Я уже упоминалъ въ предыдущей главѣ, что всѣ мы, недавно живущіе въ Россіи иностранцы, относились съ недовѣріемъ къ слухамъ о массовыхъ разстрѣлахъ Чекой, т. е. о разстрѣлахъ безъ предварительнаго гласнаго суда. Объ этихъ разстрѣлахъ совѣтская печать теперь не публикуетъ. Говорю „теперь“, т. е. въ періодъ „Нэпа“, такъ какъ въ эпоху откровеннаго террора, эпоху военнаго коммунизма не только совѣтскія газеты, но и Чека, въ отдѣльныхъ брошюрахъ, публиковала обширные списки разстрѣлянныхъ.
Удивительно, какъ всегда люди склонны къ оптимизму, и какъ немного нужно, чтобы заставить насъ повѣрить въ пріятное намъ, и совершенно разубѣдить насъ въ томъ, что намъ непріятно.
Мы всѣ безъ исключенія прекрасно сознавали, что въ природѣ и въ методахъ совѣтской власти ничто не измѣнилось и не можетъ измѣниться, коль скоро вся политика направляется интересами Коминтерна подъ наблюденіемъ Чеки.
Мы всѣ, безъ исключенія, могли наблюдать, какъ явно и тайно люди массами бросаются въ тюрьмы и какъ всѣ обыватели терроризированы. Казалось бы, что не могло существовать причинъ, мѣшающихъ намъ повѣрить въ справедливость слуховъ объ ужасахъ застѣнковъ Чеки. Предпосылка для такого умозаключенія формулировалась сама собой: „Разъ вообще Чека полномочна, безконтрольна, разъ въ странѣ царитъ только право диктатуры, разъ въ систему управленія страной введены сыскъ, провокація и административный произволъ, то почему не быть и массовымъ казнямъ безъ суда“.
Такъ говоритъ логика. Но люди, воспитанные въ условіяхъ старой культуры права и нормальныхъ человѣческихъ взаимоотношеній, всегда руководствуются въ своихъ заключеніяхъ, не одной лишь логикой, но также голосомъ своей совѣсти и побужденіями сердца.
Наши совѣсть и сердце отказывались вѣрить слухамъ о массовыхъ казняхъ, безъ суда, и я, лично, считалъ всѣ эти слухи праздной болтовней перепуганныхъ обывателей. Мои соотечественники и друзья изъ различныхъ иностранныхъ миссій, успѣвшіе уже ознакомиться съ совѣтскимъ бытомъ и порядками, только приговаривали: „Ничего, поживете — увидите.“
Въ концѣ января 1924-го года я, совершенно случайно, встрѣтилъ на улицѣ сестру моего бывшаго сослуживца по Россійскому Императорскому флоту. Не смотря на 9 лѣтъ, протекшихъ съ момента нашей послѣдней встрѣчи въ семьѣ сенатора Я., я сразу узналъ въ увядшей и блѣдно одѣтой въ трауръ женщинѣ, бывшую красавицу и свѣтскую львицу Т.
Ея братъ, мой бывшій сослуживецъ, послѣ нѣсколькихъ арестовъ былъ въ концѣ концовъ оставленъ въ покоѣ. Въ періодъ „Нэпа“, какъ и многіе бывшіе офицеры, онъ кое-какъ приспособился къ режиму, и даже устроился на какую-то очень маленькую должность въ одномъ изъ совѣтскихъ торгово-промышленныхъ предпріятій. Эта должность давала полуголодное существованіе, но зато казалось, что на прошлое „офицерство“ теперь можетъ быть поставленъ крестъ, и о старой профессіи „царскаго“ офицера, уже никто не напомнитъ ни обысками, ни арестами, ни угрозами. Такъ казалось бѣдному Т., и онъ чувствовалъ себя почти счастливымъ, надѣясь на дальнѣйшую эволюцію „Нэпа“, и имѣя возможность поддерживать мать и сестру.
