Въ поздній часъ, ночной порою
Я склонился головою
Надъ старинной книгой, въ мракѣ
Кабинета моего,
И въ дремотѣ безмятежной
Вдругь услышалъ стукъ я нѣжный,
Словно кто стучалъ небрежно
Въ дверь жилища моего.
«Гость стучится,— прошепталъ я,—
Въ дверь жилища моего,—
Гость — и больше ничего!..»
Былъ декабрь,— я помню это —
И каминъ мой вдоль паркета
Сыпалъ въ сумракъ кабинета
Искры блеска своего.
И разсвѣта ждалъ я страстно…
Утѣшенія напрасно
Я искалъ,— то скорбь всевластно,
Скорбь за друга моего…
О Ленорѣ той прекрасной,—
Въ небѣ имя ей Ленора
На землѣ же — ничего.
Мрачный шорохъ сторы красной
Навѣвалъ мнѣ страхъ ужасный,—
Страхъ суровый, ужасъ новый
Въ сумракъ сердца моего.
Трепетъ сердца подавляя,
Все стоялъ я, повторяя:
«Гость стоитъ тамъ, ожидая,
У жилища моего,—
Поздній гость тамъ, ожидая
У жилища моего,—
Гость — и больше ничего!»
Бодрость въ сердцѣ ощущая,
Ни минуты не теряя,
Я вскричалъ: «Ты гость иль гостья,
Жду прощенья твоего:
Я дремалъ такъ безмятежно,
Ты же тамъ стучалъ такъ нѣжпо,
Такъ тихонько, такъ небрежно
Въ дверь жилища моего!..»
И при этомъ отворилъ я
Дверь жилища моего…
Мракъ — и больше ничего!..
Въ мракъ смотрѣлъ я, изумленный..
Долго я стоялъ смущенный,
Даже въ грезахъ раньше смертный
Не испытывалъ того!
Тишина была нѣмая,
Безъ отвѣта, гробовая.
Слышалъ имя лишь тогда я,—
Имя друга моего.
Я шепталъ: Ленора! Эхо
Повторяло звукъ его,—
Звукъ — и больше ничего!
Я вернулся въ мракъ алькова…
Вся душа пылать готова…
Стукъ раздался громче снова
У жилища моего.
— Не въ окно ль стучатъ рукою?
Тайну я сейчасъ открою,
Трепетъ сердца успокою,—
Трепетъ сердца моего!
Усмирись же на минуту,
Трепета сердца моего!..
Вѣтеръ — больше ничего!
И въ окно влетаетъ съ шумомъ
Громкимъ, мрачнымъ и угрюмымъ,
Вдругъ священный, древній Воронъ
Въ мракъ жилища моего.
Птица гордая влетѣла
Такъ увѣренно и смѣло,
Словно важный лордъ,— и сѣла
Въ мракѣ дома моего,
На Паллады бюстъ, надъ дверью
Кабинета моего…
Сѣла — больше ничего!..
Воронъ черный и угрюмый
Разогналъ печали думы,
У меня улыбку вызвалъ
Видомъ сумрачнымъ тогда.
— Вижу шлемъ твой почернѣлый,
Въ жаркихъ битвахъ уцѣлѣлый!
Мчится ль Воронъ древній, смѣлый,
Изъ страны Ночей сюда?
Тамъ какое имя носишь,
Гдѣ Плутонъ царитъ всегда?
Воронъ каркнулъ: «Никогда!..»
Каркнулъ ясно и сурово!
Я дивиться началъ снова,
Впрочемъ, смысла въ звукѣ слова
Не нашелъ я и слѣда.
Но досель, по крайней мѣрѣ,
Кто жъ видалъ, чтобъ птицы, звѣри,
Сѣвъ на бюстъ у самой двери,
Произнесть могли бъ тогда…
На скульптурный бюстъ у двери
Сѣвъ, сказать могли бъ тогда
Это слово: «Никогда»?!.
