БЕЛОКРИНИЦКАЯ ИЕРАРХИЯ, раскольническая, иначе называемая «австрийскою». В настоящее время приемлющие белокриницкую иерархию составляют самый многочисленный толк во всей поповщине. Созданная беглопоповцами, австрийщина поглотила большую часть беглопоповцев, но зато для поповщины вообще она создала оплот, избавив ее от тех случайностей, какие испытывала и от каких никогда не могла считать себя свободною беглопоповщина. Случилось это уже в самом конце первой половины XIX столетия, но это был результат далеко не первой подобной попытки со стороны беглопоповщины.
1. В силу той истины, что «церковь без епископа быть не может», а также вследствие «сомнительного достоинства» беглых попов, беглопоповщинскому миру издавна было присуще желание приобрести собственного епископа, который мог бы снабжать раскольнические общины «законным» священством. Первая попытка осуществления этого желания была сделана старообрядцами тех мест, где они пользовались большей свободой и безопасностью, а потому имели и больше возможности спокойно обсуждать свое положение. Дело начали ветковские поповцы вместе со стародубскими диаконовцами. Через старообрядцев, живших в Яссах, они решились войти в сношение с ясским митрополитом Антонием. Антоний, без сомнения мало знакомый с расколом и не проникая еще в замыслы раскольников, соглашался исполнить их желание. Получив об этом уведомление, ветковский игумен Власий, от имени всех иноков и «многих тысяч народа» подал в 1730 году «просительный лист» митрополиту; затем отправлен был в Яссы и избранный на епископство казначей Покровского монастыря инок Павел. Прошение было поддержано владетелем Ветки — паном Халецким и самим молдавским господарем. Но так как митр. Антоний почему-то медлил решением дела, то 5 мая следующего 1731 года ветковцы подали новое прошение прибывшему тогда в Яссы константинопольскому патриарху Паисию II, на решение которого представил их дело и сам митр. Антоний. Паисий выразил согласие исполнить их просьбу, если только поставленный для них епископ даст клятвенное обещание во всём последовать учению православной церкви. Этого условия ветковцы принять не нашли возможным и дело посему прекратилось.
Первая неудача только сильнее пробудила в поповцах желание приобрести своего собственного епископа. Теперь они становятся гораздо менее разборчивы относительно способов приобретения и личных качеств искомого епископа. Спустя два года после ясской неудачи у них действительно явился епископ — знаменитый Епифаний. Епифаний, по фамилии Реуцкий, человек темного происхождения, поселившись в Киеве, умел вкрасться в расположение киевского архиепископа, был посвящен в иеромонахи и, затем, несколько времени, управлял, в звании игумена, козелецким Георгиевским монастырем. Здесь он учинил кражу и блудодеяние, за что, по запрещении священнослужения, сидел под караулом, но бежал и, составив на имя ясского митрополита Георгия подложные письма — одно от киевского владыки, которым этот последний якобы просил молдовлахийского митрополита поставить его, Епифания, в сан епископа, другое — от чигиринских граждан, якобы желавших иметь его епископом именно своего города, — посредством этих подложных документов, скрепленных фальшивыми печатями, равно как при помощи подарков, умел склонить митр. Георгия к совершению над ним епископского поставления (22 июля 1724 г.). Спустя немного времени Епифаний был взят русским правительством и, в звании простого монаха, сослан в Соловецкий монастырь. Бежав отсюда, Епифаний хотел пробраться за границу, но опять был пойман, снова бежал и снова пойман, лишен монашества, высечен плетьми и приговорен к ссылке. Тогда-то ветковские раскольники, через посредство своих московских одноверцев следившие за ходом дела об Епифании и вступившие с ним в переговоры, похитили его у конвойных солдат, привели на Ветку и (6 августа 1734 г.) приняли в качестве епископа, каким чином — неизвестно. Как Епифаний получил епископский сан, что было с ним прежде и после этого события, об этом знали немногие из ветковцев: сомнение возбудил Епифаний, по сказанию одних, собственно тем, что не скрывал своего нерасположения к старообрядчеству, по сказанию же других, старообрядцы усомнились главным образом относительно его крещения, — не обливанец ли он. Между ветковцами и их первым епископом отношения скоро сделались крайне натянуты. Около восьми месяцев архиерействовал Епифаний на Ветке, успел поставить несколько попов и диаконов, пока не был в первую ветковскую «выгонку» (1735 г.) отправлен в Киев, где и умер в общении с церковию.
Прошло каких-нибудь пятнадцать лет по удалении Епифания из Ветки — и, несмотря на данный им урок быть разборчивее и осторожнее в приобретении архиерея, у старообрядцев явились еще два епископа: Афиноген и Анфим.
Из Воскресенского монастыря, именуемого Новый Иерусалим, в сороковых годах XVIII-го столетия бежал черный диакон Амвросий. Назвавшись священником Афиногеном, он отправился искать счастья и наживы к раскольникам, именно в Стародубье. В слободе Зыбкой он был принят в раскол и послан в побужскую слободу Борскую, где не было тогда попа. Видя желание раскольников завестись своим епископом, он, как человек, в высшей степени ловкий, задумал воспользоваться этим и стал распространять слухи о своем мнимом епископстве. Сначала делал темные намеки на то, что у него есть сильные враги в Петербурге, затем, поясняя эти намеки, прибегал к действиям: то как бы по ошибке благословит обеими руками, то в своей келье станет на молитву в омофоре, который держал под образами. Проезжал через Борскую старообрядческий поп. Афиноген пожелал исповедаться и на исповеди, под великим секретом, объявил, что он есть епископ Лука, состоял при сосланном императоре Иоанне Антоновиче, но «уразумев древнее благочестие», бежал. Пока наводили раскольники справки, мнимый Лука наставил им попов и диаконов, а когда самозванство его обнаружилось, бежал за польскую границу: здесь в городе Каменце, приняв католичество, записался в военную службу, женился и, на добытые архиерейством деньги, зажил настоящим паном.
