Увеличивая вниманіе къ себѣ окружающихъ и всей общины, Кельмаркъ усиливалъ свое снисхожденіе къ Ландрильону. Онъ обращался съ нимъ съ большимъ добродушіемъ, казалось, принималъ большое удовольствіе въ его обязанностяхъ своего — тѣлохранителя.
Но негодяй вовсе не поддавался этой милости. Ничего не показывая, онъ не переставалъ слѣдить за вліяніемъ маленькаго Гидона Говартца на Анри де Кельмарка, и можетъ быть, онъ подглядѣлъ смутный свѣтъ — нѣтъ ничего болѣе наблюдательнаго, какъ зависть, — той силы любви, которую питали другъ къ другу эти два существа. Пусть только представятъ себѣ низкое чувство какого-нибудь шута, который видитъ, что успѣхъ и слава покидаютъ его и направляются къ болѣе серьезному и болѣе возвышенному артисту, тогда можно себѣ вообразить глухое и затаенное чувство кучера противъ этого юнаго крестьянина.
Кельмаркъ почти всегда бралъ съ собою Гидона, на прогулку въ экипажѣ, а Ландрильонъ
Увеличивая внимание к себе окружающих и всей общины, Кельмарк усиливал свое снисхождение к Ландрильону. Он обращался с ним с большим добродушием, казалось, принимал большое удовольствие в его обязанностях своего — телохранителя.
Но негодяй вовсе не поддавался этой милости. Ничего не показывая, он не переставал следить за влиянием маленького Гидона Говартца на Анри де Кельмарка и, может быть, он подглядел смутный свет — нет ничего более наблюдательного, как зависть, — той силы любви, которую питали друг к другу эти два существа. Пусть только представят себе низкое чувство какого-нибудь шута, который видит, что успех и слава покидают его и направляются к более серьезному и более возвышенному артисту, тогда можно себе вообразить глухое и затаенное чувство кучера против этого юного крестьянина.
Кельмарк почти всегда брал с собою Гидона на прогулку в экипаже, а Ландрильон
