Досада змѣйкой пробѣжала по ея лицу при взглядѣ на карточку, поданную ей читальнымъ мальчикомъ. Но тотчасъ же черты ея приняли обычное выраженіе, слегка скучающее и надменное, которымъ я любовался вотъ уже три дня, какъ только пріѣхалъ въ курортъ. Она не была незнакомкой, звалась Сесиль Гарнье, писалась актрисой, пріѣхала изъ Рима и, очевидно, какъ и всѣ, жившіе здѣсь, искала здоровья въ этомъ маленькомъ чистомъ городкѣ, защищенномъ отъ сѣверныхъ вѣтровъ высокою горою. Я ея никогда не встрѣчалъ у источника, хотя видъ она имѣла болѣзненный. Впрочемъ, можетъ быть, я не встрѣчалъ ее потому, что самъ прибылъ сюда отнюдь не для лѣченья, а чтобы убѣжать отъ людей. Можетъ быть, и она ищетъ уединенія, ни съ кѣмъ не знакомится и отклоняетъ всѣ визиты, какъ этотъ теперь. Хотя для простого визита она слиткомъ взволновалась. Я впервые услышалъ ея голосъ, обыкновенный, слишкомъ открытый но звуку, когда она сказала, повидимому, спокойно:
— Я сказала разъ навсегда, что меня никогда нѣтъ дома для этого господина. Вы напрасно трудились передавать карточку.
Я послѣдовалъ за мальчикомъ, который вышелъ съ поклономъ. Въ прихожей стоялъ высокій молодой человѣкъ, бритый, съ печальными темными глазами, одѣтый въ дорожный сѣрый костюмъ, зеленую шляпу И высокіе желтые краги. Можетъ быть, онъ пріѣхалъ верхомъ. Мальчикъ убѣдительно толковалъ ему что-то, тотъ не соглашался.
— Но мнѣ говорили, что г-жа Гарнье остановилась именно здѣсь.
— Я ничего не говорю. Она стоитъ здѣсь, вотъ ея имя въ книгѣ: Сесиль Гарнье, — но ея сейчасъ нѣтъ дома.
— Вѣроятно, она скоро будетъ: она вѣдь не уѣхала изъ города. Я ея дождусь.
— Можетъ быть, ихъ долго не будетъ.
— Все равно. У меня времени достаточно, я почти спеціально для этого сюда пріѣхалъ!
— Какъ вамъ угодно.
Господинъ сѣлъ прямо противъ двери въ читальную комнату.
— Можетъ быть, господинъ перейдетъ въ гостиную? — слѣдующій этажъ? — тамъ удобнѣе ждать. Ему тотчасъ доложатъ, когда прибудетъ г-жа Гарнье.
— Мнѣ здѣсь удобнѣе. Могу я пройти въ читальную?
— Тамъ ремонтъ…
Отозвавъ мальчика въ сторону, я спросилъ его, кто этотъ посѣтитель, но онъ ничего не могъ отвѣтить кромѣ того, что фамилія его Брукъ, и убѣжалъ на звонокъ.
На слѣдующій день повторилась та же исторія. Очевидно, г. Брукъ отличатся настойчивостью въ своихъ исканіяхъ. Крайняя досада отразилась на чертахъ г-жи Гарнье, когда она прошептала: „Боже мой! чего ему отъ меня нужно“?
Считая удобнымъ заговорить съ нею, я произнесъ:
— Не правда-ли, какъ неделикатно со стороны людей такъ лѣзть, когда ихъ не желаютъ видѣть? —
— Еще бы я желала его видѣть!
— Я виню отчасти администрацію гостинницы, которая не можетъ исполнить вашего желанія, такъ ясно выраженнаго.
Она пожала плечами.
— Что можетъ сдѣлать администрація? Это ея нисколько не касается, это мое личное дѣло.
— Но вы могли бы обратиться къ мѣстной полиціи.
Г-жа Гарнье промолчала съ гримаской, наконецъ, сказала:
— По нѣкоторымъ причинамъ мнѣ бы не хотѣлось сюда путать полицію.
Я понялъ, что сказалъ глупость, и, желая понравиться, едва ли не сдѣлалъ большую.
