Тотъ кто провелъ въ совѣтской Россіи нѣсколько мѣсяцевъ, не станетъ портить себѣ настроеніе, обнаруживъ за собой слѣжку. Агенты Чеки слѣдятъ за каждымъ иностранцемъ и къ этому постепенно привыкаешь. Иногда слѣжка ведется или очень неумѣло или черезчуръ навязчиво, тогда ее начинаешь замѣчать и это раздражаетъ. Я иногда и раньше замѣчалъ за собой сыщиковъ, но, повидимому, слѣжка за мной на улицѣ велась не постоянно, такъ какъ несмотря на мою осторожность и наблюдательность, я не часто обнаруживалъ за собой „лягавыхъ“. (прозвище агентовъ Чеки).
Съ момента моего послѣдняго совѣщанія, я сталъ замѣчать усиленное вниманіе ко мнѣ со стороны Чеки.
Въ послѣднихъ числахъ февраля я понемногу привелъ въ ясность всѣ мои личныя дѣла и телеграфировалъ моей фирмѣ, что я въ скоромъ времени выѣзжаю въ Финляндію. Во избѣжаніе нежелательнаго любопытства со стороны Чеки, телеграмма въ Америку была послана изъ Гельсингфорса, куда я переправилъ по дипломатической почтѣ текстъ телеграммы и письма. Приблизительно въ это же время мой секретарь, инженеръ Копоненъ, разсказалъ мнѣ, что онъ встрѣтилъ недавно одну свою старинную знакомую даму, которая просила его во имя старой дружбы выручить ее изъ бѣды. По словамъ дамы, ея братъ — служащій совѣтской таможни у совѣтско-финляндской границы, очень выгодно купилъ небольшой ящикъ съ американскими лентами для пишущихъ машинъ, но она боится внезапнаго обыска и потому проситъ Копонена спрятать товаръ „въ той финляндской конторѣ, гдѣ онъ служитъ“, такъ какъ „эти мерзавцы, чекисты, не смѣютъ производить обыска въ домѣ консульства.“
Копоненъ очень резонно отвѣтилъ своей пріятельницѣ, что, во первыхъ, контора принадлежитъ не ему, во вторыхъ, экстерриторіальностью пользуется лишь самое помѣщеніе консульства, а отнюдь не весь домъ и, въ третьихъ, ленты для пишущихъ машинъ настолько невинный товаръ, что онъ готовъ выручить даму и временно спрятать ихъ у себя, на своей квартирѣ.
Когда я услышалъ разсказъ Копонена, то очень взволновался, такъ какъ я далеко не раздѣлялъ его мнѣніе, что „ящичекъ“ съ нѣсколькими десятками лентъ для пишущихъ машинъ — невинный товаръ. По моему, это было прежде всего контрабанднымъ товаромъ, а, во-вторыхъ, вся эта исторія съ начала до конца была, по моему глубокому убѣжденію, самой грубѣйшей формой провокаціи.
Поэтому я въ самыхъ рѣшительныхъ выраженіяхъ потребовалъ, чтобы Копоненъ немедленно уничтожилъ весь „ящичекъ“, и, зная чрезмѣрную мягкость и деликатность Копонена, я предложилъ ему сейчасъ же взять у меня необходимую сумму, чтобы вознаградить его знакомую даму за тотъ убытокъ, который ей причинитъ мое рѣшительное распоряженіе. Копоненъ денегъ не взялъ, такъ какъ не зналъ стоимости лентъ, но сейчасъ же отправился домой съ обѣщаніемъ немедленно все уладить.
Весь остатокъ дня и вечеръ я былъ очень взволнованъ, такъ какъ какое-то смутное чувство говорило мнѣ, что вся эта исторія съ лентами должна имѣть какое то отношеніе ко мнѣ.
Утромъ слѣдующаго дня, выходя изъ автомобиля, я замѣтилъ у подъѣзда консульства двѣ уже знакомыхъ мнѣ фигуры сыщиковъ.
Копоненъ меня встрѣтилъ въ конторѣ, какъ и всегда со своей привѣтливой жизнерадостной улыбкой и, шутя, сказалъ мнѣ: „Вы всюду и вездѣ видите провокацію и сыщиковъ. Успокойтесь: я все уладилъ и сохранилъ вамъ деньги. Съ васъ бутылка шампанскаго. Я вчера отвезъ ящикъ обратно къ госпожѣ Л.“
Это извѣстіе меня не особенно успокоило, но отъ бутылки шампанскаго я не отказался съ условіемъ, что Копоненъ самъ сходитъ за ней въ ближайшій магазинъ. Когда Копоненъ, смѣясь, собирался уже идти за виномъ я ему совершенно спокойно сказалъ: „Когда будете выходить изъ подъѣзда, обратите вниманіе, не торчатъ ли около него двѣ фигуры“, и я описалъ, какъ могъ подробнѣе, моихъ сыщиковъ.
„Когда будете возвращаться, полюбуйтесь на нихъ еще разъ; а когда мы съ вами вмѣстѣ выйдемъ, то мы вмѣстѣ будемъ любоваться ими.“
Когда вино было принесено, то Копоненъ несмотря на игристое шампанское, былъ почему то озабоченъ и больше не подшучивалъ надъ моей „маніей преслѣдованія“…
8-го марта Копоненъ въ контору не явился, а еще черезъ двѣ недѣли удалось выяснить, что онъ арестованъ и находится въ тюрьмѣ Чеки на Шпалерной улицѣ.
