Потерянный рай (Мильтон; Чюмина)/Книга девятая
| ← Книга восьмая | Потерянный рай — Книга девятая | Книга десятая → |
- Википроекты
Диавол, облетев землю, со злыми замыслами возвращается в Рай под видом тумана и встретив спящего змея, вселяется в него. Рано утром Адам и Ева выходят на свои обычные занятия, которые, по предложению Евы, решено было производить каждому из них отдельно в разных концах Рая. Ввиду большой опасности от их лукавого врага, Адам сперва не соглашается с этим планом: он боится, что диавол воспользуется слабостью Евы, лишенной опоры со стороны мужа, и склонит ее ко греху. Оскорбленная подозрениями мужа Ева настаивает на своем, чтобы доказать Адаму противное, и Адам соглашается. Диавол под видом змея подползает к Еве и в самых льстивых выражениях восхищается её красотой. Удивленная тем, что змей говорит по-человечески, Ева спрашивает его, каким образом он получил способность мыслить и говорить? Диавол отвечает, что он получил способность, вкусив плод от одного из растущих в Раю дерев. Ева просит указать ей это дерево и скоро узнает, что это и есть то самое «древо познания добра и зла», плоды которого вкушать запретил им Сам Создатель. Диавол, путем лживых доводов, склоняет Еву вкусить от плода, и та, в восторге от его вкуса, не знает, сообщать ли, или нет Адаму о своем грехе. Наконец, она срывает один из плодов, несет его мужу и объясняет ему, каким образом она преступила заповедь Божию. Адам, пораженный этим событием, в порыве страсти, следует её примеру, решаясь погибнуть вместе. По вкушении плода и Адам, и Ева прежде всего заботятся о прикрытии своей наготы, ссорятся между собою и сваливают вину друг на друга.
ТЕ времена на-веки миновали,
Когда Господь и ангелы Его
Являлися гостями человека
И, скромную трапезу с ним деля,
Речам его внимали благосклонно.
На грустный лад настраиваю лиру!
Приходится поведать мне о клятве
Нарушенной, о дерзком ослушанье,
О гибельном проступке человека
И праведном возмездии Небес
Разгневанных, повергшем род людской
В юдоль скорбей, где Грех царит со Смертью
И злой недуг — её предвестник близкий.
Возвышенно-печальная задача,
Труднейшая, чем описанье гнева
Ахиллова, когда врага он трижды
Преследовал вокруг троянских стен,
Иль ярости обманутого Турна[1],
Иль, наконец, Юноновой вражды[2],
Столь пагубной для греков, с Купидоном.
Но, как предмет подобный ни возвышен —
Надеюсь я воспеть его достойно,
Божественною музой вдохновлен,
Которая во сне сюда нисходит
И легкий мне нашептывает стих.
Светило дня давно уж закатилось,
А вслед за ним и Геспера звезда,
Посредница меж сумраком и светом,
И ночь покров над миром распростерла,
Когда, из Рая изгнан Гавриилом,
Туда опять вернулся Сатана.
Он презирал Божественную кару,
Которая могла его постигнуть,
Но избегал сиянья дня с тех пор,
Как Уриил, правитель светлый Солнца,
Открыл его и страже указал.
Во мраке он носился семь ночей
И, наконец, дорогой потаенной
Вернулся в Рай. Существовало место,
Где, у подножья Рая, низвергался
В пучину Тигр, и под землей на время
Он исчезал; оттуда поднимаясь,
Он бил ключом вблизи от Древа Жизни.
И Сатана, низвергнувшись с рекою,
Из-под земли выходить вместе с ней,
Окутанный тумана пеленою.
Потом себе убежища он ищет
И к Понту[3] он стремится из Эдема
К тем берегам, где протекает Обь;
Оттуда он спускается на юг
До полюса; проносится на запад
С востока он, от берегов Оронта[4]
До берегов пустынных океана
И той страны, где протекает Ганг.
Внимательно всех тварей изучив
И убедясь, что хитростью коварной
Никто из них со змеем не сравнится,
Решился он под оболочкой змея
Преступные намеренья укрыть,
Но, дерзкое решение приняв,
С глубокою тоскою восклицает:
— Ты, Небесам подобная Земля,
Едва ли их красой не превосходишь!
Достойное жилище Божества,
Ты создана поздней и совершенней,
Вокруг тебя вращаются светила
И на тебя сиянье изливают.
Как в небесах их средоточье — Бог,
Ты всех миров явилась средоточьем
И лучшую с них получаешь дань.
С каким бы я восторгом пробегал
Громадные пространства и с какой бы
Я радостью великой созерцал —
Когда бы мне была доступна радость —
Холмов, долин, лесов разнообразье!
Нигде, нигде себе не нахожу я
Убежища! Чем радостнее все
Вокруг меня, тем больше я страдаю
От грозного с самим собой разлада.
