Въ 4-мъ часу утра была легкая перестрѣлка у Князя Долгорукова, остановившая попытку японцевъ продвинуться впередъ съ разсвѣтомъ. Ровно въ 5 часовъ утра я взобрался на свой наблюдательный пунктъ въ затылокъ 10-й ротѣ, на командующую сопку; въ ту же минуту туда въѣхалъ верхомъ есаулъ Маркозовъ. Появленіе этой особы меня несказанно удивило, ибо я его не требовалъ, а въ такую серьезную минуту, когда вотъ-вотъ ожидалось начало боя, оставить сотню по собственной иниціативѣ довольно странно.
„Что нужно?"—„Я пріѣхалъ, чтобы узнать когда мы будемъ отступать“. —„Вотъ что, но видите ли, есаулъ, сперва еще надо подраться, а потомъ уже думать объ отступленіи“. — „Но вѣдь надо же и отступать, полковникъ?“ — „Не безпокойтесь, вы подчинены Князю Долгорукову, а онъ знаетъ, когда нужно и можно отступать; къ нему и обращайтесь. Не забудьте передать, что приказаніе объ отступленіи можетъ не дойти, ибо дѣло будетъ серьезное, а вотъ вы совершенно напрасно вылѣзли верхомъ на эту самую командующую сопку; сюда пули залетали и вчера, а сегодня вѣроятно будетъ почище; — поѣзжайте съ Богомъ“. Есаулъ повернулъ лошадь и молча удалился. Я конечно сдержалъ себя, да кромѣ того, не знаю почему, меня сопровождало въ эти минуты особенное спокойствіе, или вѣрнѣе я заставлялъ себя быть такимъ; это было нужно, необходимо. А между тѣмъ поступокъ Маркозова былъ возмутителенъ: уѣхать съ позиціи безъ разрѣшенія своего прямого начальника (Князя Долгорукова) къ старшему начальнику для того, чтобы напомнить ему объ отступленіи! Это говоритъ само за себя, и называть чувство, заставившее этого человѣка такъ поступить, не стоитъ. Я не считалъ нужнымъ и вразумлять его, ибо зналъ, что ни онъ, ни одинъ казакъ не уйдутъ. Конечно, если бы Князь Долгоруковъ выбылъ изъ строя… но объ этомъ я не думалъ, ибо зналъ, что замѣстителя ему не было; судьба намъ благопріятствовала и сохранила драгоцѣннаго офицера на все необходимое время критическаго положенія, а черезъ нѣсколько минутъ оно дѣйствительно сдѣлалось такимъ.
Въ 5¼ часовъ утра начался ружейный огонь противника, открытый сразу на протяженіи болѣе 3-хъ верстъ, что ясно обозначило боевой порядокъ не менѣе бригады пѣхоты; на этотъ разъ огонь былъ увѣренный, массовый, стремившійся залить пулями всю котловину Тунсинпу. Въ 5½ часовъ грянулъ первый артиллерійскій выстрѣлъ, и шрапнель, сдѣлавъ перелетъ, за позиціей казаковъ дала высокій разрывъ. Это былъ первый видѣнный мною разрывъ японскаго снаряда, и онъ врѣзался у меня въ памяти. Затѣмъ послѣдовало еще нѣсколько перелетовъ въ томъ же направленіи, но, казалось мнѣ, пристрѣлка была закончена, хотя и очень не скоро. Одновременно начали рваться шрапнели и шимозы надъ позиціей стрѣлковъ, но къ счастью давали все перелеты, или разрывались въ глубокихъ лощинахъ между сопками занятыми моими молодцами. Сосредоточенный огонь многихъ батарей не прерывался ни на одну минуту и велся площадями; японцы искали нашихъ резервовъ и потратили не мало снарядовъ; но резервовъ у насъ не было: стрѣлки и казаки были въ одну линію, а за нами на 5 верстъ пустота; сильно досталось д. Тунсинпу, жители которой, къ сожалѣнію, оставались спокойно въ своихъ домахъ, вѣроятно надѣясь, что мы снова удержимся на позиціи.
Какъ и наканунѣ, я больше всего опасался за правый флангъ, считая лѣвый обезпеченнымъ, но скоро получилось донесеніе, что японцы обходятъ насъ слѣва; кромѣ того, Васильковскій, разсматривая мѣстность на лѣвомъ флангѣ, утверждалъ, что видно наступленіе противника; я послалъ его на лѣвый флангъ, но еще до его возвращенія, по направленію огня, теперь уже бравшаго высоту, на которой мы стояли накрестъ, понялъ, что лѣвѣе насъ не было никого, что 10-й полкъ ушелъ на главную позицію, или въ резервъ, не предупредивъ объ этомъ.
Японцы распространялись весьма быстро въ охватъ нашего лѣваго фланга и въ 6 часовъ развили силу огня до предѣла его напряженія. Въ виду сего я отвелъ сперва 9-ю роту, а затѣмъ и 10-ю на 2-ю позицію. Во время этого маневра я легъ на гребнѣ и смотрѣлъ черезъ него; ружейныя пули въ буквальномъ смыслѣ слова пахали гребень по обѣимъ сторонамъ; такъ пролежалъ я 8 минутъ, отсчитывая время по хронографу; затѣмъ сталъ на гребнѣ и въ бинокль долго любовался фигурою Князя Долгорукова, стоявшаго въ цѣпи своихъ спѣшенныхъ казаковъ; сопка, которую они занимали, имѣла видъ редута, неправильнаго четырехъ-угольника; они могли занять только 1½ фаса, загибая нѣсколько флангъ назадъ; люди лежали, а командиръ стоялъ въ нѣсколькихъ шагахъ сзади, на днѣ редута, немного сгорбившись и все время поднимая правую руку; фигура выражала замѣчательное хладнокровіе. Мнѣ хотѣлось послать ему приказаніе отступать, потому что, какъ казалось, его позицію осыпали шрапнелью, но я ждалъ еще нѣкоторое время.
