Въ ночь, предшествовавшую генеральному сраженію, немногіе спали. Мы видѣли удобныя позиціи, занятыя рускими, ихъ высокіе окопы. Знали, что они имѣли много тяжелыхъ орудій и думали, что для такого большого сраженія они собрали все и всѣхъ, что могло увеличить ихъ силу и численность. У насъ были твердо убѣждены, что мы числомъ превзойдемъ противниковъ, и если на нашей сторонѣ было преимущество въ опытности и въ искусствѣ нашихъ начальниковъ, то русскимъ нельзя было отказать въ храбрости и стойкости. Мои коллеги вчера вечеромъ мнѣ разсказали о слѣдующемъ характерномъ случаѣ: Наша кавалерія преслѣдовала колонну пѣхоты до Смоленска. Она такъ мужественно отбивала всѣ аттаки, что отступила въ полномъ порядкѣ. Инфантерія и артиллерія уже съ вечера заняла свои позиціи. Чуть забрежилъ разсвѣтъ, какъ мы уже усѣлись на коней;—люди и лошади ничего не ѣли, всѣ безъ завтрака. Мы двинулись вправо, по направленію къ лѣсу, переполненному нашей пѣхотой. Передъ лѣсомъ былъ расположенъ лѣвый флангъ русской арміи, подъ прикрытіемъ большого редута. Было еще очень рано, солнце еще не взошло. Приказали слѣзть съ лошадей. Холодное утро принудило нашихъ солдатъ срубить нѣсколько вѣтокъ кустарника и развести огонь. Дымъ отъ костра поднимался прямо къ небу. Кто-то заключилъ по этому признаку о благопріятномъ исходѣ дня. Сдѣлалось свѣтлѣе, мы сѣли на коней, и адъютантъ графъ фонъ-Гревсницъ, на нѣмецкомъ языкѣ, прочелъ намъ извѣстный и замѣчательный суточный приказъ Наполеона. Адъютантъ былъ такъ возбужденъ предстоящимъ сраженіемъ, что вмѣсто того, чтобы закончить, какъ было написано: «У Москвы», закончилъ чтеніе такъ: «Москва, 7 сентября 1812 г. Наполеонъ».
Тѣмъ временемъ выглянуло солнце и началась битва. Первый редутъ на нашемъ правомъ флангѣ былъ взятъ. Взялъ его корпусъ Нея, въ составъ котораго входили французы, наши земляки и поляки подъ начальствомъ Понятовскаго. Мы пока были въ безопасности; ни одна пуля не достигала лѣса. Но вскорѣ дѣло стало серьезнѣе. Мы должны были отступить влѣво, но все же оставались внѣ выстрѣловъ. Мы рысью прошли мимо выстроенныхъ въ боевомъ порядкѣ полковъ и получили приказъ остановиться въ центрѣ боевой линіи, передъ центральнымъ русскимъ редутомъ, впереди колонны гвардейской пѣхоты. Впродолженіи всего сраженія эта колонна простояла здѣсь, не сдѣлавъ ни одного выстрѣла и не понеся никакихъ потерь; къ ней присоединили нѣсколько прусскихъ баттарей. Когда во время дальнѣйшаго боя пѣхота, поддерживаемая кирасирами, нѣсколько разъ ходила въ аттаки на средній бастіонъ русскаго лагеря, непріятельскія пули дали больше перелетовъ, чѣмъ попаденій.
