Варяги и Русь (Гедеонов)/1876 (ВТ)/О норманском начале в русской истории

Варяги и Русь — О норманском начале в русской истории
автор Степан Александрович Гедеонов

Источник: Степан Александрович Гедеонов. Варяги и Русь. — 1-е изд. — СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1876. — С. 1—56.

I.
O НОРМАНСКОМ НАЧАЛЕ В РУССКОЙ ИСТОРИИ

Призванием варяжских князей начинается политическая жизнь Руси: под влиянием нового династического начала, Русь вступает на поприще европейской истории ¹⁾.

Значение этого события определяется народностью призванных варяжских князей. Их считали поочередно Финнами, Хазарами, Норманнами; последнее мнение стало господствующим; но при замечательно ученой и совестливой разработке письменных (преимущественно иноземных) исторических документов‚ норманская система происхождения Руси далеко не удовлетворяет существенному требованию русской науки, а именно, объяснению из скандинавского элемента начальных явлений историческаго русского быта. Как все вопросы о народных началах, так и варяжский имеет две стороны, письменную и фактическую. К доказательствам письменным принадлежат дошедшие до нас свидетельства, сказания и предположения русских и иноземных летописателей о народности Руси и варягов; таковы сказания и мнения Нестора о началах русского имени около половины IX века; свидетельства бертинских летописей о шведской, Ахмед-эль-Катиба и Лиутпранда о норманской Руси, Константина багрянороднаго о названиях днепровских порогов и т. д. Взятые отдельно, эти свидетельства подтверждают, при первом взгляде, мнение о норманстве Руси; но, взятые отдельно, свидетельства Григория турского подтверждают мнение о троянском происхождении Франков; Феофилакта — об аварском происхождении Славян; Ибн-Гаукала — о русском происхождении Мордвы. Значение письменных документов и их толкований, при решении вопроса о спорных народных началах, очевидно подчинено необходимости согласования различных сказаний и мнений с положительными следами влияния одной народности на другую, в отношении к языку, религии, праву, народным обычаям и преданиям. Теперь, удовлетворяет ли норманская система этим условиям своего значения в области русской науки? Указывает ли она на непреложные, верные следы норманскаго влияния на историю и внутренний быт словенорусских племен? Мы увидим противное; увидим не только явное отсутствие норманского начала в основных явлениях древне-русского быта, но и совершенную невозможность согласовать их существование с предположением о скандинавизме призванных варягов. А в таком случае, не в праве ли мы положить, что письменные свидетельства, на которых норманская школа преимущественно (можно почти сказать исключительно) основывает свою историческую теорию, или сами по себе неверны или неверно поняты новейшими толкователями? Рассмотрению этих свидетельств с иной, по моему убеждениию более рациональной, точки зрения, здесь я должен, прежде всего, утвердить отсутствие положительных следов норманского влияния на Русь; а с другой стороны указать на явное участие в развитии исторического русского быта, иного, западнославянского начала.

