Выписка изъ письма купца Якова Чиликина о пребываніи Французовъ въ Москвѣ. — Получено января 2-го ч. 1813 года.
| Москва, 13 ноября 1812 года. |
Милостивый Государь, Григорій Петровичъ!
Наконецъ, привыкши уже къ таковой сценѣ, намъ казалось, какъ обыкновеннымъ, и я сталъ вызывать И. Г. къ выѣзду въ Москву или до коихъ мѣстъ доѣдемъ; онъ былъ согласенъ, и мы 24-го ч., поутру, выѣхали изъ Володиміра въ Москву, пріѣхали на зарѣ 26-го ч. августа; я присталъ квартирою въ Ипатьевскомъ переулкѣ къ И. А. Колесову; напившись чаю, пошелъ къ Кожевникову, звоню въ колокольчикъ, выходитъ мальчикъ, которому говорю, чтобы доложилъ обо мнѣ Петру Ивановичу; онъ уходитъ и черезъ минуту, возвратившись, сказалъ, что дочь его чрезвычайно нездорова да и самъ также, притомъ же и не время заняться; и я принужденъ идти обратно и, такимъ образомъ, навѣщалъ его каждый день, но съ одинаковымъ успѣхомъ; наконецъ, 30-го ч. пошелъ съ намѣреніемъ непремѣнно увидѣться съ нимъ; прихожу, но онъ въ это утро уѣхалъ изъ Москвы, со всѣмъ семействомъ, и я принужденъ остаться, не видавшись съ нимъ; наконецъ, рѣшился и самъ ѣхать въ Владиміръ. — И. А. Колесовъ выѣхалъ изъ Москвы 1-го сентября, а я остался съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы, изготовившись, выѣхать во вторникъ, т. е. 3-е ч.; итакъ, я субботу, воскресенье и понедѣльникъ ходилъ по Москвѣ и рядамъ, но видъ болѣе походилъ на воинственный, нежели какъ въ спокойное время; вездѣ по улицамъ только и видно, что солдаты, и въ эти дни все шла наша армія черезъ Москву цѣлыми дивизіями, а особенно въ понедѣльникъ; съ самаго утра шла во весь день; я подумалъ, что и мнѣ здѣсь оставаться было не для чего, и за непремѣнное положилъ, чтобъ выѣхать поутру на другой день, но какъ я остался въ квартирѣ одинъ, только съ прикащикомъ И. А. К., то сидѣть дома показалось скучно; я поутру выхожу, иду по набережной, прохожу на Смоленскій рынокъ, откуда шла наша армія; посидѣвъ тутъ и посмотрѣвъ, какъ наши солдатушки и ратники шли, лавки и кабаки ласкали, пошелъ въ Кремль; прохожу мимо коменданта къ старому арсеналу, вижу множество народу толпится около онаго; я подхожу, спрашиваю причину; мнѣ говорятъ, что позволено всякому сколько угодно брать орудія, а за припасомъ приходить на другой день, т. е. 3-е ч. Съ прочими и я продрался, взялъ 2 ружья и 2 сабли, но для чего? право и самъ не знаю, принесъ на квартиру; послѣ обѣда вздумалось мнѣ еще сходить въ арсеналъ выбрать пару пистолетовъ. Проходя по набережной, остановился у Москворѣцкаго моста посмотрѣть на конницу, которую офицеры начали поторапливать къ скорому маршу; я подбѣжалъ къ одному офицеру, спрашиваю: далеко ли непріятель и куда они идутъ? онъ сказалъ, что непріятель за 6 верстъ и направленіе взялъ въ сторону, а мы идемъ ему на встрѣчу; и увѣрялъ, что Французу никогда не бывать въ Москвѣ; это нѣсколько насъ покуражило, и я тутъ, простоявъ до 3-хъ часовъ пополудни, пошелъ въ Арсеналъ, вхожу въ оной, выбираю саблю и пару пистолетовъ, вдругъ сдѣлался выстрѣлъ изъ пушки у самаго арсенала и за онымъ послѣдовалъ другой. Народъ пришелъ отъ сего въ крайнее волненіе; я бросился на дворъ; народъ бѣгаетъ взадъ и впередъ; между ими и казаки на лошадяхъ также не знали, куда дѣться; прибѣгаю къ воротамъ, но что же вижу? Французская конная гвардія летитъ, какъ на крыльяхъ, мимо комендантскаго дома и