О, чудовищность бури! Паруса порвались,
И забились как ленты, и под вихрем сплелись.
Из туманов, угрюмых как чернеющий гроб,
Вместе с молнией хлынул многоводный потоп. 5 Напряжённые смерчи, как подпоры небес,
Поднимаясь коснулись этих тёмных завес,
И тяжёлое небо так повисло на них,
Что они пошатнулись, и в глубинах морских
Как в могилах сокрылись, между волн разошлись, 10 Точно море под ними опустилося вниз,
И умолкли в их вопле и пучина, и гром,
Только эхо от ветра пронеслося кругом.
А корабль одинокий, как игрушка ветров,
То исчезнет в обрывках грозовых облаков, 15 То скользнёт по обрыву рассечённой волны,
Опускается в пропасть водяной глубины;
В этих водных стремнинах, где страшит тишина,
Пред стеною другая возникает стена,
Как огромная масса дымно-светлых зеркал; 20 А вверху, свирепея, разъяряется вал,
И бурун, — как подвижный бесконечный погост,
Где смертельное пламя, быстрый хаос из звёзд, —
Как вращение лавы, что несётся горой, —
И как серные хлопья, ужасающий рой, — 25 Мчится в бешеной пляске, мчится диким огнём,
Устремляясь за чёрным и немым кораблём.
Пирамидные глыбы многопенистых вод
Прямо к молнии мчатся и дробят небосвод,
Целым лесом спиралей восходя от зыбей, 30 Область неба пронзают бледной влагой своей.
Чу! корабль раскололся, он как дуб затрещал,
В час когда его ветви буйный вихрь оборвал.
Он разорван, расщеплен грозовою стрелой,
С раздроблённою мачтой, весь окутанный мглой, 35 Он погибель впивает через каждую щель,
В бурном море он видит гробовую постель.
Мёртвый остов несётся над живою волной,
Точно труп, окружённый, как сплошной пеленой,
Дуновением смерти. Трюм затоплен, и вот 40 Волны выхода ищут, влага палубу рвёт,
И она разломилась от напора воды,
Как от тёплого ветра преломляются льды.
Но один ещё целен, ещё держится дек,
С человеком там тесно мёртвый слит человек, 45 Друг для друга гробницей трупы служат кругом,
Так убитые, в бреши, кучей спят пред врагом.
Там два тигра, что, в трюме видя влагу зыбей,
В нестерпимости страха гнёт порвали цепей;
(То, что дало им смелость, в их темнице, внизу, 50 Здесь велит быть ручными, возвещая грозу);
Уцепившись когтями за поверхность доски,
Тигры жмутся друг к другу, полны смертной тоски.
Это всё? Было тихо целых девять недель;
Всё равно как бы севши на подводную мель, 55 Был корабль без движенья, посреди тишины,
На безветренной глади безглагольной волны;
Солнце в полдень — без тени, смертных полное чар,
Даже в лунном сияньи затаился пожар,
И возникли туманы, как свинцовая тьма, 60 И от этих дыханий зародилась чума,
И, как веред рождает на колосьях земля,
Сон холодный прокрался в экипаж корабля.
Между утром и ночью, трупы в койки вложив,
Мёртвых в воду бросали те, кто был ещё жив, 65 Трупы — трупы бросали в глубину, как бы в ров
И акулы срывали их могильный покров,
И глотали их с тканью этих трупных завес,
Как Евреи глотали дождь из манны с небес.
Моряки умирали, и в тот день, как из туч 70 Гром прорвался, роняя жгучей молнии луч,
Их лишь семь оставалось. Шесть убило грозой,
Их, как мумии, чёрной разложив полосой,
А седьмого пронзило в грудь обломком, и он,
На обломке — обломок, был в ветрах вознесён, 75 И над бездной качался. Это всё? У руля
Видно женщину. Небо — лик её; не земля,
Так прекрасно лишь небо, над простором морей,
В свете звёздных сияний и закатных огней;
И прекрасный ребёнок на коленях её, 80 Он во всём выражает восхищенье своё;
Рад он трепету молний, и смеётся громам,
Полногласному ветру, полнозвучным ветрам,
Манит тигров, чтоб встали и пришли поскорей,
Между тем как от страха столько ярких лучей 85 В их глазах, что светлее каждый беглый их взор,
Чем летящий по небу огневой метеор;
Бьётся сердце ребёнка, не стихает гроза,
Но у матери скорбны и без блеска глаза.
«О, не смейся, мой милый, о, не смейся, шутя, 90 Лучше спи, успокойся, дорогое дитя,
Сон обманет ту муку, что грозит нам с тобой,
В чём она, я не знаю, но страшусь пред судьбой,
Потому что с тобою будет разный нам путь!
Спи же, спи пред разлукой! Эта бледная грудь, 95 Что трепещет в испуге, — для тебя колыбель,
Для тебя, мой желанный, в ней приют и постель.
Что́ есть жизнь, что́ есть смерть, что́ есть мы, если в час
Как погибнет корабль, больше нет уже нас?
Как! не видеть тебя, быть без ласки твоей? 100 После жизни быть тем, чем мы были пред ней?
Этих рук не касаться, не знать этих грёз —
Этих губ, этих глаз, этих нежных волос?