Прекрасное становится отравой,
Но в небесах мне было б тяжелей:
И здесь, и там лишь полным властелином
Я быть могу. Ищу не облегченья
В страданиях, — страданию обречь
Хочу других, хотя бы мне пришлось
Нести за то сугубое возмездье.
В одном лишь беспощадном разрушенье
Я нахожу отраду для себя.
И, если мне того сгубить удастся,
Кто надо всем владычествует здесь, —
Все вместе с ним погибнет безвозвратно.
Итак, пускай царит повсюду гибель
И властвует в природе разрушенье!
Вся адская уничтоженья слава
Принадлежать всецело будет мне:
В один лишь день сотру до основанья
И сглажу все, что создано Всевышним
В течение шести великих дней.
Кто ведает, не в ту ли ночь, когда
Небесных сил едва ль не половину
Освободил от рабства я пред Ним,
Задумал Он вознаградить утрату?
Иссякла ли в Нём творческая сила,
Иль жаждал Он больней унизить нас,
Но сотворил, взамен бесплотных духов,
Он взятые из праха существа,
Безмерно их над нами возвеличив
И одарив небесными дарами,
Которые похищены у нас.
Он сотворил из персти человека,
Нарек его властителем земли
И пламенных небесных херувимов
Назначил Он — какое униженье! —
Быть слугами и стражей человеку!
И, вот, страшась их взоров неусыпных,
Скрываюсь я в пустыне и во тьме
И под кустом отыскиваю змея,
Дабы себя и умыслы свои
Укрыть в его бесчисленных изгибах.
Какой позор! Боровшийся с богами
За первенство, теперь, подобно гаду,
Обязан я во прахе пресмыкаться;
Но, мщения достигнуть кто желает
И высоты могущества — тому
Приходится мириться с униженьем.
Да будет так! На все решаюсь я,
Лишь только бы удар направить верно,
И, если высшей цели не достиг —
Пусть поразит, по крайней мире, он
Того, кто мне столь ненавистен ныне, —
Избранника Небес, то существо,
Что создано Творцом в минуту гнева
На вечный стыд и поруганье нам
И ненависть да будет воздаяньем
За ненависть!
Так молвит Сатана;
Он стелется туманом по земле,
Среди лесов отыскивая змея,
И, наконец, его находит спящим,
Свернувшимся в бесчисленные кольца.
Виднелася меж ними голова,
Где с хитростью таилося лукавство,
Но, будучи пока еще невинным,
Во тьме пещер не укрывался змей,
И вид его не возбуждал боязни.
И Сатана вселяется в него;
Господствуя в мозгу его и сердце,
Инстинктами его овладевает
И разумом он наделяет змея,
Но, сон его спокойный не нарушив,
Укрытый в нём, лучей рассвета ждет.
Забрезжил день, и влажные цветы
Он озарил своим священным светом.
От алтарей природы возносились
Безмолвные хвалы к престолу Божью;
Им вторили словесною молитвой
Восставшие от сна Адам и Ева
И, помолясь, советоваться стали,
Как разделить в саду свою работу,
С которою справляться становилось
Им тяжело. И Ева говорит:
— Бесплодною работа будет наша,
Пока одни трудиться мы должны.
Все лишнее, что срезать успеваем
В теченье дня, все это, в ночь одну
Разросшися, является как прежде.
Дай мне совет иль выслушай меня:
Разделимся; иди один туда,
Где более всего нужна забота,
Направь плюща зеленого побеги,
Окутавшего ветви, а себе,
Меж тем, найду работу до полудня
В долине я, где розы расцвели.
Когда весь день не расстаемся мы,
Улыбкою, беседою и взглядом
Урочный труд мы часто прерываем.
И с нежностью ответил ей Адам:
— Единая любимая подруга,
Я нахожу похвальным это рвенье,
Но сам Господь не воспрещает нам
Для отдыха мгновенья уделять,
И пищу мы вкушаем на свободе.
Обмен речей есть пища для ума,
Улыбка же — любви нежнейшей пища,
А потому животным неизвестна.
Не для труда тяжелого Творцом
Мы созданы, а также для блаженства;
И вместе нам удастся оградить
Растенья и цветы от одичанья.
Но, если ты побыть одна желаешь,
Согласен я на краткую разлуку.
И слаще нам покажется свиданье, —
Лишь одного боюсь я для тебя:
Ты ведаешь, опасностью грозить
Лукавый враг, завидующий нам;
| Так масса вод, кативших вал за валом, То бешено с обрывов низвергаясь, То широко разлившись по долинам, Меж гор и скал прокладывает путь. (Стр. 78.) |
Поблизости таится он, в надежде
Удобную минуту уловить,
Когда с тобой меня застанет порознь,
Чтоб тем верней опутать нас сетями.
А цель его — от Бога нас отторгнуть
И верности супружеской, которой
Завидует он более всего.
