Въ началѣ февраля я получилъ письма отъ моей фирмы изъ Южной Америки, пересланныя мнѣ изъ Гельсингфорса въ Петербургъ по дипломатической почтѣ, дабы избѣжать нескромной любознательности совѣтской цензуры.
Изъ послѣдняго письма, отправленнаго изъ Ю. Америки въ началѣ января, я узналъ весьма важную для моихъ дѣлъ новость. Оказалось, что прелиминарные и полуофиціальные переговоры совѣтскихъ делегатовъ съ правительствомъ той республики, гдѣ помѣщалась наша фирма, о признаніи совѣтскаго правительства де-юре и де-факто—не увѣнчались успѣхомъ. Одновременно съ отъѣздомъ совѣтскихъ делегатовъ, были аннулированы намѣчавшіяся крупныя сдѣлки на каучукъ, сахаръ,[1] хлопокъ и… нашъ дубильный экстрактъ.
Мнѣ ничего другого не оставалось, какъ выразить моей фирмѣ сожалѣніе въ томъ, что мои предположенія и мои рапорты, оказались справедливыми, и просить освободить меня отъ обязанностей торговаго представителя въ совѣтской Россіи.
Не имѣло никакого смысла оставаться дольше въ совѣтской Россіи, такъ какъ случайная продажа небольшихъ партій нашего товара, совершенно не входила въ планъ дѣятельности моей фирмы. Предполагавшійся концессіонный договоръ на постоянную, монопольную поставку, былъ при данныхъ обстоятельствахъ совершенно невозможенъ.
Даже о единичныхъ крупныхъ поставкахъ нашего товара, не могло быть и рѣчи, такъ какъ я съ неоспоримой ясностью видѣлъ, что всякая крупная сдѣлка пріурочивалась всегда совѣтскимъ правительствомъ къ извѣстному политическому моменту и почти не зависѣла отъ дѣйствительныхъ нуждъ и требованій совѣтской промышленности и интересовъ населенія.
Въ періодъ начала 1924 года для совѣтскаго правительства было важно, въ силу какихъ-то причинъ, занять твердую позицію въ Южной Америкѣ. Для этого оно выбрало одну изъ маленькихъ южно-американскихъ республикъ, откуда, утвердившись прочно, можно было бы распространять свое вліяніе и на другія сосѣднія республики. На этотъ разъ игра была проиграна, и совѣтскому правительству не помогли щедро раздававшіяся обѣщанія на громадныя закупки въ астрономическихъ цифрахъ.
Я началъ подумывать объ отъѣздѣ, но сначала, мнѣ надо было закончить дѣла моей собственной конторы. Полученныя мною свѣдѣнія, разумѣется, нисколько не измѣнили внѣшне моихъ отношеній съ тѣми совѣтскими учрежденіями, съ которыми я велъ переговоры о концессіи.
Со дня на день я ожидалъ, что съ совѣтской стороны не замедлитъ послѣдовать рядъ предложеній, которыя мнѣ облегчатъ сведеніе на нѣтъ всѣхъ предыдущихъ переговоровъ.
Въ срединѣ февраля въ Петербургъ пріѣхалъ Красинъ (народный комиссаръ внѣшней торговли) и начальникъ государственной торговли Лежава. Изъ кожевеннаго синдиката мнѣ позвонили по телефону и просили пріѣхать на совѣщаніе.
Этого совѣщанія я никогда въ своей жизни не забуду, такъ какъ именно тогда рѣшилась моя участь, и съ момента этого совѣщанія я былъ переданъ въ руки Чеки.
Въ большомъ, уже знакомомъ мнѣ, безвкусномъ кабинетѣ директора синдиката, меня уже ожидали нѣсколько человѣкъ.
Среди присутствовавшихъ я замѣтилъ мефистофильскую фигуру Красина, вертляваго Эрисмана, топорнаго Лежава. Остальныхъ трехъ я не зналъ, но изъ дальнѣйшей бесѣды выяснилось, что двое были видными чиновниками комиссаріата внѣшней торговли. Личность третьяго осталась мнѣ въ то время неизвѣстной, и я вновь встрѣтился съ нимъ лишь черезъ полтора мѣсяца послѣ совѣщанія, уже находясь въ тюрьмѣ. Этотъ третій былъ начальникъ отдѣла Чеки по контръ-шпіонажу — извѣстный чекистъ Мессингъ.
Едва я успѣлъ раскланяться съ членами совѣщанія, какъ экспансивный Эрисманъ, въ нервно повышенномъ тонѣ, обратился ко мнѣ словами: „Что же, Борисъ Леонидовичъ, намъ надо все-таки придти къ какому нибудь соглашенію. Времени прошло довольно для раздумываній“.
На это, я совершенно спокойно отвѣтилъ, что въ моемъ портфелѣ, находится вся переписка о нашихъ переговорахъ и изъ нихъ видно, что менѣе всего можно упрекнуть меня въ медлительности и нежеланіи довести дѣло до благопріятнаго результата.
