Какъ бы кто ни относился къ теоріямъ месмеризма, — поразительные факты, давшіе поводъ къ этимъ теоріямъ, нынѣ почти никѣмъ не отвергаются. Ихъ отрицаютъ развѣ присяжные отрицатели, сомнѣвающіеся изъ любви къ искусству: народъ безполезный и неосновательный. Въ настоящее время совершенно не стоитъ доказывать, что человѣкъ, единственно усиліемъ воли, можетъ повергнуть своего ближняго въ ненормальное состояніе, крайне сходное со смертью (по крайней мѣрѣ, оно больше, чѣмъ какое-либо извѣстное намъ состояніе организма, напоминаетъ смерть); что въ этомъ состояніи паціентъ только съ большими усиліями и въ самой слабой степени пользуется органами внѣшнихъ чувствъ, за то воспринимаетъ, невѣдомыми путями, вещи, недоступныя для физическаго организма; что вмѣстѣ съ тѣмъ его интеллектуальныя способности изощряются и усиливаются въ изумительной степени; что между нимъ и лицомъ, повергшимъ его въ такое состояніе, устанавливается тѣсное общеніе, и наконецъ, что при частомъ повтореніи подобныхъ опытовъ способность впадать въ такое состояніе усиливается и перечисленныя явленія выступаютъ все болѣе и болѣе отчетливо.
Какъ я уже замѣтилъ, установленные выше пункты, въ которыхъ намѣчены всѣ основные законы месмеризма, не нуждаются въ доказательствѣ. Считаю совершенно излишнимъ распространяться на эту тему. У меня другая цѣль. Я намѣренъ, игнорируя зубоскальство профановъ, зараженныхъ предразсудками, передать безъ всякихъ комментаріевъ сущность весьма замѣчательной бесѣды между мною и однимъ сомнамбуломъ.
Я часто усыплялъ этого господина (мистера Ванкирка). такъ что способность къ месмерическому воспріятію чрезвычайно изощрилась у него. Онъ страдалъ застарѣлой чахоткой; я его пользовалъ, стараясь смягчить по возможности рѣзкіе симптомы болѣзни. Однажды, въ пятницу, меня позвали къ нему ночью.
Больной испытывалъ жестокую боль въ области сердца и тяжело дышалъ, обнаруживая всѣ признаки астмы. Обыкновенно въ такихъ припадкахъ ему ставились горчичники къ нервнымъ центрамъ, но въ этотъ разъ ничто не помогало.
Когда я вошелъ въ комнату, онъ привѣтствовалъ меня веселой улыбкой и, не смотря на жестокія страданія, казался совершенно спокойнымъ.
— Я послалъ за вами, — сказалъ онъ, — не ради облегченія физическихъ страданій, а въ надеждѣ, что вы поможете мнѣ разобраться въ нѣкоторыхъ душевныхъ явленіяхъ, которыя очень тревожатъ и удивляютъ меня. Вы сами знаете, какъ скептически я относился къ вопросу о безсмертіи души. Тѣмъ не менѣе, всегда выходило такъ, какъ будто въ этой самой душѣ, которую я отрицалъ, шевелится смутное чувство своего существованія. Но чувство это никогда не превращалось въ убѣжденіе. Оно рѣшительно не подавалось моему разуму. Попытки логическаго изслѣдованія только усиливали мой скептицизмъ. Мнѣ посовѣтовали изучать Кузена. Я изучилъ его систему въ подлинникѣ, а также въ ея европейскихъ и американскихъ отголоскахъ. Попался мнѣ, между прочимъ, «Чарльзъ Эльвудъ» мистера Броунсона. Я прочелъ его съ глубокимъ вниманіемъ. Книга безспорно логичная; къ сожалѣнію, именно основные аргументы невѣрующаго героя не просто логичны. Чувствуется, что ему не удалось убѣдить самого себя. Конецъ совершенно расходится съ началомъ. Словомъ, я вскорѣ замѣтилъ, что человѣкъ, убѣжденный въ своемъ безсмертіи, никогда не приходитъ къ этому убѣжденію путемъ голыхъ абстракцій, къ которымъ такъ склонны нѣмецкіе, французскіе и англійскіе моралисты. Абстракціи могутъ забавлять и развлекать, но не овладѣютъ душой. По крайней мѣрѣ, здѣсь, на землѣ, философія никогда не заставитъ насъ принимать свойства вещей за самыя вещи. Воля, быть можетъ, согласится, но душа, интеллектъ — никогда.