Немецкие представители норманского мнения в прошедшем столетии, Байер, Миллер, Тунманн и Шлецер, трудились над древнеейшею историею Руси, как над историею вымершего народа, обращая внимание только на письменную сторону вопроса. Для них Русь была то самое, что для других ученых немецких исследователей, Пелазги или Этруски; загадочная народность, о началах которой сохранились намеки y греческих и латинских писателей. Находя норманским подобозвучные имена у первых русских князей, y послов Олега и Игоря, находя шведскую Русь в бертинских летописях, норманскую — в известиях Лиутпранда и Константина, они провозглашали норманское происхождение Руси, ни мало не заботясь о том, отозвалось ли это норманство в истории и жизненном организме онемеченного ими народа. Что между тем, по крайней мере Шлецер понимал необходимость воззрения и на фактическую сторону предмета, в этом, при его научной опытности, не позволено сомневаться; дело в том, что для полного и беспристрастного обсуждения вопроса, как его предшественникам, так и ему, недоставало основательного знания русского языка, русского быта и письменности, в связи их с прочими славянскими языками, народными особенностями и литературами ²⁾. Или не отсюда его односторонний, исключительно норманский взгляд на первый период русской истории? его невнимание к славянским началам ея? его непростительно вольное обхождение с русскою летописью? Где Нестор мешает ему, он укоряет его вставками; где случай наводит его на факты явно опровергающие его систему, он или молчит или довольствуется бесплодньм на них указанием; при случае‚ возьмем для примера хоть бы выдумку понтийскихъ псевдо-′Рѽҫ′сов 866 года (Нест. Шлец. II, 86), он увлекается до изобретений. Сознавая Перуна и Волоса славянскими божествами (там же, 666, прим. 2), он считает излишним входить в объяснение причин‚ по которым мнимые Норманны Олаф (Олег) и Ингвар (Игорь) и их скандннавские сподвижники клянутся по русскому (норманскому) закону, славянскими божествами, а не Одином и Тором. Он говорит в одном месте: «надобно быть очень крепку на ухо, чтобы не слышать столь часто повторяемое Нестором, что Новгородцы, Киевляне и все прочие народы сего государства (дело идет о племенах, принимавших участие в греческом походе 907 года)назвались Руссами, после пришествия Варягов» (там же, II, 603); а в другом, что — Руссами при Олеге (там же, II, 681, 703) и Игоре (там же, III, 27), были еще одни только Норманны, т.е. варяги; «владычествующий народ еще не смешался с прочими; долгое время возвышался Франк над Галлом и все делал один‚ не принимая в сотоварищество им побежденного» и т.д. Он замечает с удивлением непонятно-скорое исчезновение норманства в именах наших князей, тогда как «германские завоеватели Италии, Галлии, Испании, Бургундии, Картагена и пр. всегда в роде своем удерживали Германские имена, означавшие их происхождение» (там же, III, 475); но как объясняет он этот факт, очевидно противный норманству варяжских князей? неизвестными причинами, в следствии которых «Славяне рано сделались господствующим народом» (там же, 476). О языке, праве, обычаях Руси и т.д., с точки зрения норманского влияния на Русь, у него даже нет и помину.

Современная наука не допускает ни молчания, ни изобретений, ни неизвестных причин. Она говорит: если варяги — Русь Скандинавы, норманское начало должно отозваться в русской истории, как начало латино-германское в истории Франции, как начало германо-норманское в истории английской. Не в мнимо-германских именах наших князей и послов их, не в случайных, непонятых известиях бертинских летописей, Лиутпранда и Константина,— норманство должно отозваться в самой жизни Руси, в ее религии, языке, праве, в народных обычаях, в действиях и образе жизни первых князей и пришлых с ними варягов. Без полного удовлетворения этим условиям исторического самопознания‚ система норманскаго происхождения Руси остается вне права науки, как остается вне права науки система славянского происхождения‚ покуда хотя одно из возражений норманской школы будет оставлено без ответа.

Изыскания Круга (Forschungen etc.) изданы по смерти его, до приведения их самим автором в систематический порядок. Из статей, имеющих целью указать на живые следы норманского начала в русской истории, особенно замечательны по содержанию:

№ VII. О языке Руси в ІХ и Х столетиях.

№ VIII. Происхождение и объяснение некоторых русских слов в летописи Нестора и законах Ярослава.

№ Х. Мысли о древнейшем устройстве и образе правления русского государства.

№ ХІ. О Гридьбе при первых русских князьях, в сравнении с учреждением Ніrdmenn'ов в Скандинавии.

№ ХІІІ. Примечания к известиям Ахмед-ибн-Фоцлана о языке, религии, нравах и обычаях языческой Руси, в начале Х века.

Судя по одним заглавиям зтих статей, читатель конечно подумает, что для исследователя, подобно Кругу, действительно убежденного в норманстве варяжской Руси, не могло быть недостатка в доказательствах норманского влияния на внутренний быт русского общества. Выходит противное. За исключением № VIII, в котором Круг выводит самым неудачным образом чистославянския слова изь скандинавских этимологий, все остальные нумера или представляют исследования о норманском языке, праве, норманских обычаях и пр., без малейшей связи с языком, правом и обычаями так называемых варягов-Руси; или указывают на факты, которым следовало бы проявиться в русской истории, если бы варяги-Русь были Норманны.