Когда жене опасность угрожает
С бесчестием — остаться возле мужа
Ей надлежит: он защитит ее
Иль вместе с ней судьбу её разделит.
И, в чистоте своей оскорблена,
Но, вместе с тем, исполнена любви,
С достоинством так возражает Ева:
— О, сын Небес и властелин Земли!
Известно мне врага существованье,
Но потому, что существует он,
Ужели ты способен усомниться
В любви моей и верности Творцу
И моему супружескому долгу?
Насилия нам не должно бояться,
Подвергнуться не можем ни страданью,
Ни смерти мы. Ужели ты страшишься,
Что с помощью обмана враг сумеет
Поколебать любовь мою и верность?
Но как же ты мог усомниться в той,
Которая так дорога тебе?
И молвит он, спеша ее утешить:
— Дщерь Господа, возлюбленная Ева,
Невинное, бессмертное созданье!
Советую тебе не удаляться
Не потому, что нет во мне доверья,
Но для того, чтоб самую возможность
Замышленной попытки устранить.
Бесчестья тень на каждом остается,
Кто гнусному соблазну подвергался
И ты сама б пришла в негодованье
При первой же попытке оскорбленья.
Вот почему страшусь разлуки я.
Как дерзкий враг ни смел и ни отважен,
На нас двоих напасть он не решится
Иль нападет на одного меня
Не относись к тому с пренебреженьем,
Кто ангелов сумел ввести в соблазн,
Не отстраняй и помощи моей:
Я при тебе мудрее становлюсь
И бдительней, сильней душой и телом.
И при одной лишь мысли, что могу
В глазах твоих явиться побежденным,
Отвагою преисполняюсь я
И становлюсь тогда непобедимым.
И, в свой черед, зачем же испытанью
Не хочешь ты подвергнуться при мне?
Так, ласковой заботою исполнен,
Он говорил, но, думая, что в нём
Сомнения таятся, возражает
Жена ему: — Когда в пространстве тесном,
Под вечною угрозою несчастья
Нам суждено отныне жить с тобой,
Возможно ли, чтоб счастливы мы были?
Но, если враг решится на соблазн,
Он посрамить не нашу добродетель,
А лишь себя, и мы, наоборот,
Приобретем победою над ним
Спокойствие и милость Провиденья.
И что такое верность и любовь,
Не знавшие борьбы и испытаний?
Ведь, если так несовершенно счастье —
И самый Рай для нас не будет Раем.
С горячностью Адам ответил Еве:
— О, женщина! Все в мире совершенно,
Прекрасно все, что создано Творцом.
И человек — тем более. Опасность
Заключена в самом же человеке,
Но, волею свободной одарен
И разумом избегнуть зла он может.
Так будем же остерегать друг друга;
К чему искать соблазна добровольно?
Он сам придет когда настанет час.
И, прежде чем свою докажешь твердость,
Ты докажи свое повиновенье.
Но, если ты уверена в себе, —
Иди, зови на помощь добродетель;
Всевышним долг исполнен пред тобою,
Исполни свой!
Так молвил прародитель.
И ласково настаивала Ева:
— Итак, идти ты дозволяешь мне?
Не думаю, что на меня одну,
Которую считает он слабейшей,
Надменный враг решился бы напасть;
Но, если б он осмелился на это,
Тем более он будет посрамлен.
Так говоря, освобождает руку
Она из рук супруга своего
И с легкостью дриады или нимфы,
Которые сопутствуют Диане[5],
Спешит уйти. Хотя в руках у неё
Не дивный лук с колчаном золотым,
Но скромные орудья садоводства,
Что сделаны без помощи огня,
Она своим величьем и красою
Делосскую богиню затмевает.
Подобная Палее[6] иль Помоне,
Идет она, и провожает долго
Ее Адам восторженно очами,
Прося ее скорее возвратиться.
Она дает супругу обещанье
В полдневный час вернуться и к трапезе
И отдыху все приготовить в куще.
Несчастная! Как обманулась ты!
Свершилося неслыханное дело,
И с той поры нет больше для тебя
Ни отдыха, ни сладких яств Эдема!
Среди цветов таятся западни,
И адскою враждой обречена ты,
Лишенная невинности, блаженства
И верности, тяжелому изгнанью.
С зарею дня на поиски пустился
Коварный Враг; везде под видом змея
Отыскивал счастливую чету
В долинах он, у светлых ручейков,
Которые журчат в тени деревьев.
И он желал, хотя не смел на это
Надеяться, одну увидеть Еву.
| Сказал Господь: — Да населятся воды Животными и рыбами, а твердь Небесная пернатыми… (Стр. 80.) |
И вдруг она явилась перед ним,
Окутана волнами благовоний,
Скрываяся в цветах на половину;
Вокруг неё цвели и рдели розы,
И стебельки склонившихся цветов,
Роскошною окраскою блиставших,
Заботливо подвязывала Ева,
Не думая о том, что и она —
Прекраснейший цветок среди Эдема,
Нуждается в опоре, а поддержка
Так далека, и так близка гроза!
