Сочиненіе «Объ истолкованіи» составляетъ часть Аристотелева Органона. Порядокъ, въ которомъ обыкновенно печатаются логическія сочиненія Аристотеля, а именно: Категоріи, Объ истолкованіи, Аналитика первая, Аналитика вторая. Топика и Софистическія доказательства, принадлежитъ не самому философу, а позднѣйшимъ издателямъ его сочиненій; порядокъ этотъ не хронологическій, но изъ того, что въ сочиненіи „Объ истолкованіи“ упоминается Аналитика и Топика, еще нельзя заключить что первое сочиненіе написано позднѣе, чѣмъ другія два. Утвержденіе Михелиса (Aristotelis περί ἑρμηνείας. 1886) что „Объ истолкованіи“ есть самое раннее изъ Аристотелевыхъ логическихъ сочиненій, имѣетъ только значеніе догадки, основанной не на фактахъ, а на апріорныхъ соображеніяхъ. Слѣдуетъ поэтому признаться, что время написанія „Объ истолкованіи“ намъ неизвѣстно. Сочиненіе „Объ истолкованіи“ всегда признавалось подлиннымъ произведеніемъ Аристотеля, и глубина мысли этого сочиненія всегда внушала удивленіе: Aristoteles quando peri Hermeneias scriptitabat, говоритъ Кассіодоръ (ор. v. II, р. 467 изд. 1600 г.) и Исидоръ Севильскій, clamum in mente tingebat. Только одинъ Андроникъ[1] Родосскій заподозривалъ принадлежность περί ἑρμηνείας Аристотелю на томъ основаніи, что ея содержаніе противорѣчнтъ будто бы содержанію сочиненія «О душѣ». Но уже Александръ изъ Афродизіаса показалъ неосновательность этого мнѣнія.
Есть однако основаніе предполагать, что редакція сочиненія не принадлежатъ Аристотелю, такъ какъ послѣдняя 14-я глава противорѣчитъ предшествующему, почему Порфирій не включилъ эту главу въ свой комментарій, какъ о томъ сообщаетъ Аммоній въ своихъ схоліяхъ; но самъ Аммоній полагаетъ, что и 14-я глава написана Аристотелемъ. Можетъ быть, эта глава сочинена ради діалектическихъ упражненій и первоначально вовсе не входила въ составъ De interpretatione; такого мнѣнія держится Гротъ (Aristotle. v. I, 193).
Въ философской и логической литературѣ De interpretatione играло выдающуюся роль, и до нынѣ въ составъ ученія о сужденіяхъ входитъ главное содержаніе этого сочиненія. De interpretatione комментировалось и переводилось очень много разъ; на послѣдующихъ страницахъ мы постараемся дать указанія относительно историческихъ судебъ этого сочиненія.
Непосредственными учениками Аристотеля, руководителями послѣ его смерти перипатетической школы, были Ѳеофрастъ и Евдемъ, и оба они, конечно, пользовались логическими сочиненіями своего учителя. Аммоній и Давидъ Армянинъ говорятъ о Ѳеофрастѣ, что онъ излагалъ De interpretatione. Діогенъ изъ Лаэрты и другіе упоминаютъ Ѳеофрастово сочиненіе περί καταφάσεως καί άποφάσεως, которое, по содержанію, навѣрное, соотвѣтствовало Аристотелеву De interpretatione. Боэцій говоритъ: Theoprastus quidem in eo libro quem de affirmatione et negatione composit de enunciativa oratione tractavit (Boet. ad Arist de interpr., p. 291. ed. Bas. 1570). То же самое говорятъ Аммоній и Давидъ объ Евдемѣ. Александръ изъ Афродизіаса упоминаетъ о сочиненіи Евдема περί λέξεως, которое соотвѣтствовало Аристотелеву De interpretatione. Но эти сочиненія до насъ не дошли. Не дошли до насъ и первые комментаріи на Аристотелево сочиненіе; мы знаемъ только, что нѣкоторые стоики и академики занимались подобнымъ комментированіемъ его, напримѣръ, стоики Аѳенодоръ и Корнутъ и академикъ Евдоръ[2].
Къ болѣе позднимъ комментаторамъ Аристотеля принадлежатъ Андроникъ Родосскій, ранѣе нами упомянутый, жившій около 60-хъ годовъ до Р. X., его ученикъ Боэтъ изъ Сидона, котораго не слѣдуетъ смѣшивать съ Боэціемъ (Manlius Severinus Boëtius), Александръ Эгейскій, жившій въ первой половинѣ перваго столѣтія послѣ Р. X., Адрастъ, Герминъ, Арнетъ и Галенъ (131—200 гг.), который написалъ комментарій, состоящій изъ 6-ти книгъ, къ Ѳеофрастову сочиненію περί καταφάσεως καί ἀποφάσεως и къ Евдемову περὶ λέξεως, состоящій изъ трехъ книгъ; въ спискѣ собственныхъ сочиненій онъ упоминаетъ также комментарій на Аристотелево περὶ έρμηνέιας.
Изъ названныхъ писателей Андроникъ Родосскій былъ первымъ комментаторомъ Аристотеля, послѣ редакціи сочиненій нашего философа Тиранніономъ, и онъ, какъ мы упомянули, высказалъ предположеніе о непринадлежности περὶ έρμηνείας Аристотелю, но еще Аспазій и Герминъ комментировали De interpretatione и отвергали мнѣніе о подложности.
Боэцій говоритъ: Aspasius quoque et Alexander sicut in aliis Aristotelis libros in hoc quoque commentarios ediderunt (p. 394), и въ другомъ мѣстѣ: Ab Hermino vel Aspasio vel Alexandro expositiones sungulas proferentes etc… Всѣ эти комментаріи до насъ не дошли, но мы почти съ увѣренностью можемъ сказать, что въ нихъ ничего оригинальнаго не содержалось, и, слѣдовательно, о потерѣ ихъ сожалѣть нечего.
Изъ втораго вѣка мы имѣемъ книгу Апулея De dogmate Platonis, которая иногда называется περὶ έρμηνείας и есть, по всей вѣроятности, переводъ какого-либо учебника, писаннаго по гречески; книга не полна, она содержитъ въ себѣ лишь ученіе о категорическомъ сужденіи и категорическомъ умозаключеніи и не можетъ быть отнесена къ комментаріямъ на Аристотелево De interpretatione.
Къ концу втораго вѣка относится знаменитый Александръ изъ Афродизіаса, преподававшій философію въ Аѳинахъ въ періодъ времени отъ 198 до 210 года. Онъ несомнѣнно былъ самый даровитый изъ комментаторовъ Аристотеля, одинъ изъ немногихъ, вникавшихъ въ самый духъ Аристолевой философіи, почему его и считали комментаторомъ по преимуществу, называя ο εξηγητής. Къ сожалѣнію его комментарій на περὶ έρμηνείας затерянъ. Точно также затерянъ и комментарій Порфирія (233—304 гг.). Этотъ знаменитый ученикъ Плотина, имѣвшій такое громадное значеніе въ исторіи человѣческой мысли, благодаря Введенію въ изученіе Аристотелевыхъ Категорій, по свидѣтельству Боэція, комментировалъ также и De interpretatione и Ѳеофрастово περὶ καταφάσεως καί ἀποφάσεως. Оба истолкованія затеряны.
