Въ городѣ можно было бы въ случаѣ крайней нужды и усталости сѣсть хотя бы на кучу сѣраго снѣга, а здѣсь въ семи верстахъ отъ Царскаго!…
Автомобиль лежалъ на боку, отдѣленный большой канавой отъ дороги въ лужахъ. Екатерина Петровна посмотрѣла вслѣдъ уходившему безъ шубы шофферу и улыбнулась.
Видите, миссъ Битти, какъ опасно дѣлать такія признанія: даже автомобиль не выдержалъ и сковырнулся…
Маленькая англичанка протянула руки впередъ, будто прося о помощи.
— Ничего, ничего! Теперь придется маршировать по грязи часа два. Что-жъ дѣлать! Не влюбляйтесь!
— Катя, вы сама, вы сами…
— Что я сама? Я сама влюбилась въ Володю? У насъ это запрещено закономъ, а я — человѣкъ разсудительный. Володя — мнѣ братъ.
— Вы сами заставили меня признаться… Вырвали у меня мой секретъ и смѣетесь… Вы — злая дѣвушка, Катя!
— Я не смѣюсь, я шучу. Если вамъ это непріятно, я перестану. Очень скучно ждать. Хорошо, что не холодно и нѣтъ дождя.
Екатерина Петровна подняла лицо къ блѣдно-бурому небу и, запахнувшись широкимъ пальто, продолжала:
— Только бы мама не стала безпокоиться. Въ театръ, конечно, мы опоздали.
Миссъ, казалось, не замѣчала печальнаго и смѣшного ихъ положенія, можетъ быть, даже нѣсколько опаснаго посреди пустынной дороги, въ мокротѣ, безъ всякаго прикрытія и защиты отъ возможнаго дождя и фантазіи перваго встрѣчнаго. Она словно позабыла, что она должна служить руководительницей и охраной ввѣренной ей дѣвушки, и какъ младшая, прижалась къ Екатеринѣ Петровнѣ. Та будто поняла состояніе своей спутницы, улыбнулась покровительственно и произнесла:
— Ахъ, миссъ, миссъ, какъ это вы такъ? Не ожидала отъ васъ этого!
— Не надо смѣяться, но поговорите о немъ! Я такъ долго молчала!
— Что же мнѣ говорить о Володѣ! Лучше вы разскажите, какъ это съ вами случилось… Вы, дѣйствительно, такъ долго молчали, что я рѣшительно ничего не знаю.
Англичанка прошлась отъ лужи до лужи и начала неувѣренно:
— Что же сказать, Катя? Я не знаю… Это случилось не вдругъ, не съ первой встрѣчи. Я считала Владиміра Петровича пустымъ молодымъ человѣкомъ, онъ даже лицомъ мнѣ не нравился. И потомъ я же знала, что онъ — мнѣ не пара, не женится на мнѣ, такъ зачѣмъ же любить? Мнѣ всегда казались смѣшными мечтательныя привязанности, о которыхъ читаешь въ романахъ. Кто бы могъ подумать, что со мною случится то же, что съ героинями повѣстей, надъ которыми я такъ смѣялась!? Это произошло еще въ сентябрѣ, когда Владиміръ Петровичъ сталъ собираться на войну. Однажды онъ всталъ рано, такъ что за утреннимъ кофе мы оказались вдвоемъ. Беря чашку, онъ произнесъ: „Вотъ, миссъ Бетти, я скоро уѣду, некому будетъ наливать кофе. Можетъ быть, вспомните обо мнѣ“. Онъ говорилъ это безъ особеннаго значенія, просто такъ, какъ говорилъ бы со швейцаромъ, но меня такъ поразило, что, можетъ быть, я, дѣйствительно, никогда не увижу этого лица, которое мнѣ совсѣмъ не нравилось, что я схватила вашего брата за руку и сказала нѣсколько живѣе, чѣмъ слѣдовало бы: „Нѣтъ, мы васъ не забудемъ, я васъ не забуду, Владиміръ Петровичъ!“ Онъ ничего не замѣтилъ и отнесся попрежнему ласково и безразлично: „Спасибо, миссъ. Вотъ какая вы добрая!“ — отвѣтилъ онъ и вышелъ изъ комнаты. Но чѣмъ-то онъ былъ озабоченъ. Съ того дня все и началось. И теперь я не могу, не могу, Катя, молчать.