С соблазнительной историей Афиногена имеет тесную связь история и третьего раскольнического епископа — Анфима. Это был монах Кременского монастыря на Дону, человек пожилых лет, быстрого ума и довольно начитанный, но в высшей степени упрямый и надменный. Он судился за уклонение в раскол, был наказан по тогдашним законам, но, будучи приговорен к ссылке в каторжные работы, бежал и на деньги одной московской богачки, расположение которой успел приобресть, построил в четырех верстах от Ветки в местечке Боровицах церковь, сам освятил ее и стал совершать богослужение. Выдав себя попом, Анфим задумал еще, по примеру Афиногена и при его содействии, сделаться епископом. Он нарочно ездил к Афиногену. Тот посвятил его на первый раз только в архимандриты. В этом звании Анфим, нисколько не стесняясь, начал действовать по-архиерейски и даже поставлял священников. Впрочем, порядка ради, Анфим еще раз обратился к Афиногену за архиерейством; тот согласился и, по причине неудобства личного свидания, условились так, чтобы поставление совершено было заочно: в назначенный день, именно в Великий четверток 11 апреля 1753 года, тот и другой должны были служить литургию и в определенное церковным уставом время Анфим должен был возложить на себя архиерейские облачения, а Афиноген — прочитать молитвы на поставление епископа. Анфим исполнил условие в точности, — в определенное время, за торжественной службой при большом стечении народа, облекся в архиерейские одежды и, затем, продолжал литургию по архиерейскому служебнику, не воображая, что в это самое время Афиноген был уже польским жолнером... Над Анфимом стали смеяться и сами раскольники. Стыд принудил Анфима бежать с берегов Сожи. Стопы свои он направил за реку Днестр и дальше — в пределы Молдавии и нынешней Буковины, в Добруджу и за Кубань, всё с тою же целью, чтобы основаться где-нибудь в звании старообрядческого епископа. В то же время, чувствуя нужду исправить как-нибудь свое странное, столько смеху наделавшее, посвящение в епископы, он обращался к нескольким православным архипастырям, прося у них или «навершения» прежнему поставлению, или нового рукоположения, и Даниил браиловский будто бы действительно рукоположил его, даже назвал его епископом «Кубанским и Хотинския Раи». В разных местах, то в Добрудже, то на Кубани, раскольники действительно принимали его в качестве епископа и дозволяли ему ставить попов, доколе, заподозрив в обмане, не изгнали с бесчестием. Так странствовал Анфим с места на место несколько лет, пока свою бурную, исполненную приключений, жизнь не кончил трагически: раскольники бросили Анфима в Днестр с камнем на шее.
Трех указанных опытов было достаточно для того, чтобы внушить старообрядцам больше осторожности в искании бегствующего архиерейства, но не для того, чтобы охладить в них желание иметь своего епископа. Искания последнего особенно усилились в царствование Екатерины II, когда в гражданском, общественном и религиозном положении старообрядцев последовала значительная перемена к лучшему. Так, в 1765 году в Москве происходило совещание поповцев вкупе с беспоповцами о том, нельзя ли, нужды ради, на основании бывшего в древнерусской Церкви святоподобия — поставления (в 1147 г.) киевского митрополита Климента Смолятича главою Климента папы римского, поставить епископа самим, именно рукою митр. Ионы, или другого из почивающих в Москве святителей. Затем, вскоре после этого поповцы обращались с просьбами о поставлении епископа к грузинскому архиепископу, крымскому митрополиту, а также приглашали поступить к ним в епископы некоторых из русских архипастырей, в том числе и святителя воронежского Тихона. Наконец, они ходатайствовали (в конце XVIII в.) перед гражданскою властью, чтобы быть у них архиепископу, который был бы или принят на том же положении, на каком существовали дозволенные беглые попы, находился бы в совершенной независимости от православной иерархии, на правах, предоставленных живущим в России духовным лицам инославных исповеданий, и для внутреннего управления старообрядческими делами имел бы свою консисторию. И только когда всё это кончилось ничем, осуществление мысли о епископе поповцами было оставлено на некоторое время, особенно в виду того, что тогда не чувствовалось нужды в беглых попах. Зато с наступлением «оскудения» священства, старая мысль снова выплыла наружу и на этот раз была осуществлена уже вполне.
2. В начале 1832 года, памятного распространением на все беглопоповщинские общества воспретительного указа о беглых попах, в Москве, на Рогожском кладбище, в присутствии значительнейших представителей с Ветки, Иргиза, Керженца, Стародубья, поволжских и других городов, при обсуждении способов к отстранению угрожавшего поповщине «оскудения священства», была предложена на рассмотрение мысль о приобретении епископа. Мысль эта нашла себе жарких защитников, во главе коих находилась богатая фамилия Рахмановых. Решено было сообщить об этом поповщинской общине в Петербурге, и особенно главе ее — богачу Сергею Громову, куда в качестве депутатов и отправились Федор Рахманов и Аффоний Кочуев, молодой старообрядец с Иргиза, начитанный и предприимчивый. Громов, имевший близкие связи со многими высшими сановниками, выслушав московских посланных, обратился за советом к шефу жандармов графу Бенкендорфу. Граф объявил Громову, что если бы они завели свою самостоятельную иерархию, тогда, может быть, власть снисходительнее отнесется к их попам. Громов принял к сердцу совет лица, столь близкого к особе императора, и, скрыв свою мысль от Рахманова, как человека болтливого, секретно стал присматривать человека способного для трудного дела — искания архиерея. Такой человек представился, спустя несколько лет, в лице Петра Васильева Великодворского, впоследствии стяжавшего себе великую знаменитость в старообрядческом мире под именем инока Павла Белокриницкого.