Аристотеля комментировали усердно и въ четвертомъ, и пятомъ вѣкахъ. Такъ Ямвлихъ, по свидѣтельству Аммонія, написалъ комментарій къ De interpretatione, до насъ не дошедшій. Ѳемистію (330—390 гг.) приписываютъ псевдо-Августиново сочиненіе de decem categoriis; Спенгель издалъ въ 1866 году въ Лейпцигѣ парафразы Аристотелевыхъ сочиненій, написанныя Ѳемистіемъ, но между ними нѣтъ комментарія на De interpretatione, хотя Фотій и утверждаетъ, что Ѳемистій комментировалъ всѣ сочиненія Аристотеля, слѣдовательно, и De interpretatione. Комментаріи Сиріана (390—450 гг.) и Прокла на De interpretatione до насъ не дошли.
Къ пятому вѣку относится такъ называемая сирійская философія[3]. Перипатетизмъ проникъ въ Эдесскую школу въ V вѣкѣ; до того сирійская литература была исключительно религіозною. Несторіане, послѣ собора въ Эфесѣ, распространили знакомство съ Аристотелевою философіей, къ которой сектанты вообще относились благосклонно. Одно и то же лицо утвердило въ Эдессѣ несторіанство и познакомило съ Аристотелемъ; отъ первой Одесской школы, уничтоженной въ 489 году указомъ императора Зенона, имѣются отрывки комментарія Проба на περὶ ἑρμηνείας, хранимые въ Британскомъ музеѣ (№ 14660). Позднѣе, въ VI вѣкѣ, Аристотелева философія вновь процвѣла въ Сиріи и просуществовала тамъ до IX вѣка, при чемъ VI и VII вѣка особенно замѣчательны. Сирійцы чувствовали какую-то особенную нѣжность къ De interpretatione: они считали это сочиненіе Аристотеля особенно важнымъ и посему особенно часто переводили и комментировали его. Большинство сочиненій сирійской философіи затеряны или находятся и донынѣ въ рукописяхъ въ различныхъ библіотекахъ и, конечно, никогда не будутъ изданы въ свѣтъ. Сирійская философія однако играетъ нѣкоторую роль въ исторіи человѣческой мысли, ибо она сохранила и восприняла греческую философію, находившуюся тогда въ крайнемъ упадкѣ, низведенную до одного Аристотелева Органона, и передали ее впослѣдствіи арабамъ. Изъ Сиріи Аристотелева философія перешла въ Персію, гдѣ при царѣ Хозроѣ получила нѣкоторое значеніе. Не только несторіане, но и монофизиты восприняли Аристотелеву философію, чему особенно способствовалъ Сергій, епископъ Резайнійскій, которому, по предположенію Ренана, принадлежитъ сочиненіе, хранящееся въ Британскомъ музеѣ: оно раздѣлено на 2 части и имѣетъ два заглавія: De nomine et verbo и De affirmatione et negatione: сочиненіе это соотвѣтствуетъ Аристотелеву περὶ ἑρμηνέιας.
Въ VII вѣкѣ въ Киннесринійской киновіи (Coenobium Kinnesrinense) было нѣсколько замѣчательныхъ перипатетиковъ, напримѣръ, Северъ Сабохтъ или Іезубохтъ (640), епископъ Киннесринійскій; отъ него сохранилось (Brit. Mus. № 14660) Epistola seu scholion de vocibus quibus difficilioribus quae sunt in libro περὶ ἑρμηνέιας ad Episcopum Aitollatam. Ученикомъ этого Сабохта былъ Аѳанасій Валаданскій, ученикомъ котораго былъ Георгій, ставшій епископомъ въ 687 году; отъ него мы также имѣемъ сочиненіе ό περὶ ἑρμηνείας (Brit. Mus. № 14659). Ассеманни въ Bibliot. orient. III 306—307 утверждаетъ, что Іаковъ Эдесскій (епископъ съ 651—710) перевелъ De interpretatione; но кажется, что утвержденіе это неосновательно, полный перечень сирійскихъ переводовъ и комментаріевъ можно найдти у Wenrichius De auctor. graec. vers et comment. syriacis arab armen. persicisque commentatio. Lipsiae 1842. О значеніи этой сирійской философіи Ренанъ говоритъ на стр. 55: Duas res animadvertisse sufficiat: omnes ad unum fuisse Syros et christianos eo-dem fere semper auctores graecos syriace et arabice vertisse, primo quidem syriace, dem ex syriaco arabice.
Аристотель впервые переведенъ на арабскій языкъ въ IX вѣкѣ, и первымъ переводчикомъ былъ Ибнъ-аль-Батрикъ (filius patriarchae), но наиболѣе важными переводчиками были Гонейнъ Ибнъ-Ишакъ (Johannitius), несторіанецъ, умершій въ 876 году, сынъ его Ишакъ бенъ Гонейнъ, и внукъ — Гобейшъ-Эль Асамъ; но сдѣланные ими переводы всѣхъ сочиненій Аристотеля не сохранились. Въ X вѣкѣ всѣ его сочиненія были вновь переведены на сирійскій языкъ, а съ сирійскаго на арабскій, и этими-то переводами, составленными въ X вѣкѣ, пользовались Аввероэсъ, Авицена и др. И въ позднѣйшее время сирійская философія не совсѣмъ умерла; извѣстно, что Григорій Баргебрей (Barhebraeus) комментировалъ Аристотелевы сочиненія, и между прочимъ περὶ ἑρμηνειας. Весьма вѣроятно, что въ сирійскихъ монастыряхъ хранятся многіе не изданные переводы и комментаріи на Аристотеля, и, можетъ быть, въ этихъ монастыряхъ можно встрѣтить и теперь несторіанъ, подобно тому, какъ Юнкеръ въ своемъ „Reisen in Africa“ (выпускъ 2-й) описываетъ коптскіе монастыри, въ которыхъ донынѣ сохранились монофизиты, считающіе себя послѣдователями Кирилла Александрійскаго, противника Несторія.
Возвратимся теперь къ концу пятаго вѣка, а именно къ Аммонію ученику Прокла. Отецъ Аммонія, Гермія, написалъ комментарій къ Isagoge; сынъ его, принадлежащій къ числу знаменитѣйшихъ комментаторовъ, новоплатоникъ Аммоній, былъ учителемъ философіи и математики въ Александріи. Его комментарій на περὶ ἑρμηνείας сохранился и былъ нѣсколько разъ издаваемъ, между прочимъ, въ 1505 году въ Венеціи вмѣстѣ съ остальными дошедшими до насъ комментаріями. Къ этому же времени, то-естъ, къ концу пятаго столѣтія, относится и комментарій Боэція (470—520 гг.), значеніе коего въ средніе вѣка было чрезвычайно велико; онъ служилъ посредникомъ для позднѣйшихъ вѣковъ при изученіи Аристотелевой Логики. Боэцій перевелъ περὶ ἑρμηνείας и снабдилъ это сочиненіе Аристотеля подробнымъ комментаріемъ, который Прантль считаетъ значительнѣйшимъ произведеніемъ Боэція. Главнѣйшимъ пособіемъ при толкованіи Аристотеля служилъ для Боэція Порфирій, о которомъ Боэцій говоритъ: „cujus expositionem nos scilicet quam maxime a Porphyrio quamquam etiam a ceteris transferentes latina oratione digessimus. Hic enim nobis expositor et intellectus acumine et sententarium dispositione videtur excellere“. Современникъ Боэція Кассіодоръ имѣлъ, подобно первому, большое вліяніе на философію въ средніе вѣка; но онъ не писалъ, какъ предполагали нѣкоторые, комментарія на De interpretatione. Къ шестому вѣку относятся два ученика Аммонія, продолжавшіе дѣло своего учителя. Симплицій и Филопонъ Грамматикъ; первый былъ изгнанъ изъ Аѳинъ въ 529 году, когда императоръ Юстиніанъ закрылъ философскія школы. Среди ихъ комментаріевъ мы не находимъ однако толкованія на De interpretatione; въ шестомъ вѣкѣ жилъ также Давидъ Армянинъ, впервые ставшій извѣстнымъ въ исторіи логики въ 1828 году, благодаря двумъ статьямъ Неймана въ Journal asiatique: онъ перевелъ De interpretatione на армянскій языкъ. Къ VII вѣку относится Стефанъ Александрійскій[4], пришедшій въ Константинополь вовремя императора Гераклія (575—641 гг.). Его комментарій на περὶ ἑρμηνείας изданъ впервые въ 1885 году Берлинскою академіей наукъ, которая возымѣла счастливую мысль собрать и издать всѣхъ греческихъ комментаторовъ Аристотеля. Комментарій Стефана Александрійскаго самъ по себѣ не имѣетъ значенія, ибо повторяетъ лишь то, что̀ гораздо полнѣе говоритъ Аммоній, но онъ интересенъ, какъ указаніе на то, что и въ самый темный періодъ византійской исторіи находились люди, занимавшіеся наукою; сверхъ того, и для установленія текста Аристотеля этотъ комментарій имѣетъ нѣкоторое значеніе.
