Варяги и Русь (Гедеонов)/1876 (ВТ)/Примечания

Варяги и Русь
автор Степан Александрович Гедеонов

Источник: Степан Александрович Гедеонов. Варяги и Русь. — 1-е изд. — СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1876. — С. i—cix.

Другие редакции

[i]

ПРИМЕЧАНИЯ.

1). В №№ XI и ХII Русского Вестника 1871 года, г. Иловайспий выступил с высказанным уже отчасти скептическою школою тридцатых годов мнением, o несостоятельности сказания летописи o призвании: варяжских князей. Оставляя в стороне те; общенаучные соображения, на которых он основывает свои воззрения на нашу начальную историю и на которые можно найти готовые ответы y Шлецера, Эверса, Круга, Погодина, r. Кунина и других, я ограничусь наглядным разбором только более определенных, самобытных положений его исследований.

Он говорит: «Отсюда мы имеем полное право предположить, что и сама легенда о посольстве славянских (то-есть новгородских) послов за море и o призвании варяжских князей, эта легенда, выводившая начало Русского государства из Новгорода — происхождения новогородского или, точнее сказать, новогородской редакции. В своем настоящем виде она занесена в летописный свод не ранее второй половины XII или первой XIII века, то-есть не ранее той эпохи, когда Новгород достигает значительного развития своих сил. Это было время живых, деятельных сношений с Ганзою, то-есть с германскими и скандинавскими побережьями Балтийскаго моря. С XIII века по преимуществу сюда устремлено было внимание Северной Руси, и только с этой стороны свободно достигал до нас свет европейской цивилизации. Между тем южная Русь была разорена и подавлена тучей азиатских варваров. Уже с появлением Половцев, то-есть со второй половины XI века, Русские постепенно [ii] были оттесняемы от прибрежьев Черного моря, и торговые сношения с Византией все более и более затруднялись. А когда нагрянула Татарская орда, эти сношения прекратились. Нить преданий о связяхъ Руси с Черным морем порвалась; между прочим заглохли и самые воспоминания о русских походах на Каспийское море, и мы ничего не знали бы о них, если бы не известия Арабов. Киев, покинутый князьями и лежавший в развалинах, не мог уже спорить с Новгородом, который началъ присваивать себе славу самого основания Русского государства. Предание о трех братьях Кие, Щеке и Хориве есть ничто иное как таже попытка ответить на вопрос: откуда пошло Русское государство? Эта попытка конечно южно-русскаго киевского происхождения. Киевское предание не знает пришлых князей; оно говорит только о своих туземных, и связывает их память с Византией и с Болгарами Дунайскими. Это предание оттеснили на задний план и не дали ему ходу северные летописцы, которые на передний план выдвинули легенду о призвании варяжских князей» (Р. Впстн. 1871. № XII, 379, 380).

Говоря о близких сношениях Новгорода с северно-германскими племенами, в следствие ганзейской торговли, г. Иловайский забывает, что не редко эти сношения сменялись враждебными. Именно в XII—XIII веке, столкновения Новгорода со Шведами принимают крайне ожесточенный характер (см. перв. Новг. лпт. под 1134, 1141, 1164, 1184, 1201 гг.); 1240 год ознаменован великой победою Александра Невскаго. Известно, с другой стороны, что в этих же XII—XIII веках, Варягами для Новгородцев были уже исключительно одни Норманны. «Въ тоже лѣто (1184) рубоша Новгородьцѣ Варязи, на Гътѣхъ Нѣмьцѣ, въ Хоружьку и въ Новотържьцѣ; а на весну не пустиша изъ Новагорода своихъ ни единого мужь за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я безъ мира». При подобнаго рода отношениях между обоими племенами, кажется трудно допустить, чтобы русскому летописцу того времени пришло на мысль, для прославления [iii] своей народности, вывести свой русский княжеский род от этих Варягов — Шведов, вековых врагов Новгорода, самих же Шведов выставить восприемниками русской державы.

Заметим еще, что в том виде, в котором дошла до нас летопись (по мнению г. Иловайского в новгородской переделке), призванные варяги не отделяются в ней от Руси; от варягов переходит и самое имя Руси на славянские племена. Но если начальная (киевская) летопись варягов не знала; если они плод воображения новгородского составителя, желавшего вывести своих предков из Скандинавии, то конечно тому же составителю принадлежат и слова: «Сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзiи зовутся Своe, друзiи же Урмане, Анъгляне, друзім Гъте; тако и си». — «Отъ тѣхъ прозвася Руская земля, Новугородьци; ти суть людье Ноугородьци отъ рода Варяжьска, преже бо бѣша Словѣни». Спрашивается: к какому заключению должно привести нас это, из теории г. Иловайского прямо вытекающее предположение? Для Нестора — или незнавшего кто были его варяги — Русь, или чуявшего (как будет показано в своем месте) их общее с призывавшими племенами славянское происхождение, было естественно отнести к ним честь русского имени; но что же означали для новгородского составителя басни о призвании, им же самим внесенные в летопись ХІІІ века слова: «А Словѣнескъ языкъ и Рускый одинъ, отъ Варягъ бо прозвашася Русью, а первѣе бѣша Словѣне»? Очевидно, что словенский язык не отличен от шведского.

Вероятно сам г. Иловайский усмотрел, что, взятая с этой точки зрения, его критическая оценка летописи представляет значительные неудобства. В новой статье о норманнизме, помещенной в №№ ХІ и ХІІ Русского вестника 1872 года, он утверждает что «в первоначальном своем виде легенда о призвании князей не смешивала Русь с Варягами» и далее, что «первоначальная летописная легенда имела только династический оттенок, то-есть говорила о призвании князей от Варяг, а [iv] существование народа Варягоруссов есть домысел более поздней редакции» (Р. Впстн. Т. 102, № 12, 506).

