Увеличивая вниманіе къ себѣ окружающихъ и всей общины, Кельмаркъ усиливалъ свое снисхожденіе къ Ландрильону. Онъ обращался съ нимъ съ большимъ добродушіемъ, казалось, принималъ большое удовольствіе въ его обязанностяхъ своего — тѣлохранителя.
Но негодяй вовсе не поддавался этой милости. Ничего не показывая, онъ не переставалъ слѣдить за вліяніемъ маленькаго Гидона Говартца на Анри де Кельмарка, и можетъ быть, онъ подглядѣлъ смутный свѣтъ — нѣтъ ничего болѣе наблюдательнаго, какъ зависть, — той силы любви, которую питали другъ къ другу эти два существа. Пусть только представятъ себѣ низкое чувство какого-нибудь шута, который видитъ, что успѣхъ и слава покидаютъ его и направляются къ болѣе серьезному и болѣе возвышенному артисту, тогда можно себѣ вообразить глухое и затаенное чувство кучера противъ этого юнаго крестьянина.
Кельмаркъ почти всегда бралъ съ собою Гидона, на прогулку въ экипажѣ, а Ландрильонъ управлялъ лошадьми. Во время одной поѣздки въ Ипперзейдъ, съ цѣлью побывать въ музеяхъ и снова взглянуть на произведенія Франса Гальса, молодой Говартцъ помѣщался въ одной комнатѣ съ учителемъ, въ то время, какъ Ландрильонъ былъ отправленъ на чердачекъ подъ крышу. Кромѣ того, слуга долженъ былъ служить за столомъ этому босоножкѣ, шалуну, когда то много терпѣвшему отъ рабочихъ Смарагдиса, а теперь чрезвычайно важному, балованному, изнѣженному, ставшему неразлучнымъ другомъ господина. Подумать только, что этотъ важный баринъ, казалось, не могъ жить безъ общества этого противнаго мальчишки, который портилъ у него прекрасную бумагу, дорогое полотно и краски!
Еслибъ кучеръ не мечталъ сдѣлаться супругомъ Бландины, можетъ быть, онъ былъ бы еще больше настроенъ противъ этого проклятаго пастуха. Съ одной стороны, слуга не сердился на чрезвычайное вниманіе, которое оказывалъ графъ молодому Говартцу. Ландрильонъ поклялся, что въ важную минуту для него онъ воспользуется этою дружбою двухъ мужчинъ, чтобы отвлечь Бландину отъ ея господина. Заброшенная, и даже покинутая Кельмаркомъ, бѣдная женщина все же не казалась способной заинтересоваться новымъ кавалеромъ.
Пользуясь минутою, когда Бландина спустилась въ кухню, чтобы заняться какимъ-то дѣломъ по хозяйству, Ландрильонъ осмѣлился однажды объясниться съ нею:
— У меня есть нѣкоторыя сбереженія, проговорилъ онъ, и если это правда, что старуха оставила вамъ большой кушъ, мы съ вами составимъ чудесную парочку, какъ вы думаете, мадемуазель Бландина, скажите?.. Если вы лакомый кусочекъ, то согласитесь, что и я не дуренъ. Много дѣвченокъ вашего пола доказывали намъ это на дѣлѣ! прибавилъ соблазнитель, покручивая усы.
Бландина очень недовольная этимъ объясненіемъ, холодно и съ достоинствомъ отклонила честь, которую онъ хотѣлъ ей предложить и даже не указала ниодного мотива своего отказа.
— Да, мадемуазель! Это еще не послѣднее ваше слово. Вы подумайте. Я не хвастаюсь, но такіе женихи, какъ я, такіе кавалеры съ добрыми намѣреніями встрѣчаются не каждый день.
— Не настаивайте, господинъ Ландрильонъ Стоитъ мнѣ сказать только одно слово.
— Значитъ, вы разсчитываете на кого-нибудь другого?
— Нѣтъ, я никогда не выйду замужъ.
— Значитъ, все же вы любите другого.
— Это уже моя тайна и дѣло мое и моей совѣсти.