Итакъ, повторяю, я только смутно чувствовалъ, но не вѣрилъ сознательно. Въ послѣднее время, однако, это чувство становилось все глубже и глубже, и, наконецъ, до такой степени стало походить на разумное убѣжденіе, что я затрудняюсь указать разницу между тѣмъ и другимъ. Я приписываю это месмерическому вліянію. Мнѣ кажется возможнымъ лишь одно объясненіе: въ месмерическомъ состояніи мой разумъ создаетъ цѣпь умозаключеній, которая совершенно убѣждаетъ меня, — но когда я пробуждаюсь, въ моемъ сознаніи остается лишь ея результатъ. Въ сомнамбулическомъ снѣ доказательства и выводъ — причина и дѣйствіе — являются вмѣстѣ. Въ нормальномъ состояніи причина исчезаетъ, — остается только дѣйствіе, и то, быть можетъ, лишь отчасти.
Эти соображенія навели меня на мысль, — нельзя-ли добиться толку, предложивъ мнѣ рядъ вопросовъ, когда я буду въ месмерическомъ состояніи. Вамъ часто случалось наблюдать, какое глубокое самосознаніе обнаруживается въ сомнамбулическомъ снѣ, какъ отчетливо представляетъ паціентъ условія самаго месмерическаго состоянія, быть можетъ, это обстоятельство послужитъ вамъ руководящей нитью для вопросовъ.
Я, разумѣется, согласился произвести опытъ. Нѣсколько пассовъ погрузили мистера Ванкирка въ месмерическое состояніе. Дыханіе его тотчасъ стало легче, физическія страданія, повидимому, прекратились. Затѣмъ послѣдовалъ діалогъ, приведенный ниже: В. означаетъ паціента, П. — меня.
П. — Заснули вы?
В. — Да… нѣть; слѣдовало бы заснуть крѣпче.
П. (сдѣлавъ нѣсколько пассовъ). — Теперь заснули?
В. — Да.
П. — Что вы думаете объ исходѣ вашей болѣзни?
В. (послѣ продолжительной паузы говоритъ съ очевиднымъ усиліемъ). — Я долженъ умереть.
П. — Огорчаетъ васъ мысль о смерти?
В. (живо). — Нѣтъ, нѣтъ!
П. — Васъ радуетъ этотъ исходъ?
В. — Будь я въ нормальномъ состояніи, я желалъ бы умереть, но теперь мнѣ все равно. Месмерическій сонъ почти то же что смерть.
П. — Я бы желалъ, чтобъ вы объяснились, мистеръ Ванкиркъ.
В. — Я бы и самъ желалъ, но для этого требуется усиліе, къ которому я не чувствую себя способнымъ. Почему вы не предлагаете мнѣ надлежащихъ вопросовъ?
П. — Что же я долженъ спрашивать?
В. — Вы должны начатъ съ начала.
П. — Съ начала? Но въ чемъ же это начало?
В. — Вы сами знаете, что начало въ Богѣ (слова эти были сказаны тихо, нерѣшительнымъ тономъ, съ выраженіемъ глубочайшаго благоговѣнія).
П. — Итакъ, что такое Богъ?
В. (послѣ нѣкотораго колебанія). — Не могу отвѣтить на этотъ вопросъ.
П. — Богъ есть Духъ?
В. — Пока я не спалъ, я зналъ, что вы подразумѣваете подъ словомъ «духъ», теперь для меня это пустой звукъ; такой же, какъ истина, красота, — все это только качества.
П. — Богъ нематеріаленъ?
В. — Нѣтъ никакой нематеріальности, — это опять-таки пустое слово. То, что не матерія, вовсе не существуетъ, — иначе свойства были бы вещами.
П. — Значитъ, Богъ матеріаленъ?
В. — Нѣтъ. (Этотъ отвѣтъ крайне удивилъ меня).
П. — Что же Онъ такое, наконецъ?