Вообще черезъ полчаса послѣ начала боя, убѣдившись, что на передовой позиціи нѣтъ никого кромѣ нашего отряда, я отлично понималъ, что борьба была слишкомъ неравна, и слѣдуетъ уходить, но я зналъ также, что быстрое отступленіе опаснѣе, чѣмъ отходъ съ боемъ; повидимому противникъ считалъ насъ гораздо сильнѣе и обратился къ подготовкѣ своего наступленія огнемъ; слѣдовательно можно было выиграть нѣкоторое время. Многіе осуждаютъ меня за то, что я обрекъ на разстрѣлъ казаковъ, но въ горахъ кавалерія не можетъ дѣйствовать иначе, какъ пѣшимъ боемъ, а разъ ихъ нельзя замѣнить пѣхотой, то они должны драться совершенно такъ же, какъ послѣдняя, если только бой необходимъ; а что онъ былъ необходимъ — это доказываютъ послѣдующія событія: 1) мы заставили противника развернуться, а главное поставить свои батареи не противъ главной позиціи 3-го Сибирскаго Корпуса, а противъ насъ, т. е. этимъ выиграли цѣлыхъ два дня боя; противникъ могъ вступить въ артиллерійское состязаніе только на слѣдующій день 13-го августа. А такъ какъ большая часть артиллеріи В. отряда была къ 11-му августа снята съ Ляньдясанской позиціи, отведена назадъ и поставлена вновь только къ утру 12-го августа, то задержка боемъ у Тунсинпу дебушированіе гвардейской (отборной) дивизіи противника имѣетъ колоссальное значеніе. 2) Боемъ 12-го августа былъ окончательно установленъ охватъ праваго фланга Ляндясанской позиціи, и могли быть приняты мѣры для его парированія. 3) Геройская борьба горсти Русскихъ войскъ съ огромными силами японцевъ при условіи даже отхода (но въ полномъ порядкѣ), имѣла огромное моральное значеніе для нашихъ войскъ и вмѣстѣ съ тѣмъ конечно заставила противника дѣйствовать еще болѣе осторожно и медленно; японцы утвердились въ долинѣ Сидахыа къ вечеру 12-го августа, но начали атаку нашего праваго фланга только 13-го утромъ. Принимая все это во вниманіе, не могу поставить себѣ въ упрекъ, что въ 2½ сотняхъ казаковъ пострадали 3 офицера, человѣкъ 30 казаковъ и нѣсколько десятковъ коней. Можетъ быть кому нибудь, пріѣхавшему изъ С.-Петербурга въ Забайкальское войско, для полученія наградъ и отличій, не понравилась такая хорошая баня, какъ 2½ часа боя у Тунсинпу 12-го августа, ибо у насъ уже успѣли слишкомъ привыкнуть къ тактическому правилу не употреблять конныя части въ бою наравнѣ съ пѣхотой, да къ опыту протекшаго періода кампаніи, сводившемуся къ отступленію, при появленіи нѣсколькихъ японцевъ; но до недовольства такихъ элементовъ мнѣ нѣтъ никакого дѣла, и всѣ ихъ попытки злословить на страницахъ печати конечно не произвели на меня впечатлѣнія.
Въ исходѣ 7-го часа я приказалъ пѣхотѣ занять послѣднюю позицію на гребнѣ, составляющемъ берегъ долины Сидахыа, къ сѣверу отъ Тунсинпу. Было пора, ибо японцы значительно выиграли нашъ лѣвый флангъ и въ то же время угрожали выйти въ тылъ казаковъ; Томашевскій уже ставилъ прицѣлъ на 600 шаговъ. Я посовѣтывался съ Васильковскимъ, стоитъ ли посылать приказаніе Долгорукову отходить, ибо надѣялся что онъ сумѣетъ совершить выходъ изъ боя достаточно своевременно, но Васильковскій настоялъ на немедленной посылкѣ приказанія; „ради обезпеченія отъ нареканій,“ сказалъ онъ. Я позвалъ казака Мамонтова, того самаго, который сопровождалъ сотника Зиновьева (смт. стрн. 113 части I) и сказалъ ему: „получишь бѣлый крестъ, скачи во весь духъ къ Князю и передай, что я приказалъ немедленно отступать, такъ какъ занимаю послѣднюю позицію и съ нея отойду на Катасы и Чинертуньи. Я не писалъ этого приказанія, потому что каждая секунда была дорога, а казакъ былъ надежный; если бы онъ погибъ по дорогѣ, то и письменное приказаніе пропало бы. Мамонтовъ доскакалъ и передалъ приказаніе. Я знаю съ какимъ удовольствіемъ принимаютъ многіе приказаніе уходить изъ боя, и какъ спѣшатъ, ни минуты не задерживаясь, приводить его въ исполненіе; въ данномъ случаѣ отступленіе было естественно, обусловливалось обстановкою: нельзя сражаться дольше извѣстнаго времени одинъ противъ 20—30, при чемъ эти 20—30 представляютъ изъ себя врага одинаково доблестнаго, одинаково мужественнаго съ нами; и это время уже наступило. Но истинно храбрый офицеръ не обрадовался приказу — „отступать“, не бросился лихорадочно, поспѣшно его исполнять, а сказалъ: — „какъ же такое важное приказаніе не письменное, а устное, и можно ли уходить?“ Князь былъ правъ, тысячу разъ правъ; слѣдовало черкнуть 2 слова: „отступайте, Дружининъ“, и я виноватъ передъ нимъ. Не волненіе, не поспѣшность ухода съ позиціи заставили меня не написать приказаніе, а только стремленіе не терять болѣе ни одной секунды; я считалъ уже, что слишкомъ поздно отдаю приказаніе; кромѣ того я зналъ Мамонтова и думалъ, что въ его словахъ Долгоруковъ сомнѣваться не будетъ. Но повторяю, я виноватъ.