Немного разгоряченный, такъ какъ онъ выпилъ нѣсколько стаканчиковъ можжевеловой водки, чтобы придать себѣ храбрости, онъ захотѣлъ обнять ее за талію, привлечь къ себѣ, даже поцѣловать ее. Но она оттолкнула его, и такъ какъ онъ снова, захотѣлъ продѣлать то же, она ударила его по щекѣ, угрожая, что пожалуется графу. Пока онъ остановился на этомъ.
Эта сцена происходила въ первые дни ихъ переѣзда въ Эскаль-Вигоръ.
Но Ландрильонь не сдавался. Онъ снова возвращался къ этому вопросу, пользуясь каждой минутой, когда онъ находился одинъ съ ней, чтобы надоѣдать ей сальностями и вольными выходками.
Каждый разъ, когда онъ выпивалъ, она подвергалась опасности. Всегда, когда графъ удалялся въ мастерскую съ Гидономъ или когда они отправлялись на прогулку, Ландрильонъ пользовался этимъ и тревожилъ молодую женщину. Онъ слѣдовалъ за нею изъ комнаты въ комнату, и, чтобы избѣгнуть его преслѣдованія, она должна была запираться у себя въ комнатѣ. Онъ даже грозилъ выставить дверь.
Какъ и въ городѣ, при старой графинѣ, Анри держалъ у себя изъ прислуги только Бландину и Ландрильона. Пятеро мальчиковъ изъ Кларвача, сторожившихъ его, не ночевали въ замкѣ. Такимъ образомъ бѣдная экономка часто оставалась почти во власти этого негодяя.
Жизнь становилась нестерпимой для молодой женщины. Если она удерживалась отъ жалобъ Кельмарку, то это происходило отъ того, что она считала еще этого тривіальнаго шута, этого низменнаго весельчака необходимымъ для оживленія Анри. Ея преданность графу была такъ сильна что благородная крошка колебалась лишать его малѣйшаго предмета, способнаго отвлечь его отъ его меланхоліи и отъ упадка духа. Она смотрѣла такъ же съ стоицизмомъ и самоотреченіемъ на вліяніе, которое оказывалъ младшій Говартцъ на душу учителя и старалась сама даже улыбаться и нравиться любимцу своего возлюбленнаго.
Она выносила такимъ образомъ надоѣданіе и насмѣшки сатира, желая только скрываться отъ его безумныхъ выходокъ. Отказы, презрѣніе Бландины только усиливали желанія грубіяна. Однажды, когда онъ объяснялся съ ней по поводу своей страсти, она схватила кухонный ножъ, забытый на столѣ и грозила ему распороть животъ.
Затѣмъ, когда онъ отстранился, она, вся въ слезахъ побѣжала къ лѣстницѣ, рѣшившись войти въ комнату графа и сказать ему о недостойномъ поведеніи негодяя.
— Прекрасно! отвѣчалъ Ландрильонъ, блѣдный отъ гнѣва и вожделѣнія, готовый тоже итти до крайностей. Но на твоемъ мѣстѣ я бы ничего не сдѣлалъ. Я не думаю, чтобы тебя тамъ хорошо встрѣтили, наверху. Онъ даже разсердится, что ты его безпокоишь. Если ты еще влюблена въ него, то онъ давно потѣшается надъ тобой, твой прежній возлюбленный!
— Что вы хотите этимъ сказать? протестовала молодая женщина, останавливаясь на первой ступени лѣстницы.
— Безполезно разыгрывать изъ себя святошу.
Что мы знаемъ, то знаемъ!.. Ты была его любовницей, не отрицай, пожалуйста.
— Ландрильонъ!
— Это извѣстно всѣмъ въ Зоудбертингѣ и даже по всему Смарагдису. Пасторъ Балтусъ Бомбергъ не перестаетъ трезвонить въ церкви противъ развратницы графа.
Раздумавъ итти по лѣстницѣ, она вернулась, сѣла на стулъ, совсѣмъ лишаясь чувствъ, почти умирая отъ мукъ и позора.
Звуки рояля нарушили безмолвіе, которое они оба хранили.