Петр († 1854 г.) был сын волостного писаря валдайской подгородной слободы Зимогорского Яма. Родился в 1808 году. Мальчик был редких способностей и весьма любил книги духовного содержания. Чтением этих книг Петр воспитал в себе наклонность к религиозной мечтательности и аскетической жизни; пребывание его в раскольнических монастырях образовало из него самоотверженного деятеля на пользу старообрядчества. Получив из Петербурга от Громова секретное предложение отправиться на поиски архиерея, самообольщенный ревнитель раскола считал уже не подлежащим ни малейшему сомнению, что он свыше предназначен именно для этого, что к этому подвигу Промысл готовил его с юных лет, даже прежние свои сны Павел истолковал в этом смысле. Жребий указал ему и спутника — в лице инока Серковского монастыря, в Бессарабии, Геронтия. Храня тайну, друзья избрали путь к пределам Персии. Они проехали сначала в Таганрог и отсюда Азовским и Черным морями доплыли до берегов Мингрелии, но в Кутаисе были задержаны полицией и препровождены под конвоем на места жительства. В Новочеркасске Геронтий и Павел должны были расстаться; каждому лежал свой путь. Это было в январе 1837 года.
Первая неудача, испытанная Павлом и Геронтием, ни мало не охладило их усердия к делу. Ранней весной 1839 года они опять отправились в заграничное путешествие, но теперь уже другим, более безопасным, путем, через так называемую «сухую» австрийскую границу. Без приключений переваливши «рубеж», они вступили в Буковину и остановились в главном раскольническом селении — Белой Кринице. Здешние старообрядцы, известные в Австрии под именем «липован» (= филиппон) и принадлежавшие к чернобольскому согласию, имели у себя деревянную церковь, секретно построенный монастырь и пользовались полной религиозной свободой. Павел и Геронтий намеревались приобрести здесь австрийские паспорта для путешествия в «целый свет», для чего старейшины липованской «громады» зачислили было пришельцев на имя умерших липован, но обман был обнаружен и беглым «калугерам» пришлось остаться в монастыре на всю осень и зиму (1839—1840). До сих пор искатели архиерея не задавались вопросом о том, где поместить его. Теперь, живя в Белой Кринице, Павел успел создать план об учреждении именно здесь архиерейской кафедры. Некогда предки липован, прилучившись на берегу Дуная, отбили у разбойников одного австрийского сановника, за что, по ходатайству последнего, получили от императора Иосифа II особую «привилегию» (1783 г.). Первым пунктом этой «привилегии» предоставлялось липованам и их духовенству полная свобода в отправлении религии. Павел понял, что, опираясь на это, липоване могут ходатайствовать перед австрийским правительством, чтобы быть у них архиерею. Мало-помалу он посвящает в свои планы представителей белокриницких, через них заручается согласием всего липованского общества и, отыскав сведущего человека, подает от имени всех липован в Крайзамт прошение, сущность которого заключалась в том, чтобы: 1) привести из-за границы своего, независимого от других религий, епископа, и 2) жить ему в белокриницком монастыре на содержании липованской «громады». Черновицкий Крайзамт, благосклонный к липованам за получаемые от них подарки, не нашел препятствий дать надлежащее движение прошению, но, подозревая, что из губернии потребуют полных сведений относительно белокриницкого монастыря и оснований, на каких он существует, предписал просителям, в их же интересах, представить полное изложение монастырского устава «с подробным описанием иноческого жития и всех догматов веры староверческой религии». Устав, который надлежало составить, назначался для того, чтобы служить перед правительством своего рода апологией липованского монастыря и документальным основанием для разъяснения и желаемого решения вопроса об учреждении в монастыре архиерейской кафедры. Много усидчивости и искусства требовало дело, и в избытке то и другое показал Павел, составитель «Устава». При изложении истории липованского монастыря и при составлении самого монастырского устава составитель весьма тщательно и искусно обошел всё то, чем обличалось противозаконное существование монастыря и не давало о нем выгодного представления. Так ложная затея отыскивала для себя ложные основания! Зато тут же, в первой главе «Устава», нашла себе место и такая ложь, принятая однакож составителем «Устава» за непреложную истину, от которой сами старообрядцы впоследствии отвернулись с негодованием: в число «староверческих» догматов веры Павел внес еретическое учение о подвременном от Бога Отца рождении Сына и исхождении Духа! «Устав» разделяется на семь глав. В заключение, вне счета глав, есть статья «о водворении» в Белой Кринице «епископа», без которого, вследствие скудости священства, испытывается крайнее затруднение в отправлении христианских треб — особенно крещения, венчания и погребения: это говорилось, очевидно, с тою целью, чтобы показать, что при новом порядке, о котором теперь ходатайствуют липоване, для них будет возможно аккуратное ведение метрик, столь желаемое правительством. «Устав» был переведен на немецкий язык и в 1841 году подан в Крайзамт, а Крайзамт переслал его во Львов — в губернское правление. Последнее весьма неблагосклонно взглянуло на дело: руководясь тем, что белокриницкий монастырь не имел права на существование и имея отзыв православного еппскопа, в Черновцах, Евгения Гакмана об «Уставе», губерния признала просьбу липован совсем не заслуживающею уважения. Тогда черновицкие «благодетели» посоветовали Павлу перенести дело в столицу, куда тот и отправился (1843 г.) вместе с Алимпием, пылким, любившим большие затруднительные предприятия, иноком. Венский адвокат Дворачек редактировал их «рекурс» на высочайшее имя и сопровождал их при их представлениях императору Фердинанду, наследному принцу эрцгерцогу Францу-Карлу, дяде императора эрцгерцогу Людвигу, имевшему влияние при дворе, министру внутренних дел графу Коловрату. Милостиво принятые высокими особами, белокриницкие депутаты дали понять им, что выполнение их просьбы причинит неприятность России. Для австрийских сановников, врагов России, это было весьма важно, и дело кончилось благоприятным для просителей императорским декретом (1844 года).