И не знать этой речи, что ласкает мне слух,
Всей телесной одежды, одевающей дух, 105 Что моим был ребёнком, был родимым, — и вот,
Погасает, бледнеет, точно радуги свод,
Чьей улыбке была я — вниз упавшим дождём?»
Вот, корабль содрогнулся, как разрушенный дом,
Погружается в воду, чтоб уйти навсегда; 110 Тигры вспрыгнули в страхе, дюйм за дюймом вода
Наползает как туча, и растёт как гроза,
Коченеют от страха лапы, уши, глаза;
И в груди их внезапно с тяжкой силой возник
Продолжительный, хриплый, потрясающий крик, 115 Он пронёсся по горным пенным долам волны,
И, как эхо, от высей он достиг глубины,
Смешан с хлещущим свистом встречно-бьющих дождей,
И влеком ураганом над пространством зыбей:
Он от запада мчался, ураган грозовой, 120 И к восточному ветру бросил яростный вой,
Поперечным теченьем разделяя объём
Возмущённого вихря с разрешённым дождём;
Как в глуши первобытной, меж деревьев и трав,
На слона, выскользая, нападает удав, — 125 Как проворный и чёрный, быстрокрылый баклан, —
Над глухим океаном как другой океан, —
Буря мчится, домчалась вплоть до тех облаков,
Что для мира восстали колоннадой основ,
Опершися на море, вознеслись до небес, 130 И окутали бурю целым храмом завес;
Но она порвала их, как гремучий ручей
Глыбы скал разрывает, чтобы мчаться звончей:
И огромные тучи раздробились вдали,
Точно камни от храма при трясеньи земли; 135 Точно пыль от паденья этих тяжких камней,
Тучи в буре распались, разметались по ней;
Из расселины страшной облаков грозовых,
Там где утренний воздух был и ясен и тих,
Точно полчища света, протянулись лучи, 140 Златоцветны, кристальны, и светло-горячи,
Проницательно-остры, устремились, и вот
Эти полчища слились у рассветных ворот.
Всё растет, всё яснее в чёрной буре пролом,
И пещеры туманов озарились кругом,
145 И свирепые ветры погружаются в сны,
Убаюканы качкой монотонной волны
И продольным сияньем колыбельных зыбей;
А вверху, разгораясь в яркой славе своей,
Златоцветным туманом, ещё страшный на вид, 150 Сумрак туч отшумевших блеском солнца горит.
Волны, скучившись, видят высоко над собой
Углублённый, спокойный, свод небес голубой,
И, как страсти, пожаром запылавши в крови,
Утихают пред взором светлоликой Любви, 155 Так, увидевши ясный голубой небосвод,
Лёгкой зыбью трепещет успокоенность вод.
Смотрят Анды и Атлас, — между ними, светла,
Тёмно-синяя влага протянулась, легла,
Острова, и утёсы, тени чаек морских, 160 Всё воздушно и нежно, мир как будто притих.
Мир воды чуть трепещет. Где ж корабль? На волне,
Где он в водном провале медлит, точно во сне,
Тигр — в чудовищной схватке с водяною змеёй.
Пар и пена от стычки, взрыв родя над водой, 165 Сонмом радуг пятнают светлый воздух, и в плеск
Вмешан звук от хрустенья, сильны кости, но треск
В них рождают объятья смертоносной змеи,
Развернувшей все звенья и сплетенья свои,
И шипение крови, из змеиных боков, 170 Что под лапами тигра брызжет в пену валов,
Слито с свистом и всплеском, — точно страшный снаряд
Влагу с ветром бросает и вперёд и назад,
Их как жерновом мелет, превращая их в звук,
Что ползёт сколопендрой в океане вокруг. 175 Голубая акула в голубой глубине
В ожиданьи застыла, медлит словно во сне,
Плавники распростёрла, победителя ждёт,
Как немая гробница в неподвижности вод.
И, увидевши тигра в бездне вод; как в гробу, 180 Брат его поспешает встретить ту же судьбу.
Приближается шлюпка, и двенадцать гребцов
Острый киль устремляют меж солёных валов.
Дула к тигру направив, три стрелка у кормы,
Целят, выстрелы громки, и из вспыхнувшей тьмы 185 Пули вынеслись метко тигру в крепкую грудь,
И он должен во влаге беспробудно уснуть.
Под кипучей волною чуть концом шевеля,
Лишь обломок остался от того корабля,
Погружается в бездну, вот почти не видать, 190 Но за это спасенье побледневшая мать
Ухватилась упорно цепкой левой рукой,
И красавца-ребёнка поднимает в другой.
Смерть, Надежда, и Ужас, Красота, и Любовь,
Реют, слившись над нею, разделяются вновь, 195 Блещут ярким испугом в исступлённых глазах,
И горят метеором вкруг неё на волнах,
А ребёнок смеётся, как смеялась волна,
Перед тем как проснулась под грозой глубина.
Океан и ребёнок друг на друга глядят, 200 И загадкой исполнен этот радостный взгляд.
В этом красивом отрывке много интересных и даже блестящих частностей, но в целом это скорее байроновская манера, чем шеллиевская.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
См. также одноимённые страницы.