Гидонъ исполнялъ тамъ наверху своимъ простымъ, искренно взволнованнымъ и еще немного неустановившимся голосомъ, но съ необыкновеннымъ оттѣнкомъ — балладу о потерпѣвшемъ кораблекрушеніе, а Кельмаркъ аккомпанировалъ ему на рояли.
Тѣло Бландины, потрясаемое рыданіями, съ какой-то мукой, отвѣчало на ритмъ пѣсни. Можно было бы подумать, что голосъ молодого крестьянина, въ концѣ-концовъ, опечалилъ ее.
Слушая мальчика, слуга двусмысленно улыбнулся и съ какимъ то ироническимъ взглядомъ посматривалъ на несчастную Бландину.
— Послушайте, сказалъ онъ, любезнымъ тономъ, дотрагиваясь до ея плеча, не надо больше ссориться. Выслушайте лучше меня. Вамъ желаютъ добра, чортъ возьми! Вы напрасно еще до сихъ поръ любите этого презрѣннаго и легкомысленнаго аристократа. Какая глупость! Развѣ вы не видите, что онъ уже остылъ къ вамъ…
И когда она подняла голову, онъ сдѣлалъ ей знакъ, положивъ палецъ на уста, приглашая ее послушать романсъ, чрезвычайно страстный, который распѣвалъ ученикъ своему учителю и послѣ новой паузы, во время которой они оба слушали, онъ продолжалъ въ полголоса:
— Видите, нашъ хозяинъ занятъ гораздо больше этимъ малышемъ, чѣмъ вами и мною! На вашемъ мѣстѣ, я бросилъ бы его и предоставилъ ему заниматься этимъ шалуномъ и другими грубіянами… Здѣсь, Бландина, вы будете только страдать, вы изсохнете отъ горя. Ваша красота поблекнетъ безъ всякой пользы для кого-бы то ни было на свѣтѣ… Если вы мнѣ довѣритесь, моя дорогая, мы оба вернемся въ городъ. Съ меня довольно сельской жизни въ Смарагдисѣ. Трудно повѣрить, но съ тѣхъ поръ, какъ этотъ юный крестьянинъ появился въ замкѣ, онъ занятъ только имъ! Вы и я, мы теперь на заднемъ планѣ. Какая внезапная любовь! Два пальца на одной рукѣ не столь неразлучны.
— А что вамъ до этой любви? сказала Бландина, стараясь еще разъ понять его намѣренія. Этотъ Гидонъ Говартцъ хорошій малый, нелюбимый въ семьѣ, такъ какъ превосходитъ, какъ намъ и доказано, умомъ и чувствомъ общую массу этихъ грубыхъ жителей острова…
Графъ вполнѣ въ правѣ поступать такъ съ мальчикомъ, который становится все болѣе и болѣе достойнымъ его доброты…
— Да, согласенъ, но господинъ нашъ преувеличиваетъ свое покровительство. Онъ не замѣчаетъ уже границъ; онъ выказываетъ, дѣйствительно, слишкомъ много нѣжности этому сопляку. Графъ Кельмаркъ не можетъ афишировать себя такимъ образомъ, чортъ возьми! съ какимъ-то пастухомъ коровъ и свиней…
— Еще разъ, что вы хотите этимъ сказать? Вмѣсто всякаго отвѣта, Ландрильонъ опустилъ руки въ карманъ и началъ насвистывать, смотря по сторонамъ, какую-то пародію на романсъ маленькаго пастуха.
Затѣмъ онъ вышелъ, воображая, что пока онъ сказалъ достаточно.
Бландина, оставшись одна, начала плакать. Не думая ничего дурного, она не могла никакъ успокоиться, и постоянно огорчалась по поводу сильной близости графа съ его любимцемъ. Она напрасно уговаривала и убѣждала себя радоваться на перемѣну, происшедшую въ Кельмаркѣ, на его дѣятельность, жизнерадостность. Она все же сожалѣла, что это моральное выздоровленіе совершилось не благодаря ей, но по какому-то чуду, совершенному этимъ юнымъ непрошеннымъ гостемъ. — Ну-съ, сказалъ черезъ нѣсколько дней Ландрильонъ молодой женщинѣ, нашъ господинъ хорошъ, мамзель Бландина!.. Наши художники все лучше и лучше сходятся между собою!.. Вчера они цѣловались, — что тебѣ еще надо!