Получивши в Вене заграничные паспорта, Павел и Алимпий решились сначала поискать «древлеправославного», по их понятиям, епископа в славянских землях: побывали в Далмации, Славонии, Черногории и Сербии и, понятно, желаемого не нашли. Возвратившись в Белую Криницу, они выехали отсюда в великое странствие на восток летом 1845 года. Путь их лежал в Молдавию. В Яссах здешние старообрядцы рекомендовали им жившего на покое митр. Вениамина: предложение Вениамину было сделано, но успеха не имело. Проходя, далее, старообрядческими поселениями в Турции, путники познакомились с атаманом некрасовцев Гончаровым, имевшим тесные связи с польской эмиграцией в Константинополе. Гончаров дал рекомендации искателям архиерейства и, когда они прибыли в Константинополь, сам пан Чайковский, в мусульманстве Садык-паша, предводитель польской партии, из желания причинить вред России, принял их под свое покровительство, и не только указал ближайший способ приобрести епископа — обратиться к безместным архиереям, «удаленным от своих епархий по прихотям Порты» и проживавшим в столице без дела, но и взялся доставить о них точные сведения через своих агентов. Всё дело, таким образом, сводилось к тому, чтобы воспользоваться услугами новых друзей. И действительно, хотя Павел и Алимпий и поехали дальше, но лишь потому и затем: 1) чтобы можно было дать решительный ответ старообрядцам, которые простодушно верили в существование «древлеправославных» епископов; 2) чтобы личным наблюдением дознать, какое крещение употребляется у живущих там христиан — трехпогружательное или обливательное, ибо с этим был связан вопрос о возможности принятия самой хиротонии; 3) чтобы не привлечь на себя внимание русского консульства: временный отъезд в этих видах советовал сам Садык-паша. Путники проехали по Сирии, Палестине и Египту, и, как скоро узнали, что везде крестятся тремя перстами, а крещение совершают в три погружения, поспешили возвратиться в Константинополь в убеждении, что нечего более искать «древлеправославного» епископа и что можно заимствоваться архиерейством от греков.
В отсутствие Павла и Алимпия их константинопольские друзья, согласно обещанию, навели уже необходимые справки — на кого из безместных архиереев могут они рассчитывать, как на способного принять их предложение, и указали на двух. Имя одного, обольстить которого Павлу не удалось, осталось неизвестным, другой оказался босносараевским митрополитом Амвросием.
Амвросий родился в 1791 году. Он был сын священника румелийского города Эноса. По окончании курса богословских наук, эносским митрополитом Матфеем был поставлен во священника, но овдовел и в 1817 году принял пострижение. Служба Амвросия шла вообще довольно успешно: пройдя две-три должности, Амвросий сделался протосинкеллом великой церкви, а в 1835 году патр. Григорием возведен был в сан митрополита на босносараевскую кафедру. Амвросий был лучшим из греческих архиереев, являвшихся в Боснию, — он был добр, нелюбостяжателен, заботился об угнетенном народе и, благодаря этому, вошел в столкновение с турецкими властями. По их настоянию он был отозван (1841 г.) в Константинополь и поступил здесь в число безместных архиереев, влачивших жалкую жизнь среди унижений и лишений всякого рода. Положение Амвросия было тем тяжелее, что он имел женатого сына, который жиль при нем без всяких занятий. Пять лет огорчений и нужд всякого рода воспитали в душе Амвросия глубокую вражду к константинопольскому церковному правительству. И всё-таки, не смотря на это, Амвросий отвечал решительным отказом на первоначальное предложение белокриницких депутатов, видя в нем оскорбление православной вере. Тогда Павел стал действовать на сына митрополита — Георгия, указывая ему больше всего на возможность перемены бедной жизни на совершенно обеспеченную. Расчет был верен: сын явился перед отцом ходатаем за старообрядцев и уговорил его снова повидаться с искателями архиерейства. Павел повел переговоры искусно и с немалою хитростью: и в устной беседе, и в написанных с нарочитой целью сочинениях он выставил «старообрядчество» в таком виде, чтобы переход в него не казался Амвросию изменой православию, и Амвросий, действительно, дал свое согласие. 15—16 апреля 1846 г. обеими сторонами был подписан договор, по которому Амвросий обязался: 1) поступить в староверческую религию в сущем звании митрополита, учинив церковное присоединение, 2) исполнять монастырский устав без нарушения, и 3) неотлагательно поставить в наместники себе другого архиерея; депутаты же белокриницкие дали обязательство: 1) содержать Амвросия и платить ему жалования по 500 австрийских червонцев в год, 2) сыну Амвросия дать прогоны на переезд с женою в Белую Криницу и здесь купить ему дом, с двором и огородом в вечную собственность. В конце мая Амвросий, переряженный в казацкое платье, с паспортом на имя майносского казака-некрасовца, секретным образом, «аки пленный и трясущийся», выехал на пароходе из Константинополя в сопровождении Павла, Алимпия и переводчика из сербов Огняновича. Около месяца редкостная компания ехала до Вены. Много огорчений пришлось испытать на пути несчастному Амвросию, которому, как бы в наказание за его измену православию, то и дело судьба посылала навстречу лиц знакомых, которыми он мог быть узнан, и это так пугало его, что однажды он «влез в скотские ясли», с намерением «закопаться в овечьи объедки». По приезде в Вену, Амвросий с Павлом имели аудиенцию у императора. Амвросий подал императору прошение об утверждении его в звании «верховного пастыря староверческих обществ». Император обещал дать удовлетворение просителю по наведении о нем справки, но Павлу ждать этого не захотелось; он добился того, что Амвросию дано было позволение ехать в белокриницкий монастырь ранее получения бумаг из Константинополя, — чтобы там «отправлять святительские обязанности».
12 октября 1846 года Амвросий прибыл в Белую Криницу и был встречен с подобающею торжественностью. 27 октября, около вечерень, в монастырской церкви происходил собор по вопросу о том, как следует принять митрополита в старообрядчество. Вопрос этот много раньше занимал Павла, он писал по этому поводу сочинения, в коих доказывал, что прием должен быть совершен третьим чином; но с этим не соглашались чтители перемазывания. На соборе после крика и шума, решили «перемазать» митрополита. Амвросий, при безвыходности своего положения — положения «рыбы в мрежи седящей», волей-неволей должен был подчиниться такому решению. 28 октября, перед обедней, Амвросий, в полном архиерейском облачении став на амвон, когда храм был переполнен народом, прочитал чин проклятия ересей, как напечатано в Потребнике, чин, написанный для него греческими буквами; проклятие же «своих ему ересей» — грекороссийских отличий от раскола «ради политики не читалось»; затем «исповедался» у иеромонаха Иеронима в алтаре, причем вся исповедь состояла в том, что «уповательно посмотрели друг на друга», так как друг друга не понимали; и, наконец, был помазан мнимым миром от того же Иеронима, который после этого, отворив царские двери, объявил народу «достоинство» митрополита. Митрополит вышел из алтаря царскими дверями, взял трикирий и дикирий и стал осенять народ. «Наемник с бритой бородой» — Огнянович ходил тут же и подсказывал митрополиту, что и как делать... Так православный греческий митрополит стал раскольническим архиереем.