Съ этими словами я выложилъ на столъ всѣ документы, и обращаясь къ Красину сказалъ: „Я надѣюсь, что, можетъ быть, ваше личное присутствіе дастъ намъ возможность договориться до чего нибудь опредѣленнаго“.
На это, Красинъ мнѣ отвѣтилъ: „Такъ какъ дѣло идетъ не о промышленной концессіи, а о предоставленіи вашей фирмѣ монопольнаго права на постоянную поставку товара для совѣтской кожевенной промышленности, то вопросъ этотъ могъ бы быть рѣшенъ въ желаемомъ для вашихъ довѣрителей направленіи лишь въ томъ случаѣ если бы государство, въ которомъ находится ваша фирма, было бы съ нами въ офиціальныхъ сношеніяхъ. Такъ какъ этого нѣтъ, то договоръ нашъ долженъ быть перестроенъ на иныхъ началахъ, такъ же, какъ это сдѣлано для другихъ фирмъ, съ государствами которыхъ мы не находимся въ офиціальныхъ сношеніяхъ“.
„Иныя начала“ договора заключались въ томъ, чтобы мы поставляли нашъ товаръ на территорію Сов. Россіи въ склады Госторга (государственный торговый синдикатъ), и чтобы вся продажа нашего товара велась Госторгомъ, на условіяхъ долгосрочнаго кредита, безъ иныхъ гарантій кромѣ… самаго договора.
Поэтому я счелъ моментъ, какъ нельзя болѣе подходящимъ, чтобы отказаться отъ предложенія, мотивируя мой отказъ необходимостью списаться съ моей фирмой.
У меня гора свалилась съ плечъ, и я могъ теперь уѣхать изъ совѣтской Россіи къ себѣ на родину.
Совершенно неожиданно въ нашъ разговоръ вмѣшался Мессингъ, державшійся во время совѣщанія въ сторонѣ, и лишь изрѣдка бросавшій на меня, острые, непріятные взгляды. Глухимъ голосомъ, съ сильнымъ эстонскимъ акцентомъ, онъ мнѣ задалъ вопросъ: „Скажите пожалуйста, какъ вы переписывались съ вашей фирмой?“
Этотъ вопросъ такъ меня удивилъ своей неумѣстностью, что я могъ только сказать въ отвѣтъ: „Я не понимаю вашего вопроса, и мнѣ кажется, что онъ не имѣетъ никакого отношенія къ предмету нашего совѣщанія.“
Въ этотъ моментъ Красинъ и Лежава встали, извинились неотложными дѣлами, и, простившись со мной, вышли изъ комнаты.
Мой рѣзкій отвѣтъ, повидимому, нисколько не смутилъ Мессинга, и несмотря на знакъ глазами, сдѣланный ему Эрисманомъ, онъ усмѣхнулся, и вторично обратился ко мнѣ съ вопросомъ:
„Я думаю, что письма въ Америку очень долго идутъ. Вы вѣроятно теперь уѣдете домой въ Финляндію, такъ какъ здѣсь вамъ нѣтъ смысла ожидать отвѣта вашей фирмы. Да и переписываться изъ Финляндіи гораздо удобнѣе.“
Послѣдняя фраза звучала вродѣ вопроса, но я не счелъ нужнымъ отвѣчать и, простившись со всѣми присутствующими, я вышелъ изъ кабинета.
Въ вестибюлѣ, надѣвая шубу, я нѣсколько задержался, и въ отраженіи зеркала вдругъ замѣтилъ, какъ стоявшій въ корридорѣ Мессингъ, сдѣлалъ знакъ головой и глазами въ мою сторону, и прошелъ къ выходу.
Тутъ же въ вестибюлѣ, почти у дверей я замѣтилъ двухъ человѣкъ, очень невзрачной внѣшности и почти одинаково одѣтыхъ въ короткія пальто съ каракулевымъ воротникомъ и такихъ же шапкахъ. Я сдѣлалъ видъ, что не замѣчаю ихъ и прошелъ мимо, чувствуя на себѣ противный, колючій взглядъ сыщиковъ.
Когда мой автомобиль двинулся впередъ, то, обернувшись я видѣлъ, какъ оба сыщика вышли изъ подъѣзда, и одинъ изъ нихъ что то оживленно говорилъ своему товарищу, показывая на меня рукой.
Примѣчанія
править- ↑ Прим. авт. Удивительно, что Сов. прав. собиралось закупить въ Ю. Америкѣ сахаръ. Этотъ продуктъ производится въ Россіи въ достаточномъ количествѣ. Очевидно, переговоры о закупкѣ сахара, велись для приданія большаго значенія тѣмъ перспективамъ, которыя открывались, благодаря офиціальнымъ торговымъ сношеніямъ съ сов. правительствомъ.