В. (послѣ продолжительной паузы, вполголоса). — Я знаю… но это очень трудно объяснить. (Опять долгая пауза). Онъ не духъ, потому что существуетъ. Не матерія, въ томъ смыслѣ какъ вы ее понимаете. Но есть градаціи матеріи, о которыхъ человѣкъ ничего не знаетъ; болѣе грубая вмѣщаетъ въ себѣ болѣе тонкую, болѣе тонкая проникаетъ болѣе грубую. Напримѣръ, атмосфера вмѣщаетъ электрическое начало; электрическое начало проникаетъ атмосферу. Тонкость или разрѣженность этихъ градацій матеріи выростаетъ, пока мы не достигнемъ матеріи безчастичной, т. е. не состоящей изъ частичекъ, недѣлимой единой; ея законы совершенно иные. Эта послѣдняя или безчастичная матерія не только проникаетъ всѣ вещи, но и вмѣщаетъ ихъ въ себѣ; она есть все въ самомъ себѣ. Эта матерія Богъ. То, что люди обозначаютъ словомъ «мысль», есть эта самая матерія въ движеніи.
П. — По мнѣнію метафизиковъ, всякое дѣйствіе сводится къ движенію и мысли, причемъ послѣдняя даетъ начало первой.
В. — Да; и мнѣ ясна теперь путаница въ господствующихъ идеяхъ. Движете есть дѣйствіе души, а не мысли. Безчастичная матерія или Богъ въ покоящемся состояніи есть (насколько мы можемъ себѣ представить ее) то, что люди называютъ душою. Способность самопроизвольнаго движенія (эквивалентная человѣческой волѣ) въ безчастичной матеріи возникаетъ въ силу ея единства и всеобъемлющаго характера; какимъ образомъ? — я не знаю, — и — теперь мнѣ ясно это — никогда не узнаю. Но безчастичная матерія, приведенная въ движеніе закономъ или свойствомъ, присущимъ ей самой, — есть мышленіе.
П. — Не можете-ли вы дать мнѣ болѣе точное понятіе о безчастичной матеріи?
В. — Формы матеріи, знакомыя человѣку, представляютъ рядъ градацій по своей доступности для внѣшнихъ чувствъ. Сопоставимъ, напримѣръ, металлъ, кусокъ дерева, каплю воды, атмосферу, газъ, теплоту, электричество, свѣтоносный эѳиръ. Всѣ эти вещества мы называемъ матеріей, и всякую матерію подводимъ подъ одно общее опредѣленіе; но при всемъ томъ нѣть двухъ идей настолько различныхъ, какъ, напр., идея металла и свѣтоноснаго эѳира. Стараясь представить себѣ этотъ послѣдній, мы испытываемъ почти непреодолимое стремленіе отождествить его съ духомъ или съ ничто. Единственное соображеніе, которое удерживаетъ насъ отъ этого, — представленіе объ атомической структурѣ эѳира, но и здѣсь мы должны опираться на наше понятіе объ атомѣ, какъ о чемъ-то безконечно маломъ, твердомъ, осязаемомъ, вѣсомомъ. Откиньте идею атомической структуры, — вы ужь не будете представлять себѣ эѳиръ какъ бытіе, или, по крайней мѣрѣ, какъ матерію. За недостаткомъ лучшаго термина, мы можемъ называть его духомъ. Теперь сдѣлайте шагъ далѣе отъ свѣтоноснаго эѳира, — представьте себѣ матерію, которая отличается отъ эѳира по своей плотности такъ же, какъ эѳиръ отъ металла, — вы придете (вопреки всѣмъ школьнымъ догматамъ) къ понятію о единой массѣ, — о безчастичной матеріи. Дѣло въ томъ, что хотя мы можемъ допустить безконечно малую величину самихъ атомовъ, но безконечно малое разстояніе между ними — абсурдъ. Должна существовать степень разрѣженія, при которой — если число атомовъ достаточно велико — промежутки между ними исчезаютъ и масса пріобрѣтаетъ абсолютную связность. Но разъ устранено понятіе объ атомической структурѣ, — матерія неизбѣжно сливается съ тѣмъ, что мы называемъ духомъ. Тѣмъ не менѣе она остается матеріей въ полномъ смыслѣ этого слова. Дѣло въ томъ, что мы не можемъ представить себѣ духа, разъ не представляемъ матеріи. Когда намъ кажется, что мы составили себѣ понятіе о духѣ, мы только обманываемъ свой интеллектъ представленіемъ безконечно разрѣженной матеріи.
