Я, слава Богу, в своей практике никогда не прибегал к розге. Но, признаюсь, став отцом довольно-таки капризного своего первого сына, Коки, я пришёл в тупик, что мне предпринять с ним.
Представьте себе сперва грудного, затем двух и трёхлетнего тяжёлого мальчика с большой головой, брюнета, с чёрными глазками, которыми он в упор исподлобья внимательно смотрит на вас. Это напряжённый, раздражённый, даже, может быть, злой или упрямо-капризный взгляд. Это вызов, взгляд, как бы говорящий: «А вот ничего же ты со мной не поделаешь!»
И, действительно, поделать с ребёнком ничего нельзя было: если он начинал капризничать, то вы могли терпеть, могли раздражаться, упрекать няньку, свою жену за то, что они распустили ребёнка так, что хоть беги из дому; могли, действительно, убегать, и, проносясь мимо окон детской, уже с улицы видеть всё тот же упрямый, но с каким-то напряжённым интересом провожающий вас взгляд, — лицо, всё с тем же открытым ртом, из которого в это мгновение несётся всё тот же надрывающий душу вой. Хотя вы теперь его, этого воя, уже не слышите, но вся фигура ребёнка говорит об этом всем вашим издёрганным нервам.
Конечно, прогулка вас успокоит. К вам подведут вашего утихшего, наконец, сына с тем, чтобы вы оказали ему какую-нибудь ласку. И гладя, может быть, сперва и насилуя себя, его по головке, вы думаете, смотря в это жёлто-зелёное напряжённое лицо и чёрные глаза: «Может быть и действительно нервы».
А если мальчик в духе, и глаза его искрятся тихо, удовлетворённо, и если тогда он вдруг подойдёт к вам, и доверчиво, приложив головку к вашему рукаву, спросит, довольный и ласковый: «А так можешь?» и покажет вам какой-нибудь несложный жест своей маленькой ручкой, — вам и совсем жаль его станет, и вы почувствуете, что и он вас и вы его очень и очень любите.
Но опять и опять эти вопли!.. Всё та же однообразная, бесконечная нота…