Тропинками под сенью стройных кедров
И чудных пальм, то явно, то скрываясь
В кустарниках, ползет лукавый Враг
В долине той, которая прекрасней
Волшебного приюта Адониса[7]
И тех садов, где сын Лаэрта мудрый
В пути своем был гостем Алкиноя.
Как человек, что долго заключен
Был в городе среди высоких стен.
Где воздухом дышал он зараженным,
И, наконец, увидел пред собой
Простор полей, где дышится легко, —
Так Сатана с восторгом созерцал
Роскошный Рай и Евы красоту,
Казавшейся по облику похожей
На ангела, но женственней и мягче.
И кротостью её побеждена
Была вражда у Духа Зла,
Но счастья чужого лицезренье
В груди его зажгло собою вскоре
То адское мучительное пламя,
Которое всегда пылало в нём,
И молвит он с глубокою тоскою:
— Куда, мечты, вы завлекли меня?
И, сладостным обманом очаровань,
Ужель забыть могу я, для чего
Пришел сюда? Нет, не любовь с надеждой
Вкусить опять от райского блаженства
Влекли меня, но ненависть, надежда
Разрушить все, что счастьем зовется,
И знать одно блаженство разрушенья.
Итак, должно воспользоваться мне
Минутою удобною. Теперь
Остался я наедине с женою;
Поблизости не вижу я того,
Чей гордый ум, достоинство и сила
Внушают мне невольно опасенье.
Соперником не будет он ничтожным:
Пока, ведь, он еще неуязвим,
Меж тем как я страданию подвержен.
Так глубоко меня унизил Ад.
Пусть женщина прекрасна и достойна
Любви богов — я не страшусь её,
Исполненный вражды я приближаюсь,
Которая тем более ужасна,
Что я любви личину надеваю: —
Вернейший путь для гибели её.
Так говорить неумолимый Враг,
Вселившийся в неведомого змея.
Не по земле постыдно пресмыкаясь
Изгибами, но, стоя на хребте.
Он движется по направленью к Еве.
Карбункулам подобны очи змея:
Влача в траве сверкающие кольца,
Лоснящуюся шею выпрямляет
Он с гордостью. Прекрасен вид его,
И даже змей не может с ним равняться,
В которого нежданно превратились
Гармония и Кадм[8]. Сначала он
Старается обходом подойти,
Как рулевой, ладью свою ведущий
Меж отмелей и грозных бурунов.
Пред Евою игриво извиваясь,
Пытается напрасно он привлечь
Вниманье той, которой, как Цирцее[9],
Животные покорны, — и тогда
Лукавый Враг, приблизившись без зова,
Пред ней во прах склоняет раболепно
Венчанную главу свою и лижет
Он на земле следы от ног её.
Привлечена его безмолвной лаской,
Глядит она, — и, радуясь тому,
Что он успел привлечь её вниманье,
Он говорит змеиным языком:
— Владычица вселенной, не дивись
(Когда тебе доступно удивленье,
Затем, что ты одна его достойна!) —
Но более всего прошу тебя:
Презрения ты не являй во взоре
Очей твоих, подобных Небесам!
Не гневайся за то, что я дерзнул
Приблизиться к тебе и ненасытно
Без трепета тебя я созерцаю,
Прекрасное подобие Творца!
Все, что живет — покорствует тебе
И красоту твою боготворит.
Ты можешь быть владычицей вселенной,
Но здесь в глуши, среди пустыни дикой,
Тебя один лишь видит человек,
Меж тем как ты богиней быть могла бы
Среди богов, и ангельские сонмы
Должны тебя покорно окружать.
Так льстил жене лукавый Искуситель,
И речь его достигла сердца Евы,
Но, голосу змеиному дивясь,
Она ему смущенно отвечает:
— Возможно ли? От змея слышу я
Людскую речь и выражена в ней
Людская мысль? Но первого из этих
Даров Творца лишенными казались
Животные, а что же до второго
Касается — питаю я сомненье;
В поступках их, во взоре, замечаю
Я светлый ум. Тебя считаю, Змей,
Мудрейшею из тварей полевых,
Но до сих пор не знала я, что речью
Владеешь ты. Поведай, как могло
Неслыханное чудо совершиться,
И отчего привязан ты ко мне
Сильнее всех животных остальных?
Ответил ей лукавый Искуситель:
— Владычица вселенной и царица,
Блистательная Ева, я готов
Велениям твоим повиноваться,
Которым все покорствует вокруг.
| Левиафан, среди морских чудовищ Громаднейший, покоится на дне И движущейся кажется скалою… (Стр. 80.) |
Вначале я ничем не отличался
От всех зверей, и мысль моя была
Такою же приниженной и жалкой,
Как пища та, которую вкушал я;
О пище лишь и о различье пола
Понятие имел я, но однажды,
Среди полей блуждая, увидал
Я дерево чудесное вдали,
И дивные плоды на нём виднелись,
Струившие волшебный аромат,
Пурпурные с отливом золотым,
Которые сильнейшее желанье
Отведать их внушили мне собой.
