Трудно себе представить более парадное сватовство, касайся оно хоть королевской дочери, чем-то, которое затеял Гольдрейх из Коломеи в семье Фейерштейна. Искал он для своего сына Илия руки одной из дочерей Фейерштейна; при этом как водится был поначалу направлен к отцу невесты сват, необходимый посредник в делах подобного сорта, и лишь тогда, когда этот сват должным образом исследовал почву, когда сделалось вполне очевидным, что Фейерштейн относится симпатично к сватовству его дочери за Илия Гольдрейха, в дом отца невесты направились для переговоров отец жениха и сам жених. Но дело в том, что Фейерштейн, хотя и носил платье сшитое по-еврейски, хотя и строго следовал Талмуду, но всё же его более коснулись влияния времени чем закоснелого талмудиста-еврея Гольдрейха. Поэтому последнему, по прибытии в дом невесты пришлось услышать от отца её нечто весьма удивительное, а именно: Фейерштейн нашел, что весьма не мешало бы прежде чем окончательно решать дело, дать молодым людям познакомиться между собой.
— К чему такое бесполезное затягивание дела? — удивился Гольдрейх.
— Я хочу видеть свое дитя счастливым! — уперся на своем Фейерштейн. — Ни одна из моих дочерей не выйдет замуж противно её воле.
Илий, молодой человек, очень красивый собою, с умным, бледным лицом, иронически засмеялся при этих словах.
— Кто же спрашивает мнения женщины в серьезных вопросах? — заметил он.