насъ къ Никольскимъ воротамъ; вообразите, въ какомъ положеніи мы находились! я такъ испугался, что руки и ноги задрожали, черезъ великую силу добрался къ уголку воротъ, тутъ еще сдѣланъ выстрѣлъ изъ пушки съ нашей стороны; опомнившись немного, отошелъ отъ стѣны и вижу двухъ смѣльчаковъ изъ солдатъ съ ружьями, стрѣляющихъ въ Французовъ, а прочіе кричали ура! ура! но Французы не оставляли своего порядка, скакали съ обнаженными саблями мимо насъ и, несмотря на дерзость нашихъ двухъ солдатъ, не сдѣлали ни одного выстрѣла противъ насъ. Нѣкоторые изъ нашихъ зачали говорить, что они насъ не тронутъ; я, понадѣясь на сіе, вышелъ было изъ воротъ и пошелъ на уголъ, чтобъ пробраться въ Никольскіе ворота, и не успѣлъ отойти 10 саженъ, какъ одинъ французскій офицеръ выскочилъ изъ-за угла (гдѣ бы мнѣ должно было идти) за нашимъ Русскимъ, который бѣжалъ ко мнѣ на встрѣчу съ ружьемъ, нагналъ его и изрубилъ; я, увидѣвъ сіе, не помню, какъ добрался опять до воротъ; видя, что смерть неизбѣжная, не знаю, что дѣлать, однако, опамятовавшись отъ такого испуга, побѣжалъ во внутренность Арсенала, положившись на власть Божію, но не успѣлъ вбѣжать до половины лѣстницы, какъ послѣдовалъ опять ударъ изъ пушки; я оглянулся, дымъ застлалъ весь проходъ въ вороты; это, видно, уже французы были очень раздражены нашими пьяными смѣльчаками, что такого пустили въ насъ фолканета; признаюсь, я болѣе не въ силахъ былъ идти, и мысль, что французы, заставъ насъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ брали орудія, чтобы поднять оное противу ихъ, не выпустятъ ни одного живого, а изрубятъ или перестрѣляютъ до одного, приводила меня въ отчаяніе, которое, однакожъ, нѣсколько придало силъ для спасенія жизни; собираюсь съ духомъ, бѣгу во внутренность Арсенала, народъ въ ономъ бѣгаетъ взадъ и впередъ, ища каждый своего спасенія, но негдѣ, вездѣ могутъ найти, да и оставаться въ такомъ мѣстѣ нѣтъ никакого резона; я бросился съ нѣкоторыми къ окошку, къ единственному спасенію своей жизни; но желѣзная рѣшетка не позволяла намъ выскочить; нѣкоторые старались оную выломать, но стараніе ихъ осталось тщетнымъ; что дѣлать и куда дѣться? однакожъ одному тончоватому удалось пролѣзть сквозь рѣшетку; подобные ему послѣдовали за нимъ, а которые нѣсколько потучнѣе, сунувъ голову, но не лѣзетъ, принуждены были остаться тутъ (объ участи коихъ никому и неизвѣстно). Я также въ свою очередь продрался къ окошку, чтобъ испытать послѣднее средство къ спасенію, и къ счастію, хотя съ крайнею нуждою, но пролѣзъ, оборвавъ пуговицы у сюртука, соскочивъ на стѣну, съ стѣны на валъ, съ валу на землю, всего летѣлъ сажень до восьми — и отъ этихъ трехъ прыжковъ такъ отбилъ себѣ ноги, что насилу могъ встать. Тутъ попался мнѣ одинъ Московскій купецъ, который также за мною прыгалъ, но, будучи поздоровѣе меня, помогъ мнѣ подняться съ земли; я прошу его, чтобъ онъ не оставилъ меня; онъ столь добродушенъ, что, взявъ за руку, повелъ, помогая идти; но куда же еще идти? Французы вездѣ заняли дороги; съ лѣвой стороны Никитскую улицу Французская колонна занимаетъ, съ правой по Тверской другая тоже занимаетъ; что дѣлать и куда спастись? противу Арсенала желѣзные ряды; мы туда потихоньку пробрались и зашли во внутренность ряда; тутъ былъ пустой трактиръ, мы въ него и спрятались было, но, пробывъ четверть часа и отдохнувъ, товарищъ мой, который