Я, между тѣмъ, нашелъ недалеко отъ нашего фронта такое удобное мѣсто, какое только могутъ пожелать себѣ врачи во время сраженія. Ровъ, по которому протекалъ маленькій ручей, обросшій здѣсь и тамъ кустами, сдѣлался мѣстопребываніемъ для меня, для моихъ помощниковъ и нашихъ лошадей. Я имѣлъ вначалѣ время поближе разсмотрѣть ужасную забаву; однако просвистѣвшія вблизи меня пули, охладили мое любопытство. Приводили и приносили офицеровъ, простыхъ солдатъ, саксонцевъ, вестфальцевъ, французовъ, вюртемберцевъ, иногда и русскихъ. Это были, большею частью, кавалеристы съ тяжелыми рваными ранами и раздробленными костями. Многое можно было бы сказать объ особенностяхъ пораненій и контузій, которыя я наблюдалъ у раненыхъ въ этомъ сраженіи и о поведеніи ихъ во время перевязки, но это завело бы разсказъ слишкомъ далеко. Я упомяну только о нѣкоторыхъ. Одному кирасиру гвардейскаго корпуса, человѣку гигантскаго роста, осколокъ гранаты разорвалъ совершенно, до самой кости, мышцы лѣвой ляшки. Висящіе раздѣльно мышцы и лоскутья кожи дѣлали рану прямо страшной, несмотря на почти полное отсутствіе крови. Вообще рваныя раны, благодаря параличу сосудовъ, не сопровождаются сильнымъ кровотеченіемъ; даже поврежденіе артеріи часто не вызываетъ крови. Напротивъ, при ранахъ, нанесенныхъ острымъ орудіемъ, всегда много крови. Этотъ длинный саксонецъ былъ также мужествененъ, какъ и великъ ростомъ. «Моя рана,—сказалъ онъ,—хотя и большая, но скоро заживетъ, потому что я здоровъ и имѣю чистую кровь». Менѣе бодръ и увѣренъ въ себѣ былъ молоденькій офицеръ этого же полка, принадлежавшій, вѣроятно, къ знатнѣйшему дворянскому роду своего отечества. Ружейная пуля пробила ему дельтовидную мышцу верхней части руки. Онъ не жаловался на боль, но досадовалъ по поводу того, что онъ раненъ и можетъ остаться калѣкой, что потерялъ лошадь и шинель и что находится такъ далеко отъ родины. Мнѣ было очень жаль этого юношу, и я охотно передалъ бы его послѣ перевязки его матери, еслибъ Гжатскъ былъ бы Дрезденомъ. Французы, въ общемъ, держали себя спокойно и не проявляли признаковъ нетерпѣнія; многіе умирали отъ тяжелыхъ пораненій картечью, прежде, чѣмъ доходила до нихъ очередь для перевязки. Этого нельзя сказать о союзникахъ. Такъ, одинъ вестфалецъ, потерявшій правую руку, ругалъ и проклиналъ Наполеона и его брата и сожалѣлъ, что не можетъ имъ отомстить.
Въ полдень количество раненыхъ въ моемъ оврагѣ стало такъ велико, что медицинскій персоналъ полка не могъ уже со всѣми справиться и только сотрудничество прикомандированныхъ къ намъ врачей помогло оказать помощь всѣмъ нуждавшимся въ ней. Инымъ изъ этихъ раненыхъ суждено было навсегда остаться въ этомъ оврагѣ. За перевязанными раненными прибыла телѣга. Раненыхъ нашего полка отвозили на мѣсто нашей лагерной стоянки, другихъ помѣщали въ монастырѣ, расположенномъ неподалеку отъ поля сраженія; большую же часть раненыхъ размѣщали въ сосѣднихъ деревняхъ. Уборка раненыхъ и уходъ за ними въ этомъ сраженіи были весьма неудовлетворительны. Такъ, заранѣе не было опредѣлено даже мѣсто куда бы нужно было направлять получившихъ первую помощь раненыхъ. Прекращеніе на нѣкоторое время пушечной пальбы со стороны непріятеля возбудило во мнѣ желаніе посмотрѣть, что происходитъ наверху у нашихъ. Я нашелъ, что они перемѣнили свою позицію и это, казалось, предвѣщало счастливый исходъ сраженія. Пушечная пальба прекратилась только на нашемъ флангѣ, въ другихъ же мѣстахъ бой продолжался съ прежней силой. На разстояніи, приблизительно, въ тридцать шаговъ влѣво отъ себя, я увидѣлъ, какъ уважаемый и любимый нами французскій дивизіонный генералъ Мондрюкъ внезапно поблѣднѣлъ и покачнувшись, упалъ съ лошади. Я поспѣшилъ къ нему на помощь, но меня предупредили французскіе врачи. Осколокъ гранаты смертельно ранилъ его въ область живота. Съ грустью вернулся я въ свой оврагъ. Притокъ раненыхъ въ это время нѣсколько уменьшился, потому что взяли второй большой редутъ, лежащій къ югу отъ насъ и аттака производилась, главнымъ образомъ, на правый флангъ непріятеля. Новоприбывшіе раненые разсказали намъ о многократныхъ аттакахъ на этотъ редутъ; о кучѣ труповъ, буквально заполнившихъ его, объ обоюдномъ упорствѣ, съ какимъ нападали и защищались.
