Улучивъ удобный моментъ, можно было вскочить быстро на извозчика или въ ожидавшій автомобиль, совершенно не возбужая вниманія наблюдавшихъ за главнымъ входомъ сыщиковъ, пересѣчь Невскій и спокойно ѣхать домой. Однажды одинъ изъ нихъ замѣтилъ меня, когда я на извозчикѣ уже поворачивалъ по Невскому въ противоположную отъ консульства сторону. Какъ мнѣ въ то время ни было тяжело, я невольно засмѣялся при видѣ растерянно удивленной глупѣйшей физіономіи одного, и торопливо выхватившаго изъ кармана пальто мою фоторграфію, другого сыщика. Оба тутъ же на улицѣ стали по очереди сравнивать фотографію съ оригиналомъ. А вѣдь эти два совѣтскихъ Пинкертона уже съ мѣсяцъ, по крайней мѣрѣ, наблюдали за мной и не знали, что изъ консульства есть два выхода!
У дома на Екатерингофскомъ проспектѣ явнаго наблюденія за мной не было, но это происходило, во первыхъ, потому, что улица эта довольно малолюдна и фигуры сыщиковъ обращали бы на себя вниманіе.
Во вторыхъ, наблюденіе за мной велось, вѣроятно, черезъ кого либо изъ лицъ, принадлежащихъ къ низшему персоналу служащихъ дома, или членовъ ихъ семейстъ, или черезъ прислугу, такъ какъ внѣ всякаго сомнѣнія, Чека позаботилась имѣть своего агента и въ нашемъ домѣ…
Я чувствовалъ себя съ момента ареста Копонена наполовину арестованнымъ, такъ какъ по вечерамъ я не имѣлъ возможности выходить, да и не куда было, ибо я могъ причинить моимъ знакомымъ массу бѣдъ.
Въ серединѣ марта нашему консульству, наконецъ, удалось добиться черезъ народный комиссаріатъ иностранныхъ дѣлъ, что Копоненъ находится въ тюрьмѣ Чеки на Шпалерной улицѣ (бывшій домъ предварительнаго заключенія) въ „особо важномъ отдѣлѣ“ и что ему предъявлено обвиненіе въ военной контрабандѣ, караемой по совѣтскимъ законамъ отъ трехъ лѣтъ тюремнаго заключенія до смертной казни включительно.
Это было для меня большимъ ударомъ, но я менѣе, чѣмъ кто-либо, могъ помочь моему товарищу въ его бѣдѣ. Даже, наоборотъ, мое вмѣшательство только