У Исидора Севилльскаго († 636 г.) впервые встрѣчается варварское заглавіе «De Peri hermeniis Aristotelis»; самое содержаніе главъ о сужденіи составлено по Боэцію и Кассіодору. О латинскихъ комментаторахъ Бартелеми Сентъ-Илеръ (въ введеніи къ переводу Аристотелевой Логики I, 60) говоритъ: Le seul point de quelque importance à remarquer dans les commentateurs latins c'est que la division de l'Hermeneia… n'est pas pour eux la même que pour les commentateurs grecs. Ils partagent... le traité en deux livres; ils ont en cela été suivis par le moyen âge presque entier; l'université de Coïmbre dans son commentaire au milieu du XVII siècle est restée fidèle encore à leur exemple. Какъ ни незначительны эти комментаріи, но въ исторіи мысли среднихъ вѣковъ они играли роль. До XII вѣка не было извѣстно другихъ книгъ по логикѣ, какъ сочиненія Марціана Каппелы, Боэція, Кассіодора и Августина (подложныя).
Такое же значеніе, какъ Исидоръ Севилльскій, имѣетъ и Алкуинъ (738—804 гг.); въ его Діалектикѣ имѣется прибавленіе «De Perihermentis», заимствованное у Исидора. Въ этомъ прибавленіи имѣются замѣчанія объ отношеніи языка къ мысли, замѣчанія, получившія позднѣе важность въ спорѣ реалистовъ и номиналистовъ. Вотъ какъ Алкуинъ представляетъ себѣ это отношеніе: Tria sunt, quibus omnis collocatio disputatioque perficitur. res, intellectus, voces; res sunt quae animi ratione percipimus: intellectus, quibus res ipsas addiscimus; voces quibus res intellectus proferimus, и въ другомъ мѣстѣ: Verba enim. quibus loquimur, nihil aliud sunt nist signa earum rerum, quas mente concipimus, quibus ad cognitionem aliorum venire volumus[5].
Рабанъ Мавръ (Hrabanus Maurus, 770—850 іт.) одно изъ знаменитыхъ именъ IX вѣка; ему приписывается нѣсколько сочиненій, изъ коихъ нѣкоторыя по духу скорѣе могли быть написаны Іоанномъ Скотомъ Еригена (800—875 гг.), самымъ выдающимся мыслителемъ IX вѣка. Кузенъ въ своемъ изданіи сочиненій Абэлара (oeuvres inéd. d'Abélard) помѣстилъ сочиненіе подъ заглавіемъ Babanus super Terencivaa; онъ предполагаетъ, что это испорченное слово perihermenias, самый же трактатъ есть пересказъ комментарія Боэція. Ученикъ Рабана, знаменитый въ свое время Эрикъ изъ Оксерра, сдѣлалъ, по предположенію Орео, къ этому сочиненію маргинальныя замѣчанія[6], касающіяся De interpretatione, не имѣющія, впрочемъ, значенія. Слѣдуетъ отмѣтить только, что еще въ концѣ IX столѣтія появляется реализмъ, такъ что позднѣйшіе представители реализма не высказали принципіально ничего новаго.
X вѣкъ въ духовномъ отношеніи самый бѣдный, самый безплодный, и мы не имѣемъ ничего отмѣтить достойнаго вниманія.
Въ XI вѣкѣ интересъ къ философіи и логикѣ вновь постепенно возрождается; стали вновь появляться учебники, стали комментировать уже имѣющіеся. Появилась стихотворная обработка Isagoge и Категорій (см. Cousin Oeuvres inéd. d'Abélard, 657—669), сдѣланная анонимнымъ писателемъ, въ которой упоминается и De interpretatione. Толчекъ къ изученію логики былъ данъ Ноткеромъ Лабео (Notker Labeo † 1022) изъ С.-Галлена; подъ его вліяніемъ написанъ первый логическій трактатъ на нѣмецкомъ языкѣ, онъ содержитъ въ себѣ переработку Категорій и περὶ ἑρμηνείας (о немъ см. Prantl. Ueber die zwei ältesten Compendien d. Logik in deutscher Sprache. München. 1856). Обработка περὶ ἑρμηνείας сдѣлана по переводу Боэція, и внесенныя замѣчанія заимствованы изъ комментарія того же автора.
До начала XII вѣка обѣ Аналитики, Топики и Софистическія доказательства были совсѣмъ не извѣстны; но въ началѣ XII вѣка появляются переводы этихъ сочиненій. Важное свѣдѣніе сообщаетъ намъ Абэларъ о логическихъ сочиненіяхъ своего времени. Онъ говоритъ, что въ употребленіи были 7 книгъ: Категоріи, Объ истолкованіи, Isagoge Порфирія и 4 сочиненія Боэція. Но изъ сочиненій Абэлара же мы можемъ заключить, что ему извѣстны и нѣкоторыя другія логическія сочиненія Аристотеля.
Вмѣстѣ съ увеличеніемъ логическаго матеріала долженъ былъ расшириться и кругъ логическихъ вопросовъ, появились направленія — старыхъ и новыхъ, antiqui et moderni, при чемъ новыми назывались тѣ, которыя придерживались всего Аристотелева Органона, а не однихъ семи вышеперечисленныхъ сочиненій. Возгорѣлся съ особою силою споръ номиналистовъ и реалистовъ. Но мы за всѣмъ этимъ слѣдить не будемъ. Что касается ученія о сужденіи, то въ немъ именно и заключалось главное содержаніе преподаванія; поэтому De interpretatione не теряло своего значенія; къ содержанію его пристегивали философскія проблемы[7]. Абэларъ сообщаетъ о магистрѣ В. который написалъ Glossuilae super Periermenias, въ которыхъ отвергалъ добавленіи Боэція, сдѣланныя относительно неопредѣленнаго сужденія. Самъ Абэларъ написалъ Glossae in libr. de interpretatione, которыя были изданы Кузеномъ (Oeuvres méd. d'Abélard. Paris. 1836). De interpretatione имѣли для Абэляра особую важность, ибо здѣсь онъ нашелъ мысль, благодаря которой, какъ ему казалось, можно соединитъ Платона и Аристотеля, а именно ту мысль, въ которой творится объ общемъ, что оно natum est de pluribus praedicari. Все его ученіе о «sermone» примыкаетъ къ De interpretatione. Рѣчь (sermo) стоитъ въ извѣстномъ сродствѣ съ обозначаемыми ею предметами, хотя названіе зависитъ отъ предмета, который предшествуетъ рѣчи. Роды и виды не суть то, что обозначается словами, обозначающими ихъ, но обозначаемое ими не можетъ быть ни чѣмъ инымъ, какъ продуктами процесса, создающаго роды и виды. Сущность ученія Абэлара можетъ бытъ выражена слѣдующими стихами:
|
Hic docuit voces cum rebus significare, |
Касательно «De interpretatione» Абэларъ полагаетъ, что можно написать книгу, то-есть, комментарій на Аристотеля, который будетъ ничуть не хуже существующихъ знаменитыхъ комментаріевъ; однако у Абэлара мы не находимъ ничего, что оправдывало бы такое самомнѣніе, ибо онъ слѣдуетъ въ большинствѣ случаевъ Боэцію или Марціану Каппелѣ.
