сроку… и не впутывайтесь больше…
Бежаръ понимаетъ, что тесть спасаетъ его, подходитъ къ нему, протягивая руку, желая поблагодарить его…
Но Добузье отстраняется, заложивъ быстро руки за спину. — Не надо!.. Если вы способны вообще на какую-нибудь благодарность, благодарите Гину и ребенка… Если бы не они…
Онъ не кончаетъ; Бежаръ и не настаиваетъ.
Они оба возвращаются въ гостиную и дѣлаютъ видъ, что ведутъ самый простой разговоръ.
Добузье уѣзжаетъ. Гина провожаетъ его въ передней и помогаетъ одѣваться, затѣмъ протягиваетъ ему для поцѣлуя свой лобъ. Добузье крѣпко цѣлуетъ ее, беретъ за голову и смотритъ на нее любовно и нѣжно.
— Ты была бы счастлива, крошка, еслибъ тебѣ пришлось жить опять со мной?
— Ты еще спрашиваешь!
— Если ты будешь умницей, въ особенности, если ты снова будешь веселой, я устрою такъ, что переѣду къ тебѣ… Но никому не говори объ этомъ… До свиданья, крошка…