кожевеннаго синдиката мнѣ позвонили по телефону и просили пріѣхать на совѣщаніе.
Этого совѣщанія я никогда въ своей жизни не забуду, такъ какъ именно тогда рѣшилась моя участь, и съ момента этого совѣщанія я былъ переданъ въ руки Чеки.
Въ большомъ, уже знакомомъ мнѣ, безвкусномъ кабинетѣ директора синдиката, меня уже ожидали нѣсколько человѣкъ.
Среди присутствовавшихъ я замѣтилъ мефистофильскую фигуру Красина, вертляваго Эрисмана, топорнаго Лежава. Остальныхъ трехъ я не зналъ, но изъ дальнѣйшей бесѣды выяснилось, что двое были видными чиновниками комиссаріата внѣшней торговли. Личность третьяго осталась мнѣ въ то время неизвѣстной, и я вновь встрѣтился съ нимъ лишь черезъ полтора мѣсяца послѣ совѣщанія, уже находясь въ тюрьмѣ. Этотъ третій былъ начальникъ отдѣла Чеки по контръ-шпіонажу — извѣстный чекистъ Мессингъ.
Едва я успѣлъ раскланяться съ членами совѣщанія, какъ экспансивный Эрисманъ, въ нервно повышенномъ тонѣ, обратился ко мнѣ словами: „Что же, Борисъ Леонидовичъ, намъ надо все-таки придти къ какому нибудь соглашенію. Времени прошло довольно для раздумываній“.
На это, я совершенно спокойно отвѣтилъ, что въ моемъ портфелѣ, находится вся переписка о нашихъ переговорахъ и изъ нихъ видно, что менѣе всего можно упрекнуть меня въ медлительности и нежеланіи довести дѣло до благопріятнаго результата.
Съ этими словами я выложилъ на столъ всѣ документы, и обращаясь къ Красину сказалъ: „Я надѣюсь, что, можетъ быть, ваше личное присутствіе дастъ намъ возможность договориться до чего нибудь опредѣленнаго“.
На это, Красинъ мнѣ отвѣтилъ: „Такъ какъ дѣло идетъ не о промышленной концессіи, а о предоставленіи вашей фирмѣ монопольнаго права на постоянную поставку товара для совѣтской кожевенной промышленности, то вопросъ этотъ могъ бы быть рѣшенъ въ желаемомъ для вашихъ довѣрителей направленіи