— Конечно, если бы съ вами находился отецъ, братъ, мужъ — вы были бы избавлены отъ этой докуки.
— Вѣроятно.
— Можетъ быть, вы мнѣ позволите поговорить съ г-номъ Брукомъ?
— Да, но вѣдь вы мнѣ не мужъ, не братъ, не отецъ, даже не пріятель.
Я готовъ былъ провалиться отъ своей неловкости, но дама продолжала съ улыбкой:
— И потомъ о чемъ же вы будете съ нимъ говорить?
— Я только попрошу его исполнить ваше желаніе, больше ничего. Я нисколько не навязываюсь въ ваши повѣренные.
Лукавство, какъ ласточка, промелькнуло въ глазахъ Сесиль Гарнье, сдѣлавъ на минуту ее настоящей француженкой, а не печальной, надменной дамой, которою я привыкъ ее видѣть.
— Хорошо. Если вы такъ добры и любезны, поговорите съ г-номъ Брукомъ. Мнѣ нѣтъ надобности просить васъ быть скромнымъ, потому что другимъ вы и не можете быть, ничего не зная.
Случай далъ мнѣ возможность объясниться съ Брукомъ раньше, чѣмъ я разсчитывалъ. Разговоръ съ г-жею Гарнье, ея минутная лукавая усмѣшка, обычный загадочный видъ, романическая и печальная исторія, подробности которой, не зная, я точно живописалъ въ своемъ воображеніи самыми заманчивыми красками, — все это взволновало мое сердце и воспламенило мой умъ.
Я пошелъ по уединенной дорогѣ, гдѣ могли встрѣтиться только сосѣдніе крестьяне, такъ какъ пріѣзжіе были или людьми больными, или свѣтскими посѣтителями водъ, которые не ходили дальше курортнаго парка, хотя окрестности городка были идиллически прелестны, впрочемъ, не безъ нѣмецкой сладости.
Дорога осторожно шла въ гору вдоль игрушечнаго ручья. Внизу рѣдко звякали большіе колокольцы коровъ на лугу. Черезъ все небо была радуга, подъ которой быстро вертѣлись маленькія вѣтряныя мельницы. Подоткнутыя бабы несли свои башмаки въ рукахъ.
Я сразу не замѣтилъ Брука. Онъ сидѣлъ задумчиво на придорожномъ камнѣ и писалъ что-то въ записную книжку, изрѣдка поднимая глаза на пейзажъ. Я подумалъ, что онъ записываетъ стихи, и мнѣ слегка стало его жалко, такъ что я заговорилъ съ нимъ только тогда, когда онъ спряталъ книжку въ карманъ.
— Г. Брукъ, долженъ вамъ сказать, что ваши посѣщенія крайне непріятны г-жѣ Гарнье.
Молодой человѣкъ посмотрѣлъ на меня съ нѣкоторымъ удаленіемъ, потомъ заговорилъ. Онъ заговорилъ просто и дѣловито, не совсѣмъ такъ, какъ объясняются влюбленные, да еще такіе романическіе.
— Мнѣ самому непріятна моя настойчивость, но я не знаю, какъ мнѣ поступятъ съ r-жею Гарнье.
— Оставить ее въ покоѣ.
— Видите ли, это мнѣ не совсѣмъ выгодно.
— Неужели вы можете думать о выгодѣ? Когда дѣйствуетъ искреннее чувство, при чемъ тутъ выгода?
Брукъ промолчалъ, потомъ повторилъ:
Нѣтъ, я все-таки попытаюсь поговорить съ г-жею Гарнье.
— Вы этого не сдѣлаете, а если и сдѣлаете, то изъ этого ничего не выйдетъ.
— Какъ знать?
— Я васъ увѣряю, что это будетъ совершенно безполезный шагъ.
Въ глазахъ молодого человѣка мелькнуло что-то въ родѣ надежды, когда онъ меня спросилъ: „вы родственникъ г-жи Гарнье?“
— Нѣтъ, — отвѣчалъ я, почему-то покраснѣвъ. — Ни я говорю съ вами съ ея вѣдома.