3. Чтобы упрочить существование иерархии на будущее время, Амвросий должен был посвятить наместника себе. Жребий указал кандидата — в лице старого белокриницкого дьяка Киприана Тимофеева, человека загрубевшего в липованском невежестве. Вопреки соборным правилам, Киприан, в иночестве Кирилл, быстро произведен был по всем священным степеням: 25 декабря (1846 г.) поставлен в иподиакона и диакона, 1 января — во священника, а 6 января хиротонисан «во епископа богоспасаемого града Майноса»‚ — одно из самых отдаленных и заброшенных некрасовских селений в Турции. День этот был отпразднован торжественно: было приглашено множество «благородных» гостей, в том числе и сам областной начальник, на монастырском гостинном дворе « кондитерами» был изготовлен обед. Гости пили вино и громогласно пели бесчисленно: «виват, виват! многая лета»!
Успел Амвросий поставить еще одного епископа: 24 августа 1847 г. был рукоположен архиерей для турецких некрасовцев, с титулом славского, именем Аркадий, по фамилии Лысый, из крестьян с. Куничного, кишиневской губернии, — и затем должен был навсегда († 1863 г.) покинуть Белую Криницу. В декабре 1847 года он был отозван в Вену, а оттуда отправлен в Цилль в ссылку, с запрещением иметь сношение с липованами. Вместе с тем был закрыт (4 марта 1848 г.) и белокриницкий монастырь. Всё это было сделано по требованию русского правительства, в помощи которого нуждалась тогда Австрия.
Впрочем монастырь оставался закрытым недолго. Те обстоятельства, при которых был нанесен «удар» раскольникам, вместе и помогли им. Тогда в Австрии произошел государственный переворот: император Фердинанд принужден был издать манифест о конституции (15 марта 1848 г.). В такое смутное время инок Павел нашел возможным самовольно открыть монастырь. Монастырь действительно был открыт и «заведенная машина стала действовать по-прежнему».Так как тогда (1848 г.) в соседних с Буковиной местностях свирепствовала холера и раскольники боялись, как бы не произошло оскудения их новой иерархии, то и решили поставить еще епископа. 29 августа 1848 года Кириллом был рукоположен епископ для «града» Браилова в Валахии, именем Онуфрий († 1894 г.), в мире Андрей Парусов, из крестьян ярославского уезда, личность, принимавшая живое участие по устроению белокриницкой кафедры. Несколько спустя был поставлен архиерей в Россию. Это был некто Стефан Трифонов Жиров, московский мещанин. В Москве он содержал постоялый двор и занимался еще извозом беглых попов; одного из них утопил и с награбленными деньгами бежал в Белую Криницу. 3 января 1849 года Стефан был рукоположен Кириллом, при участии Онуфрия, в епископа симбирского, с наречением Софронием. Так было сделано не по проискам только Жирова, но и по личным соображениям белокриницких правителей: на другой день Онуфрий вдвоем с Софронием «возвели» Кирилла, до тех пор епископа майносского, «на престол белокриницкой митрополии», — полным чином архиерейского поставления! Затем и сам Онуфрий был «произведен митрополиту в наместники». Правительство, которому было сделано донесение, беспрепятственно утвердило наместничество Онуфрия. Труднее было получить согласие на узаконение всей этой «стряпни» от Амвросия и Аркадия славского. В письме к Аркадию инок Павел с этою целью постарался было представить всё дело в ложном свете, — яко бы и Софроний поставлен по «избранию от России», и Кирилл «возведен» по «советам» нарочно прибывших в Белую Криницу «российских депутатов»; но Аркадий не дался в обман. Он не признал Кирилла митрополитом. Не признал Кирилла митрополитом и Амвросий. Тогда придумали снарядить экспедицию: Онуфрий и инок Павел ездили — сначала в Цилль, а оттуда в славский скит. Амвросия им удалось умилостивить за 500 червонцев, а Аркадия — предложением ему архиепископства. Когда Аркадий дал согласие‚ то поехали в город Тульчу. Старообрядцы, сгруппировавшиеся около Тульчи, желали иметь своего епископа. 28 августа 1849 г. там и церковь была освящена. В этой-то церкви 27 сентября 1850 года Аркадий вместе с Онуфрием рукоположил некоего Алимпия во епископа тульчинского, а на другой день сам Аркадий был возведен Онуфрием и Алимпием в сан архиепископа‚ — опять полным чином архиерейского поставления.
Аркадий и Алимпий архиерействовали у некрасовцев недолго. Судьба их была решена в турецкую кампанию (1853—55 гг.). Ожидая появление русских войск по ту сторону Дуная, некрасовцы, в видах безопасности, должны были переселиться подальше от театра войны. Аркадий и Алимпий пожелали остаться на месте, но, чтобы не оставить странствующих без верховного пастыря, позаботились о поставлении нового епископа. 1 января 1854 года архиепископ Аркадий рукоположил другого Аркадия, наименовав его «епископом странствующих христиан». Этот Аркадий, по фамилии Шапошников, бывший настоятель Лаврентиева монастыря, по виду «бородатый», был замечательнейшим лицом в белокриницкой иерархии; «дюжесловный, многоначитанный», он свободно владел пером и был великий ревнитель раскола. Отправившись в странствие, Аркадий дошел до столицы султанов и, в расстоянии 5 часов от нее, жил на Чифлике — хуторе Садык-паши. Между тем, по занятии некрасовских селений, Аркадий и Алимпий, как беглые русские подданные, были арестованы (23 апреля 1854 г.) и отправлены в Россию (Алимпий † 1859, Аркадий † 1889 гг.). Ввиду этого, по миновании войны, «епископ странствующих христиан», возвратившись в славский скит, принял титул экзарха славского († 1868 г.). На тульчинскую кафедру был поставлен (1861 г.) некий Иустин. В 1854 году был назначен самостоятельный архиерей для Молдавии, с титулом епископа, а потом и архиепископа града Васлуги‚ — именем Аркадий, саратовский уроженец, человек крайне ограниченный, полуграмотный и фанатичный.