П. — Мнѣ кажется, идея абсолютной связности приводитъ къ неразрѣшимому противорѣчію. Я имѣю въ виду слабое сопротивленіе, встрѣчаемое небесными тѣлами въ ихъ движеніи; сопротивленіе, которое хотя и существуетъ въ нѣкоторой степени, но такъ ничтожно, что ускользнуло даже отъ проницательности Ньютона. Мы знаемъ, что сопротивленіе тѣлъ зависитъ, главнымъ образомъ, отъ ихъ плотности. Абсолютная связность есть абсолютная плотность. Если нѣтъ никакихъ промежутковъ, то частицамъ тѣла некуда раздаться. Абсолютно плотный эѳиръ оказалъ бы бо̀льшее сопротивленіе движенію небеснаго тѣла, чѣмъ эѳиръ изъ алмаза или стали.
В. — Ваше возраженіе ничего не стоить опровергнуть, несмотря на его кажущуюся неопровержимость. Въ отношеніи движенія небеснаго тѣла рѣшительно безразлично, оно-ли проходитъ сквозь эѳиръ или эѳиръ сквозь него. Нѣтъ болѣе грубой астрономической ошибки, какъ попытка установить связь между замедленіемъ движенія кометъ и сопротивленіемъ эѳира. Какъ бы ни былъ эѳиръ разрѣженъ, онъ остановилъ бы всякое движеніе небесныхъ тѣлъ въ гораздо болѣе короткій періодъ времени, чѣмъ предполагаютъ астрономы, пытавшіеся обойти затрудненіе, котораго не могли разрѣшить.
П. — Однако, подобное отождествленіе Бога съ матеріей не умаляетъ-ли Его достоинства? (Я долженъ былъ повторить этотъ вопросъ дважды, прежде чѣмъ В. понялъ его).
В. — Почему же матерія заслуживаетъ меньшаго почтенія чѣмъ духъ? Не забывайте, что я говорю именно о такой матеріи, которая во всѣхъ отношеніяхъ сливается съ «душой» или «духомъ» вашихъ школъ, оставаясь въ то же время тождественной съ матеріей этихъ школъ. Богъ, со всѣмъ могуществомъ, присущимъ духу, есть только совершенная матерія.
П. — Итакъ, вы утверждаете, что движеніе безчастичной матеріи есть мысль?
В. — Въ общемъ это движеніе есть міровая мысль міровой души. Эта мысль творитъ. Всѣ сотворенныя вещи только мысли Бога.
П. — Вы говорите «въ общемъ».
В. — Да. Міровая мысль есть Богъ. Для новыхъ индивидуальностей необходима матерія.
П. — Вотъ теперь вы сами говорите о «душѣ» и «матеріи», какъ метафизикъ.
В. — Да; чтобы избѣжать путаницы. Подъ словомъ «душа» я подразумеваю безчастичную матерію; подъ словомъ «матерія», — всѣ остальныя формы послѣдней.
П. — Вы сказали, что «для новыхъ индивидуальностей необходима матерія».
В. — Да; такъ какъ не воплощенная душа остается Богомъ. Для сотворенія индивидуальныхъ мыслящихъ существъ необходимо воплощеніе частицъ Божественной души. Такъ человѣкъ является индивидуумомъ. Отрѣшившись отъ своей тѣлесной оболочки, онъ становится Богомъ. Движеніе воплощенныхъ частей безчастичной матеріи есть мысль человѣческая, какъ движеніе цѣлаго — мысль Бога.
П. — Вы сказали, что человѣкъ, отрѣшившійся отъ тѣлесной оболочки, становится Богомъ?
В. (послѣ продолжительнаго колебанія). — Я не могъ сказать этого; это — безсмыслица.
П. (глядя въ записную книжку). — Однако же вы сказали: «отрѣшившись отъ своей тѣлесной оболочки онъ становится Богомъ».
В. — Да, это было бы вѣрно, если бы онъ могъ отрѣшиться отъ тѣла, всецѣло утратить индивидуальность. Но этого не можетъ быть — по крайней мѣрѣ, никогда не будетъ — иначе придется допуститъ, что дѣйствіе Бога можетъ исчезнуть, быть отмѣнено или взято назадъ, т. е. оказаться не нужнымъ и безплоднымъ. Всякое твореніе, въ томъ числѣ и человѣкъ, — мысль Бога. Мысль по природѣ своей неотмѣнима.
П. — Я не понимаю. Вы говорите, что человѣкъ не можетъ разстаться съ тѣломъ?