Въ октябрѣ его внезапно арестовали по подозрѣнію въ контръ-революціи и шпіонажѣ, такъ какъ кто то изъ живущихъ за границей русскихъ эмигрантовъ, былъ настолько неостороженъ, что въ одномъ изъ писемъ къ своимъ друзьямъ въ Россіи, упомянулъ фамилію Т.
При одномъ изъ обычныхъ, повальныхъ обысковъ, производимыхъ періодически Чекой, это письмо была найдено у одного изъ корреспондентовъ легкомысленнаго эмигранта. Это повлекло за собой арестъ массы всевозможныхъ лицъ, и въ томъ числѣ несчастнаго Т. съ сестрой. Дѣвушку выпустили изъ тюрьмы въ декабрѣ, а ея брата и еще нѣсколькихъ человѣкъ, арестованныхъ по тому же „дѣлу“, разстрѣляли по постановленію коллегіи Московской Чеки, т. е. безъ суда.
Немного спустя послѣ вышеописанной встрѣчи, мнѣ опять пришлось соприкоснуться съ однимъ изъ многихъ случаевъ массовой казни, произведенной только на основаніи провокаціи и подозрительности Чеки. Но я не хочу вдаваться въ утомительный перечень всѣхъ этихъ ужасныхъ фактовъ, такъ какъ обо всемъ этомъ я разскажу въ главахъ, посвященныхъ моему пребыванію въ совѣтскихъ тюрьмахъ. Тамъ я имѣлъ возможность наблюдать „въ натуральную величину“ всю закулисную сторону совѣтскаго быта. Тамъ я видѣлъ собственными глазами, сотни людей, которыхъ убивали безъ всякаго суда.Въ началѣ февраля я столкнулся невдалекѣ отъ нашего дома съ моимъ бывшимъ школьнымъ товарищемъ и сослуживцемъ по Императорскому флоту, Л.
Онъ меня весьма радостно привѣтствовалъ, и сверхъ всякаго ожиданія, безъ тѣни опасенія, пригласилъ меня къ себѣ на обѣдъ. На мой подчеркнутый намекъ, что я теперь иностранецъ, и что мое посѣщеніе можетъ навлечь на Л. всякія бѣды, мой товарищъ сангвинически засмѣялся и сказалъ:
„Вы всѣ иностранцы, все ужасно преувеличиваете. Все далеко не такъ ужасно, какъ вамъ это кажется.“
На слѣдующій день, послѣ этой встрѣчи я поѣхалъ къ Л., на обѣдъ.
Все какъ всюду и всегда въ совѣтской Россіи, т. е. парадный ходъ запертъ, и входить надо черезъ черный ходъ. Пройдя кухню, въ которой хлопотала повариха въ бѣломъ колпакѣ, я попалъ въ отлично обставленную квартиру, не носившую ни малѣйшихъ слѣдовъ пронесшагося урагана революціи, террора и голодныхъ годовъ.
Въ уютной гостиной, освѣщенной мягкимъ свѣтомъ затемненной абажуромъ лампы, я засталъ довольно большое и элегантное общество. Моя боязнь, что мой смокингъ будетъ шокировать угнетенныхъ „бывшихъ”, совершенно разсѣялась, при видѣ мужчинъ, одѣтыхъ, не хуже меня, въ смокинги и декольтированныхъ дамъ, одѣтыхъ въ изящныя, модныя платья. Самъ Л. сіялъ брилліантовыми кольцами, золотымъ портсигаромъ и изумительно суетливымъ радушіемъ.
Нѣсколько позднѣе меня, въ гостиную вошла артистка Х., въ сопровожденіи Левинсона. Среди гостей были два совѣтскихъ видныхъ чиновника изъ приспособившихся „бывшихъ“, представитель Польши по реэвакуціонному вопросу (тоже служившій, до революціи, офицеромъ русскаго флота), техническій директоръ одного изъ текстильныхъ заводовъ — всѣ съ женами, кромѣ меня.
Обѣдъ былъ превосходный и вина лились въ изобиліи.
За чашкой кофе и сигарой, Л. и я вспомнили старые школьные годы и именно эти годы дали мнѣ право задать старому школьному товарищу вопросъ: какимъ чудомъ, какимъ образомъ удалось ему не только сохранить прежнее благосостояніе, но продолжать такъ храбро вести прежній образъ жизни, вопреки царящему вокругъ террору Чеки?