Из статьи о языке (II, 239—284) мы узнаем следующие положения: древне-скандинавский язык назывался Dönsk tunga, Norran tunga hun Norroena (241); так как варяги были Норманны, а при Рюрике множество Скандинавов селилось в Новгороде, оба языка норманский и славянский слышались одновременно в Новгороде; без сомнения было даже время, когда Норрена там господствовала (249); знатнейшие из Славян, преклоняясь перед троном для снискания благосклонности новых русских, т. е. норманских князей, весьма вероятно стали вскоре изучать их язык и обучать ему своих детей (ibid.); простые люди им подражали (250); употреблению Норрены надлежало сохраниться на Руси долее чем в Нормандии, ибо тамошние князья приняли христианство семидесятишестью годами (в 912) ранее наших (252); так как в эпоху призвания грамота уже существовала в Скандии, то должно непременно ожидать, что Руссы, вскоре призванные оттуда, в землю, назвавшуюся от их имени Русью, вместе с норманским языком, принесли с собою и норманское письмо (260); из двух экземпляров договоров, заключенных между Русью и Греками, вероятно один был составлен на скандинавском языке (265).

На каких доказательствах основаны эти несомненные и вероятные положения? Они двоякого рода: 1) русские названия днепровских порогов у Константина багрянородного, звучат по нормански (283). Об этом, вовсе не понятом свидетельстве греческого императора см. гл. ХХ. 2) В древне-русском, преимущественно юридическом языке, встречаются многие слова, очевидно германского происхождения, занесенные к намъ Норманнами (275). Критическое изслѣдованіе этого послѣдняго положенія принадлежитъ къ № VIII. (ІІ, 285—314): происхожденіе и объясненіе нѣкоторыхъ русскихъ словъ въ летописи Нестора и законахъ Ярослава.

Прежде всего, и одинъ разъ на всегда, я дѣлаю слѣдующую оговорку: до нашего предмета не касаются тѣ общеславянскія слова, каковы князь, пѣнязь, градъ, хлѣбъ и пр., которымъ иные изслѣдователи приписываютъ доисторическое германское происхожденіе. Какъ Славяне отъ Германцевъ, такъ Германцы заняли изрядное количество словъ отъ Славянъ; это обще-лингвистическій, уже давно обсужденный вопросъ. «Всѣ эти языки», говоритъ Шафарикъ о славянскомъ, греческомъ, латинскомъ, кельтскомъ и германскомъ, «имѣютъ многочисленныя общія слова, составляющія въ чистыхъ корняхъ своихъ неоспоримую собственность каждаго и для которыхъ было бы безсмысленно отыскивать первенство обладанія, напр. носъ, Nase, nasus; око, Auge, oculus» и пр. (Abk. d. Sl. 56, cfr. Sl. Аit. I, 48 ff.). Къ словамъ, долженствующимъ обнаружить вліяніе норманскаго языка на русскій, въ слѣдствіе призванія варяжскихъ князей, норманская школа въ правѣ отнести только такія, которыя, являя всѣ признаки норманства, съ одной стороны не встрѣчаются у прочихъ славянскихъ народовъ, а съ другой, не могутъ быть легко и непринужденно объяснены изъ славянскихъ этимологій. Конечно, эти правила не совсѣмъ согласны съ лингвистическими законами, которыми руководствуются поборники скандинавизма; напримеръ, производя слово боляринъ отъ составнаго норманского ból-praedium, villa, и Jarl-comes, Kpyгъ (Forsch. II. 335) замѣчаетъ, что слово боляре существуетъ и въ славянской библiи, и у Сербовъ, Ляховъ, Рагузинцевъ, Виндовъ, Хорутанъ и т. д. «но, говоритъ онъ (l. с. Anm. *), не должно думать, чтобы норманскому происхожденію слова боляринъ противорѣчило его употребленіе у Болгаръ, за сто лѣтъ до основанія государства. Только здѣсь я не могу этого доказать и отсылаю къ моему изслѣдованію о началѣ Руси». Этого изслѣдованія въ посмертномъ изданіи его изысканій не оказалось. О словѣ коляда, происходящемъ, по мнѣнію Круга, отъ скандинавскаго Jolessen (там же, II, 553) онъ говоритъ: «что многія изъ этихъ словъ встрѣчаются и въ прочихъ славянскихъ нарѣчіяхъ, еще ничего не доказываетъ противъ предположенія о норманствѣ слова коляда. Такъ напр. русское коляда, у Сербовъ kolédo, у Поляковъ коledа, у Краинцевъ также, у Кроатовъ kolédo, у Босняковъ kolenda, y Чexoвъ koleda, kolemgda; но оно не имѣетъ корня въ славянскихъ языкахъ». Что сказать объ исторической системѣ, основывающей свои доказательства на лингвистикѣ этого рода?