Въ это время проѣхалъ мимо насъ съ большой свитой Наполеонъ. Его лицо, казалось намъ, выражало спокойствіе и довольство ходомъ сраженія; мы тогда не знали, что это лицо во всѣхъ обстоятельствахъ, въ счастьи и несчастьи, оставалось холодно спокойнымъ. Мимо насъ потянулись остатки полковъ, благодаря малочисленности не могшіе уже самостоятельно дѣйствовать, потерявшіе свои части офицеры и солдаты различныхъ націй. Прошелъ, между-прочимъ, полкъ вюртембергской легкой кавалеріи герцога Генриха. Въ немъ мы насчитали только трехъ офицеровъ и 20 солдатъ. Я и мои коллеги покинули оврагъ: мы вскорѣ нашли наши полки, значительно порѣдѣвшіе; всѣ жаловались на огромныя потери и разспрашивали о состояніи раненыхъ. Тамъ, гдѣ находились мы, сраженіе окончилось; ни одна пуля больше до насъ не долетала. Адъютантъ писалъ на спинѣ одного солдата рапортъ относительно нашихъ потерь; но у деревни Горки, на правомъ флангѣ непріятеля, гдѣ онъ сосредоточилъ всѣ свои силы, сраженіе продолжалось до наступленія ночи, прекратившей дальнѣйшую пальбу; русскіе отступили обратно за лѣсъ. Намъ, врачамъ, пришлось много поработать. Когда я нѣсколько освободился одинъ офицеръ повелъ меня къ вырытому ядромъ углубленію въ землѣ; въ немъ лежалъ тяжело раненый русскій артиллерійскій унтеръ-офицеръ, которому пуля раздробила обѣ бедреныя кости. Молодой человѣкъ, по происхожденію курляндецъ, свободно говорилъ по нѣмецки и по французски. Офицеръ просилъ меня перевязать этого несчастнаго; раненый относился къ своему положенію равнодушно, но мужественно переносилъ свои страданія. Когда я его изслѣдовалъ и объяснилъ ему, что каждое движеніе вызоветъ новое кровоизліяніе, что хорошая перевязка причинитъ новыя страданія, что темнота вечера дѣлаетъ невозможной перевязку сосудовъ, что для ампутаціи поврежденія слишкомъ близки къ тазу и т. д., онъ только вздохнулъ. Мы покрыли его шинелью и попрощались съ нимъ, обѣщавъ рано утромъ снова придти къ нему. На полѣ сраженія стало темно и тихо; полки ушли въ свои лагеря, разбитые наканунѣ. Я нашелъ своихъ раненыхъ лежащими вокругъ огня, въ большинствѣ въ удовлетворительномъ состояніи. Какъ ни велика была общая нужда, однако для раненыхъ приготовили супъ. Я за весь этотъ день, кромѣ кусочка хлѣба, которымъ подѣлился со мной одинъ коллега, ничего не ѣлъ. Въ лагерѣ я нашелъ и для себя немного пищи, но недостаточно для того, чтобы насытиться. Я спалъ у огня вмѣстѣ съ ранеными и рано утромъ уже былъ на ногахъ. Осмотрѣвъ и перевязавъ своихъ раненыхъ, я рѣшилъ взглянуть на полѣ битвы. Когда взошло солнце я уже былъ наверху редута, который вчера вечеромъ взяли приступомъ итальянцы. Я нашелъ тамъ вице-короля съ нѣсколькими адъютантами; они грѣлись у огня. Горѣла задняя часть лафета разбитой русской пушки. Я узналъ позже, что король провелъ здѣсь ночь. Среди труповъ, окружавшихъ редутъ обратилъ на себя общее вниманіе молодой русскій. Оживили ли его первые солнечные лучи или его разбудили ходившіе по полю, однимъ словомъ, онъ приподнялся, протеръ глаза, медленно всталъ, удивленно посмотрѣлъ вокругъ себя и пошелъ по тому направленію, гдѣ думалъ встрѣтить своихъ, никто изъ нашихъ его не задержалъ. Вѣроятно, этотъ молодой человѣкъ упалъ, оглушенный и контуженный разорвавшимся около него снарядомъ и, какъ мнимо-умершій, провелъ ночь среди труповъ. Когда я вернулся снова въ полкъ тамъ уже былъ приказъ о выступленіи. Раненыхъ было приказано отправить въ одну изъ окрестныхъ деревень. При нихъ остались младшій врачъ съ фельдшеромъ и солдаты, потерявшіе вчера въ бою лошадей, я же долженъ былъ слѣдовать за полкомъ. Наша дивизія двинулась по Можайской дорогѣ. У лѣса, куда отступили вчера вечеромъ русскіе, насъ вмѣстѣ съ другими кавалерійскими полками остановили. Мы должны были здѣсь ожидать неаполитанскаго короля. Солдаты, воспользовавшись остановкой, обыскивали мертвыхъ, но находки, въ большинствѣ мѣдныя монеты, вызывали съ ихъ стороны неудовольствіе. Мы смѣялись надъ ними, потому что ихъ неудовольствіе выражалось комично.
