— Еще разъ, молчите! проговорила Бландина, съ сжатымъ сердцемъ при мысли о любви этой здоровой дѣвушки къ Кельмарку, такъ какъ она знала, что та до такой степени ненавидѣла ее, что никогда не кланялась, когда онѣ встрѣчались на дорогѣ.
Что касается любви Кельмарка къ Говартцу, то, если она невольно и страдала отъ этого, она все же не видѣла въ этомъ ничего ненормальнаго; подозрительнаго.
— Поживемъ увидимъ, мамзель Бландина, Случай представится вскорѣ, вразумить васъ о характерѣ этой близости двухъ художниковъ! отвѣчалъ Тибо, восторгаясь своей шуткой.
— Довольно! Ни слова больше! воскликнула Бландина… Я не знаю, что меня останавливаетъ разсказать сейчасъ же графу ваши ужасные поступки… или скорѣе, я слишкомъ много наслушалась ихъ, и я умерла бы со стыда, еслибъ осмѣлилась повторить передъ нимъ все то, что вы мнѣ сказали!
— Еще раз, молчите! — проговорила Бландина, с сжатым сердцем при мысли о любви этой здоровой девушки к Кельмарку, так как она знала, что та до такой степени ненавидела ее, что никогда не кланялась, когда они встречались на дороге.
Что касается любви Кельмарка к Говартцу, то, если она невольно и страдала от этого, она всё же не видела в этом ничего ненормального; подозрительного.
— Поживем-увидим, мамзель Бландина, случай представится вскоре, вразумить вас о характере этой близости двух художников! — отвечал Тибо, восторгаясь своей шуткой.
— Довольно! Ни слова больше! — воскликнула Бландина… — Я не знаю, что меня останавливает рассказать сейчас же графу ваши ужасные поступки… или, скорее, я слишком много наслушалась их, и я умерла бы со стыда, если б осмелилась повторить перед ним всё то, что вы мне сказали!
