и ничего подозрительнаго нѣтъ, то, простившись съ нимъ, я шелъ къ знакомымъ. Я всегда поступалъ такъ не столько изъ боязни за себя, сколько изъ опасенія подвести подъ непріятность моихъ друзей, для которыхъ знакомство съ иностранцемъ могло превратиться въ „дѣло о шпіонажѣ и контръ-революціи за №“.
Нѣсколько разъ я нарывался на засады, вѣрнѣе будетъ сказать, что Сидоровъ нарывался, такъ какъ я, по обыкновенію, поджидалъ его на улицѣ. Сидоровъ, благодаря своимъ многочисленнымъ мандатамъ и партійному билету, не вызывалъ подозрѣній и его всегда отпускали. Но однажды и его продержали 4 дня въ тюрьмѣ, и послѣ этого случая благорозуміе требовало подыскать новаго провожатаго для авангарда.
Мой новый развѣдчикъ былъ мальчуганъ 12-ти лѣтъ, сынъ старой прислуги моихъ давнихъ знакомыхъ, нынѣ державшей кустарную бѣлошвейную мастерскую. Мы соорудили двѣ картонки и положили въ одну изъ нихъ три мужскихъ рубашки, а въ другую женское бѣлье.
Въ зависимости отъ обстоятельствъ, мальчишка пользовался то одной, то другой дежурной картонкой, заходя въ нужныя мнѣ квартиры подъ видомъ сдачи заказа, будто бы перепутавъ адресъ заказчика.
Этотъ же мой маленькій провожатый, первый, раньше меня самого, замѣтилъ, когда за мной началась слѣжка.
Но, видимо, мой часъ пробилъ, и несмотря на всѣ принятыя мною мѣры, я уже не въ силахъ былъ измѣнить начертаннаго въ книгѣ моей жизни. Но объ этомъ потомъ…
Я уже упоминалъ въ предыдущей главѣ, что всѣ мы, недавно живущіе въ Россіи иностранцы, относились съ недовѣріемъ къ слухамъ о массовыхъ разстрѣлахъ Чекой, т. е. о разстрѣлахъ безъ предварительнаго гласнаго суда. Объ этихъ разстрѣлахъ совѣтская печать теперь не публикуетъ. Говорю „теперь“, т. е. въ періодъ „Нэпа“, такъ какъ въ эпоху откровеннаго террора, эпоху военнаго коммунизма не только со-