Отступленіе казаковъ произведено подъ сильнымъ огнемъ; въ это время они и понесли наибольшія потери; подробности отступленія 2-й сотни Верхнеудинскаго полка мнѣ не извѣстны, хотя ея дѣятельность больше всего рекламирована въ Харбинской и даже Петербургской прессѣ; я слышалъ разсказы, что 12-го августа у Тунсинпу бѣжалъ полковникъ Дружининъ, говорили (но меньше), что бѣжалъ и Князь Долгоруковъ; о своемъ бѣгствѣ читалъ въ Харбинскомъ Вѣстникѣ и С.-Петербургскихъ Биржевыхъ Вѣдомостяхъ; слѣдовательно вся тяжесть боя выпала на долю этой сотни, и единственнымъ героемъ этого дѣла оказывается есаулъ Маркозовъ. Но послѣдней отступила 3-я сотня Читинскаго полка и послѣднимъ Князь Долгоруковъ, подъ которымъ шимозой была разбита лошадь; обѣ другія сотни ушли раньше, при чемъ 5-я сотня присоединилась ко мнѣ въ долинѣ Сидахыа; отъ 3-ей сотни прибилось лишь нѣсколько казаковъ, такъ какъ путь на сѣверъ былъ отрѣзанъ, и Князь Долгоруковъ ушелъ кружнымъ путемъ на Елюлинцзы; 2-я сотня направилась въ отрядъ Грекова, гдѣ и могла получить полный отдыхъ отъ боя во всѣ послѣдующіе дни.
Расположивъ на послѣдней позиціи 10-ю роту, при чемъ особенное содѣйствіе оказалъ Васильковскій, я обошелъ цѣпь (всю роту) по гребню. Въ это время артиллерійскій огонь достигъ особенной силы; мнѣ приходилось потомъ выдерживать его нѣсколько сутокъ подъ рядъ (въ Мукденскихъ бояхъ), но такой сосредоточенной стрѣльбы, какъ въ эти минуты, я не видѣлъ: снаряды рвались одновременно надъ нами со всѣхъ сторонъ; въ ушахъ стоялъ звонъ отъ разрывовъ и звуковъ полета, дополняемыхъ жужжаніемъ и свистомъ пуль. Ободряя людей я предупреждалъ, что, когда обойду 9-ю роту, то дамъ приказъ отходить правымъ флангомъ. Между обѣими ротами былъ трудно проходимый оврагъ; я спустился внизъ, а затѣмъ началъ подниматься къ 9-й ротѣ, но, обернувшись, увидѣлъ, что уже часть стрѣлковъ 10-й роты спускается съ кручи въ долину Сидахыа; добѣжать до роты было невозможно; я началъ кричать, чтобы люди не уходили, но либо они не слыхали моего голоса, либо разъ начатое движеніе назадъ уже не было возможности остановить, и постепенно вся рота спустилась въ долину. 9-я рота стояла крѣпко на своей позиціи; я бросился по кручи внизъ, чтобы остановить и собрать 10-ю роту, на что потребовалось нѣсколько минутъ времени; наконецъ я достигъ долины, но такъ какъ большинство стрѣлковъ уже были здѣсь, то махнулъ рукой капитану Кантарову, что бы онъ также отступалъ. Рота скатилась внизъ по почти отвѣснымъ скаламъ. Мнѣ подвели лошадь, ибо молодцы вѣстовые, обойдя долиною, слѣдили за мною. Въ данную минуту мы были въ безопасности — въ мертвомъ пространствѣ крутого берега долины, но съ каждою минутою можно было ожидать, что японцы увѣнчаютъ гребни, и тогда конечно имъ легко было бы перестрѣлять насъ; слѣдовало возможно скорѣе отодвинуться къ противоположному берегу; поэтому, не задерживаясь, на ходу собирая людей, отрядъ двинулся на лѣвый берегъ рѣки, мимо д. Кофынцы; обширныя поля гаоляна были намъ отличной защитой, маскировавшей движенія. Японцы дали намъ нѣсколько необходимыхъ минутъ, и пули ихъ засвистали надъ головами тогда, когда мы собрались къ небольшому перевалу южнѣе Кофынцы; я остановилъ Кантарова, шедшаго сзади своей роты, и уже приказывалъ ему занять ротою позицію, когда совсѣмъ близко раздался трескъ нашихъ скорострѣлокъ; это наша артиллерія у дерв. Кофынцы открыла огонь по зарвавшейся впередъ японской пѣхотѣ; батареи отчетливо, равномѣрно давали сперва выстрѣлъ за выстрѣломъ, а затѣмъ быстро перешли на очереди. Мгновенно затихъ ружейный огонь противника, и мы могли продолжать движеніе. Этотъ орудійный огонь доставилъ мнѣ огромное удовольствіе не только потому, что благодаря ему отрядъ избавился отъ напрасныхъ потерь, а потому что двухъ-часовой бой у Тунсинпу былъ такъ сказать санкціонированъ въ отношеніи своей результатности: мы навели пѣхоту противника подъ нашъ артиллерійскій огонь, на который ему отвѣчать было нечѣмъ, ибо его батареи оставались далеко сзади, празднуя вѣроятно свою побѣду надъ двумя ротами и двумя сотнями, но эта побѣда и была пораженіемъ японцевъ въ день 12-го августа; мы въ правѣ считать себя настоящими побѣдителями.
Отрядъ не могъ двигаться быстро, потому что мы несли нѣсколько раненыхъ, и между прочимъ, какъ мнѣ сказали, смертельно раненаго въ животъ 3-й Читинской сотни сотника Зеленкова: онъ сильно стоналъ и мучился; но докторъ сообщилъ мнѣ, что рана совсѣмъ не такъ опасна. Черезъ двѣ недѣли Зеленковъ поправился въ Харбинѣ, получилъ за рану орденъ на шею и былъ эвакуированъ въ Россію; думаю, что бой у Тунсинпу не сопряженъ для него съ дурными воспоминаніями.
По дорогѣ явился хорунжій Секретевъ, безъ шапки, раненый въ руку, на конѣ съ прострѣлянной шеей; и всадникъ и лошадь были залиты кровью; не смотря на это, онъ имѣлъ самый веселый и бодрый видъ; поэтому я только спросилъ его: „выскочилъ благополучно! можете скакать дальше“? Онъ отвѣтилъ: „Конечно могу“. Тогда я сказалъ: „Поѣзжайте какъ можно скорѣе въ Чинертунь и доложите генералу Иванову, что отрядъ благополучно выдержалъ упорный бой съ противникомъ и теперь отходитъ, во исполненіе диспозиціи, на Чинертунь, къ лѣвому флангу позиціи; кстати разскажите о самомъ боѣ“. Секретевъ въ точности исполнилъ мое приказаніе.