В. — Я говорю, что онъ никогда не будетъ безтѣлеснымъ.
П. — Объяснитесь.
В. — Тѣло является въ двухъ видахъ: зачаточное и совершенное, ихъ можно сравнитъ съ гусеницей и бабочкой. То, что мы называемъ «смертью», только болѣзненное превращеніе. Наше настоящее воплощеніе — не завершенное, подготовительное, временное. Будущее — окончательное, совершенное, безсмертное.
П. — Но превращенія гусеницы мы знаемъ, онѣ доступны непосредственному наблюденію.
В. — Нашему, да, — но не самой гусеницы. Матерія, изъ которой состоитъ наше зачаточное тѣло, доступна органамъ этого тѣла; или, чтобы выразиться яснѣе, наши зачаточные органы приспособлены къ матеріи, изъ которой состоитъ зачаточное тѣло, но не къ той, которая образуетъ тѣло законченное. Такимъ образомъ законченное тѣло ускользаетъ отъ нашихъ зачаточныхъ чувствъ, и мы замѣчаемъ только оболочку, спадающую при смерти съ внутренней формы, а не самое внутреннюю форму. Но тотъ, кто вступилъ въ законченную жизнь, познаетъ и оболочку и внутреннюю форму.
П. — Вы часто говорили, что месмерическое состояніе очень близко напоминаетъ смерть. Какъ это понимать?
В. — Говоря, что месмерическое состояніе напоминаетъ смерть, я подразумѣваю его сходство съ законченной жизнью. Дѣло въ томъ, что когда я нахожусь въ сомнамбулическомъ снѣ, органы моей зачаточной жизни перестаютъ дѣйствовать и я воспринимаю внѣшнія впечатлѣнія прямо, безъ органовъ, при посредствѣ среды, которой буду пользоваться въ окончательной, неорганизованной жизни.
П. — Неорганизованной?
В. — Да; при посредствѣ органовъ индивидуумъ сообщается только съ извѣстными классами и формами матеріи; остальные классы и формы остаются для него недоступными. Органы человѣка приспособлены къ условіямъ его зачаточной жизни, — и только; но въ окончательномъ существованіи, не связанномъ съ какой-либо организаціей, ему становится доступнымъ все — исключая воли Бога — то есть движенія безчастичной матеріи. Вы получите довольно ясное понятіе объ окончательномъ тѣлѣ, если я скажу, что оно представляетъ изъ себя сплошной мозгъ. Оно не таково; но это уподобленіе поможетъ вамъ составить представленіе о томъ, что оно есть въ дѣйствительности. Свѣтящееся тѣло возбуждаетъ вибраціи въ свѣтоносномъ эѳирѣ. Эти послѣднія возбуждаютъ подобныя же вибраціи въ ретинѣ; эти въ свою очередь въ оптическомъ нервѣ. Оптическій нервъ сообщаетъ ихъ мозгу, мозгъ — безчастичной матеріи, которая проникаетъ его. Вибраціи послѣдней — мысль. Вотъ путь, посредствомъ котораго душа въ зачаточной жизни сообщается съ внѣшнимъ міромъ; и этотъ внѣшній міръ съуженъ для зачаточной жизни специфическимъ характеромъ ея органовъ. Но въ окончательной жизни безъ органовъ внѣшній міръ сообщается со всѣмъ тѣломъ (которое, какъ я уже замѣтилъ, состоитъ изъ вещества, сходнаго съ мозгомъ) безъ всякихъ другихъ посредниковъ, кромѣ эѳира, несравненно болѣе тонкаго, чѣмъ свѣтоносный эѳиръ, и въ соотвѣтствіи съ вибраціями этого эѳира все тѣло вибрируетъ, приводя въ движеніе проникающую его безчастичную матерію. Отсутствію специфическихъ органовъ должны мы приписать почти неограниченную воспріимчивость окончательной жизни. Напротивъ, зачаточное существо стѣснено своими органами, какъ птица клѣткой.
П. — Вы говорите о зачаточныхъ «существахъ». Развѣ есть какія-нибудь зачаточныя мыслящія существа, кромѣ человѣка?