Таким образом Белокриницкая иерархия за границей заняла твердое положение, как признанная законом.
В России Белокриницкая иерархия также имела быстрый количественный рост‚ зато в той же мере обнаруживалась ее внутренняя несостоятельность. Выбор первого русского епископа был неудачею из неудач. Софроний, прибыв в Москву и имея право посвящать попов для всех русских поповцев, с такою наглостью стал промышлять симонией, что пришлось всячески открещиваться от него. Скоро явился в Москве другой архиерей, — и опять не на радость. Это Антоний, в мире Андрей Иларионов Шутов. Он родился в православной крестьянской семье; приняв федосеевство, был казначеем на Преображенском кладбище; в Белой Кринице, по влиянию Павла Белокриницкого, был перемазан в поповщину и затем, в 1853 году, там же был произведен в архиепископа владимирского. Инок Павел рассчитывал на то, что за Антонием перейдут в поповщину многие федосеевцы; архиепископство дали Антонию в тех видах, чтобы Софрония подчинить ему. Но ни того, ни другого не достигли, и вышло лишь усиление беспорядков. Софроний встретил Антония, как своего личного врага. В знак, что не желает быть в зависимости от Антония и даже от самой митрополии, он составил план своей иерархии, с патриархом во главе, и план этот осуществил. Антоний написал особое послание с изложением законопреступных деяний Софрония и таким образом поповщинский мир сделался свидетелем борьбы двух противников в архиерейских шапках. Еще более неурядиц произвели властолюбивые притязания самого Антония. В нем особенно заметна была одна черта — склонность‚ как можно более, наставить архиереев и попов. В первое время своего архиепископства Антоний с замечательным усердием открывал одну за другой епархии: саратовскую (1855), пермскую (1856), казанскую (1856), кавказскую (1857), коломенскую (1858), балтовскую (1859). Что же касается попов, то тут ставленники Антония считались не единицами и не десятками: особый поп поставлялся даже и туда, где было не более 30 душ австрийского согласия. Поступать так Антоний имел свои расчеты: чем больше оказывалось ставленников его, тем выше мнил он свое положение. И вот в начале 1860 года Антоний стал писаться архиепископом московским и всея России. Это стремление Антония к преобладанию вызвало сильные неудовольствия в среде раскольнической иерархии; беспорядки осложнились настолько, что для устранения их потребовался приезд в Москву наместника митрополии — Онуфрия (1861 года). Онуфрий более года управлял иерархическими делами в России, но уже не мог восстановить репутации раскольнических архиереев, так унизивших себя взаимною враждою в глазах поповщинского общества.
4. Гораздо важнее по своим последствиям были те лжеучения, которые проповедовались представителями Белокриницкой иерархии. Антоний Шутов, бывший федосеевец, хотя и надел архиерейский омофор, но лишь по честолюбию, и до конца жизни († 1881) не оставлял своих беспоповских убеждений. Так, например, он строго воспретил попам приносить просфору за царя: и в России, и за границей это произвело сильное возмущение. Антоний был не единственный в своем роде. В стародубских слободах проживал, например, Конон († 1884) епископ новозыбковский. Он был лужковско-беспоповщинских убеждений. Живя в Лужках, сочинял тетрадки «богопротивного мудрования». В 1855 году он получил в Белой Кринице епископское рукоположение, но прежних своих лжеучений не оставил. Тетрадки Конона многими почитались, «яко боговдохновенныя». Между тем, на здравый взгляд, такие личности, как Конон, казались верхом противоречия: признавая, что «указное», т. е. дозволенное правительством «священство несть Христово отнюдь», что «Иисус» есть — оле хулы! — антихрист, Конон, однакож, принял хиротонию от той иерархии, которая ведет начало от митрополита, пришедшего из греческой церкви, верующей в «Иисуса»‚ и на учреждение которой дано было позволение от светского правительства!..
Там же, в слободах, в Полосе, жил уроженец из калужской губернии некто Иларион Егорович Кобанов, усваивший себе прозвище Ксеноса — светлого ума, многоначитанный, диаконовских убеждений старообрядец. Он знал убеждения Конона, знал и то, что это лишь представитель большинства их лучшей половины старообрядчества — поповщины, и глубоко сожалел об этом. Ходя по пустынным урочищам, Ксенос мечтал о том, нельзя ли исправить старообрядчество, очистить его от нечестивых беспоповских учений, очистить, не уничтожая раскола. Сами белокриницкие иерархи, как представители высшей церковной власти, должны были, казалось ему, оказать в этом деле помощь. В частной переписке с разными лицами о распоряжениях Антония Шутова и с самим Антонием Ксенос ничего не достиг. Поэтому в начале 1862 года он отправился в Москву, а с ним и два его друга — Юдин и Кожевников. Иерархическими делами в Москве управлял тогда Белокриницкий наместник Онуфрий. После объяснения с Иларионом, Онуфрий дал ему доверительную грамоту — написать, при содействии московского начетчика Семена Семенова, Окружное послание. В неделю Ксенос окончил поручение, и 24 февраля Послание было издано за подписью Онуфрия, Пафнутия коломенского, Варлаама балтовского и несколько низших духовных лиц. Через несколько дней, после долгих молений, дал подпись и Антоний владимирский: за это Иларион, дотоле не решившийся принять благословение ни от одного из епископов белокриницкого художества, благословился у Антония.
