женія. Японцы дали намъ нѣсколько необходимыхъ минутъ, и пули ихъ засвистали надъ головами тогда, когда мы собрались къ небольшому перевалу южнѣе Кофынцы; я остановилъ Кантарова, шедшаго сзади своей роты, и уже приказывалъ ему занять ротою позицію, когда совсѣмъ близко раздался трескъ нашихъ скорострѣлокъ; это наша артиллерія у дерв. Кофынцы открыла огонь по зарвавшейся впередъ японской пѣхотѣ; батареи отчетливо, равномѣрно давали сперва выстрѣлъ за выстрѣломъ, а затѣмъ быстро перешли на очереди. Мгновенно затихъ ружейный огонь противника, и мы могли продолжать движеніе. Этотъ орудійный огонь доставилъ мнѣ огромное удовольствіе не только потому, что благодаря ему отрядъ избавился отъ напрасныхъ потерь, а потому что двухъ-часовой бой у Тунсинпу былъ такъ сказать санкціонированъ въ отношеніи своей результатности: мы навели пѣхоту противника подъ нашъ артиллерійскій огонь, на который ему отвѣчать было нечѣмъ, ибо его батареи оставались далеко сзади, празднуя вѣроятно свою побѣду надъ двумя ротами и двумя сотнями, но эта побѣда и была пораженіемъ японцевъ въ день 12-го августа; мы въ правѣ считать себя настоящими побѣдителями.
Отрядъ не могъ двигаться быстро, потому что мы несли нѣсколько раненыхъ, и между прочимъ, какъ мнѣ сказали, смертельно раненаго въ животъ 3-й Читинской сотни сотника Зеленкова: онъ сильно стоналъ и мучился; но докторъ сообщилъ мнѣ, что рана совсѣмъ не такъ опасна. Черезъ двѣ недѣли Зеленковъ поправился въ Харбинѣ, получилъ за рану орденъ на шею и былъ эвакуированъ въ Россію; думаю, что бой у Тунсинпу не сопряженъ для него съ дурными воспоминаніями.
По дорогѣ явился хорунжій Секретевъ, безъ шапки, раненый въ руку, на конѣ съ прострѣлянной шеей; и всадникъ и лошадь были залиты кровью; не смотря на это, онъ имѣлъ самый веселый и бодрый видъ; поэтому я только спросилъ его: „выскочилъ благополучно! можете скакать дальше“? Онъ отвѣтилъ: „Конечно могу“. Тогда я сказалъ: „Поѣзжайте какъ можно скорѣе въ Чинертунь и доложите генералу