Изъ словъ мнимо-германскаго и норманскаго происхожденія, Кругъ (тамъ же, II, 288) приводитъ слѣдующія: князь, пѣнязь, усерязь, витязь, шлягъ (sic), стерлягъ, пудъ, судъ, градъ, гридъ (sic), рядъ, скотъ, хлебъ, шнекъ (siс), полкъ, вира, мѣсячина, дума, броня, мыто, мытарь, свекорь, кароль, снѣдь, рыцарь, рухлядь, весь, ремень, люди, нетій, кнутъ. Эти слова онъ готовилъ для новаго изданія академическаго словаря. Сверхъ того, онъ основываетъ мнѣніе о норманскомъ составѣ Русской Правды, на мнимо-норманскомъ происхожденіи словъ; вервь, вира, говядо, гость, гривна, гридинъ, людинъ, огнищанинъ, скотъ, тіунъ и т. д. Онъ говоритъ по этому поводу: «иногда мучаются для отысканія славянскихъ корней для словъ очевидно норманскаго происхожденія, каковы: гридинъ, боляринъ, пѣнязь, вира, вервь и значительное количество другихъ, коихъ норманство будетъ ясно показано (там же, 274, 275, 280 прим. ХХ). Между тѣмъ имъ изслѣдованы только слова: князь, пѣнязь, дума, ябетникъ, тіунъ и гридинъ.

Образцовое разсужденіе г. Срезневскаго (Мысли объ ист. русск. яз. 129—154) о словахъ: бояринъ, безмѣнъ, вервь, вира, верста, господь, гость, гридь, дума, князь, луда, людъ, мечь, мыто, навь, нети, обелъ, огнищанинъ, оружіе, смердъ, теремъ, якорь, городъ, дружина, колоколъ, котелъ, лодія, мужъ, стягъ, холопъ, цѣпь, челядь, — избавляетъ меня отъ труда доказывать славянство ихъ происхожденія и общность у всѣхъ славянскихъ народовъ. Но я не могу допустить съ г. Срезневскимъ и того десятка словъ происхожденія сомнительнаго или дѣйствительно германскаго, о которыхъ онъ упоминаетъ на стр. 154, и къ которымъ причисляетъ слова тивунъ, шильникъ и ябетникъ. Слова каковы напр. шильникъ и шнека не идутъ къ вопросу о норманскомъ происхожденіи Руси; ихъ позднѣйшее происхожденіе отъ германскаго и скандинавскаго языковъ имѣетъ извѣстное историческое основаніе въ торговыхъ и иныхъ сношеніяхъ Новгорода съ Шведами и Нѣмцами въ ХII—ХIV столѣтіяхъ и доказываетъ происхожденіе Руси отъ Норманновъ, какъ англійскія, голландскія и французскія слова въ русскому языкѣ, доказываютъ происхождение Руси отъ Англичанъ, Голландцевъ и Французовъ. Что касается до прочихъ словъ, встрѣчающихся въ древнѣйшихъ памятникахъ нашей письменности и означающихъ основныя русскія учреждения, они, какъ и приведенныя выше у г. Срезневскаго, всѣ объясняются изъ славянскихъ источниковъ, или перешли къ намъ славянскимъ путемъ. Изъ этихъ, у г. Срезневскаго необъясненныхъ или допускающихъ иныя, дополнительныя объяснения словъ, я привожу схѣдующія:

Бояринъ. Кругъ производить слово бояринъ отъ скандинавскаго ból-praedium, villa и Jarl-comes и считаетъ форму боляринъ древнѣйшею. Та же форма и у Болгаръ; Өeoфанъ пишетъ βοίλάδες; Конст. багр. βολιάδες. Слово боляре въ книгѣ Эсөирь І, 16, вѣроятно позднѣйшая вставка (Forsch. II. 333, 334). Погодинъ принимаетъ словопроизводство протоіерея Сабинина отъ исландскаго. Baer-villa, praedium menn — мyжи; baear-menn — Myжи града (Изслѣд. III, 400). Г. Куникъ полагаетъ, что слово боляринъ есть ничто иное какъ славянская форма народнаго Bolgar, Болгаринъ и указываетъ на переходныя связуюція формы Bilеrеѕ у Планъ-Карпина; Byler у Vinc. de Beauvais; terra Bulаr у безимяннаго нотаріуса короля Белы; отъ первоначальнаго боляринъ позднѣйшее бояринъ (Beruf. II. 60. Аnm. **). Шафарикъ производить греческое βοίλάδες, βολιάδες отъ финно-уральскаго bоіlаѕ, bulias (сравн. ό Βουλίας Ταρχάνος y Коснтант. de Cerim. ed. Bonn. I. 681), collect. boilad, buljad; срвн. аварское beled-рrосеrеѕ. Къ Славянамъ оно перешло въ двоякой формѣ: 1) byl (въ рукоп. хрон. Георг. Амартола и въ Игорѣ). 2) boljarin, boјarin древне-русск. baаrin, откуда сокращенное средневѣковое латинское Вaro (Sl. Al. II. 167. Anm. 1).

Ни одна изъ этихъ этимологій не объясняетъ какимъ образомъ германо-скандинавское ból-jarl, исландское baear-menn, народное болгаринъ, финно-уральское bulias перешли во всѣ славянскія нарѣчія; ни почему, при болгаро-сербской формѣ боляринъ, встрѣчаются формы: на Руси — бояринъ; у Хорватовъ и Хорутанъ — бојар, војар, бојарин, вояринъ; у Поляковъ — botar; y Чеховъ — bојar, bojatin; y Paгузинцевъ — bojâr; y Молдаванъ и Валаховъ — un boiarin въ смыслѣ vir nobilis; y Mадяровъ — bojar, герой; въ ново-греческомъ языкѣ μπογιάρος.

Г. Срезневскій (Мысли и пр. 133) принимаетъ для слова бояринъ, боляринъ два корня: бой — вой;B боль — вель (бо́льшій, великій), какъ напр. два корня (святъ — sanctus и свѣтъ — lux) для имени славянскаго божества Святовита, Свѣтовита. Но разрѣшаетъ ли это толкованіе затрудненія вопроса? и неясно ли, что изъ двухъ корней все же одинъ остается основнымъ?

Я думаю Карамзинъ (I, прим. 167) былъ правъ, считая форму бояринъ древнѣйшею.