Позднѣе я узналъ, что Маркозовъ посылалъ его ко мнѣ опять за разрѣшеніемъ отступать, что онъ нарвался у Тунсинпу на японцевъ, былъ обстрѣлянъ съ близкаго разстоянія и счастливо ускакалъ, отдѣлавшись для себя и коня легкими ранами. Для чего, зачѣмъ такъ усиленно желалъ напоминать мнѣ объ отступленіи Маркозовъ, почему не обращался онъ къ своему непосредственному начальнику? это рисуетъ съ извѣстной стороны его психологическое состояніе и вмѣстѣ съ тѣмъ характеризуетъ служебную дисциплину.
Не доходя д. Кофынцы, я остановилъ отрядъ на довольно продолжительное время, чтобы провѣрить людей, ихъ потери, и воспользовался случаемъ выяснить причину начала отступленія праваго фланга 10-й роты, которое всетаки было исполнено помимо моего приказанія. Такъ какъ Томашевскій не могъ дать мнѣ удовлетворительнаго объясненія, то я собралъ роту и сдѣлалъ ей строгій выговоръ, предупреждая что въ будущемъ не оставлю безнаказаннымъ ни одного человѣка, повернувшаго спину противнику безъ приказанія начальства. Я знаю, что Томашевскій былъ очень обиженъ, знаю также, что во всѣ дни боевъ его рота дѣйствовала безупречно доблестно; думая, что и въ данномъ случаѣ произошло лишь недоразумѣніе[1], и ничего похожаго на бѣгство не было; люди отошли въ полномъ порядкѣ и не производили совсѣмъ впечатлѣнія какого нибудь разстройства; я былъ убѣжденъ, что по первому слову они готовы сейчасъ же идти въ самый сильный огонь; но фактъ отхода безъ приказанія былъ на-лицо, и, принимая во вниманіе все что я говорилъ выше о деморализаціи нашей арміи, я не пощадилъ героевъ, доблесть которыхъ уже видѣлъ и долженъ былъ еще увидѣть столько разъ. Впечатлѣніе моихъ словъ было сильное, ибо черезъ 3 мѣсяца, во время зимней стоянки на передовыхъ постахъ, одинъ изъ охотниковъ 9-го полка чинилъ каны (китайская печь) въ занимаемой мною фанзѣ; когда я спросилъ его какой онъ роты, онъ воскликнулъ: „вашей, ваше высокоблагородіе, 9-й; помните, вы остались нами довольны, когда 10-я рота ушла; и задали же вы имъ тогда подъ сосенками“. Дѣйствительно мы дѣлали привалъ въ сосновой, или вообще какой то рощѣ.
Дальнѣйшее движеніе отряда отъ Кофынцы къ Чинертунь шло безостановочно; мы проходили въ тылу главной позиціи, видѣли парки, лазареты; всѣ войска встрѣчали насъ съ особеннымъ интересомъ; въ нѣсколькихъ мѣстахъ намъ кричали ура. При переправѣ въ бродъ черезъ рѣчку я увидѣлъ нѣсколько двуколокъ съ патронами 9-го полка и воспользовался случаемъ пополнить запасъ своихъ стрѣлковъ; о, какъ пригодились эти патроны на слѣдующій день.
Не могу сказать навѣрное, когда именно, т. е. подъ Тунсинпу, или уже на походѣ, я получилъ изъ штаба извѣщеніе, что на подкрѣпленіе отряду высланы 2 роты 9-го стрѣлковаго полка, подъ начальствомъ подполковника того же полка Князя Амилахори; во все время слѣдованія къ Чинертунь я поджидалъ съ минуты на минуту ихъ прихода; во время пополненія патроновъ офицеръ 9-го полка сообщилъ, что роты выступили въ 7 часовъ утра и слѣдуютъ къ отряду, но я тщетно ждалъ ихъ все 12-е, 13-е и даже 14-е августа. Почему не присоединился ко мнѣ Князь Амилахори, составляетъ для меня вопросъ до сихъ поръ не разрѣшенный. При встрѣчѣ лѣтомъ 1905 г. въ Харбинѣ, когда онъ возвращался изъ Россіи, куда былъ эвакуированъ передъ Мукденскимъ боемъ по болѣзни, онъ сказалъ мнѣ, что не присоединился потому, что получилъ на то приказаніе; 13-го августа онъ сражался рядомъ съ ввѣренными мнѣ войсками, а затѣмъ въ 1904 и 1905 г.г. долго оспаривалъ свое право на полученіе ордена Св. Георгія 4 ст. у получившаго таковой командира Зарайскаго полка полковника Мартынова.