В. — Скопленія разрѣженной матеріи въ видѣ безчисленныхъ туманностей, планетъ, солнцъ и другихъ небесныхъ тѣлъ, — не планетъ, не туманностей и не солнцъ — созданы какъ pabulum для специфическихъ органовъ безчисленнаго множества зачаточныхъ существъ. Всѣ эти тѣла явились только потому, что существованіе зачаточной жизни, которая предшествуетъ окончательной, необходимо. Всѣ они населены различными породами зачаточныхъ мыслящихъ существъ, органы которыхъ измѣняются въ связи съ измѣненіемъ условій обитанія. По смерти, т. е. послѣ превращенія, эти существа переходятъ къ окончательной жизни — безсмертію, — познаютъ всѣ тайны міра, кромѣ одной; ничѣмъ не стѣснены въ своихъ дѣйствіяхъ и проходятъ вездѣ простою силой желанія. Они пребываютъ не на звѣздахъ, — признаваемыхъ нами за единственно реальныя тѣта, для которыхъ, по нашему наивному представленію, создано пространство, а въ самомъ пространствѣ, — въ безконечности, дѣйствительная, субстанціальная громадность которой поглощаетъ призраки-звѣзды, — превращая ихъ въ вещи, несуществующія для воспріятія ангеловъ.
П. — Вы говорите, звѣзды созданы «только потому, что существованіе зачаточной жизни необходимо». Къ чему же оно?
В. — Въ неорганической жизни, какъ и въ неорганической матеріи вообще нѣтъ ничего, что могло бы нарушить дѣйствіе простого единственнаго закона — Божественной воли. Дабы могло явиться это нарушеніе, создана органическая жизнь и матерія (сложная, грубая, подчиненная запутаннымъ законамъ).
П. — Но къ чему же понадобилось это нарушеніе?
В. — Результатъ ненарушеннаго закона — совершенство, правда — отрицательное счастье. Результатъ закона нарушеннаго — несовершенство, заблужденіе — положительное страданіе. Благодаря многочисленности, сложности и грубости законовъ органической жизни и матеріи нарушеніе закона въ извѣстной степени достигается. Вслѣдствіе этого страданіе, невозможное въ неорганической жизни, становится возможнымъ въ жизни органической.
П. — Но зачѣмъ же было создавать возможность страданій?
В. — Всѣ вещи являются хорошими или дурными въ силу сравненія. Не трудно доказать, что удовольствіе существуетъ только какъ контрастъ страданія. Положительное удовольствіе фикція. Чтобы быть счастливымъ въ какомъ-нибудь отношеніи, мы должны испытать соотвѣтственное страданіе. Кто никогда не страдалъ, тотъ никогда не познаетъ блаженства. Но такъ какъ въ неорганической жизни не можетъ быть страданія, то оно должно явиться въ органической. Страданія первичной жизни на землѣ единственная основа блаженства окончательной жизни на Небѣ.
П. — Все-таки для меня остается непонятной одна ваша фраза: «дѣйствительная субстанціальная громадность безконечности».
В. — Это потому, вѣроятно, что у васъ нѣтъ отчетливаго представленья о томъ, что вы обозначаете терминомъ «субстанція». Это не качество, а чувство: воспріятіе мыслящими существами матеріи, приспособленной къ ихъ организаціи. Есть много вещей на землѣ, которыя не существуютъ для жителей Венеры — и много вещей, доступныхъ зрѣнію и осязанію жителя Венеры, которыя превратились бы въ ничто для насъ. Но для существъ неорганическихъ — для ангеловъ — вся безчастичная матерія является субстанціей — то есть все, что мы называемъ «пространствомъ», представляетъ самую реальную изъ реальностей — тогда какъ звѣзды, благодаря именно тому, что составляетъ ихъ реальность для насъ, — ускользаютъ отъ ангельскихъ чувствъ.
Между тѣмъ, какъ спящій слабымъ голосомъ произносилъ эти слова, я замѣтилъ на его лицѣ странное выраженіе, которое нѣсколько встревожило меня. Я тотчасъ разбудилъ его. Едва онъ очнулся, — радостная улыбка озарила его черты, — онъ упалъ на подушку и испустилъ духъ. Минуту спустя тѣло его окоченѣло, какъ камень. Кожа была холодна, какъ ледъ. Обыкновенно, такое окочененіе наступаетъ не скоро послѣ тото, какъ Азраилъ наложилъ на больного свою руку. Неужели онъ говорилъ со мною, уже переселившись въ царство тѣней?