Упомянемъ еще о комментаріи на De interpretatione, принадлежащемъ концу XII вѣка, часть котораго Кузенъ напечаталъ въ Fragments philosophiques. II ч. (philosophie scholastique. Paris. 1847, стр. 326—333); онъ не имѣетъ большаго значенія: авторъ держится Боэція и нѣкоторыхъ изъ греческихъ комментаторовъ; онъ, очевидно, ученикъ Абэлара.
Іоаннъ Саресберійскій († 1180) — первый авторъ, знающій весь Органонъ Аристотеля; онъ, подобно Абэлару, смотритъ на Логику, какъ на научное орудіе (Органонъ). Аристотель воспользовался матеріаломъ, доставляемымъ грамматикой, создалъ ученіе о категоріяхъ и сужденіяхъ. Не слѣдуетъ смотрѣть на Порфиріево введеніе, какъ на главное, а на самый Органонъ, какъ на дополненіе. Органонъ дѣлится на двѣ части: къ первой относится Порфиріева Isagoge, Категоріи и Объ истолкованіи, которыя составляютъ какъ бы предварительную работу, подготовку, относятся скорѣе ad artem, чѣмъ касаются самой ars; самое развитіе искусства познанія, inventio и judicium заключается въ Аналитикахъ, Топикѣ и Софистическихъ доказательствахъ.
XIII вѣкъ для исторіи мысли и въ особенности для исторіи логики имѣетъ особый интересъ, ибо въ этомъ вѣкѣ къ имѣющемуся уже логическому матеріалу присоединяются еще византійскія логическія сочиненія, арабскіе комментаріи на Аристотеля, и наконецъ, самыя сочиненія Аристотеля, въ которыхъ можно искать дополненія къ воззрѣніямъ Органона.
Византійская логическая литература существовала съ XI вѣка; самымъ замѣчательнымъ сочиненіемъ было Σύνοψις εἰς τῆν Άριστοτέλους λογικὴν ἐπιστημην, составленная Михаиломъ Пселломъ. Петръ Испанскій перевелъ Пселлово сочиненіе на латинскій языкъ, и благодаря этому оно получило распространеніе на западѣ; впрочемъ, это сочиненіе было переведено и до Петра Испанскаго, но эти переводы нс получили того распространенія, которое получилъ переводъ Петра благодаря авторитету, который Петръ Испанскій, будучи папою, могъ придать своему сочиненію. У Пселла De interpretatione занимаетъ первое и важнѣйшее мѣсто; изложеніе своей логики онъ начинаетъ съ сужденія. Логика Михаила Пселла замѣчательна тѣмъ, что въ ней впервые выступаютъ обозначенія, которыя впослѣдствіи получаютъ характеръ терминовъ, напримѣръ, a, o, e, j служатъ обозначеніемъ количества и качества сужденій etc. Парафраза Пселла на De interpretatione издана въ Венеціи Альдоvъ въ 1503 году, въ прибавленіе къ Аммонію.
Вліяніе арабовъ на логику было инаго характера; византійская логика проникла въ школу, арабская литература усилила изученіе и комментированіе Аристотеля. У арабовъ мы встрѣчаемъ также комментаріи на De interpretatione, такъ у Альфараби, у Аверроэса[8] главнѣйшаго представителя арабской философіи; но по содержанію эти комментаріи представляютъ мало замѣчательнаго. Однако Expositio Аверроэса пріобрѣло такую славу, что печаталось одновременно съ латинскими переводами Аристотеля. Напримѣръ, см. изданія Opera Aristotelis въ Венеціи въ 1550 г. Упомянемъ еще о Леви-бенъ Герсонѣ (Magister Leo), жившемъ къ серединѣ XIV столѣтія, комментаріи коего на Аристотеля, и въ особенности на De interpretatione, имѣли значеніе, ибо ими пользовались латинскіе писатели. Самъ же магистеръ Лео слѣдовалъ во всемъ за Аввероэсомъ[9]. Но самый важный фактъ въ исторіи XIII вѣка, это появленіе всѣхъ Аристотелевыхъ сочиненій, хотя въ латинскихъ переводахъ[10]. Въ числѣ переводовъ отмѣтимъ новый переводъ Органона, который Антоли въ 1232 году переслалъ Фридриху II. За два года до того появились переводы Аристотеля, сдѣланные Михаиломъ Скоттомъ, а между 1260—1270 годами появился новый переводъ всѣхъ сочиненій Аристотеля, «сдѣланный по иниціативѣ Ѳомы Аквината.
Первый писатель, на которомъ можно прослѣдить вліяніе Пселла, Вильгельмъ Ширевудъ (Shyreswoud), † 1249, имя котораго впервые упомянулъ въ исторіи логики Прантль (III, стр. 11 и слѣд.). Его современникъ, который по годамъ не многимъ старше Петра Испанскаго, Ламбертъ изъ Оксерра, пользовался также учебникомъ Пселла въ своей Summa logicae. Его Summa не напечатана. Орео говоритъ, что два манускрипта этого сочиненія хранятся въ Національной Библіотекѣ въ Парижѣ[11]. Въ этомъ учебникѣ, конечно, De interpretatione изложено тоже и при томъ, по словамъ Орео, съ большою ясностью.
Обратимся теперь къ Альберту Великому. Онъ въ своемъ комментаріи къ Органону пользовался арабскими источниками. Въ дѣленіи философіи онъ дословно слѣдуетъ за Авиценою. Арабами же онъ пользовался при объясненіи De interpretatione, которая у него раздѣлена на двѣ книги; къ арабскимъ комментаріямъ онъ присоединялъ еще и Боэція.
Знаменитому ученику Альберта, Ѳомѣ Аквинскому, принадлежатъ многія логическія сочиненія; но еще въ точности не отдѣлены подлинныя его произведенія отъ подложныхъ; къ числу настоящихъ принадлежитъ не оконченный комментарій на De interpretatione. Комментарій этотъ ничѣмъ особеннымъ не отличается; Ѳома въ большинствѣ случаевъ придерживается объясненій своего учителя, присоединяя къ нимъ замѣчанія Апулея или Августина, или даже Аввероэса. Въ отдѣльномъ сочиненіи De propositionibus modalibus Ѳома излагаетъ ученіе о модальныхъ сужденіяхъ, согласно съ взглядами византійской логики (Ширсвуда и др.). Если Ѳома пользуется византійскою логикой только въ отдѣльномъ случаѣ, то великій противникъ его Дунсъ Скотъ, напротивъ того, (въ сочиненіи Super perihermenias) всегда сознательно пользуется византійскою логикой, полемизируя съ современными ему читателями.