Так не пленял меня укропа запах
И молока, когда порой вечерней
Течет оно обильно из сосцов
Овец и коз. И яблоков чудесных
Решился я отведать; до ветвей
Могли б достать лишь вы с Адамом оба,
Так высоко росли они вверху,
А потому я быстро обвился
Вокруг ствола (под деревом столпились
Завистливо животные другие)
И, без труда достигнув середины,
Я от плодов заманчивых вкусил.
И тут же я чудесной переменой,
Которая во мне произошла,
Был поражен: я духом просветлел
И с разумом обрел способность речи,
По внешности ни в чём не изменясь.
Возвышенным глубоким размышленьям
Я предаюсь душою с той поры;
Открыты мне Земля и Небеса.
Все высшее, прекрасное постиг я.
Но все, что есть прекрасного на свете —
Слилось в тебе, в лучах твоей красы,
Которой нет ни равной, ни подобной.
Твоя краса влекла меня сюда…
Но, может быть, тебе я докучаю?
Я здесь затем, чтоб лицезреть тебя,
Перед тобой склонясь благоговейно,
Владычицей, царицею вселенной.
Так молвил Дух змеиными устами;
Ответила жена неосторожно:
— Чрезмерною своею похвалой
Внушаешь ты сомненье в дивной силе
Того плода, которого ты первый
Отведал здесь. Далеко ли отсюда
То дерево и где оно растет?
И хитрый змей поспешно отвечает:
— Путь не далек, царица, и не труден,
Оно растет на берегу ручья,
За рощею из мирт и бальзаминов,
И, если ты дозволишь, проведу я
Тебя туда.
— Веди! — сказала Ева,
И, кольцами своими извиваясь,
Спешит вперед коварный провожатель,
Сияющий от радости. Не так ли,
Пред путником блеснув среди тумана,
Влечет его блуждающий огонь
В глубокие болота и пучины?
Но, дерево увидев, говорит
Вожатому праматерь наша Ева:
— Напрасно, змей, явились мы сюда;
Хотя плоды растут здесь в изобилье,
И силу их я вижу на тебе,
Но их вкушать и прикасаться к ним
Мы не должны: так повелел Господь,
И в том — Его единственный запрет.
Во всем ином свободны мы, и разум —
Единственный руководитель наш.
— Как? — возразил коварный Искуситель, —
Провозгласив владыками над всем,
Создатель вам в Эдеме воспрещает
Вкушать плоды? — И, чуждая греха,
В ответ ему невинно молвит Ева:
— От всех плодов дозволено вкушать
Создателем, лишь эти исключая.
Он повелел не прикасаться к ним,
Иначе смерть виновного постигнет.
Но, становясь отважней, Искуситель
Иным путем готовится идти:
Прикинувшись по отношенью к людям
Исполненным усердья и любви,
Находить он запрет несправедливым,
Волнуется и смело негодует.
Так в древности в Афинах или в Риме
Ораторы в речах красноречивых
Отстаивали благо государства.
Взволнованный и гордо выпрямляясь,
Он говорил восторженно жене:
— Священное и мудрое растенье,
Познания и мудрости источник,
Я чувствую могущество твое
И разумом не только постигаю
Начало всех вещей, но мне открыты
И высшие Небес предначертанья.
Угрозе той не верь, царица мира;
Вкусив плода, вы оба не умрете:
Не смерть дает, но знанье он и жизнь;
К запретному плоду я прикасался,
И смертию за это Всемогущий,
Как видишь ты, не покарал меня.
Открытое животному — возможно ль,
Прилично ли скрывать от человека,
И может ли негодовать Господь
По поводу такой вины ничтожной?
Скорее Он похвалит рвенье ваше,
Которое и под угрозой смерти
Вас привело к решению познать
Добро и Зло. Добро — всего прекрасней,
А если Зло на свете существует,
То почему ж и не узнать его,
Чтоб тем верней его остерегаться?
Вас покарав, не может правосудным
Считаться Бог, а если правосудья
Нет у Него, то Он — не Божество
И требовать не может послушанья.
К чему ж тогда такое запрещенье?
Затем, чтоб вы пред Ним благоговели,
В неведенье оставшись на-всегда.
Он ведает: в тот день, когда вкусить
Решитесь вы запретного плода,
Откроются у вас мгновенно очи.
Вы станете подобными богам,
Добро и Зло постигнув, как они;
| Тем временем в пещерах и болотах Из яиц вылупляются птенцы И, оперясь, развертывают крылья, Взвиваяся высоко к небесам. (Стр. 80.) |
Я сделался из змея человеком,
Вы из людей должны богами стать.