Я не знаю, до какой степени можно признать за исследователем право открывать новые редакции летописей, по мере могущих встретиться на пути его исторических затруднений. Вообще умышленные искажения письменных памятников, преднамеренные интерполяции и т. п. весьма редкое палеографическое явление; систематическая переработка летописи, постепенное изменение одним списывателем после другого, её основных положений, беспримерный, неслыханный факт; да и вероятно ли, чтобы до нас не дошло ни одного списка ни первой (киевской), ни второй (новгородской), редакции, а только одни экземпляры третьего свода? Но допустив эту необъяснимую и г. Иловайским не объясняемую случайность, не в праве ли мы спросить у него когда, где, кем и по какому поводу произведено это второе но первому извращение древней летописи? По принятой г. Иловайским системе, оно должно быть отнесено к Руси северной, новгородскосуздальской, в XIV— ХV веке. Но в эту эпоху, еще более чем в предыдущую, Варягами называются одни Шведы-Норманны; выводя от них свою варяжскую Русь, составитель второго искажения летописи сознает (как уже сказано о первом, со слов г. Иловайского) невозможное тождество словенского и шведского языков. «А Словенский язык и Русский (варягорусский, шведский) один».

Г. Иловайский (Р. В. 1871 г. № ХІІ, 374) указывает на внесенный Нестором в свою летопись, древнейший хронологический перечень: «А от первого лета Михаилова до первого лета Олгова, Руского князя, лет 29, а от первого лета Олгова, понеже седе в Киеве, до первого лета Игорева лет 31, а от первого лета Игорева до первого лета Святославля лет 33», а за тем говорит: «В этом хронологическом перечне начало Руси ведется не от призвания Варягов, а от той эпохи, когда Русь ясно, положительно отмечена византийскими историками. [v] Затем хронист прямо переходит к Олегу. Где же Рюрик? И почему такое повидимому замечательное лице, родоначальник русских князей, не получил места в означенной хронологии? Мы в этом случае допускаем только одно объяснение, а именно: легенда о Рюрике и вообще о призвании князей не принадлежит тому же лицу, которое записало означенный хронологический перечень. Эта легенда занесена собственно в летописный свод, и следовательно принадлежит позднейшей редакции сравнительно с упомянутым перечнем».

Что этот перечень древнее летописи и внесен в нее самим Нестором, уже давно доказано Погодиным (Исслед. I, 93); что в нем не упомянуто о Рюрике, объясняется весьма просто его чисто-киевским, местным характером; да и самый времянник Несторов есть ничто иное как киевская летопись «повесть времянных лет, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве начал первее княжити и откуда Русская земля стала есть». О Рюрике и новгородских делах в ней говорится только в той мере, какая была необходима для придачи одной общей основы истории словенорусского племени. Для варяжского вопроса эта хронологическая таблица особенно важна потому что, вопреки мнению г. Иловайского будто бы «киевское предание не знает пришлых князей», она, независимо от Нестора и разумеется еще до него, указывает на Олега как на пришлого князя. 0лег принял Рюриково княжение в 879 году, т. е. 27 лет после первого лета Михаилова (по Нестору, вместо 842^го — 852 г.); между тем хронологический перечень полагает между ним и Михаилом, не 27, а 29 годов, потому что признает Олега русским князем (в его смысле киевским), только со дня его водворения в Киеве, в 881 году (л. 6390, выставленное в других списках летописиси, в лаврентьевском, здесь вернейшем, не находится) т. е. «понеже седе в Киеве» (понюже — έπεί, postquam; поневаже в Остром. έξότε, e quо; cм. Miklos. Gloss. palaeosl.). До 881 года Олег был для [vi] составителя перечня чужим, варяжским или даже новгородским династом; в этом году пришлый в Киев варяг становится князем туземным, русским.

Далее г. Иловайский считает Рюрика и братьев его лицами легендарными, мифическими; изобретением (может быть и не сознательным) северного летописца (Р. Впстн. 1871 № ХІІ, 374, 413). Я не нахожу в летописи никаких признаков легенды или мифа. Богухвал выводит своих ляшских князей от Крака, жившего в эпоху царя Асуера, за ним другой Крак и Ванда. После Ванды междуцарствие до времен Александра великого; потом избрание Лешка и от него до Пяста, непрерывный ряд польских князей из рода Лешкова. Григорий турский производит своих Франков от Франсиона, Гекторова сына. Густинская летопись упоминает о Русе, сыне Лехове; другие басни знают о Словене и Русе. Что же наш мнимый новгородский летописец? Князю совершенно достоверному, второму киевскому князю Игорю, он навязывает — не в прадеды, не в деды, а в отцы — какого то небывалого Шведа, тогда как имя Игорева отца было вероятно известно во всей Руси. К этому, изобретенному для прославления Новгорода, шведскому Рюрику, воображаемая северная летопись относится с полным равнодушием; она не только не знает о легендарных, т. е. баснословных подробностях его происхождения, но не намекает даже ни на один какой нибудь подвиг его воинской или гражданской деятельности. Где же тут легенда? где миф?

Тройственное число призванных варяжских братьев — князей, имело бы, при других доказательствах их легендарности, более уважительное значение. При своей уединенности, оно остается случайным историческим явлением. Около эпохи призвания, нам известны три князя у Моравлян; Святополк, Ростислав и Коцел. Или они тоже мифическия личности?

Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.