Прибывъ въ Чинертунь, явился г. Иванову и тутъ только узналъ, что ввѣренный мнѣ отрядъ, во измѣненіе существовавшей диспозиціи, получилъ новое назначеніе, а именно: перейдя въ д. Павшугоу, обезпечивать развѣдкою правый флангъ корпуса (подробности задачи не помню, но это не имѣетъ значенія, такъ какъ, вмѣсто развѣдки, пришлось вступить въ бой съ противникомъ); въ связи со мною, тамъ же, долженъ былъ дѣйствовать и г. Грековъ. Я просилъ разрѣшеніе дать людямъ отдыхъ и время для варки пищи и доложилъ о боѣ и потеряхъ, которыя выяснились такъ: по 8 человѣкъ убитыхъ стрѣлковъ въ каждой ротѣ и 20—25 раненыхъ, большею частью легко; половина ихъ, если не гораздо больше, остались въ строю. Относительно казаковъ я зналъ только, что въ 5-й сотнѣ Верхнеудинскаго полка потери незначительны; во 2-й сотнѣ ранены: сильно есаулъ Маркозовъ въ сѣдалище и легко сотникъ Секретевъ; о Князѣ Долгоруковѣ имѣлись свѣдѣнія весьма неутѣшительныя, а именно: коноводы были разсѣяны шрапнелью, и сотня окружена японцами; поэтому я считалъ Князя погибшимъ и доложилъ такъ г. Иванову: „этотъ офицеръ за оба дня выказалъ такую доблесть, такое мужество, искусство и иниціативу, что безусловно заслужилъ Георгіевскій Крестъ, и хотя въ данную минуту я опасаюсь, что онъ погибъ, но надо его удостоить этой награды, ибо ему отрядъ обязанъ по крайней мѣрѣ на половину своими успѣхами въ бояхъ“. Командиръ корпуса отнесся очень сочувственно и принялъ меня вообще весьма ласково, приказалъ немедленно составить донесеніе о боѣ 11-го и 12-го августа въ такой формѣ, чтобы оно могло быть послано на Высочайшее Имя. Я написалъ его въ палаткѣ начальника штаба; не знаю было ли оно послано командующему арміей, но знаю, что Всеподданнѣйшее донесеніе отъ 13-го августа не обрисовываетъ картины боя ввѣреннаго мнѣ отряда, даже какъ бы указываетъ на то, что отрядъ ушелъ, безъ упорнаго сопротивленія противнику. Вотъ оно:
„Ночь на 12-е августа прошла спокойно. Части 3-го корпуса расположились на укрѣпленной позиціи у Ляньдясань, съ правымъ флангомъ у Кофынцы; передовая позиція у селеній Ляньдясань и Киминсы была занята 5-ю ротами; съ вечера 11-го августа японцы, оттѣснивъ наши сторожевые посты, заняли высоты къ юго-востоку отъ Ляньдясань и приступили къ возведенію на нихъ окоповъ и засѣкъ. Въ 5 час. 45 минутъ утра батарея противника открыла огонь по нашему правому флангу у Кофынцы; ей отвѣчала наша батарея; не смотря на значительную дальность, огонь нашей батареи былъ успѣшенъ; японскія орудія замолчали, и было замѣчено, что прислуга ихъ попряталась. Съ утра 12-го августа противникъ, силою до бригады пѣхоты съ 4-мя батареями, двинулся внизъ по долинѣ Сидахыа на Тунсинпу и Тасинтунь и потѣснилъ наши двѣ роты отряда Дружинина, отошедшія къ позиціи; слѣдовавшая долиною Сидахыа одна изъ передовыхъ японскихъ ротъ подверглась огню нашей батареи и, видимо понеся большія потери, поспѣшно отступила“.
По этой редакціи можно думать, что наступленіе противника велось долиною рѣки Сидахыа, между тѣмъ какъ именно ввѣренный мнѣ отрядъ и боролся за участокъ мѣстности (котловину Тунсинпу), отдѣлявшій долину Сидахыа отъ долины (вѣрнѣе ея лѣваго берега) Ломогоу; японцы могли проникнуть въ первую не иначе, какъ взявъ сперва Тунсинпу,[2] что и было ими исполнено только къ 8 часамъ утра, по отступленіи отряда въ долину Сидахыа. Противникъ не шелъ этою долиною, ни отъ Лаодитина, ни даже отъ Пейлинцзы, ибо въ такомъ случаѣ онъ уже 12-го утромъ угрожалъ и даже охватилъ бы правый флангъ Ляндясанской позиціи, кончавшейся у Кофынцы. Можетъ быть существуютъ донесенія о такомъ наступленіи противника изъ отряда Грекова, но я положительно утверждаю, что послѣдній ушелъ съ разсвѣтомъ 12-го августа (а можетъ быть и ранѣе) изъ Лаодитана безъ всякаго напора противника, нисколько не заботясь о нашей участи, не смотря на то, что, находясь на пути сѣвернѣе Лаодитана, могъ даже наблюдать нашъ бой. Въ томъ же Всеподданнѣйшемъ донесеніи сказано:… „Конный отрядъ генерала Грекова отъ Лаодитана отошелъ къ правому флангу нашей позиціи…“ По какой же причинѣ? чтобы не быть отрѣзаннымъ отъ Ляндясанской позиціи, но развѣ нельзя было развернуться на участкѣ къ западу отъ Тунсинпу, наконецъ у Тасигоу, поддерживая соприкосновеніе съ противникомъ, а не идти прямо (не „къ“, а „за“) за позиціи, въ Чандяопу, гдѣ я имѣлъ счастіе лицезрѣть его превосходительство со всѣми ввѣренными ему войсками вечеромъ 12-го августа. Я уже не говорю про то, что, имѣя приказъ поддержать отрядъ полковника Дружинина, видя два дня его неравный бой съ превосходными силами противника, ограничиться отбытіемъ номера инструкціи (½ сотни для связи и 1 рота въ 5 верстахъ) и удалиться отъ боя, представляетъ изъ себя фактъ невыручки своихъ войскъ. Конечно отрядъ генерала Грекова могъ значительно помочь намъ и 11-го, и 12-го августа.
По свидѣтельству одного изъ командировъ сотенъ отряда Грекова, дѣло происходило такъ: 11-го августа была только стычка у охотничьей команды, находившейся въ составѣ отряда, одной сотни и части сторожевого охраненія, въ окрестностяхъ д. Айцзяпуцзы (не ближе 15 верстъ отъ д. Лаодитанъ) окончившаяся ничѣмъ; японцы наступленія не обозначили. Къ вечеру сотня, занимавшая заставу у Пахудзай, была спѣшно потребована въ Лаодитанъ, гдѣ отрядъ уже былъ въ полной готовности къ отступленію: всѣ 3 казачьихъ полка и артиллерія стояли на огородахъ въ резервномъ порядкѣ. Такъ простояли всю ночь, опасаясь нападенія противника. Утромъ, не смотря на то, что противникъ не появлялся, отрядъ поспѣшно выступилъ къ сѣверу и, черезъ д.д. Елюлинцзы и Тасигоу, прослѣдовалъ на Павшугоу, въ Чандяопу. Во время перехода южнѣе Тасигоу, исполненнаго на рысяхъ, для прикрытія со стороны Пейлинцзы и Тунсинпу была выслана одна сотня, которая видѣла въ долинѣ Сидахыа ½—1 эскадронъ японцевъ, по которымъ и открыла огонь. Японцы также спѣшились и стрѣляли. Затѣмъ сотня, составляя арьергардъ, также отступила.