«Окружное послание чадом единой, святой, соборной, апостольской древле-православной кафолической церкви» изложено в 10 пунктах, в которых после предварительного приветствия чад церкви и увещания оберегаться «лжесловесных учений», после перечисления 10 тетрадей, с разбором заключающегося в них беспоповщинского учения о пресечении священства, о царствовании в великороссийской церкви антихриста, исповедующей его под именем Иисуса, изложены следующие мысли. 1) Христово священство, вкупе с приношением бескровной жертвы, пребудет до дня судного, и в обществе поповцев оно всегда было, будучи заимствовано из греко-российской церкви, хиротония коей повторению не подлежит. 2) Православная русская церковь, вкупе и греческая, верует не во иного Бога, но Того Единого, в Коего веруют и старообрядцы, Творца небу и земли, — исповедует и плотское смотрение Христово, во искупление рода человеческого содеянное, так же, как и старообрядцы, исповедуя под именем «Иисуса» единого Христа Спасителя, сына Давидова, сына Авраамля, родшегося от Пречистыя Девы Марии, наитием Св. Духа, а потому хотя старообрядцы пишут и произносят пресладкое имя Христа тако: «Исус»‚ однако и имя «Иисус» хулить не подобает, а тем более нарицать именем противника Христова, — почитает истинный крест Христов, потому что четвероконечный крест не есть образ антихриста, и не кумир, и не мерзость запустения, стоящая на месте святе, как беспоповцами злословится, а есть образ креста Христова, приемлемый Церковию от дней апостольских‚ — наконец, нет в греко-российской церкви антихриста, коего приход будет перед кончиною мира, лично, видимо. 3) Вины непоследования поповцев пастырям греко-российской церкви есть и они «суть важные и благословные»: а) изменение древлецерковных преданий, б) клятва собора 1667 года и преследование старообрядцев гражданским судом, в) жестокословные на именуемые старые обряды порицания в полемических против раскола книгах старого времени.
Таким образом, в своих суждениях о греко-российской церкви «Окружное послание»‚ действительно, является «умеренным», как выражался сам автор его, но вместе с тем оно характера уклончивого, непоследовательного, противоречивого. В самом деле, во втором положении Ксенос высказал далеко не то, что проповедовали первоначальники раскола и что от них унаследовали не только беспоповцы, но и большинство поповцев. Вместе с тем обоснование третьего положения в «Окружном» очень слабо, потому что даже главнейшие из никоновских «изменений», по признанию самого Ксеноса, не составляют ереси, — потому что клятва соборная была не причиною раскола, а следствием оного: отделившиеся самовольно от церкви были отлучены ею формально, — потому что гражданские «гонения» были воздвигнуты опять-таки после осуждения раскола и вовсе не по инициативе архипастырей великороссийской церкви, а требовались действовавшими и ранее того гражданскими законоположениями, и теперь уже отжили свой век, — потому что, наконец, жестокословные порицания высказываемы были еще позднее, притом по поводу хулы самих раскольников на церковь и ее обряды, и, как принадлежащие частным писателям, к вопросу о православии церкви и о несообщении с нею никакого отношения не могут иметь. Очевидно, если делать последовательные выводы из «Послания», необходимо уничтожить раскол: его последователи должны примириться с церковию. Вследствие этого «Окружное» с неизбежностью повело к разделению в обществе приемлющих австрийскую иерархию старообрядцев, в руководство которому оно было назначено. Одной части оставалось стать против «Окружного»: в раскольническом смысле, ей принадлежала более твердая почва, потому что была возможность опираться на учение предков, хотя и нечестивое до крайней степени, и казаться более последовательною. Другая часть, согласная принять «Окружное», могла отчасти вспомнить лишь ту старину, которая современна появлению диаконовщины: вследствие непоследовательности в самом «Послании», в рядах этой части естественно могли оказаться лица неустойчивых убеждений, неискренно расположенные к «Посланию», колеблющихся в своих о нем понятиях. Так действительно и случилось!
Когда, возвращаясь из Москвы, на собрании старообрядцев в Калуге, Ксенос прочитал «Окружное», то услышал такие слова недовольства: «в чем же после этого мы разнствуем от великороссийской церкви и за что отделяемся от нее»? В Стародубье Ксеноса встретил Григорий Козин, поп в Добрянке, ставленник Конона, — «переполненный» беспоповских зломудрований «сосуд». Козин, по уличному прозванию Потатах, был, можно сказать, родоначальником противоокружников. Сам он и его «ученики» немедленно взялись писать «пасквили» на «Окружное» и самого Ксеноса и всюду рассылали их. В Москве Козин побывал лично. Успех был: и в Москве, и в других местах очень многие злобно восстали против «Окружного». К этой партии примкнул и личный враг Антония, скрепившего своею подписью «Послание» — Софроний, многократно изверженный епископ, а вскоре, по проискам Козина, в Москву явился и сам белокриницкий митрополит Кирилл. 24 февраля 1863 года Кирилл издал грамоту, уничтожавшую «Окружное», которую подтвердил потом, по убеждению Кирилла, и Амвросий, живший в Цилли. Изданием этого акта началась открытая борьба двух партий — окружников и противоокружников. Сам Ксенос составил примечательное сочинение — «Омышление», в котором подробно рассмотрел и опровергнул грамоту Кирилла. Потом окружники снарядили посольство к Амвросию и Кириллу и убедили их уничтожить уничтожение «Послания» и, напротив, издать подтверждение его. Впрочем‚ Кирилл снова, и очень скоро, передается противоокружникам, потому что туда перетянул вес полученного им золота. Теперь Кирилл учинил роковой по исходу поступок: 24 июля 1864 года он поставил для противоокружников особого епископа, и именно на московскую кафедру, — нового Антония, вместо старого, который низлагался. Иерархия распалась таким образом надвое.