— И она васъ больше ничего не просила мнѣ передать?
— Ничего, кромѣ того, что она не желаетъ больше васъ видѣть. Я понимаю ваше огорченіе, но едва ли вы можете чего-нибудь достигнуть упрямствомъ. Вы знаете, никто не воленъ въ чужомъ сердцѣ.
— Я не совсѣмъ васъ понимаю. Я прошу только того, на что имѣю право.
— Подобныя нрава даются и отбираются но желанію.
— Конечно, я не имѣю юридическихъ правъ.
— Вотъ видите? Ну, а что бы вы сдѣлали, если бы были супругомъ г-жи Гарнье?
— Конечно, я бы къ ней тогда и не обращался.
— Вы оригинально разсуждаете.
— Я, почему?
— Мнѣ почти нравится вашъ образъ мыслей, но, тѣмъ не менѣе, вы или, наконецъ, покинете этотъ городъ, или по крайней мѣрѣ не будете искать встрѣчъ съ г-жею Гарнье.
— Этого я вамъ не обѣщаю.
— Хорошо. Но тогда слѣдить за этимъ возьмусь я и повѣрьте, не допущу васъ на три шага къ г-жѣ Гарнье.
Брукъ пожалъ плечами.
— Всякій защищаетъ свои интересы.
— Да, но не посягаетъ на чужіе.
— Мнѣ кажется, вы меня не понимаете.
— Понимаю, какъ нельзя лучше.
— Я просто желаю…
— Мнѣ нѣтъ дѣла до того, чего вы желаете. Я сказалъ вамъ, чего желаетъ г-жа Гарнье, и считаю вопросъ исчерпаннымъ.
— Какъ вамъ угодно.
Какъ глупы отвергнутые влюбленные, которые упорствуютъ: они лишаются послѣдней сообразительности. Хотя бы этотъ Брукъ! Съ виду не глупый малый, а разсуждаетъ и ведетъ себя, какъ совершенный кретинъ!
На нѣсколько дней Брукъ исчезъ. Но однажды я опять увидѣлъ его въ разговорѣ съ какимъ-то высокимъ, плотнымъ господиномъ, но виду австріякомъ. Это было въ передней нашего отеля. Какъ нарочно въ ату минуту Сесиль шла къ лифту и улыбнулась въ мою сторону такъ мило и лукаво, что кровь бросилась мнѣ въ виски. Брукъ стоялъ уже одинъ. Быстро подойдя къ нему, я сказалъ сквозь зубы, самъ себѣ удивляясь:
— Такъ поступаютъ только негодяи! Да, я повторяю, что вы — негодяй и готовъ подтвердить это какимъ угодно оружіемъ.
Брукъ посмотрѣлъ на меня удивленно.
— Простите, вы предлагаете мнѣ дуэль, насколько я понимаю. Я не могу ея принять, такъ какъ не владѣю никакимъ оружіемъ.
— Что же нужно сдѣлать съ вами, чтобы вы исчезли? Можетъ быть, вы желаете отступного?
— То-есть какого отступного?
— Ну, можетъ быть, вы согласитесь взять денегъ и не досаждать намъ болѣе.
Молодой человѣкъ молчалъ.
— Сколько? — спросилъ я, съ трудомъ преодолѣвая внезапное отвращеніе.
— Я думалъ, что сумма вамъ извѣстная: десять тысячъ франковъ, — пробормоталъ Брукъ, оживляясь.
Мое презрѣніе распространилось почти на г-жу Гарнье, которая могла когда-то дать сердечныя нрава столь презрѣнному человѣку. Я тотчасъ выдалъ ему чекъ и самъ отправился въ контору, чтобы онъ при мнѣ взялъ билетъ. Какъ оказалось, онъ отправился въ Женеву.