Когда я прибылъ въ Штабъ Корпуса, то произошло слѣдующее: Начальникъ Штаба полковникъ Орановскій спросилъ ординарца поручика фонъ-Лангъ: „что спрашивали по телефону отъ Генералъ-Адъютанта Куропаткина?“ Отвѣтъ: „поддержалъ ли генералъ Грековъ полковника Дружинина?“ „Что вы доложили?“ — „я доложилъ, что не поддержалъ“. Я почувствовалъ себя удовлетвореннымъ; казалось, дѣйствія генерала, столь грустныя для доблестныхъ боевыхъ частей, получатъ должное воздаяніе, но… я скажу ниже, какъ продолжалъ относиться къ этому военноначальнику командующій арміей, выказавшій это 15 августа, при нашемъ свиданіи.
Я былъ приглашенъ обѣдать и ѣлъ съ особеннымъ аппетитомъ, точно предчувствуя что затѣмъ не будетъ времени на ѣду нѣсколько сутокъ. При превосходномъ настроеніи и никогда еще въ такой степени не переживаемомъ подъемѣ духа, отчего все казалось симпатичнымъ, меня поразила инертность многочисленнаго штаба. Бой (и какой бой!) уже начался, а не было проявлено никакого интереса; меня не распрашивали не только о подробностяхъ, но даже вообще объ обстановкѣ, какъ она мнѣ казалась; а я могъ дать въ этомъ отношеніи весьма полезныя указанія; равнымъ образомъ ни въ чемъ и не оріентировали; я уѣхалъ совершенно не освѣдомленный о томъ, что предполагалъ корпусъ дѣлать дальше, какъ дѣйствовать. Впрочемъ вѣдь никто въ нашей арміи никогда не зналъ, что будетъ завтра, ибо мы дѣлали лишь то, что хотѣлъ противникъ, отказывались отъ всякой иниціативы, послушно подставляли свою шею подъ его удары и старались, получивъ по этой шеѣ, поскорѣе уходить отъ него; иниціатива и энергія просыпались только тогда, когда нужно было подумать объ отступленіи; сейчасъ же этотъ первостепенный вопросъ еще не поднимался. Съ позицій раздавались рѣдкіе артиллерійскіе выстрѣлы, какъ мнѣ казалось, только съ нашей стороны; кажется командиръ корпуса собирался куда то ѣхать. Живымъ контрастомъ со всей штабной кликой былъ сидѣвшій тутъ же сотникъ Васильковскій: онъ весь горѣлъ интересомъ къ прошедшему и предстоящему бою и шумѣлъ на весь столъ. Но я не могъ не сочувствовать этому храброму, энергичному юношѣ. Замѣчательно, что всѣ ученые чины штаба были на-лицо: ни одного гдѣ нибудь наблюдающаго, исполняющаго обязанности ока начальника; конечно сидѣть въ Чинертуни было пріятнѣе — меньше безпокойства и меньше риска, а также не было вопроса объ отвѣтственности за выясненіе обстановки. Говорю о генеральномъ штабѣ корпуса. Напротивъ меня сидѣлъ тактичнѣйшій изъ офицеровъ, самъ начальникъ штаба корпуса — бывшаго Восточнаго отряда; я видѣлъ его при Засуличѣ и Графѣ Келлерѣ; теперь по наслѣдству онъ перешелъ къ г. Иванову и продолжалъ держать себя также корректно, т. е. молчать, не вмѣшиваться въ какія либо соображенія, одобрять всѣхъ и все, стараясь только и исключительно не быть отвѣтственнымъ. Я никакъ не ожидалъ, что въ эти дни онъ зарабатывалъ себѣ Георгіевскій крестъ, ибо получилъ его за бой на Ляндясанской позиціи; этотъ знакъ блисталъ у него на груди, когда я встрѣтилъ его въ вагонѣ генерала Гродекова 3-го февраля 1906 года; на свое поздравленіе получилъ отвѣтъ: „я обязанъ этимъ генералу Иванову“, а, спустя нѣсколько минутъ, одинъ капитанъ генеральнаго штаба сказалъ мнѣ: „а вы видѣли на Орановскомъ свой Георгій — это за ваши бои 11 и 12 августа“. О, герой Тюренчена, виновникъ 5000 напрасныхъ жертвъ подъ Бенсиху! такимъ ли можно присуждать высшую военную награду?
Отношеніе начальства и конечно штаба были ко мнѣ не только ласковы, но даже предупредительны; готовы были исполнить все, что я просилъ; такъ, осталось въ силѣ приказаніе усилить отрядъ двумя ротами Князя Амилахори, что было тѣмъ нужнѣе, что ряды стрѣлковъ порѣдѣли, а казаковъ оставалось не болѣе одной сотни. Я попросилъ разрѣшеніе принять въ отрядъ офицера 2-го Читинскаго полка, сотника Бѣлогорскаго, для командованія остатками 3-ей сотни. Къ сожалѣнію, я не могъ знать, что этимъ разрѣшеніемъ подписывался смертный приговоръ красивому, симпатичному юношѣ, котораго мнѣ суждено было видѣть въ первый и въ послѣдній разъ. Дѣло въ томъ, что, не доходя до Чинертунь, я встрѣтилъ его ѣдущимъ въ свой полкъ, о мѣстѣ нахожденія котораго онъ и спрашивалъ. Я сказалъ ему, что генералъ Грековъ конечно уже давно покинулъ столь опасное мѣсто, какъ Лаодитанъ, и что у д. Тунсинпу проѣхать теперь нельзя, такъ какъ она занята противникомъ; надо направиться кругомъ, много западнѣе; если же сотникъ желаетъ, то я буду очень радъ подчинить ему присоединившуюся къ отряду часть 3-й сотни. Офицеръ съ большою охотою согласился. И такъ, я пригласилъ его въ отрядъ и санкціонировалъ это разрѣшеніемъ корпуснаго командира, велѣвшаго отдать соотвѣтствующее приказаніе. Направивъ Бѣлогорскаго къ казакамъ Черноярова, я больше его не видѣлъ, а на слѣдующій день получилъ донесеніе, что онъ убитъ наповалъ. Послѣ этого случая никогда никого не приглашалъ къ себѣ въ отрядъ, а тому, кто просился, говорилъ: „устраивайтесь помимо меня, черезъ начальство, заявляя, что я согласенъ“.