Да, естество телесное свое
Вы свергнете, быть может, и умрете,
Но для того, чтоб в образе богов
Воскреснуть вам, из праха возрожденным.
Такая смерть желанною была бы.
Божественную пищу разделив,
Сравняется с богами человек;
Они царят лишь в силу первородства,
Внушая мысль, что ими создана
Вселенная. Я сомневаюсь в этом:
В бездействии находятся они,
Меж тем, земля творит, не уставая.
И, если все — творенье их, — познанье
Добра и Зла, кто в дерево вложил?
И отчего, плодов его отведав,
Становится без дозволенья их
Мудрее тот, кто знания искал?
Чем Господу познанье не угодно?
И, если все зависит от Него —
Что дерево поведать может вам
Противного Его высокой воли?
Не зависть ли причиною запрета?
Но зависти возможно ль обитать
В сердцах богов? Доказывает все,
Насколько вам вкусить необходимо
Прекрасного плода. Итак, сорви,
Вкушай его, богиня, без боязни!
Окончил он. Коварные слова
Отравою проникли в сердце Евы,
И пристально глядит она на плод;
Ей слышатся речей умолкших звуки
И мнится ей: глубоким убежденьем
И разумом исполнены они.
Приблизился, меж тем, полдневный час,
А вместе с ним проснулся в ней и голод,
И аромат чудесного плода Его еще сильнее обостряет.
Противиться она не в силах дольше;
Однако же, в последнее мгновенье
Ее берет раздумье, и она,
Остановясь, так говорит себе:
— Чудеснейший среди плодов земных!
Великою ты силой одарен
И можно ли тебе не удивляться!
Даруешь ты немому языку
Чарующую силу красноречья,
И даже Тот, Кто наложил запрет
Вкушать тебя, не скрыл, какою силой
Ты одарен, назвав тебя плодом
Познания Добра и Зла. Но цену
Твою запрет лишь только возвышает.
Ведь, знание есть благо; почему же
Нельзя и нам воспользоваться благом
И мудрости достигнуть чрез него?
Но, если смерть на нас наложит цепи,
К чему тогда свободный разум нам?
Вкусив плода, подвергнемся мы смерти, —
Таков Творца суровый приговор.
Однако, змей, отведавший его
Не только жив, но мыслит. Неужели
Придумана для нас угроза смерти,
И нам одним воспрещено познанье,
Которое дозволено животным?
И этот змей, его вкусивший первым,
Доверчиво спешит делиться с нами
Доставшимся ему на долю благом.
Он — друг людей, не знающий обмана
И хитрости. Чего ж я опасаюсь
В неведенье моем? Творца иль смерти
Страшуся я, закона или кары?
Здесь я найду решенье всех сомнений.
Небесный плод, и зрение, и вкус
Пленяющий, дает собою мудрость.
И что же мне мешает, наконец,
Вкусить его и с голодом телесным
И мой духовный голод утолить?
Промолвив так, рукою безрассудной
В недобрый час она срывает плод
И от него вкушает. Содрогнулась
Как будто бы от боли мать-Земля;
Потрясена до самых оснований,
Глубокий вздох Природа испустила.
Виновный змей поспешно скрылся в чаще,
Но, ничего вокруг себя не видя,
Вся наслажденью Ева предалась.
Казалось ей, что время недалеко,
Когда она в богиню превратится,
И с жадностью она вкушает плод,
Не ведая, что смерть она вкушает.
Насытившись, упоена восторгом
И торжеством воскликнула она:
— Хвала тебе, деревьев райских цвет!
Ты силою своей благословенной
Даруешь нам божественную мудрость,
Как долго ты в презренье обретался!
Отныне же, питаема тобою,
Я в мудрости созрею и сравнюсь
С богами я, которым все открыто.
Поступок мой останется ли тайной?
Ведь, небеса от нас удалены,
И с высоты Законодатель мира,
Заботами иными поглощенный,
Увидит ли, что происходит здесь?
Но как теперь явиться мне к Адаму?
Открыться ли ему и разделить
Блаженство с ним, иль лучше нераздельно
Владеть одной сокровищем познанья?
Еще сильней меня полюбит он,
Когда ему я сделаюся равной,
А, может быть, — и высшею.
Но, если Господь узнал и смерть меня постигнет?
Тогда Адам найдет жену другую,
А вместе с ней и счастье найдет.
Такая мысль ужаснее, чем смерть!
Со мной Адам все должен разделить —
И счастье, и горе. С ним готова
Я встретить смерть, и не считаю жизнью
Жизнь без него!
И с этими словами
Спешит она к Адаму, преклонясь
Пред деревом, познание дающим.
Меж тем, Адам, подругу ожидая,
Для кос её венок душистый сплел,
Но сердце в нём предчувствием томилось
Мучительным. Он вышел ей навстречу
И на пути, близ дерева познанья,
| Так на Земле в саду Эдема вечер Настал седьмой, и солнце закатилось… (Стр. 82.) |
Увидел он идущую жену.