Таким образом «Окружное» «исполнило свое дело»: оно создало целую эпоху в новейшей истории поповщины, а его автору принадлежит самое видное место в ней. Ксенос сначала с энергией боролся за свое детище, — при нем образовался тогда небольшой кружок или союз — «синдесмос» из друзей Ксеноса — «филалифисов», как выражался Ксенос, давших обет «защищать Иисуса, гонимого неокружниками». Зато, после неудач, тем неизбежнее должен был наступить упадок сил. Последние двенадцать лет жизни своей († 1882 г.) «убогий» провел в совершенном уединении. Личность его осталась неразгаданною: тот, который говорил, что «церковь обретается в кремлевских соборах», до конца жизни остался в расколе, и в то же время, никогда не был на исповеди у членов окружнической иерархии, да и умер, говорят, ненапутствованный.
Летопись скорбных событий позднейшего времени, порожденных «Окружным», очень велика. Скажем лишь о важнейшем.
Дело окружников против их противников тормозится тем обстоятельством, которое порождает и внутренние беспорядки в их среде, — существованием псевдоокружников. Почти двадцать лет считался главою окружнической партии Антоний Шутов, человек, совсем не разделявший выраженных в «Окружном» мнений. Он всегда готов был отказаться от «Послания» и делал многократные попытки приобрести его ценою мира с противоокружниками. Его первое единоличное распоряжение — «Объявление» об уничтожении Окружного 1864 года и объяснение позднейшего времени — 1880 года, что «Окружное» должно быть «вменяемо, яко не бывшее», как было сказано в соборном определении 1865 года, подписанном и Антонием, показывают, что чем начал Антоний, тем желал и окончить. Такие попытки, естественно, всякий раз вызывали протест со стороны окружников по убеждению. До самой смерти Антония пользовался репутацией искреннего окружника Пафнутий казанский († 1890 г.): против Антония он вел литературную борьбу, и вел весьма искусно. Зато, как только не стало ненавистного ему фанатика — Антония, в деятельности Пафнутия произошла резкая перемена, и честь непреклонного борца за «Окружное» перешла к другому лицу — Сильвестру, епископу балтскому. В 1882 году на кафедру архиепископа московского был возведен Савватий († 1897 г.), в мире Степан Левшин, уроженец тагильского завода, бывший епископ тобольский. Как человек ограниченного ума, малосведущий и без всяких убеждений, Савватий с окружниками — был окружник, с неокружниками — неокружник. При нем была попытка на примирение с последними (в 1884 г.). По поводу «прошения» от противоокружников некоторых обществ‚ — прошения «о примирении» их, противоокружников, с окружниками, на условии подтверждения последними прежних «актов» об «уничтожении» «Окружного», 1 декабря было издано духовным советом «Объяснение», что «акты» эти (упомянуты два: 1863 и 1865 гг.) «никаким соборным определением опровержены не были», а посему «и ныне считаются действительными». Объяснение это, как данное уклончиво, не удовлетворило ни истинных окружников, ни противоокружников. На соборе 22 мая 1885 г. противоокружники, посмеявшись «коловратности» мнимых окружников, подтвердили прежние определения принимать их не иначе, как третьим чином. В свою очередь и искренние окружники остались крайне недовольны действиями совета. Сильвестр балтский написал на имя Савватия обширное, с разбором «Объяснения», послание, которое произвело сильное впечатление: истые окружники встретили послание с восторгом и под живым впечатлением печатно назвали акт 1 декабря «пребеззаконным». После этого частные попытки — примирить окружников и противоокружников вели только к усилению раздора (1887 г.). В 1891 году окружники через происки в полиции добились изгнания из Москвы противоокружнического лжеепископа Иова.
Не менее, а еще более было и есть раздоров в среде противоокружников. В 1876 году умер Антоний II — родоначальник противоокружнической иерархии. Единственным епископом у противоокружников после него остался его ставленник Иосиф нижегородский. Он поставил во епископа Кирилла на балтскую епархию, и вскоре же с ним расссорился. Так как Кирилл, по вражде к Иосифу, сильно желавшему сделаться московским, поставил ко граду Москве особого епископа — Пафнутия (1884 г.)‚ то Иосиф, отлученный соборне Кириллом, не признавая в свою очередь ни Кирилла, ни Пафнутия, поставил сам другого на Москву епископа — Иова (16 декабря 1884 г.). Иов, вопреки ожиданиям Иосифа‚ вошел в соглашение с Кириллом и Пафнутием: этот последний даже уступил Иову кафедру московскую, а сам принял в управление епархию саратовскую. Иосиф не признал эти распоряжения законными и произнес проклятие на Кирилла, Иова и Пафнутия. В свою очередь эти последние, после долгих стараний склонить Иосифа к примирению, на соборе своем 30 октября 1885 года подвергли его извержению из сана. Иосиф, разумеется, не подчинился их суду и, соединившись с Тарасием бессарабским († 1887 г.)‚ подверг (в 1886 г.) отлучению всех участвовавших на октябрском (1885 г.) соборе. Таким образом противоокружническая иерархия распалась на две половины.
Как ни сильно все эти раздоры потрясают общину приемлющих австрийское священство, всё же в организации, в общем, больше определенности и устойчивости, чем у беглопоповцев. Тогда как беглопоповцы испытывают недостаток попов, попов австрийского поставления можно встретить везде и всюду и все они состоят под ведением своих архиереев. В настоящее время, кроме архиепископии московской, числятся епархии: казанская, уральская, пермско-сибирская, вятская, нижегородская, самарская, саратовская, кавказская, донская, измаильская, балтская, боровско-смоленская, калужско-бессарабская. Более многолюдными можно считать епархию московскую, с ее знаменитой Гуслицей, и епархию саратовскую. Метрополию австрийского толка составляет Рогожское кладбище. В течение сорока последних лет XIX века, после предшествовавших им тяжелых годов, когда угрожала опасность даже самому существованию кладбища, оно достигло цветущего состояния: воздвигнуто много огромных каменных зданий изящной архитектуры, вновь великолепно отделаны обе часовни, организован для кладбища целый штат попов и диаконов...
Источники и пособия для истории поповщины перечислены в указателе Ф. Сахарова, «Литература истории и обличения русского раскола» (вып. 1, 2 и 3) и в нашей «Истории русского раскола старообрядчества» (изд. 2-е, Спб. 1895). Разбор вероучения поповцев см. под словом Церковь.