Ворон (По; Мережковский)/ДО
| Воронъ. : Поэма Эдгара Поэ. |
| Оригинал: англ. The Raven, 1845. — Перевод опубл.: 1890. Источникъ: Сѣверный Вѣстникъ. 1890, № 11 |
______
Погруженный въ скорбь нѣмую
и усталый, въ ночь глухую,
Разъ, когда поникъ въ дремотѣ
я надъ книгой одного
Изъ забытыхъ міромъ знаній,
книгой полной обаяній, —
Стукъ донесся, стукъ нежданный
въ двери дома моего:
«Это путникъ постучался
въ двери дома моего,
Только путникъ —
больше ничего».
Въ декабрѣ — я помню — было
это полночью унылой.
Въ очагѣ подъ пепломъ угли
разгорались иногда.
Груды книгъ не утоляли
ни на мигъ моей печали —
Объ утраченной Ленорѣ,
той, чье имя навсегда —
Въ сонмѣ ангеловъ — Ленора,
той, чье имя навсегда
Въ этомъ мірѣ стерлось —
безъ слѣда.
Отъ дыханья ночи бурной
занавѣски шелкъ пурпурный
Шелестѣлъ, и непонятный
страхъ рождался отъ всего.
Думалъ, сердце успокою,
все еще твердилъ порою:
«Это гость стучится робко
въ двери дома моего,
«Запоздалый гость стучится
въ двери дома моего,
Только гость —
и больше ничего!»
И когда преодолѣло
сердце страхъ, я молвилъ смѣло:
«Вы простите мнѣ, обидѣть
не хотѣлъ я никого;
«Я на мигъ уснулъ тревожно:
слишкомъ тихо, осторожно, —
«Слишкомъ тихо вы стучались
въ двери дома моего...»
И открылъ тогда я настежъ
двери дома моего —
Мракъ ночной, —
и больше ничего.
Все, что духъ мой волновало,
все, что снилось и смущало,
До сихъ поръ не посѣщало
въ этомъ мірѣ никого.
И ни голоса, ни знака —
изъ таинственнаго мрака....
Вдругъ «Ленора!» прозвучало
близъ жилища моего....
Самъ шепнулъ я это имя,
и проснулось отъ него
Только эхо —
больше ничего.
Но душа моя горѣла,
притворилъ я дверь несмѣло.
Стукъ опять раздался громче;
я подумалъ: «ничего,
«Это стукъ въ окнѣ случайный,
никакой здѣсь нѣту тайны:
«Посмотрю и успокою
трепетъ сердца моего,
«Успокою на мгновенье
трепетъ сердца моего.
Это вѣтеръ, —
больше ничего.
Я открылъ окно, и странный
гость полночный, гость нежданный,
Воронъ царственный влетаетъ;
я привѣта отъ него
Не дождался. Но отважно, —
какъ хозяинъ, гордо, важно
Полетѣлъ онъ прямо къ двери,
къ двери дома моего,
И вспорхнулъ на бюстъ Паллады,
сѣлъ такъ тихо на него,
Тихо сѣлъ, —
и больше ничего.
Какъ ни грустно, какъ ни больно, —
улыбнулся я невольно
И сказалъ: «твое коварство
побѣдимъ мы безъ труда,
«Но тебя, мой гость зловѣщій,
Воронъ древній, Воронъ вѣщій,
«Къ намъ съ предѣловъ вѣчной Ночи
прилетающій сюда,
«Какъ зовутъ въ странѣ, откуда
прилетаешь ты сюда?»
И отвѣтилъ Воронъ:
«Никогда».
Говоритъ такъ ясно птица,
не могу я надивиться.
Но казалось, что надежда
ей навѣкъ была чужда.
Тотъ не жди себѣ отрады,
въ чьемъ дому на бюстъ Паллады
Сядетъ Воронъ надъ дверями;
отъ несчастья никуда, —
Тотъ, кто Ворона увидѣлъ, —
не спасется никуда,
Ворона, чье имя:
«Никогда».