В руке своей она держала ветку
С прекрасными душистыми плодами,
Которые как будто улыбались;
Лицо её молило о прощенье.
И так она спешила оправдаться:
— Отсутствию дивился моему,
Наверно, ты? Разлука показалась
Мне долгою, впервые я узнала
Тоску любви, но случаем чудесным
Задержана была я; подивишься
Ты, услыхав мое повествованье.
И тут она передает супругу
В волнении случившееся с ней,
Прося его отведать от плода
И высоты божественной достигнуть.
Но, услыхав о роковом проступке,
Адам стоит недвижный, пораженный,
Бледнеет он, и стынет кровь его.
Дрожащею рукою он роняет
Сплетенную гирлянду, и к ногам
Увядшие рассыпалися розы.
В душе своей он с грустью говорит:
— Прекраснейший творения венец,
Позднейшее и лучшее созданье
Всевышнего, в котором все слилось,
Чарующее помыслы и взоры!
Ужели ты погибла? Неужели
С утратою невинности своей
Обречена неумолимой смерти?
О, как могла такое святотатство
Ты совершить и преступить запрет!
Проклятая, неведомая хитрость
Сгубила нас: и я умру с тобой.
Могу ли жить, когда тебя не будет,
Могу ль забыть беседы нежной сладость
И на-всегда остаться одиноким?
Когда б Господь ребро другое вынул
И из него создал другую Еву,
Я и тогда б забыть тебя не мог.
Ты связана со мной нерасторжимо
В страданиях и счастье на-всегда.
Так, мысленно приняв свое решенье
И покорясь тому, что неизбежно,
Жене своей спокойно молвит он:
— На смелый ты отважилась поступок!
И лицезренье дивного плода,
Случайное к нему прикосновенье,
Могли тебя опасности подвергнуть,
А ты вкусить дерзнула от него.
Но сам Господь не может изменить,
Вернуть того, что сделано. Быть может,
Ты не умрешь, и, змеем оскверненный,
Значение свое утратил плод
И сделался плодом обыкновенным.
Ты говоришь: отведав от него,
Не умер змей, но разум человека
Он приобрел; так, значит, мы должны,
Вкусив его, достигнуть высоты
И ангелами стать, полубогами?
Не верю я, чтоб лучшие созданья
Решил Творец обречь уничтоженью,
Те существа, которым предоставил
Владычество над всем живущим в мире,
Где все должно погибнуть вместе с ними;
Кто созидал — не станет разрушать,
И торжества подобного доставить
Не может Он коварному Врагу.
Но, все равно, с тобою разделю я
Судьбу твою: единый приговор
Постигнет нас. Мы — существо одно
И плоть одна; с утратою тебя
Утратил бы я собственную жизнь.
И Ева так Адаму отвечает:
— Со славою какой твоя любовь
Из тяжкого выходить испытанья!
Какой пример блистательный! Адам,
Как жажду я во всем с тобой равняться
И счастье какое мне доставил
Ты, говоря, что мы — одна душа!
Решаешься ты разделить со мною
Мою вину, быть может — преступленье,
Когда назвать возможно преступленьем
Вкушение чудесного плода,
Мне давшего возможность убедиться
В любви твоей. Когда бы я могла
Предполагать, что смелый мой поступок,
Действительно, влечет с собою смерть,
Я умереть решилась бы одна.
Но, нет, не смерть в себе я ощущаю;
Усиленною жизнью я живу,
На все гляжу я взором просветленным,
И многое утонченному вкусу
Не нравится, что прежде находила
Приятным я. Итак, не бойся смерти
И от плода, подобно мне, вкуси!
Так говоря, в объятья заключает
Она его, и радостные слезы
Текут у неё обильно из очей.
Отрадно ей любовь такую видеть,
Которая из-за неё готова
Подвергнуться возмездию Небес
И смерть принять. В награду подает
(Достойная для слабости награда)
Она ему прекрасные плоды,
И, ведая последствия проступка,
Но женскому поддавшись обаянью,
Вкушает он запретного плода.
Опять Земля в мученьях содрогнулась,
И тяжкий вздох Природа испустила
Из недр своих. Померкнул небосвод
И горькими оплакивал слезами
Источник смерти — первородный грех.
Но, ничего вокруг не замечая,
Как будто бы вином упоена,
Веселию безумно предается
Чета людей. Им кажется, что крылья
Их унести готовы в Небеса,
Но действие иное оказал
Опасный плод, желанья плотские
Разжегший в них и пламень сладострастья
И Еве так Адам с восторгом молвить;
— Воистину ты редким чувством вкуса
Одарена, и наше воздержанье
Лишило нас не малых наслаждений.
Лишь ныне мы постигли прелесть их.
Запретный плод — приятнее другого,
И жаль, что нам вкушать воспрещено
От одного — не десяти деревьев.