Отвѣтъ моего школьнаго товарища меня не удовлетворилъ, и мое недовѣріе къ нему еще больше возросло.
По его словамъ, онъ занималъ какую-то должность въ какой то комиссіи, по распродажѣ техническихъ матеріаловъ, оставшихся послѣ войны. Болѣе чѣмъ сомнительно предположеніе, что онъ могъ нелегально зарабатывать на этихъ распродажахъ. При его незначительной должности и тщательномъ контролѣ со стороны Чеки, такой способъ заработка долго продолжаться не могъ бы. Объ этомъ свидѣтельствовали часто публикуемыя въ газетахъ судебныя разбирательства всевозможныхъ дѣлъ о взяточничествѣ и десятки еженедѣльно разстрѣливаемыхъ по судебнымъ приговорамъ.
Л. мнѣ говорилъ, что ему удалось припрятать отъ конфискаціи драгоцѣнности его жены и свои, и теперь, — во время „Нэпа“, онъ ихъ выгодно продавалъ. Кромѣ того, сестра его жены, по словамъ Л., концертировала за границей съ громаднымъ успѣхомъ и присылала Л. значительныя суммы.
Всѣ эти розсказни были сплошной неправдой. Во-первыхъ, Л. давнымъ давно посадили бы въ тюрьму, за полученіе изъ за границы большихъ суммъ. Во-вторыхъ, я узналъ уже немного позднѣе, что сестра жены Л., служила въ одномъ изъ совѣтскихъ заграничныхъ дипломатическихъ представительствъ. Въ третьихъ, не смотря ни на какія деньги, Л. не могъ бы такъ широко жить, какъ онъ жилъ, если бы это не получило санкціи свыше, въ силу какихъ то тайныхъ причинъ.
Въ совѣтской Россіи, — при условіяхъ „Нэпа“, могутъ относительно безопасно и широко жить иностранцы-концессіонеры. Иногда пробуютъ откровенно широко жить „нэпманы“, но… это почти всегда кончается арестомъ и конфискаціей всего имущества. Если нэпманъ широко живетъ, то это совершенно убѣдительно доказываетъ, въ условіяхъ совѣтскаго режима, что доходы нэпмана основаны на цѣломъ рядѣ противозаконныхъ комбинацій.
Въ условіяхъ совѣтскаго быта и права, совершенно невозможно для совѣтскаго гражданина заработать легально, мало-мальски значительную сумму денегъ. Поэтому можно безошибочно опредѣлить, по образу жизни совѣтскаго гражданина, насколько его дѣятельность закономѣрна, съ точки зрѣнія Чеки. Нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что Чека проявляетъ „сверхчеловѣческую проницательность“. Разъ вся жизнь совѣтскаго обывателя обставлена тысячами всевозможныхъ запрещеній, и ему фактически разрѣшается только дышать, и то не всегда, то не нужно обладать какой либо особой проницательностью, чтобы понять, какъ наполняются тюрьмы нарушителями закона.
Ни одному слову Л., я не повѣрилъ. Впослѣдствіе я убѣдился, что, если не самъ Л., то его супруга и ея сестра были секретными агентами Чеки.
Артистка Х., подруга Левинсона, предполагала на ближайшихъ дняхъ ѣхать въ Парижъ. Она довольно ловко перевела разговоръ на мои отношенія къ моей южно-американской фирмѣ, и распространилась о трудностяхъ полученія визы для совѣтскихъ гражданъ, желающихъ попасть въ Америку. Полушутя, полусерьезно очаровательная дива старалась осторожными вопросами вызвать меня на откровенность. Насколько помню, больше всего интересовалъ ее вопросъ, собираются ли шефы моей фирмы отозвать меня обратно, и знаю ли я что-либо о положеніи переговоровъ совѣтскаго правительства, по поводу его признанія правительствомъ той республики, гдѣ были плантаціи и главная контора нашей фирмы.