Знаменитый Вильгельмъ Оккамскій († 1347), какъ показалъ Прантль[12], положилъ въ основу своего изложенія византійскую логику. Въ его Expositio aurea Super artem veterem (Bononiae. 1496) содержится комментарій на Порфирія, Категоріи и De interpretatione, при чемъ анализъ Аристотелева сочиненія очень полный и обстоятельный; въ другомъ же своемъ сочиненіи, Summa totius logicae онъ оставляетъ совершенно въ сторонѣ Аристотелеву книгу объ истолкованіи и излагаетъ прямо византійскую логику.
Литература, слѣдовавшая за Оккамомъ, принадлежитъ къ числу самой ужасной, скучной; въ концѣ XIII и началѣ XIV вѣковъ въ разсматриваемыхъ вопросахъ все же былъ видѣнъ философскій интересъ (напримѣръ, разсматривался вопросъ о principium indiviuationis). Съ середины XIV вѣка дѣло измѣняется къ худшему; вмѣсто сколько-нибудь оригинальныхъ сочиненій появляется масса учебниковъ. Даже чтеніе и комментированіе логическихъ сочиненій Аристотеля уступило мѣсто византійской логикѣ, которая господствовала до середины XV столѣтія. Мы назовемъ лишь нѣсколько именъ: Марсилій изъ Ингена (Inghem, † 1396) написалъ комментарій на Петра Ломбардскаго; онъ же написалъ, сочиненіе Quaestiones къ de interpretatione, которое затеряно[13]. Онъ принадлежалъ по направленію къ школѣ Оккама. Кульминаціоннаго пункта схоластическая логика достигла въ лицѣ Павла Венетскаго (Paulus Venetus. † 1428). Онъ писалъ комментаріи не только къ логическимъ сочиненіямъ Аристотеля, но и къ другимъ его сочиненіямъ.
Въ эпоху Возрожденія схоластическая логика подверглась коренному преобразованію; это преобразованіе могло выразиться въ двоякой формѣ; могли желать возвратиться къ чистому Аристотелеву ученію, то-есть, къ устраненію византійской логики, или же могли желать вообще пересоздать логику и создать новое логическое ученіе; съ тѣмъ и другимъ направленіями встрѣчаемся мы въ концѣ XV и въ XVI столѣтіи. При дворѣ Медичи стали заниматься Платономъ. На яростное нападеніе Георгія Трапезундсваго на Платона отвѣчалъ Генистій Плетонъ знаменитою книгою De Platonis et Aristotelis philosophiae differentia, а Виссаріонъ книгою In calumniatorem Platonis. Гемистію Плетону отвѣчалъ Схоларій.
Благодаря этимъ книгамъ, оживился интересъ къ Платону и Аристотелю, и ихъ вновь стали изучать. Схоларій написалъ комментарій на весь Органонъ Аристотеля на греческомъ языкѣ; этотъ комментарій еще не изданъ. Особенно рѣзкой критикѣ подвергли схоластическую логику и вообще схоластическую науку Леонардо Аретино, Лаврентій Валла и др. Изъ писателей, комментировавшихъ De interpretatione, упомянемъ: 1) Георгія Брюссельскаго (Georgeus Bruxellensis), который понималъ логику въ духѣ Скота (то-есть, полагалъ, что предметъ логики есть ученіе о доказательствѣ) и Оккама (то-есть, что логика — практическая дисциплина); 2) Іоаннъ Верзоръ († 1480), писавшій скучнѣйшіе комментаріи на всѣ главнѣйшія сочиненія Аристотеля (и на весь Органонъ) въ духѣ Ѳомы Аквината; 3) Іоаннъ Гейнлинъ или Іоаннъ а Лапиде (a Lapide, † 1494), писавшій комментарій на весь Органонъ, и 4) Іоаннъ Дуллардъ (Dullaert изъ Гента: Textus Perihermeniarum Aristotelis, Ioanne Argiropilo Bizantio traductore: una cum litterali expositione et luculentissimus questionibus eruditi quondam viri Ioannis Dullaert. Gandavi. Paris. 1519. 1°).
Число послѣдователей Аристотеля въ XVI вѣкѣ чрезвычайно велико, по интересъ къ его чисто логическимъ сочиненіямъ ослабъ. Поэтому комментируются по преимуществу его физическія и метафизическія сочиненія, а не логическія. Упомянемъ еще о двухъ извѣстныхъ писателяхъ, которые сочиняли комментаріи и на Органонъ: Рудольфъ Гокленій — Isagoge in Organon Aristotelis. Francf. 1598 и Михаилъ Пикгардь изъ Нюрнберга (1574—1626), написавшій Introductio in Organon Aristotelis. Altd. 1625. Для полноты перечисленія назовемъ еще слѣдующихъ комментаторовъ Аристотелева De interpretatione:
Laurentianus Florentinus in Librum Aristotelis de elocutione. Venetia. 1500.
Ioannis Parreundt. Aristotelis de Interpretatione libri duo, latine cum exercitationibus Parreundi. Norimberg. 1502.
Arnold Wistefeldes. Aristoteles Stafirite. Liber peri hermenias. 1506.
Aristotelis liber de Interpretatione, latine cum Ioannis Arborei Laudunensis Commentariis. Paris. 1542.
Cum commentario Aug. Niphi. Venetis. 1547. Aristotelis de Interpretatione liber latine Joach. Perionio interprete, per Nic. Gruchium correctus Lutetiae. 1555.
Наконецъ, упомянемъ и знаменитаго Цабареллу, который написалъ подробный комментарій лишь на Аналитику, но составилъ таблицы ко всей логикѣ, между прочимъ и tabulae in librum de interpretatione, въ которыхъ подробно анализировано содержаніе Аристотелева сочиненія (Zabarella. Tabulae logicae. Lugduni. 1587).
Въ XVI вѣкѣ философіей Аристотеля много занимались и часто издавали его сочиненія, но вслѣдъ затѣмъ занятіе Аристотелемъ прекращается вплоть до второй половины XIX вѣка[14], и это очень естественно: въ XVII вѣкѣ положены основы современной науки; этотъ догматическій вѣкъ, освободившійся отъ гнета Аристотеля и схоластики, конечно, не сталъ вновь имъ заниматься; XVIII же вѣкъ извѣстенъ тѣмъ, что въ немъ отсутствовала историческая точка зрѣнія; онъ не интересовался и не зналъ исторіи, поэтому искать работъ объ Аристотелѣ, относящихся къ этому періоду, было бы напраснымъ трудомъ.
Только въ монастыряхъ продолжали комментировать Аристотеля въ старомъ схоластическомъ духѣ. Къ такимъ комментаріямъ относятся и Commentarii Collegii Coimbricensis societate Jesu[15] (въ Коимбріи, въ Португаліи); тутъ мы находимъ и комментарій in Aristotelis librum de interpretatione, въ духѣ Ѳомы Аквинскаго.
Въ своемъ извѣстномъ комментаріи Францискъ Толетскій (Commentaria in universam Aristotelis logicam. Colon. 1616. 8°), пользовался переводомъ и объясненіями Боэція. Упомянемъ еще Samuelis de Lublino: in universam Aristotelis Logicam. Coloniae. 1620. 8°.
Переходя къ XIX столѣтію, въ которомъ интересъ къ исторіи возрастаетъ, мы находимъ, что Аристотелю особенно посчастливилось, но нельзя сказать того же объ изслѣдуемомъ нами сочиненіи. Спеціальныхъ изслѣдованій о De interpretatione очень немного, и это вполнѣ понятно, ибо содержаніе этой книги вошло по большей части въ учебники логики; дѣйствительный же интересъ представляютъ лишь нѣкоторыя главы, особенно тѣ, въ которыхъ логическія понятія приводятся въ связь съ метафизическими.