Изъ Чинертунь отрядъ перешелъ черезъ Кофынцы и Чандяопу въ Павшугоу; такимъ образомъ, вмѣсто того, чтобы послѣ двухъ-дневнаго боя у Тунсинпу, отойти всего на 5—6 верстъ и стать на позиціи сѣвернѣе Тасигоу, для продолженія праваго фланга Корпуса, намъ пришлось, во исполненіе диспозиціи, сдѣлать маршъ въ 25 слишкомъ верстъ и стать въ 2-хъ верстахъ за своей позиціей. Впрочемъ при нашемъ выступленіи изъ Чинертунь, тамъ все еще не сознавали, что противникъ уже дѣйствовалъ рѣшительно.
Въ Чандяопу отрядъ дѣлалъ небольшой привалъ; тамъ стоялъ въ полномъ составѣ отрядъ генерала Грекова и конечно бездѣйствовалъ въ полной мѣрѣ. Офицеры Уссурійскаго казачьяго полка сдѣлали мнѣ нѣчто въ родѣ овацій, въ чемъ принималъ участіе и ихъ командиръ полковникъ Абадзіевъ, хотя держалъ себя какъ то странно.
Мы пришли въ темнотѣ въ д. Павшугоу и кое какъ размѣстились; люди были столь утомлены, что даже никто не варилъ чаю. Передъ разсвѣтомъ пришло новое приказаніе командира корпуса: немедленно выдвинуться впередъ и занять позицію на высотахъ сѣвернѣе д. Тасигоу, для продолженія и обезпеченія праваго фланга Ляндясанской позиціи; объ этомъ додумались только поздно вечеромъ 12-го, а японцы не дремали; поэтому отрядъ едва успѣлъ, прибывъ во-время на мѣсто, своимъ упорствомъ искупить сдѣланные промахи.
Описавъ такимъ образомъ во всѣхъ подробностяхъ исполненіе отрядомъ выпавшей на его долю огромной задачи — начала-завязки Генеральнаго Сраженія при Ляоянѣ, я возвращусь теперь къ затронутому выше вопросу (стран. 295), по выясненію съ научной точки зрѣнія возможности, или вѣрнѣе правильности, завязывать серьезные бои ничтожными по своимъ силамъ отрядами. Мнѣ кажется, я не ошибусь, если скажу, что отъ такого способа дѣйствій не только не слѣдуетъ отказаться, но даже можно рекомендовать его. Безъ передовыхъ частей, выставляемыхъ передъ фронтомъ корпусовъ, нельзя обойтись, при чемъ эти части должны состоять не изъ одной кавалеріи, а непремѣнно изъ пѣхоты и даже съ артиллеріей; онѣ обязаны быть въ нѣкоторой степени устойчивы, т. е. не уходить безъ боя (какъ это сдѣлалъ генералъ Грековъ), а наоборотъ останавливать наступленіе противника и заставлять его развертываться (какъ это сдѣлалъ въ 7 часовъ утра 11-го и въ 5 часовъ утра 12-го августа отрядъ у Тунсинпу); онѣ могутъ и должны ввязываться въ упорный бой, нести серьезныя потери; имъ можно иногда предоставлять борьбу съ много превосходными силами противника и даже продолжительное время. Конечно нельзя требовать отъ какихъ нибудь 2-хъ ротъ и 2-хъ сотенъ, чтобы онѣ заставили противника развернуть дивизію съ артиллеріей; однако мы видимъ, что въ данномъ случаѣ именно столь ничтожный отрядъ выполнилъ такую задачу, благодаря тому, что ввелъ въ заблужденіе авангарды японцевъ. Вѣдь въ самомъ дѣлѣ, что стоило противнику продолжать рѣшительное наступленіе, хотя бы и безъ артиллеріи, только двумя баталіонами, 11-го августа въ 9—10 часовъ утра? подкрѣпленій отряду выслано не было, и конечно онъ либо былъ бы вынужденъ къ отступленію, либо былъ бы окруженъ; однако ничего подобнаго не случилось; упорство отряда сломило стремленіе противника и заставило его, выставивъ нѣсколько батарей и развернувъ по наименьшей оцѣнкѣ бригаду, обнаружить свои намѣренія въ отношеніи дальнѣйшихъ дѣйствій по атакѣ позиціи цѣлаго корпуса. Считать такой успѣхъ отряда частнымъ случаемъ, объяснять его случайнымъ же неискусствомъ противника, нельзя. Если можно упрекать японцевъ, по опыту веденія ими настоящей кампаніи, въ несовершенствѣ стратегіи, то ихъ тактика, именно въ примѣненіи къ условіямъ современнаго боя, не оставляетъ желать лучшаго. Вотъ почему я позволяю себѣ сказать, что въ данномъ случаѣ мы обязаны не исключительно ихъ промаху, а просто правильности и цѣлесообразности дѣйствій небольшого передового отряда.
При современныхъ условіяхъ боя, рекогносцировка силъ является дѣломъ весьма труднымъ; мы знаемъ, что весьма часто заглянуть за линію сторожевого охраненія невозможно; поэтому, когда противники находятся даже въ разстояніи возможности каждую минуту начать бой, нельзя знать навѣрное на фронтѣ въ 10 или болѣе верстъ, съ какой точки и на какую они поведутъ наступленіе главными силами, а со стороны обороняющейся остается одно средство: упругостью — устойчивостью передовыхъ частей опредѣлить сперва силы противника, что можно сдѣлать только боемъ. Нынѣшнее вооруженіе и соотвѣтствующая ему тактика сильно возвышаютъ силу сопротивленія небольшихъ частей — отрядовъ, дѣлаютъ ихъ болѣе самостоятельными, ибо вѣрная оцѣнка количества силъ чрезвычайно затруднительна, и легко вводить въ заблужденіе. Мало того, когда бой бываетъ не позиціонный, а встрѣчный, то иногда передовая часть своимъ упорнымъ сопротивленіемъ дастъ возможность удержать за собой весьма важный тактическій пунктъ, такъ какъ могутъ подоспѣть подкрѣпленія, а отъ владѣнія однимъ — двумя такими пунктами можетъ зависѣть исходъ и генеральнаго сраженія[3].