— Вы хорошо сдѣлали, миссъ, что разсказали мнѣ все это. Всегда бываетъ легче когда выскажешься.
— Вотъ еще странность: я ничего не понимала въ газетныхъ извѣстіяхъ о войнѣ, все путала (я не очень тверда въ географіи). Съ тѣхъ же поръ, съ того дня у меня будто открылись глаза, я даже стала соображать, гдѣ какое мѣстечко находится, и что значитъ то или другое военное передвиженіе. Часто я понимала лучше, т.-е. въ болѣе выгодную для насъ сторону то, что написано, но и тутъ чувство меня никогда не обманывало.
Вы — ужасная фантазерка, милая миссъ, но хорошая, славная фантазерка! И все-таки мнѣ васъ нѣсколько жаль.
— Почему, Катя, почему? Вы думаете, что вашъ братъ меня не любитъ? Я это знаю, но люблю его отъ этого нисколько не меньше.
Екатерина Петровна на минуту нахмурилась и проговорила сквозь зубы:
— Ну, я бы такъ не могла!
Она остановилась и молча стада смотрѣть въ даль дороги, на которой ничего не показывалось. Взглянувъ на часики, она спокойно проговорила:
— Скоро шесть. Куда это Петръ пропалъ? Меня одно тревожитъ, что дома будутъ безпокоиться.
Обѣ дѣвушки такъ внимательно смотрѣли въ одну сторону, что не замѣтили, какъ съ другой, подскакивая на ухабахъ, приближался чей-то автомобиль, едва чернѣя въ сумеркахъ. Только когда онъ подъѣхалъ совсѣмъ близко и зачѣмъ-то остановился, пыхтя по лужѣ, онѣ обернулись. Изъ окна высунулась женская голова и рука въ перчаткѣ, которая помогала не совсѣмъ долетавшему до мѣста голосу новой пассажирки. Изъ быстраго говора можно было разобрать только отдѣльныя французскія слова. Наконецъ, видя, что пѣшеходы къ ней не подходятъ, дама рискнула выйти изъ каретки и сама направилась къ нимъ, не переставая говорить. Маленькаго роста, она все время жестикулировала, изображая своимъ миловиднымъ, съ сильнымъ гримомъ лицомъ, ужасъ.
— Съ вами, что-нибудь случилось? — спросила Екатерина Петровна.
— Со мною? Нѣтъ! Что со мною случится!? Съ вами, съ вами, бѣдное дитя! Я вижу: двѣ дамы, моторъ на боку… говорю Андрэ остановиться… Вы ждете вашего шоффера? Это такой ужасный народъ! Теперь хоть не такъ пьютъ. Я бы давно прогнала своего, но онъ дѣлаетъ такое виноватое лицо, что я не могу!… Я не могу видѣть виноватыхъ лицъ. Какъ говорится у вашего Достоевскаго: „Всѣ — тебя, ты — всѣхъ, — и никто не виноватъ“. О, вы — свѣжая нація! Вы не думайте, что я читала Достоевскаго… Мнѣ некогда, а это мой другъ всегда говоритъ, когда измѣняетъ.
Дама вдругъ остановила свой потокъ, вздохнула, но черезъ секунду снова заговорила:
— Вы, конечно, поѣдете со мною. Шофферу мы оставимъ записку. И вы заѣдете ко мнѣ выпить рюмочку, вы совсѣмъ промокли и продрогли. Не больше, какъ на четверть часа. Потомъ я васъ доставлю домой. Нельзя же оставлять людей въ такомъ положеніи!…
Екатерина Петровна и миссъ Брайтонъ не протестовали, потому что не могли найти даже минуты, въ которую можно было бы произнести какую-нибудь реплику. Пріѣзжая дама все говорила и въ то же время оттѣсняла ихъ къ своему экипажу, будто загоняла цыплятъ. Хлопнувъ дверцей, она вздохнула съ облегченіемъ и сѣвъ глубже на диванчикъ, произнесла:
— Я — Клодина Пелье. Вамъ, вѣроятно, ничего не говоритъ это имя, но есть круги, гдѣ оно очень извѣстно, даже знаменито. Всякій знаменитъ, чѣмъ можетъ.