Интересъ къ Аристотелю возросъ частью подъ вліяніемъ общихъ причинъ, частью же благодаря усиленію католической философіи и изученію Ѳомы Аквината. Папа Левъ XIII указалъ католическому міру на важность изученія Ѳомы Аквината (а вмѣстѣ съ тѣмъ и Аристотеля), и за послѣднія 10 лѣтъ изъ католическаго лагеря вышло много замѣчательныхъ трудовъ объ Аристотелѣ, одинъ изъ которыхъ имѣетъ особенную важность: Talamo. L'aristotelismo della scolastica nella storia della filosofia. 3 edit. Siena. 1881. 8°.
Упомянемъ о новѣйшей литературѣ о De interpretatione. Само собою разумѣется, что это сочиненіе не проходятъ молчаніемъ въ исторіяхъ философіи; напримѣръ, у Целлера мы находимъ изложеніе содержанія и анализъ нѣкоторыхъ ученій. Подробнѣе и лучше это сдѣлано у Грота въ его неоконченномъ трудѣ Aristotle 1872 г., который изданъ Бэномъ и Робертсономъ. Гротомъ мы пользовались неоднократно при нашемъ переводѣ.
Въ 1839 году Гумпошъ написалъ статью о логикѣ и логическихъ сочиненіяхъ Аристотеля, которой намъ не удалось видѣть (Gumposch. Ueber d. Logik und d. Logischen Schriften d. Aristoteles. 1839); послѣ Гумпоша писали: Тексторь (Textor). De hermeniae Aristotelae capitib. IX. Berol. 1870. Guggenheim. In librum Aristotelis De interpretatione. Berlin. 1886 и Michelis. Aristotelis peri hermenias. Heridelberg. 1886.
Текстъ, положенный въ основу перевода, изданъ Тейбнеромъ, но мы пользовались также изданіемъ Вайца и примѣчаніями послѣдняго.
Въ своемъ сочиненіи „объ истолкованіи“ Аристотель говорить не столько о рѣчи вообще, сколько о сужденіи, такимъ образомъ этотъ трактатъ имѣетъ по преимуществу логическій характеръ, но встрѣчаются въ немъ и замѣчанія метафизическаго характера: такъ по поводу закона противорѣчія Аристотель заговариваетъ о свободѣ воли; по поводу модальныхъ сужденій онъ трактуетъ о первой сущности. Кромѣ логическихъ и метафизическихъ вопросовъ встрѣчаются и грамматическіе. Нужно замѣтить, что многія особенности рѣчи, о которыхъ говоритъ Аристотель, представляютъ собой такое сочетаніе словъ, которое по духу русскаго языка вовсе не допустимо; переводъ такихъ мѣстъ представляетъ чрезвычайныя трудности.
Большая часть сочиненій „объ истолкованіи“ входитъ въ составъ учебниковъ формальной логики, въ главу о сужденіи; ни одна современная намъ логика однако не опредѣляетъ съ подобнымъ стараніемъ всевозможныя логическія противорѣчія и противоположности; опускаются, конечно, и метафизическія соображенія. Изъ четырехъ точекъ зрѣнія, съ которыхъ Кантъ разсматриваетъ сужденія (количество, качество, модальность и отношеніе), три первыхъ полностью встрѣчаются у Аристотеля; правда, что модальность въ смыслѣ Аристотеля не вполнѣ совпадаетъ съ тѣмъ, что теперь разумѣютъ, говоря объ этомъ понятіи, ибо Аристотель говоритъ не объ одной лишь субъективной сторонѣ, о степени увѣренности, но и объ объективныхъ свойствахъ предметовъ.
Попробуемъ дать краткій отчетъ о содержаніи Аристотелева сочиненія, при чемъ мы воспользуемся указаніями Грота[16], Бизе[17] и Прантля[18].
Главное вниманіе Аристотеля обращено на выясненіе закона противорѣчія, который признается философомъ за высшій научный принципъ. Высшій принципъ, говоритъ Аристотель (въ метафизикѣ IV кн. гл. 3) долженъ быть вполнѣ понятенъ, очевиденъ и свободенъ отъ всякихъ предположеній: таковъ принципъ противорѣчій. Всякое доказательство въ концѣ концовъ покоится на этомъ принципѣ, который является основою всѣхъ остальныхъ аксіомъ. Выясненіе этого принципа требуетъ анализа сужденія, вотъ почему приходится начинать съ перечисленія составныхъ частей и видовъ сужденія. Весь трактатъ распадается на три части: въ первой (глава I—IV) говорится о составныхъ частяхъ сужденія, во второй (глава V—XI) дается опредѣленіе предложенія, разбираются виды его, опредѣляются противорѣчивыя и противоположныя сужденія и, наконецъ, говорится объ отношеніи подлежащаго сужденія къ признаку, третья часть (XII—XIII глава) подробно разсматриваетъ модальность сужденій; наконецъ, 14-ю главу мы считаемъ не принадлежащей къ составу сочиненія, а позднѣйшей прибавкой, мнѣніе, раздѣляемое многими изслѣдователями (напримѣръ, Целлеромъ), но оспариваемое Вайцомъ[19] и Михелисомъ[20].
Слова, говоритъ Аристотель, суть символы представленій, подобно тому, какъ письмена символы словъ. Слова и письмена мѣняются, а представленія и предметы, которые отражаются въ словахъ, остаются неизмѣнными, благодаря чему представленія служатъ основой и опорой логическому мышленію; какъ представленія, такъ и слова, взятыя въ отдѣльности, не имѣютъ никакого отношенія къ истинѣ; слова простыя и сложныя обозначаютъ нѣчто, но до тѣхъ норъ, пока не говорится, существуетъ ли это нѣчто, или не существуетъ, до тѣхъ поръ нѣтъ сужденія.
Такимъ образомъ въ составъ сужденія должны входить разнородные элементы, а именно: имя и глаголъ; у Аристотеля мы не находимъ еще строгаго различенія между глаголомъ, сказуемымъ и связкою, оттого нѣтъ и утвержденія, что сужденіе должно состоять изъ трехъ элементовъ. Имя Аристотель опредѣляетъ слѣдующимъ образомъ: оно есть слово съ условнымъ значеніемъ, безъ отношенія ко времени; части слова сами по себѣ не имѣютъ значенія. Это опредѣленіе, по замѣчанію Бизе, направлено, можетъ быть, противъ Платона, который въ діалогѣ Кратилъ говоритъ, что слова должны быть полнымъ выраженіемъ мысли и отраженіемъ предмета, такъ что соотвѣтствіе предмета и слова должно быть видно изъ частей слова, то-есть, эти части должны имѣть самостоятельное значеніе. Свое опредѣленіе имени Аристотель распространяетъ и на сложныя имена.
Разсмотрѣвъ неопредѣленное имя и падежи имени, Аристотель переходитъ къ глаголу, который, подобно имени, обозначаетъ представленіе, но имѣетъ, въ отличіе отъ имени, отношеніе ко времени и относится всегда къ чему либо иному, то-есть самостоятельнаго значенія не имѣетъ. Неопредѣленнымъ глаголомъ называется соединеніе отрицанія съ глаголомъ, подобно тому какъ имя въ соединеніи съ отрицаніемъ называется неопредѣленнымъ именемъ.
Соединеніе глагола и имени образуетъ предложеніе, сужденіе, рѣчь, служащую для выраженія мысли. Не всѣ выраженія разсматриваются Аристотелемъ, ибо нѣкоторыя умѣстнѣе разсматривать въ риторикѣ или піитикѣ. Здѣсь разсматриваются лишь тѣ выраженія которыя логика называетъ сужденіемъ (λόγος ἀποφαντικὸς).