Пойдем со мной: пленительное яство
Зажгло во мне желания любви,
Каких не знал я даже в то мгновенье
Когда, представ во всей своей красе.
Женой моей ты сделалась впервые…
Он с нежностью глядит ей прямо в очи,
И взор её огнем пылает страстным.
Но действие опасного плода,
Которое, как сладостный угар,
Туманило собою чувства их,
Рассеялось, а с ним — и сон тяжелый,
Томивший их мучительною грезой.
Слетело быстро с них очарованье,
И с ужасом взглянули друг на друга.
Открылися их очи, омрачилась
У них душа! Невинности завеса
Разорвалась, и в наготе стыда
Осталися виновные, но этот
Покров стыда лишь больше обнажал их.
Подобные могучему Самсону,
В объятиях Далилы вероломной
Во время сна утратившему силу,
Лишенными духовных сил, нагими,
Увидели себя тогда Адам и Ева.
И, устыдясь, они молчали долго.
С усилием Адам сказал жене:
— В недобрый час к речам коварным змея
Ты преклонила слух неосторожно.
Воистину открылись наши очи,
Добро и зло познали мы: утратив
Добро на век и зло приобретя.
О, гибельный познанья плод! Ужели
Познание лишь в том заключено,
Что мы теперь увидели себя
Лишенными достоинства и чести?
В чертах у нас запечатлелись ясно
Следы страстей нечистых и стыда.
С таким лицом как Господу предстанем
И ангелам? Небесные виденья
Наш взор земной собою ослепят;
Сиянья их мы вынести не сможем.
О, если б мог укрыться одиноко
В пустыне я, среди лесов дремучих,
Где ветви их распространяют тень,
Которая темна, как ночь! Укройте
Меня на-век от взоров Божества
Листвой своей, сосна и стройный кедр!
Подумаем, однако же, о том
Как наготу отчасти нам прикрыть
При помощи широких мягких листьев,
Которые, соединив искусно,
На чресла мы наденем, словно пояс,
Дабы не мог пришелец новый — Стыд,
Нас укорить в умышленном бесстыдстве.
Они идут в тенистую дубраву
И из листов смоковницы широких
И длинных трав изготовляют пояс.
Но жалкое прикрытие не может
Им заменить былую наготу,
Дышавшую невинной чистотою.
Не чувствуя спокойствия в душе,
В отчаянье они на дерн садятся,
И слез ручьи струятся из очей,
В сердцах же их бушует грозно буря.
Гнев, ненависть и недоверье злое
Врываются к ним в душу, где царили
Спокойствие и мир в былые дни.
Заговорили низменные чувства
Сильнее в них, чем разум их и воля,
И продолжал со странной переменой
В лице своем и в голосе Адам:
— О, если б ты осталася со мною,
И как тебя просил об этом я
В несчастный день, когда к уединенью
Стремление явилось у тебя!
Как счастливы мы были бы с тобою!
Теперь же мы утратили блаженство.
Пусть никому желанье не приходит
Испытывать любовь свою и верность:
К падению на половину близок —
Кто сам идет навстречу испытанью!
Упреками его оскорблена,
С волнением спешит ответить Ева.
— Суровые слова ты произнес!
Несчастье приписываешь ты
Лишь слабости моей и моему
Желанию в тот день уединиться?
Но, ведь, оно могло постигнуть нас
И при тебе. Кто мог бы догадаться,
Что ищет змей сгубить обоих нас?
Ужель, ребру подобно твоему,
С тобою быть должна я неразлучной?
А если так — то, будучи главою,
Зачем же ты, предвидевший опасность,
Не только мне идти не воспретил,
Но с ласкою меня одобрил сам?
Упорствуй ты в отказе непреклонном —
С тобою мы не впали бы во грех!
И в первый раз он гневно отвечает:
— Вот какова любовь твоя ко мне!
Такую ли награду заслужила
Моя любовь? Она не изменила
Тебе и в тот ужасный час, когда
Погибла ты, а я виновным не был:
От вечного блаженства добровольно
Отрекся я, чтоб умереть с тобой.
Теперь меня во всем ты обвиняешь.
Но что же мог я сделать? Я просил,
Я убеждал, предсказывал опасность;
Не мог же я к насилию прибегнуть
Над волею свободною твоей.
Чрезмерная уверенность в себе
Влекла тебя на это испытанье,
И, может быть, я заблуждался сам,
Достоинства твои преувеличив:
Тебя считал я недоступной злу
И как теперь раскаиваюсь в этом!
Не всякого ль судьба такая ждет,
Кто, женщине господство предоставив,
Вверяется достоинствам её?
Нельзя ни в чём противоречить ей,
А если же беда ее постигнет —
Виновною бывает слабость мужа.
Итак, во всем друг друга укоряя,
Они часы бесплодно проводили.
Никто себя не признавал виновным.
И мнилося, что тщетному раздору
И распрям их не будет и конца!