Услышавъ фамилію Гамбаковой, француженка мелькомъ, но пристально, взглянула иа Екатерину Петровну и спросила:
— У васъ нѣтъ родственниковъ на войнѣ?
— Мой братъ — военный. Можетъ быть, вы его знаете?
— Не думаю… Теперь у всѣхъ кто-нибудь „тамъ“!…
Клодина настояла, чтобы дѣвушки заѣхали къ ней. Она просила такъ мило и искренне, — это было по дорогѣ, Екатерина Петровна и Бетти, дѣйствительно, продрогли и проголодались, — такъ что все соединилось, чтобы просьба сердобольной француженки была исполнена.
— Не больше, какъ на четверть часа! — повторила она еще разъ, введя спутницъ въ небольшое зальце, и вышла распорядиться о кофе и коньякѣ.
— Вотъ приключеніе! — проговорила Екатерина Петровна вполголоса, — вообще, какая-то романическая поѣздка: сначала ваше признаніе, несчастье съ моторомъ, теперь эта встрѣча. Надѣюсь, что на этомъ и кончится все…
— Кѣмъ бы могла быть эта дама? — произнесла англичанка въ раздумьи.
— Не все-ли равно! Какая-нибудь актриса, пѣвица съ открытой сцены… Я не знаю! Вѣроятно, это послѣдній разъ, что мы ее видимъ. Добрый человѣкъ во всякомъ случаѣ.
— У меня только одно желаніе: уѣхать скорѣе домой, или хотя бы позвонить туда.
Миссъ Брайтонъ направилась къ небольшому рабочему столу, гдѣ среди коробокъ и фотографій стоялъ телефонъ. Но не успѣла она поднять трубку, какъ опустилась на близъ стоящій стулъ.
— Что же вы не звоните, миссъ?
Отвѣта не было. Екатерина Петровна быстро подошла къ неподвижной и блѣдной англичанкѣ и, взявъ ее за руки, спросила:
— Но что случилось? Что съ вами?
Та молча показала глазами на карточку, изображавшую молодого военнаго и украшенную надписью: „Милымъ ножкамъ Кло-кло ея Вова“.
— Что это, Володина карточка?
И Екатерина Петровна прочла вслухъ надпись. Кажется, разстроенное сознаніе миссъ только и ждало этихъ словъ, вслухъ произнесенныхъ, чтобы окончательно покинуть ее. Англичанка не свалилась, такъ какъ сидѣла уже на довольно широкомъ стулѣ, но голова ея безпомощно закинулась и руки, сжимавшія грудь, упали.
— Миссъ, миссъ, придите въ себя! Это глупо! Мы сейчасъ поѣдемъ…
Изъ сосѣдней комнаты раздался голосъ приближавшейся Клодины: „Кто сейчасъ уѣдетъ? Что я слышу? Не раньше, чѣмъ выпьемъ кофе! Что это, вашей подругѣ дурно? — воскликнула она, едва переступивъ порогъ зала. Она быстро разстегнула дѣвушкѣ лифъ и смочила виски одеколономъ, стоявшимъ тутъ же.
— Она сейчасъ придетъ въ себя, она устала: подъемъ нервовъ, потомъ упадокъ… Вы не бойтесь, мое дитя, это бываетъ. Ваша подруга — не замужемъ, т.-е. она дѣвушка?
— Дѣвушка.
— Бѣдняжка! — произнесла француженка и поцѣловала сидѣвшую въ лобъ.
— Откуда у васъ карточка брата?
— Ахъ, эта! Ну, откуда! Откуда всегда бываетъ… Онъ знакомъ со мною. Я не могу объяснить вамъ точнѣе…
— Я понимаю, — перебила ее Екатерина Петровна и смолкла.