Наконецъ, явился энергичный, никогда не устававшій Мюратъ. И мы двинулись впередъ черезъ овраги и холмы на дорогу. Нашъ полкъ былъ первымъ; съ нами былъ и король, пославшій одинъ эскадронъ впередъ въ лѣсъ. Направо отъ насъ, въ кустахъ, лежалъ повидимому, убитый, но когда мы подъѣхали ближе, онъ задвигалъ руками и раскрылъ глаза. Это былъ французскій офицеръ раненый вчера вечеромъ и перенесенный сюда. Раненій получилъ онъ много. Изъ одежды у него остались только рубаха и панталоны. Лежа на землѣ съ неперевязанными ранами, онъ провелъ здѣсь послѣднюю холодную ночь, вѣроятно, безъ сознанія, потому что въ то время, какъ мы подошли къ нему, онъ, казалось, сталъ оживать. Король приказалъ этого офицера, уже не молодого, сѣдого и лысаго, (показавъ намъ, полученныя имъ вчера раны, онъ показалъ также и рубцы, оставшіеся отъ ранъ, полученныхъ имъ въ Италіи, Германіи и Испаніи) отправить въ близъ лежащую за нами деревню къ остальнымъ раненымъ. Это порученіе было дано мнѣ, такъ какъ я былъ ближе всѣхъ. Мой паціентъ могъ ходить; я взялъ свою лошадь подъ уздцы, и мы благополучно добрались до переполненной ранеными деревни Горки, гдѣ я, согласно приказанію короля, передалъ его итальянскимъ врачамъ. Своихъ я нашелъ уже далеко въ лѣсу на привалѣ. У дороги лежало не мало убитыхъ русскихъ. Они были обысканы, и мои подчиненные съ радостью сообщили мнѣ, что они нашли сухари и соль въ мѣшкахъ и ранцахъ. Одинъ даже нашелъ мѣшочекъ съ мускатными орѣхами; все это я заставилъ ихъ подѣлить со мной, и они намъ чрезвычайно пригодились при голодовкѣ въ лагерѣ при Тарутинѣ. Стало уже вечерѣть, когда мы выбрались изъ лѣсу. На высотахъ, по эту сторону Можайска, мы замѣтили русскихъ. Сначала мы обмѣнялись нѣсколькими пушечными выстрѣлами, перешедшими потомъ въ усиленную канонаду. Влѣво отъ меня, возлѣ дороги, я увидѣлъ вблизи, какъ ядро сорвало одному французскому инженеру голову, при чемъ туловище еще нѣсколько мгновеній держалось совершенно прямо. Русскіе не отступили, а отстояли свою позицію и городокъ Можайскъ. У дороги, по которой мы двинулись, выйдя изъ лѣса, лежала маленькая деревня, которая вчера загорѣлась, наполненная русскими ранеными. Отъ большихъ домовъ остался лишь пепелъ. Мы видѣли черные, обуглившіеся скелеты и отдѣльныя кости этихъ несчастныхъ жертвъ вчерашняго дня, истекавшихъ сначала кровью при Бородинѣ, съ мучительными болями, доставленныхъ сюда, чтобъ погибнуть въ пламени.
Здѣсь мы отклонились вправо отъ дороги, держась, однако, фронтомъ противъ фронта русскихъ, послѣдніе часто были такъ близко отъ насъ, что одинъ казачій офицеръ вызвалъ одного изъ нашихъ, лейтенанта фонъ-Менцижена, на единоборство. Они сошлись; глаза всѣхъ были устремлены на нихъ; долго рубились они, но безрезультатно. Наконецъ, утомленные этимъ безкровнымъ боемъ, оба вернулись обратно на свои мѣста. Было уже темно, когда мы расположились лагеремъ вправо отъ Можайска за какой-то деревней. Накрапывалъ легкій дождикъ. Едва привязали лошадей и развели огонь, какъ часть солдатъ отправилась въ деревню на поиски съѣстныхъ припасовъ. Поиски увѣнчались полнымъ успѣхомъ: въ этотъ день всѣ насытились. Солдаты намъ разсказали, что встрѣтились съ русскими, лагерь которыхъ расположенъ по другую сторону деревни такъ же близко, какъ и нашъ. Русскіе пришли съ тою же цѣлью, что и наши. По безмолвному соглашенію и наши и русскіе не препятствовали другъ другу въ этихъ поискахъ. Ночью мы слышали лагерный шумъ у русскихъ, до которыхъ, вѣроятно, долеталъ шумъ нашихъ лагерей. Видѣли и бивуачные огни другъ друга, но ночь прошла спокойно. Здѣсь вступила въ свои права природа, сказалось страшное утомленіе, послѣ двухдневнаго боя нуженъ былъ отдыхъ. Правда, если бы въ розыскахъ пищи приняли участіе офицеры—дѣло не обошлось бы безъ схватки, но солдаты не находили основаній для ссоры другъ съ другомъ. Этому обстоятельству мы обязаны тѣмъ, что насытились и спокойно спали.