Собиралась гроза, и я долго не могъ уснуть. Я гулялъ по отельному саду въ темнотѣ съ той стороны, куда выходили окна г-жи Гарнье. Когда я натыкался на кусты жасмина, они пахли сильнѣе. Вдали уже синѣли молніи, будто кто-нибудь чиркалъ отсырѣвшей спичкой но небесной коробкѣ. Наконецъ, получилась болѣе ясная и длительная молнія безъ удара, — и я увидѣлъ, что окно Сесиль открылось. Въ то же мгновеніе я замѣтилъ человѣка, быстро промелькнувшаго по направленію къ открытому окну. Казалось, вмѣстѣ съ окрестностью, молнія освѣтила и мои мысли и притомъ такимъ же фантастическимъ свѣтомъ. „Конечно, думалось мнѣ, этотъ Брукъ никуда не уѣзжалъ, обманулъ меня, караулилъ въ саду и, увидя случайно раскрывшееся окно, хотѣлъ силою добиться того, чего не сумѣлъ достигнуть упорствомъ.
Было дѣломъ секунды броситься къ молодому человѣку и схватить его за шиворотъ. Боясь скандала и не желая безпокоить г-жи Гарнье, я велъ борьбу молча. Молчалъ и мой противникъ, очевидно, по тѣмъ же соображеніямъ. Больше того: онъ даже старался все время закрывать лицо верхнею частью руки, хотя молніи прекратились и только черныя тучи ползли надъ самыми деревьями. Онъ оказался гораздо сильнѣе, чѣмъ можно было предположить, и я уже сталъ ослабѣвать, не думая о нападеніи, а только защищаясь, какъ вдругъ голосъ г-жи Гарнье прозвучалъ тихо, но внятно:
— Какъ это глупо въ концѣ концовъ!
Я поднялъ глаза къ окну, межъ тѣмъ какъ мой противникъ, воспользовавшись тѣмъ, что мое вниманіе обращено не на него, ускользнулъ въ гущу деревьевъ. Сесиль уже не было видно за рамой окна, которое отражало только послѣдніе взрывы молніи.
Первыми словами г-жи Гарнье, когда мы встрѣтились съ нею на слѣдующее утро, были:
— Объясните, мнѣ, пожалуйста, что все это значитъ?
— Я хотѣлъ оградить васъ отъ непріятныхъ встрѣчъ.
— Да, но кончится тѣмъ, что я свою встрѣчу съ вами буду считать за одну изъ самыхъ непріятныхъ. Что я теперь скажу мужу? Согласитесь: достаточно странно встрѣчать подъ окнами своей жены посторонняго охранителя!
— Развѣ это былъ вашъ супругъ?
— Ну да. Онъ вчера пріѣхалъ изъ Рима. Вечеромъ испортился замокъ у него въ номерѣ, и, не найдя слесаря, онъ хотѣлъ пробраться ко мнѣ черезъ окно, такъ какъ мы живемъ въ одномъ и томъ же коридорѣ нижняго этажа.
— А я думалъ, что это — Брукъ.
— Брукъ? Зачѣмъ же онъ ко мнѣ полѣзетъ?
— Я не знаю.
— Послушайте: вѣдь и догадкамъ есть извѣстный предѣлъ! Притомъ Брукъ куда-то пропалъ, я думаю, не уѣхалъ ли онъ совсѣмъ. Странно, что поговоривъ съ мужемъ, онъ не подождалъ, чтобы тотъ заплатилъ ему мой долгъ въ десять тысячъ франковъ. Я хотѣла было скрыть отъ мужа этотъ долгъ, но пришлось открыться. И этотъ смѣшной Брукъ исчезаетъ какъ разъ тогда, когда его исканія могли увѣнчаться успѣхомъ!
— Г. Брукъ былъ только вашимъ кредиторомъ?
Г-жа Гарнье подумала и отвѣчала съ улыбкой;
— Ну, конечно. Онъ представитель торговаго дома. Я знаю, что въ дѣлахъ любви общественное положеніе ничего не значитъ, но Брукъ совсѣмъ не думалъ ни о какихъ романахъ, и потомъ, кажется, я не производила на него достаточнаго впечатлѣнія.
Помолчавъ, она добавила:
— Ну, не будемъ ссориться! Я вамъ все-таки очень благодарна, что вы меня избавили отъ Брука.
Опять усмѣшка прошла но ея губамъ, такъ что я до сихъ поръ не знаю, извѣстно ли было г-жѣ Гарнье, что я заплатилъ ея долгъ.