Существуетъ принципъ новѣйшей тактики: дѣйствовать только массами и никогда отдѣльными небольшими организмами, такъ какъ вполнѣ вѣроятныя частныя пораженія послѣднихъ приносятъ арміи только вредъ. Я не оспариваю его, но требовать упорной развѣдки боемъ отъ передовыхъ (и вообще обезпечивающихъ фланги) отрядовъ не значитъ обрекать ихъ на частное пораженіе; они дѣйствуютъ въ связи съ массою, въ ея интересахъ, могутъ быть ею поддержаны, приняты на себя. Не имѣть же ихъ передъ собою совсѣмъ, или имѣть въ огромномъ числѣ (такъ было всегда у насъ), но разрѣшать имъ отступать при первомъ напорѣ противника, безъ боя, значитъ не развѣдывать противника и ввязываться въ него на авось, въ потемкахъ. Мало того, такія отступленія служатъ только и исключительно къ деморализаціи арміи, пріучаютъ войска показывать тылъ противнику, уступать ему свои позиціи; безусловно выгоднѣе потерять истребленными (конечно не сдавшимися въ плѣнъ) одинъ, два, три отряда, чѣмъ сохранить всѣ, при условіи ихъ легкаго и стремительнаго отхода. Но конечно необходимо, чтобы всѣ отряды дѣйствовали одинаково устойчиво — упруго, въ общей связи, поддерживая другъ друга. Когда же, какъ то было 11 и 12-го августа 1904 года, у Тунсинпу сражались, а отъ Эрдахз и Лаодитана отступали безъ выстрѣла и даже не видя противника, то выходитъ нѣчто совершенно ненормальное: кто хочетъ — исполняетъ свой долгъ, кто не желаетъ — уходитъ.
Изъ всего сказаннаго заключаемъ, что командиръ 3 Сибирскаго корпуса поступилъ правильно, предоставивъ небольшому отряду завязку боя за Ляньдясанскую позицію, но конечно остается удивляться тому, что онъ разрѣшилъ другимъ отрядамъ, и при томъ значительно большей силы, въ ней не участвовать, или во всякомъ случаѣ оставилъ дѣйствія ихъ начальниковъ безъ послѣдствій.
Примѣчанія
править- ↑ Совершенно случайно лѣтомъ 1906 года, состоя на службѣ въ крѣпости Владивостокъ, въ гарнизонѣ котораго состоитъ 9-й Восточно-Сибирскій стрѣлковый полкъ, я узналъ точно, кто именно былъ виновникомъ преждевременнаго отхода праваго фланга 10-й роты съ послѣдней позиціи у д. Тунсинпу, и не преминулъ отдать его на судъ непосредственнаго начальства, но, насколько мнѣ извѣстно, виновникъ остался ненаказаннымъ.
- ↑ Не даромъ они занимали эту деревню съ музыкой, какъ говорили мнѣ казаки; она досталась имъ дорогою цѣною: потерею людей, а главное потерею времени, разрушеніемъ плана быстраго и легкаго овладѣнія Ляньдясанской позиціей; два дня потратили они на овладѣніе котловиной Тунсинпу, и, овладѣвъ ею, оказались подъ огнемъ нашей артиллеріи, безъ содѣйствія своей, которую надо было еще передвинуть.
По даннымъ Швейцарскаго военнаго агента полковника Ф. Герчъ, вся японская гвардія дебушировала отъ д. Холунгоу въ направленіи на Хоганзу и Тунсинпу, и ни одинъ японскій солдатъ не шелъ южнѣе — долиною р. Сидахыа; слѣдовательно, совершенно непонятно передъ какимъ противникомъ отходилъ такъ поспѣшно отъ Лаодитана г. Грековъ. Ни одна часть арміи Нодзу также не появилась въ раіонѣ Тунсинпу — Тасигоу, а слѣдовательно не наступала на Пахудзай — Лаодитанъ; можетъ быть, двигаясь отъ Пахудзая на перевалъ Мяолинъ, японцы имѣли какой нибудь боковой отрядъ, вошедшій въ соприкосновеніе
съ Грековымъ, но не болѣе этого. Именно отступленіе Грекова и ввело въ заблужденіе штабы В. отряда и арміи, предположившіе наступленіе японцевъ къ правому флангу Ляньдясанской позиціи долиною Сидахыа. Гамильтонъ констатируетъ установленіе связи японской гвардіи съ правымъ флангомъ арміи Нодзу только 13-го августа. По свидѣтельству того же полковника Ф. Герчъ, 1-я гвардейская бригада г. Асада, выдѣленная Куроки изъ Фынхуанчена въ г. Сюянь, присоединилась къ своей дивизіи въ д. Кюдяпуза (6 верстъ южнѣе Тхавуана) 18 іюля и прослѣдовала къ Тхавуану; ея путь отъ Сюяня (схема № 2, приложенная къ сочиненію Ф. Герча) шелъ черезъ Мади и Тинтей, т. е. она миновала не только долину р. Сидахыа, но и долину Тхазелинъ — Ломогоу; послѣдняя осталась къ западу отъ ея пути слѣдованія. - ↑ Въ 3-й части своихъ воспоминаній о войнѣ я укажу на положительный примѣръ удержанія въ своихъ рукахъ двухъ такихъ пунктовъ передовыми частями японцевъ, благодаря чему не удалось наше наступленіе подъ Бенсиху, а слѣдовательно и вся задуманная Куропаткинымъ наступательная операція Шахэ-Бенсиху.