Противъ этимологическаго родства греческаго βοίλάδες, βογιάδες (Theophan. ed. Bonn. I. 673. Въ переводѣ Анастасія: bohiladi, boilades ibid. II. 235. 243. Сfr. Constant. de Cerim. ed. Вonn. I. 681. IІ. 803) съ славяно-болгарскимъ боляре, говоритъ то обстоятельство, что этимъ формамъ, равно какъ и финно-уральской boilas, bulias, не достаетъ основной въ словѣ бояринъ, боляринъ буквы ρ. Этими Формами (ВоАаs, Boлcag) Греки выражали славянское слово быль (вenior). Bъ переводномъ Георгіѣ Амартолѣ: «Коуръ (Ктръ) скоро посла быля своего къ немоу (Даніилу), да съ честью приведоутъ и». Въ Словѣ о полку Игоревѣ: «А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго и много вои брата моего Ярослава съ Черниговьскими былями». «Въ просторѣчіи (въ Рязанск. губ.), Общ. ист. и древн. Росс. Т. I, 260), называется небычемъ человѣкъ незначущій» 8). У Болгаръ и Сербовъ господствуетъ исключительно Форма боляринъ; на Руси (см. Лавр. 9, 13, 19, 45 и 19, 20, 22, 28, 35, 40, 45, 46, 50, 53) Формы бояринъ, амѣчаетъ Снегиревъ (Труды боляринъ, являются одновременно; у остальныхъ славянскихъ народовъ извѣстны только Формы бояръ, бояринъ. Во всѣхъ ли славянскихъ нарѣчіяхъ, за исключеніемъ Болгаръ и Сербовъ, слово бояринъ явленіе лозднѣйшее, какъ увѣряетъ, но безъ доказательствъ, Кругъ (Forsch. I. 335)? Отъ Руси ли оно перешло къ Чехамъ, Хорутанамъ, Хорватамъ, Рагузинцамъ? Если же отъ Болгаръ или Сербовъ, почему извѣстно оно у нихъ не подъ болгаро-сербскою Формою боляринъ? Окончательная форма на — инъ въ славянскихъ языкахъ, uредполагаетъ или существующее, или утратившееся, или воображаемое собирательное. Такъ челядь — челядинъ; людъ — людинъ; Русь-Русинъ; гридь — гридинъ и т. д. Форма бояринъ предполагаетъ первородное (утратившееся) собирательное боярь; память его сохранилась въ древне-чешскомъ bujary — храбрый, удалый; bujarost Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/39 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/40 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/41 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/42 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/43 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/44 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/45 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/46 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/47 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/48 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/49 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/50 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/51 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/52 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/53 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/54 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/55 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/56 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/57 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/58 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/59 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/60 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/61 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/62 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/63 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/64 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/65 статью в греческих правилах в Кормчей книге, еще ближе ютландской подходящую к русскому подлиннику; Тобин (Die Prawda Russk. Thes. 5) полагает что как эта, так и другие статьи о коне перешли к Германцам от Славян; о Скандинавах, в особенности, должно заметить что до ΧΙΙ века они не знали верховой езды (см. гл. Χ). Денежные пени, суд двенадцати присяжных, испытание железом, судебные поединки (Погод. Изслпд. ΙΙΙ, 381—384) существуют у всех славянских народов, наравне со скандинавскими. О пенях свидетельствует Дитмар: «Si quis vero ex conprovincialibus in placito his contradicit, fustibus verberatur, et continua depredatione perdit, aut in eorum praesentia pro qualitate» (lib. VI. 65). Joh. Luc. de regn. Dalm. l. VI. p. 261: «in homicidiis, vel membrorum mutilationibus, consanguineos petere solitos fuise, compensationem pecuniariam pro sanguine, hanc que petitionem et compositionem Vrasdam nominatam apparet». Kadlubek p. 407, конечно о позднейшем Статуте Казимира великого: «quaniam nòn poterant puniri in aere, puniti sunt in corpore». Пеня за голову (caputgłowa) основана, по мнению Лелевеля, на древнейшем польском и силезском праве (Lelewel ap. Macieiowsk. Sl. Rg. II. 134); у Чехов эта пеня именовалась нароком, narok (ibid. 141). О суде 12 граждан читаем у Богухвала: «Sed tum duodecim discretiores et locupletiores ex se eligebant, qui quaestiones inter se conjungentes diffiniebant et rem publicam gubernabant» (ap. Sommersb. II. 20); у Чехов эти судьи именовались кметами. Мартин Галл (р. 67, 68) свидетельствует о двенадцати советниках Болеслава I-го; Бельский именует их судьями sedziowie (Macieiowsk. Sl. Rg. I. 100. апт. 231). Испытание железом и водою находим у Козьмы Пражскаго: «detur inter eos judicium Dei.... ignito ferro sive adiurata aqua, utrum culpabiles sint, examinentur» (Cosmos l. II. p. 26). В поэме Любушин суд: «plamen prawdozvésten — svatočudna woda» (Ruk. Kralodv. 63). Ордалии существуют во всех славянскихъ землях, с наидревнейших времен (Bandtkie ap. РаІаску G. ѵ. В. I. 184. апт. 171). Поединков, преимущественно основанных, как скандинавские hôlmgângr и ânvig, на обязанности мстить за оскорбление нанесенное словом или действием (см. Розетампф обзор, к. кн. 97.— Strinholm, Wik.s. II. 138), у нас не было; и в позднейшей Русской Правде нет следов постановлений о словесных обидах. О поединках имевших целью оправдание («pugna corporalis deliberata hinc inde duorum, ad purgationem gloriam vel odii aggregationem» Johah. de Lynian. vet. jurisc. ap. Du Cange, v. duellum) или решение спорного иска (у Германцев: «pugna per campionem ad Dei judicium») знают Ибн-Даста и Мукаддесн в X и XI столетиях (Хеольсон, изв. и пр. 37.—Fraehn, Ibn — Foel. 3); такие судебные поля общий всем славянским народам обычай (см. Macieiovsk. SI. Rg. II. 176, 178, 180, 181. IV. 355. — Boceek, II. 325 — 328). Погодин указывает на единоборство Яна усмошвеца с Печенежиным; Мстислава с Редедею; подобных примеров Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/68 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/69 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/70 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/71 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/72 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/73 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/74 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/75 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/76 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/77 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/78 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/79 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/80 Страница:Гедеонов С.А. - Варяги и Русь. Часть 1.djvu/81