Говорилъ онъ это слово
такъ печально, такъ сурово,
Что, казалось, въ немъ всю душу
изливалъ; и вотъ, когда
Недвижимъ на изваяньи
онъ сидѣлъ въ нѣмомъ молчаньи,
Я шепнулъ: «какъ счастье, дружба
улетѣли навсегда,
Улетитъ и эта птица
завтра утромъ навсегда.
И отвѣтилъ Воронъ:
«Никогда».
И сказалъ я, вздрогнувъ снова:
«Вѣрно молвить это слово
«Научилъ его хозяинъ
въ дни тяжелые, когда
«Онъ преслѣдуемъ былъ Рокомъ,
и въ несчастьи одинокомъ,
«Вмѣсто пѣсни лебединой,
въ эти долгіе года
«Для него былъ стонъ единый
въ эти грустные года —
Никогда, — ужъ больше
никогда!»
Такъ я думалъ и невольно
улыбнулся, какъ ни больно.
Повернулъ тихонько кресло
къ бюсту блѣдному, туда,
Гдѣ былъ Воронъ, погрузился
въ бархатъ креселъ и забылся....
«Страшный Воронъ, мой ужасный
гость, — подумалъ я тогда —
«Страшный, древній Воронъ, горе
возвѣщающій всегда,
Что-же значитъ крикъ твой:
«Никогда?»
Угадать стараюсь тщетно;
смотритъ Воронъ безотвѣтно.
Свой горящій взоръ мнѣ въ сердце
заронилъ онъ навсегда.
И въ раздумьи надъ загадкой,
я поникъ въ дремотѣ сладкой
Головой на бархатъ, лампой
озаренный. Никогда
На лиловый бархатъ креселъ,
какъ въ счастливые года,
Ей ужъ не склоняться —
никогда!
И казалось мнѣ: струило
дымъ незримое кадило,
Прилетѣли Серафимы,
шелестѣли иногда
Ихъ шаги, какъ дуновенье:
«это Богъ мнѣ шлетъ забвенье!
«Пей-же сладкое забвенье,
пей, чтобъ въ сердцѣ навсегда
«Объ утраченной Ленорѣ
стерлась память — навсегда!...»
И сказалъ мнѣ Воронъ:
«Никогда».
«Я молю, пророкъ зловѣщій,
птица ты иль демонъ вѣщій,
«Злой-ли Духъ тебя изъ Ночи,
или вихрь занесъ сюда
«Изъ пустыни мертвой, вѣчной,
безнадежной, безконечной, —
«Будетъ-ли, молю, скажи мнѣ,
будетъ-ли хоть тамъ, куда
«Снизойдемъ мы послѣ смерти, —
сердцу отдыхъ навсегда?»
И отвѣтилъ Воронъ:
«Никогда».
— Я молю, пророкъ зловѣщій,
птица ты иль демонъ вѣщій,
«Заклинаю небомъ, Богомъ,
отвѣчай, въ тотъ день, когда
«Я Эдемъ увижу дальный,
обниму-ль душой печальной
«Душу свѣтлую Леноры,
той, чье имя навсегда
«Въ сонмѣ ангеловъ — Ленора,
лучезарной навсегда?»
И отвѣтилъ Воронъ:
«Никогда».
«Прочь! — воскликнулъ я, вставая, —
демонъ ты иль птица злая.
«Прочь! — вернись въ предѣлы Ночи,
чтобы больше никогда
«Ни одно изъ перьевъ черныхъ
не напомнило позорныхъ,
«Лживыхъ словъ твоихъ! Оставь-же
бюстъ Паллады навсегда,
«Изъ души моей твой образъ
я исторгну навсегда!»
И отвѣтилъ Воронъ:
«Никогда».
И сидитъ, сидитъ съ тѣхъ поръ онъ
тамъ, надъ дверью черный Воронъ,
Съ бюста блѣднаго Паллады
не исчезнетъ никуда.
У него такія очи,
какъ у Злого Духа ночи,
Сномъ объятаго; и лампа
тѣнь бросаетъ. Навсегда
Къ этой тѣни черной птицы
пригвожденный навсегда, —
Не воспрянетъ духъ мой —
никогда!
Іюнь, 1890 г.