— Конечно, вы можете понимать меня, какъ вы меня поняли, но я люблю его отъ души. Это — настоящая любовь, это — не устройство. Я просто люблю его, потому что онъ красивый, веселый, и потомъ онъ — герой. Я знаю: это — дѣло сердца, безъ котораго женщина прожить не можетъ. Можетъ быть, вамъ не слѣдуетъ этого говорить. Простите, такъ вышло само собою.
Клодина даже покраснѣла отъ волненія. Она не выпускала изъ рукъ карточки, жестикулируя ею во время рѣчи. Гостья вдругъ пожала руку француженкѣ и быстро проговорила:
— Конечно, я неопытна въ такой жизни, но я все понимаю. Благодарю васъ.
Хозяйка обрадовалась, какъ прощенный ребенокъ. Сразу повеселѣвъ, она даже слегка обняла за талью Екатерину Петровну и дружески продолжала:
— Вѣдь правда? Кому это мѣшаетъ? Если вашъ братъ вздумаетъ, скажемъ, жениться, развѣ я буду устраивать скандалъ? Никогда на свѣтѣ! Конечно, есліг бы моя подруга стала съ нимъ кокетничать, я бы ее отколотила зонтикомъ или оттаскала за косы, а такъ… дѣла — дѣлами, любовь — любовью… не правда-ли?
Екатерина Петровна улыбнулась, но ничего не поспѣла отвѣтить, такъ какъ миссъ Брайтонъ уже пришла въ себя. Казалось, она слышала часть разговора, или во время обморока ей стало яснымъ, почему въ этомъ домѣ находится фотографія Гамбакова, — во всякомъ случаѣ, взявъ хозяйку за руку, она тихо прошептала: —
— Какъ вы счастливы, m-lle!
Та взглянула на Екатерину Петровну вопросительно. — Да, да! отвѣтила дѣвушка чуть слышно. Брови Клодины нахмурились и она готова была уже вырвать свою руку изъ тонкихъ пальцевъ англичанки, но наблюдавшая эту нѣмую сцену Гамбакова, вступила дружески:
— Вамъ не слѣдуетъ ревновать, m-lle Клодина. Любовь миссъ Брейтонъ вамъ не опасна. Лучше давайте всѣ втроемъ ждать Володю и желать ему остаться цѣлымъ. Мы всѣ его любимъ по своему.
Хозяйка, отведя дѣвушку въ сторону и понизивъ голосъ, спросила:
— Можетъ быть, эта англичанка имѣетъ какія-нибудь права на Вову? Это бываетъ. Живетъ она у васъ въ домѣ…
— Нѣтъ, нѣтъ… увѣряю васъ. Она даже не выдавала и никогда не выдаетъ своей любви…
— Такъ что это — пустяки, фантазія?
— Ну да!
— Смѣшно!
— Не забывайте, что она — англичанка.
— Вы нравы: когда разсудительный человѣкъ начнетъ глупить и мечтать, то это — прочно, добросовѣстно.
Клодина совсѣмъ развеселилась и все тащила пить кофе, по было уже поздно. Простились, какъ подруги. Миссъ Брайтонъ, будто собравшись съ духомъ, вдругъ сказала:
— Простите меня, m-lle, но позвольте мнѣ какъ-нибудь зайти къ вамъ. Вы мнѣ разскажете что-нибудь о Владимірѣ Петровичѣ.
— Конечно, конечно, я вамъ разскажу про него такія штучки! — воскликнула Клодина, смѣясь.
Екатерина Петровна ее остановила:
— Ну, слишкомъ много не болтайте, Клодина. Не забывайте, что это — англійская дѣвица.
— Нѣтъ! — отозвалась англичанка, — все… мнѣ можно и штучки… ничего!…
— Но, милая, мы вотъ такъ говоримъ, а Володя пріѣдетъ и женится на барышнѣ нашего круга, которую будетъ любить.
Обѣ слушательницы посмотрѣли удивленно.
— Ну да, — начала Клодина, — что-жъ дѣлать! Всякій можетъ остепениться! А человѣкъ ко всему приноравливается. Я не умру. Нѣтъ. Я слишкомъ весела для этого!
— А я? — замѣтила миссъ Брайтонъ, — а я, что же? Я не измѣнюсь конечно! Вѣдь я не ищу никакихъ правъ, я просто люблю!