Вторая часть начинается съ того, что Аристотель (глава 5) ограничиваетъ свой предметъ, опредѣляя, въ чемъ заключается единство сужденія, и перечисляетъ различные виды сужденій, которыя бываютъ простыми и сложными. Сложныя образуются отъ соединенія простыхъ, простыя же бываютъ утвердительными или отрицательными. Въ утвержденіи два содержанія сознанія соединяются въ одно цѣлое но они могутъ быть разъединены; въ отрицаніи же разъединяются два содержанія, которыя могли бц быть соединенными, поэтому все то, что утверждается, можетъ быть и отрицаемо. Всякому утвержденію противостоитъ отрицаніе, и наоборотъ, и это отношеніе отрицанія къ утвержденію называется противорѣчіемъ (ἀντίφασις). Но противорѣчіе имѣетъ мѣсто лишь тогда, замѣчаетъ Аристотель, имѣя въ виду софистовъ, когда въ обоихъ сужденіяхъ, то-есть, въ утвержденіи и въ отрицаніи, дѣйствительно одно и тоже подлежащее и сказуемое. Мы должны различать двоякое противорѣчіе и противоположность, при чемъ въ опредѣленіи этого различія слѣдуетъ имѣть въ виду и то, касается ли подлежащее сужденія отдѣльнаго предмета или нѣсколькихъ предметовъ, то-есть, имѣемъ ли мы дѣло съ единичнымъ или съ общимъ сужденіемъ. Общеутвердительное сужденіе стоитъ къ общеотрицательному въ отношеніи (ἐναντίαι αί ἀποφάνσεις) противуположности, напримѣръ, omnis homo est albus и nullus homo est albus, въ то время какъ общеутвердительное противорѣчитъ частноотрицательному, и частноутвердительное противорѣчитъ общеотрицательному; напримѣръ, Non omnis homo albus и omnis homo est albus; Nullus homo est albus и est aliquis homo est albus. Оба противоположныя сужденія не могутъ быть одновременно истинными, но могутъ быть одновременно ложными. Изъ противорѣчивыхъ сужденій одно должно быть истиннымъ, а другое ложнымъ. Однако въ томъ случаѣ, когда въ общемъ сужденіи подлежащее выражено неопредѣленно (напримѣръ, „не всякій“), а противорѣчащее ему есть сужденіе частноутвердительное, въ этомъ случаѣ оба сужденія могутъ быть истинными. Изъ сказаннаго вытекаетъ, что каждому отдѣльному сужденію, будь оно утвердительнымъ или отрицательнымъ, противорѣчитъ одно опредѣленное же сужденіе.
(9) Но въ законѣ противорѣчія нужно имѣть въ виду время. Этотъ законъ имѣетъ несомнѣнное примѣненіе къ прошедшему и настоящему, но справедливъ-ли онъ и относительно будущаго, то-есть, справедливо-ли, что изъ двухъ противорѣчивыхъ сужденій только одно въ будущемъ должно быть истиннымъ? Если допустить послѣднее, то нужно исключить случай и утверждать, что все совершается по необходимости, но въ такомъ случаѣ придется отрицать свободу воли. Этого допустить нельзя, ибо многое зависитъ отъ нашей воли[21] и сверхъ того возможность имѣетъ объективное значеніе. Возможность въ системѣ Аристотеля имѣетъ большое значеніе, и онъ скорѣе согласенъ ограничить законъ противорѣчія, чѣмъ объективный смыслъ возможности. Гротъ справедливо указываетъ (Aristotle I, 164—165) на то, что это ученіе обосновано физикой Аристотеля, въ которой онъ различаетъ необходимые ряды явленій природы отъ случайныхъ: но ежели это логическое ученіе единственно обосновано физическимъ, то съ сознаніемъ ложности физическаго, должно упасть и логическое различеніе.
(10) Отъ общаго разсмотрѣнія противорѣчія и противуположности Аристотель переходитъ къ ближайшему и болѣе подробному разсмотрѣнію на отдѣльныхъ видахъ сужденій. Простое (категорическое) сужденіе можетъ состоять изъ имени и глагола или изъ неопредѣленнаго имени и глагола. Простѣйшія утвердительныя съ противорѣчащими имъ отрицательными сужденіями суть:
est homo — non est homo
est non homo — non est non homo
est omnis homo — non est omnis homo
est omnis non homo — non est omnis non homo.
Если взять болѣе сложное сужденіе, въ которомъ, кромѣ имени и глагола „существуетъ“, есть еще и опредѣляющее прилагательное[22], тогда противоположеніе сужденій получится болѣе сложное, ибо отрицаніе можетъ относиться равномѣрно, какъ къ субъекту, такъ и къ опредѣляющему прилагательному, благодаря чему получаются четыре пары сужденій и столько же имъ противорѣчащихъ:
(а) est justus homo — (b) non est justus homo — (d) non est non justus homo — (c) est non justus homo, при чемъ (b) есть отрицаніе (a), а (d) есть отрицаніе (c), затѣмъ (b) есть слѣдствіе (c), въ то время какъ (d) есть слѣдствіе (a), но не наоборотъ; въ зависимости отъ этого стоитъ и истинность и ложность этихъ сужденій, то-есть, если (c) истинно, то и (b) должно быть истинно и т. д.
Если подлежащимъ сужденія, взамѣнъ: положительнаго, будетъ отрицаніе „не человѣкъ“, то получатся четыре новыхъ противорѣчивыхъ сужденія:
(e) est justus non homo —(f) non est justus non homo — (h) non est non justus non homo — (g) est non justus non homo, отношеніе ихъ между собой таково, что ежели истинно сужденіе (g), то и (f) должно быть истиннымъ, но не наоборотъ, и если истинно сужденіе (e), то и (h) должно быть истиннымъ, но не наоборотъ.
До сихъ поръ мы перечисляли отношенія тѣхъ сужденій, въ которыхъ количество осталось неопредѣленнымъ. Эти же сужденія могутъ быть выражены и въ общей формѣ, тогда получатся новыхъ 8 сужденій, изъ коихъ въ четырехъ подлежащимъ будетъ положительное понятіе, а въ другихъ четырехъ отрицательное (неопредѣленное).
A) omnis est homo justus — (B) non omnis est homo justus.
D) Non omnis est homo non justus — (C) omnis est homo non justus.
Отношеніе ихъ таково: ежели (C) истинно, то и (B) истинно, но не наоборотъ, ежели (A) истинно, то и (B) истинно, но не наоборотъ. Сверхъ того (A) и (C) могутъ быть одновременно истинными.
Послѣ нѣсколькихъ замѣчаній, касающихся вопросительнаго сужденія, Аристотель говоритъ о единствѣ сужденія: ежели опредѣляющихъ прилагательныхъ нѣсколько, и они относятся не къ самой сути сужденія, то мы имѣемъ дѣло и съ нѣсколькими предложеніями. Конечно, какъ подлежащее, такъ и сказуемое могутъ состоять болѣе, чѣмъ изъ одного слова каждое, но тогда эти нѣсколько словъ должны образовывать внутреннее единство. То же самое слѣдуетъ замѣтить и относительно діалектическаго вопроса[23], который иногда представляется въ формѣ предложенія, заключающаго въ себѣ противоположеніе; если вопросъ предлагается не въ формѣ одного предложенія, тогда на него нельзя найти простаго отвѣта.
Всѣ замѣчанія, дѣлаемыя здѣсь Аристотелемъ, направлены противъ софистовъ, которые любили задавать діалектическіе вопросы[24]; такого же характера и слѣдующее замѣчаніе: нельзя думать, что качества истинныя въ отдѣльности остаются истинными, когда они соединены въ одномъ предложеніи, напримѣръ, нѣкто хорошъ, нѣкто сапожникъ, отнюдь не слѣдуетъ, что онъ хорошій сапожникъ.