Даже при всемъ моемъ желаніи, я не могъ бы удовлетворить любопытства моей собесѣдницы. Я былъ очень мало освѣдомленъ въ политикѣ экзотическихъ государствъ, и та маленькая южно-американская республика, въ экономикѣ которой доминировало вліяніе моей фирмы, вела свою политику въ отношеніи совѣтской Россіи, совершенно внѣ экономическихъ соображеній, справедливо считая, что совѣтскіе хозяйство и финансы не могутъ имѣть никакого вліянія на бюджетъ даже маленькой республики.
Представитель польской реэвакуаціонной комиссіи г-нъ Ч., очень красивый и видный молодой человѣкъ, знавшій нашего гостепріимнаго хозяина по совмѣстной службѣ въ Императорскомъ флотѣ, держалъ себя очень сдержанно. Насколько я понялъ изъ разговоровъ, онъ бывалъ неоднократно въ домѣ Л.
Вскорѣ послѣ этого обѣда, я еще два раза встрѣчался случайно съ г-мъ Ч. въ ресторанѣ и на улицѣ. Я былъ очень удивленъ, когда однажды пронесся слухъ, что Чека обнаружила цѣлую сѣть шпіонажа въ пользу Польши, и организаторомъ этого шпіонажа, по мнѣнію Чеки, былъ никто другой, какъ Ч., успѣвшій вполнѣ легально выѣхать за границу.
Вопреки своему обыкновенію, Чека рѣшила вести весь процессъ о польскомъ шпіонажѣ, въ гласномъ судѣ. Какъ и всегда, процессъ былъ „сдѣланъ“ громаднымъ, съ нѣсколькими десятками обвиняемыхъ. Результатомъ всего этого, абсолютно безпочвеннаго процесса, было много разстрѣлянныхъ и осужденныхъ на десятилѣтнее тюремное заключеніе.
Удивительно, что ни мой школьный товарищъ Л., ни артистка Х., съ которой г-нъ Ч. встрѣчался неоднократно въ домѣ Л., не были привлечены къ дѣлу даже въ качествѣ свидѣтелей. Это тѣмъ болѣе удивительно, такъ какъ за Ч. было установлено тщательное и долговременное наблюденіе. Объ этомъ можно было судить по массѣ арестованныхъ лицъ, вина которыхъ заключалась въ шапочномъ знакомствѣ съ Ч.
За всѣмъ процессомъ по дѣлу польскаго шпіонажа я слѣдилъ по газетамъ, находясь уже въ тюрьмѣ, и этотъ процессъ причинилъ мнѣ не мало тревожныхъ дней. Ежеминутно, игрой слѣпого случая, могло открыться и мое знакомство съ Ч., — знакомство совершенно невинное, но и этого было бы достаточно, чтобы окончательно погубить меня, обвинявшагося въ самыхъ тяжкихъ преступленіяхъ противъ совѣтской власти.
Мнѣ до сихъ поръ кажется страннымъ и подозрительнымъ, что моя, хотя и мимолетная, встрѣча съ г-мъ Ч. въ домѣ Л., ни разу не вызвала вопросовъ со стороны слѣдователей Чеки. Они часто ставили меня въ тупикъ на безконечныхъ допросахъ, называя мнѣ имена лицъ, которыхъ я никогда въ своей жизни не встрѣчалъ, или за мимолетностью знакомства даже не помнилъ. Болѣе чѣмъ сомнительно, чтобы встрѣча двухъ такихъ лицъ какъ Ч. и я, бывшихъ подъ бдительнымъ надзоромъ Чеки, осталась бы ей неизвѣстной. Невольно напрашивается предположеніе, что въ интересахъ Чеки, было не спрашивать меня о знакомствѣ съ Ч., такъ какъ это повлекло бы за собой упоминаніе мною о мѣстѣ нашей встрѣчи, и слѣдовательно потребовалось бы привлечь къ допросу самого Л. и артистку Х.
Это знаменовало бы, такъ называемый на языкѣ Чеки,—„провалъ“ двухъ видныхъ, секретныхъ сотрудниковъ-провокаторовъ, т. е. конецъ ихъ отвѣтственной дѣятельности на пользу Чеки.