— Ты разсказываешь глупости, Ландрильонъ, сказала она, съ намѣренной улыбкой. Повторяю тебѣ, графъ привязанъ къ этому юному крестьянину, потому что онъ дѣлаетъ честь его урокамъ… Что же здѣсь дурного? Я тебѣ уже говорила, онъ любитъ этого юнаго Говартца, какъ младшаго брата, какъ умнаго ученика, котораго онъ воспитываетъ…
— Такъ… такъ… сталъ напѣвать Ландрильонъ съ противной двусмысленной гримасой.
Порочный до мозга костей, прошедшій черезъ самыя худшія смѣшенія въ солдатской средѣ, онъ умѣлъ шпіонить, заниматься проституціей и шантажемъ. Онъ не былъ способенъ понять все то, что было благороднаго и глубокаго въ обыкновенныхъ отношеніяхъ, еще менѣе онъ былъ способенъ схватить и признать простую любовь одного человѣка къ другому.
Бландина молчала, ничего не понимая въ его инсинуаціяхъ, а онъ продолжалъ: „Каждый думаетъ по-своему. Мое мнѣніе таково, что нашъ господинъ не обращаетъ больше вниманія на женщинъ, я даже думаю, что онъ никогда и не занимался ими… Вы должны были бы имѣть объ этомъ понятіе, да? Отказался-ли онъ? Однако, вѣдь онъ еще молодъ.
— Ландрильонъ! протестовала Бландина, бросьте пожалуйста, эти разговоры… Вы не можете судить графа. Что онъ дѣлаетъ, онъ хорошо дѣлаетъ, слышите-ли вы?
— Извините, мадемуазель, я замолчу… Это не помѣшаетъ намъ, если нашъ господинъ такой таинственный! Онъ ведетъ странный образъ жизни!.. постоянно онъ съ своими крестьянами, въ особенности, съ этимъ маленькимъ негодяемъ… Онъ считается съ нами, не болѣе, какъ со своими лошадьми и собаками… Право, я приклоняюсь передъ вашей снисходительностью къ его проказамъ… Вы знаете лучше чѣмъ я, что онъ совсѣмъ васъ бросилъ! Еслибъ ему нужна была перемѣна — хмъ! я то же люблю вкушать различные плоды! — онъ могъ только оглянуться вокругъ себя и пожелать. Самыя красивыя дѣвушки изъ Смарагдиса, Зоудбертинга и Кларвача, могли бы быть въ его распоряженіи. Я даже знаю одну (и онъ не безъ досады проговорилъ эти слова, такъ какъ позондировалъ почву на этотъ счетъ), которая сгораетъ до мозга костей отъ желанія — какъ это выразиться? — стать ему близкой. Послушайте, это, именно, толстая Клюдина, сестра этого юноши… Хотя онъ и бываетъ нѣсколько разъ втеченіе недѣли на ихъ фермѣ, я никогда не повѣрю, чтобы графъ не интересовался гораздо больше шароварами негодяя, чѣмъ юбками его сестры! — Еще разъ, молчите! проговорила Бландина, съ сжатымъ сердцемъ при мысли о любви этой здоровой дѣвушки къ Кельмарку, такъ какъ она знала, что та до такой степени ненавидѣла ее, что никогда не кланялась, когда онѣ встрѣчались на дорогѣ.
Что касается любви Кельмарка къ Говартцу, то, если она невольно и страдала отъ этого, она все же не видѣла въ этомъ ничего ненормальнаго; подозрительнаго.
— Поживемъ увидимъ, мамзель Бландина, Случай представится вскорѣ, вразумить васъ о характерѣ этой близости двухъ художниковъ! отвѣчалъ Тибо, восторгаясь своей шуткой.
— Довольно! Ни слова больше! воскликнула Бландина… Я не знаю, что меня останавливаетъ разсказать сейчасъ же графу ваши ужасные поступки… или скорѣе, я слишкомъ много наслушалась ихъ, и я умерла бы со стыда, еслибъ осмѣлилась повторить передъ нимъ все то, что вы мнѣ сказали!