Послѣ этого въ третьей части Аристотель переходитъ къ разсмотрѣнію модальныхъ сужденій, которыя получили таковое названіе у комментаторовъ Аристотеля, (αι άποφάνσεις μετὰ τρόπου, enuntiationes modales) и старается и въ этихъ сужденіяхъ найти противорѣчивыя и противоположныя.
Ранѣе всего Аристотель разсматриваетъ положеніе отрицанія въ модальныхъ сужденіяхъ, противорѣчащихъ другъ другу. При этомъ Аристотель разсматриваетъ двоякую возможность: физическую и логическую (допустимость); вмѣсто двухъ модальныхъ категорій современнаго логическаго ученія: возможности и необходимости (дѣйствительность Аристотель здѣсь не разсматриваетъ), онъ говоритъ о четырехъ: о возможности, допустимости, невозможности и необходимости. Опредѣливъ противорѣчащую имъ модальность, Аристотель строитъ таблицу изъ восьми положительныхъ и восьми отрицательныхъ модальностей.
возможно — невозможно
допустимо — не допустимо
не невозможно — невозможно
не необходимо — необходимо, чтобы не....
возможно, что не… — не невозможно, чтобы не…
допустимо, что не… — недопустимо, чтобы не…
не невозможно, что не… — невозможно, чтобы не…
не необходимо, чтобы не… — необходимо.
Отрицаніе и утвержденіе относятся къ слову, выражающему модальность, а не къ глаголу, выражающему бытіе; напримѣръ, если въ утвержденіи мы говоримъ что „что-либо возможно“, то отрицаніе выражаетъ „что-либо не возможно“; напротивъ того, слова „можетъ не быть“ выражаютъ утвержденіе, коему противорѣчитъ „не можетъ не быть“. Въ таблицѣ, которую мы привели, выраженія, стоящія съ одной стороны, по словамъ Аристотеля, слѣдуютъ другъ за другомъ (ἕπεσϑαι) и обмѣниваются (ἀποστρέφεσϑαι), то-есть имѣютъ одинаковое значеніе. Въ этой главѣ Аристотель отступаетъ отъ чисто логической точки зрѣнія и разсматриваетъ возможность и дѣйствительность не только какъ различныя выраженія, но по ихъ объективному значенію, при чемъ цѣлью его разсмотрѣнія служитъ доказательство, разсмотрѣнное подробнѣе въ 9-й главѣ 9-й книги метафизики, что дѣйствіе и дѣйствительность предшествуютъ возможности, что первое бытіе есть дѣятельная субстанція (οὐσία ἐνέργεια). Онъ различаетъ вещи трехъ порядковъ: первыя сущности суть актуальности внѣ всякой возможности; вторыя сущности, возникшія и преходящія, суть актуальности, которымъ предшествовала возможность, и, наконецъ, третій порядокъ представляетъ собой чистую возможность, никогда не становящуюся дѣйствительностью. Эти различенія, которыя играютъ очень большую роль въ философіи Аристотеля, не вполнѣ вяжутся съ логическими расчлененіями, данными въ „истолкованіи“.
Послѣдняя глава (14) признается лучшими изслѣдователями (Целлеромъ, Гротомъ) неподлинной; она стоитъ въ противорѣчіи частью съ тѣмъ, что говорится въ самомъ сочиненіи объ истолкованіи, частью же съ главами 10 и 11 категорій, и съ главой 4-ой книги Метафизики.
Итакъ ученіе о противорѣчіи и противоположности категоричныхъ сужденій составляетъ центральный пунктъ всего сочиненія. По началу сочиненія можно было ожидать болѣе всесторонняго изслѣдованія сужденій. Эта неполнота изслѣдованія и нарушеніе въ нѣкоторыхъ мѣстахъ плана или естественнаго хода развитія мысли заставляетъ думать, что мы имѣемъ предъ собой неоконченное авторомъ произведеніе, или же, что до насъ дошла лишь часть цѣлаго сочиненія. Уже древніе комментаторы замѣтили, что разсужденія объ единствѣ сужденія прерываютъ систематичное изложеніе о противорѣчіи и противоположности. Ясно также, что послѣдняя глава, ежели ее признать подлинною, должна быть помѣщена не въ концѣ сочиненія, а послѣ разсужденія о противорѣчіи и противоположности.
Примѣчанія
править- ↑ Да еще Патрицци, на томъ основаніи, что у Александра изъ Афродизіаса въ перечнѣ книгъ Аристотеля называется другое (затерянное) сочиненіе подобнаго же содержанія. Vide Frank. Histoire de la logique. Въ новѣйшее время заподозрили De interpretatione двое: Гумношъ и Розе, авторъ Aristoteles Pseudepigraphus. Первый — на томъ основаніи, что въ De interpretatione не находится ничего, что не было-бы извѣстно изъ другихъ Аристотелевыхъ сочиненій; основанія втораго намъ неизвѣстны, такъ какъ его сочиненія намъ не удалось видѣть.
- ↑ См. Prantl. Geschichte der Logik. I., 529.
- ↑ Renan. De philosophia peripatetica apud Syros. Paris. 1852: Hoffmann. De hermeneuticis apud Syros Aristoteleis. 1868.
- ↑ О немъ см. H. Usener. De Stephano Alexandrino commentatio. Bonae. 1880.
- ↑ Prantl. G. d. Log. II, 17.
- ↑ Hauréau. Philosophie scholastique, I, 185 (изд. 1872 г.). Прантль, впрочемъ, не допускаетъ аргументаціи Орео.
- ↑ Prantl. Logik, II, 155.
- ↑ Vide: Renan. Averroes et l'Averroisme. Paris. 1852. 8
- ↑ Vide: Munk. Dictionnaire philos. éd. Frank. u Melanges de philosophie juive et arabe. Paris. 1859.
- ↑ Vide: Jourdain. Recherches critiques sur l'âge et l'origine des traductions latines d'Aristote. Paris. 1843. 2 édit.
- ↑ Hauréau. Histoire de la philosophie scholastique. II, p. 188. Paris. 1880.
- ↑ Prantl. Logik, III, 328.
- ↑ Prantl. Logik, IV, 94.
- ↑ Chrisl. Geschichte d. griechischen Litteratur въ J. Müller Handbuch d. Alterhumswissenschaft, стр. 374… dann erkaltete das Studium der Philosophen, bis dasselbe in XIX Jahrhunderte durch Trendellenburg, Spengel vom neuen wieder belebt wurde.
- ↑ V. de Hoffmann. Bibliographisches Lexicon d. gesammten Litteratur d. Griechen. Leipzig. 1838. I т.
- ↑ Grote. Aristotle. I, стр. 155—199.
- ↑ Biese. Aristoteles. Berlin. 1835.
- ↑ Prantl. Geschichte d. Logik. I, стр. 140—182.
- ↑ Waitz. Organon. Lipsiae.
- ↑ Michelis. Aristoteles περὶ Έρμηνείας. Heidelberg. 1886.
- ↑ Очень любопытно сравнить замѣчанія Аристотеля о свободѣ воли, высказанныя въ Этикѣ III кн. гл. I—VIII, съ тѣмъ, что онъ говоритъ здѣсь.
- ↑ Это различіе у схоластовъ обозначилось терминомъ: enuntiationes secundi et tertii adjacentis.
- ↑ Смотри: Anal. pr. c. 25 и c. 32, а также и I, 1.
- ↑ Vide: Soph. elench. cap. 6 и 30.