И, сказавши это слово,
Замолчала птица снова,
Словно въ этомъ словѣ выливъ
Душу всю свою тогда,—
Звуковъ вновь не издавая,
Неподвижная, нѣмая…
И въ тоскѣ шепталъ тогда я.
«Безъ друзей я навсегда,
Вотъ и онъ умчится завтра,
Какъ надежды, безъ слѣда!..»
Воронъ каркнулъ: «Никогда!»
И смущенъ я былъ при этомъ
Тѣмъ осмысленнымъ отвѣтомъ
И сказалъ я: — Это слово
Заучилъ онъ въ тѣ года,
Какъ его хозяинъ злою
Былъ преслѣдуемъ судьбою,
И порою пѣлъ съ тоскою
Средь невзгоды и труда
Гимнь надеждѣ погребальный
Въ часъ невзгоды и труда:
— «Никогда, о, никогда!..»
Все же Воронъ мой угрюмый
Разогналъ печали думы…
Кресло къ двери кабинета
Пододвннулъ я тогда
И, въ подушкахъ утопая,
Отъ мечты къ мечтѣ витая,
Такъ лежалъ я, размышляя:
Что хотѣлъ сказать тогда
Мрачный, древній, вѣщій Воронъ,—
Что хотЬлъ сказать тогда,
Прокричавши: «Никогда!»
Такъ сидѣлъ я, размышляя,
И молчалъ я, а нѣмая
Птица жгла мнѣ взглядомъ сердце,
Молчалива и горда.
И сидѣлъ я погруженный
Въ думы съ головой, склоненной
Въ бархатъ, лампой озаренный,
И мечталъ о ней тогда,—
Что головкой полусонной
Въ бархатъ кресла вновь сюда
Не склонится никогда.
А вокругь носились волны
Аромата, нѣги полны,
И незримыхъ серафимовъ
Слышалъ я шаги тогда.
— Воронъ Божьею рукою
Посланъ съ ангельской толпою!
Ты приносишь вѣсть покоя,
Чтобъ забылъ я навсегда
О Ленорѣ въ мигь покоя
Позабылъ я навсегда!"
Воронъ каркнулъ: «Никогда!»
— Вѣстникъ мрачный и кровавый!
Птица ты иль духъ лукавый,
Посланъ Демономъ, иль бурей
Занесенъ ты быль сюда?
Не смирился ты донынѣ
Въ очарованной пустынѣ,
Въ домѣ, преданномъ кручинѣ!
Разъ отвѣть мнѣ навсегда,
Есть ли тамъ бальзамъ забвенья?
Ты скажи мнѣ навсегда?
Воронъ каркнулъ: «Никогда!»
— Воронъ мрачный и кровавый!
Птица ты иль духъ лукавый,
О, отвѣть мнѣ ради Неба,
Ради Страшнаго Суда:
Духъ мой, скорбью изнывая,
Встрѣтитъ тамъ, въ преддверьѣ рая
Ту, которая, блистая
Свѣтомъ, унеслась туда?
То Ленора,— то святая,—
Унеслась она туда!—
Воронъ каркнулъ: «Никогда!»
— Разлучитъ насъ это слово,—
Я вскричалъ, вскочивъ сурово:—
Мчись обратно, въ сумракъ бури,
Въ мракъ Плутона, навсегда,
Не роняй здѢсь перьевъ черныхъ,
Чтобъ не помнить словъ тлетворныхъ,
Злобныхъ, лживыхъ и позорныхъ!
Бюстъ покинувъ, мчись туда,
И, мое покинувъ сердцѢ,
Ты исчезни навсегда!
Воронъ каркнулъ: «Никогда!»
И сидитъ, не улетая,
Все нѣмая, все нѣмая
Птица тамъ, надъ самой дверью,
Какъ сидѣла и тогда,
Устремивъ свой взоръ склоненный,
Словно демонъ полусонный,
И отъ лампы, тамъ зажженной,
Тѣнь отбросила сюда.
И мой духъ средь этой тѣни
Ниспадающей сюда,
Не воспрянетъ никогда!..