Изчезновеніе Копонена меня чрезвычайно огорчило и обезпокоило. Мое собственное положеніе начинало также внушать мнѣ опасенія, такъ какъ я все больше и больше убѣждался въ томъ, что вся исторія съ Копоненомъ и его арестъ являются лишь прелюдіей моего собственнаго ареста.
Я тщетно старался уяснить себѣ тѣ мотивы, которые такъ привлекли ко мнѣ вниманіе Чеки, но, какъ я ни проанализировалъ всю мою дѣятельность за время моего пребыванія въ совѣтской Россіи, я не нашелъ ни малѣйшаго формальнаго повода, который давалъ бы право даже Чекѣ меня арестовать. По мнѣнію нѣкоторыхъ моихъ ближайшихъ друзей, мнѣ слѣдовало, какъ можно скорѣй, уѣхать за границу.
Согласно совѣтскихъ правилъ никто не можетъ покинуть предѣловъ совѣтской республики безъ особаго разрѣшенія на выѣздъ. Процедура добычи такого разрѣшенія для иностранцевъ не такъ длительна, какъ для совѣтскихъ гражданъ, но все таки проходитъ не менѣе трехъ четырехъ дней, пока выполняются всѣ формальности необходимыя для выѣзда за границу.
Такъ какъ въ серединѣ марта истекалъ разрѣшенный мнѣ совѣтскими властями срокъ моего пребыванія въ совѣтскомъ государствѣ, то мой отъѣздъ не могъ возбудитъ болѣзненной подозрительности Чеки, и никоимъ образомъ не могъ быть поставленъ въ связь съ арестомъ Копонена.
Въ началѣ марта я поручилъ служащему консульства исхлопотать мнѣ разрѣшеніе на выѣздъ изъ предѣловъ совѣтской республики и мой паспортъ былъ отправленъ въ особый отдѣлъ „для иностранцевъ.“
Слѣжка за мной приняла совершенно откровенный характеръ, но наблюденіе велось главнымъ образомъ у дома на Невскомъ проспектѣ. Сыщики, всегда двое, дежурили регулярно у остановки трамвая, какъ разъ противъ параднаго подъѣзда нашего консульства. Изъ окна моей конторы, въ бинокль, я ежедневно разсматривалъ столь знакомыя и опротивѣвшія мнѣ физіономіи совѣтскихъ пинкертоновъ.
Въ контору я старался ѣздить въ консульскомъ автомобилѣ въ обществѣ консула и служащихъ консульства и такимъ же образомъ я возвращался домой.
При такомъ способѣ было все таки меньше риска исчезнуть внезапно, какъ это часто случается съ жертвами Чеки.
Но я долженъ сказать, что искусство агентовъ Чеки оставляетъ желать многого.
Нѣсколько разъ я проходилъ изъ моей конторы внутреннимъ корридоромъ на другой подъѣздъ нашего дома, выходившій на Малую Конюшенную улицу, перпендикулярную къ Невскому. Чуть высунувшись изъ подъѣзда, можно было видѣть, какъ прогуливались мои сыщики у остановки трамвая на Невскомъ. Улучивъ удобный моментъ, можно было вскочить быстро на извозчика или въ ожидавшій автомобиль, совершенно не возбуждая вниманія наблюдавшихъ за главнымъ входомъ сыщиковъ, пересѣчь Невскій и спокойно ѣхать домой. Однажды одинъ изъ нихъ замѣтилъ меня, когда я на извозчикѣ уже поворачивалъ по Невскому въ противоположную отъ консульства сторону. Какъ мнѣ въ то время ни было тяжело, я невольно засмѣялся при видѣ растерянно удивленной глупѣйшей физіономіи одного, и торопливо выхватившаго изъ кармана пальто мою фотографію, другого сыщика. Оба тутъ же на улицѣ стали по очереди сравнивать фотографію съ оригиналомъ. А вѣдь эти два совѣтскихъ Пинкертона уже съ мѣсяцъ, по крайней мѣрѣ, наблюдали за мной и не знали, что изъ консульства есть два выхода!
У дома на Екатерингофскомъ проспектѣ явнаго наблюденія за мной не было, но это происходило, во первыхъ, потому, что улица эта довольно малолюдна и фигуры сыщиковъ обращали бы на себя вниманіе.
Во вторыхъ, наблюденіе за мной велось, вѣроятно, черезъ кого либо изъ лицъ, принадлежащихъ къ низшему персоналу служащихъ дома, или членовъ ихъ семействъ, или черезъ прислугу, такъ какъ внѣ всякаго сомнѣнія, Чека позаботилась имѣть своего агента и въ нашемъ домѣ…
Я чувствовалъ себя съ момента ареста Копонена наполовину арестованнымъ, такъ какъ по вечерамъ я не имѣлъ возможности выходить, да и не куда было, ибо я могъ причинить моимъ знакомымъ массу бѣдъ.
Въ серединѣ марта нашему консульству, наконецъ, удалось добиться черезъ народный комиссаріатъ иностранныхъ дѣлъ, что Копоненъ находится въ тюрьмѣ Чеки на Шпалерной улицѣ (бывшій домъ предварительнаго заключенія) въ „особо важномъ отдѣлѣ“ и что ему предъявлено обвиненіе въ военной контрабандѣ, караемой по совѣтскимъ законамъ отъ трехъ лѣтъ тюремнаго заключенія до смертной казни включительно.
Это было для меня большимъ ударомъ, но я менѣе, чѣмъ кто-либо, могъ помочь моему товарищу въ его бѣдѣ. Даже, наоборотъ, мое вмѣшательство только ухудшило бы его положеніе, такъ какъ одинъ Богъ вѣдаетъ, въ какихъ только преступленіяхъ ни подозрѣвала меня Чека.