не оставлялъ меня, сказалъ, что намъ въ этомъ мѣстѣ худое спасеніе, и мы опять вышли изъ онаго въ переулочекъ ряда, гдѣ набралось народу довольно; побродивши взадъ и впередъ, не знали, какъ изъ онаго выбраться; бывши въ такой нерѣшимости, вдругъ въѣхалъ къ намъ Французскій офицеръ и одинъ, безъ обнаженной сабли, но, увидавши насъ въ довольномъ числѣ и всѣхъ вооруженныхъ, у кого ружье, у другаго сабля, а у инаго пистолеты, и самъ обнажилъ саблю и закричалъ: але! т. е. чтобъ мы бросили оружіе и выходили на большую улицу; мы съ товарищемъ, видя, что дѣло худое, завернулись въ маленькой проходъ изъ этого ряда на улицу; я подбѣжалъ къ уголку и, выглядывая изъ-за онаго, вижу, что одна колонна, проходя по Тверской, оканчивалась; кликнувъ товарища, рѣшились перебѣжать чрезъ дорогу; но только что вышли на половину дороги, видимъ другую колонну, вступающую въ Воскресенскіе ворота, а передъ нею везутъ двѣ пушки; что дѣлать? воротиться уже было поздно, итакъ пустились на власть Божію потихоньку, чтобъ не подать подозрѣнія и перешли чрезъ дорогу, боясь оглянуться; въ этомъ мѣстѣ я бросилъ и саблю, чтобъ не увидали, а если бы это случилось, что увидѣли у меня оружіе, то не упустили бы изъ виду и непремѣнно бы застрѣлили; притомъ же мы были такъ отъ нихъ близки, что довольно одного пистолетнаго выстрѣла положить насъ на мѣстѣ; итакъ, пробираясь потихоньку по Трубѣ къ яблочному ряду, завернулись изъ виду за оной. Тутъ опросилъ меня мой товарищъ: куда вамъ надобно пробраться? я говорю, что на Ильинку въ Ипатьевской переулокъ; а мнѣ, сказалъ онъ, надобно на Солянку въ домъ Коммерческой Академіи (ибо онъ наканунѣ только переѣхалъ въ оной съ семействомъ и имѣніемъ для безопасности). Я этому былъ очень радъ, что намъ обоимъ была дорога одна и Академія была недалеко отъ моей квартиры и раздѣляли только Варварскіе ворота; итакъ, выбравшись изъ виду у Французовъ, несмотря, что ноги насилу несли, пустились уже бѣгомъ, пробѣжали Никольскіе и Ильинскіе ворота, стали подходить къ Академіи, гдѣ намъ должно было разстаться, и, лишь только дошли до угла, Французская конница вступаетъ въ Варварскіе ворота намъ навстрѣчу; какой страхъ! и какъ пройти мнѣ до квартиры! товарищъ мой сказалъ: „вамъ теперь никоимъ образомъ туда идти нельзя, не подвергши жизнь свою опасности,“ и предложилъ мнѣ съ собою идти въ Академію; я былъ очень доволенъ его приглашеніемъ и радъ что нашелъ такое прибѣжище въ такихъ критическихъ обстоятельствах. Пришедъ въ оную, говоримъ, что Французъ вступилъ въ Москву и засталъ насъ въ Арсеналѣ и какимъ образомъ спаслись, но намъ не хотѣли вѣрить, а говорили, что это шла наша Армія; но, вышедъ на дворъ, увѣрились въ истинѣ нашихъ словъ, увидя, какъ проходила Французская Армія съ обнаженными саблями, и бывши очевидными зрителями, какъ одного русскаго солдата изрубили на улицѣ противъ церкви Всѣхъ Святыхъ, что на Куличкахъ; итакъ, мы, избавившись отъ одной опасности, ожидали слѣдующей, не зная, что съ нами послѣдуетъ; наконецъ, всѣ улицы и переулки были заняты Французами, и поставлены на каждомъ перекресткѣ караулы; тутъ начали они скакать взадъ и впередъ, дѣлая саблями разныя движенія, что приводило насъ въ пущій страхъ; въ сумерки зажгли въ городѣ ряды и еще во многихъ мѣстахъ по Москвѣ; въ полночь всѣ пустились на грабежъ; во второмъ часу и къ намъ пожаловали 5 человѣкъ съ 10 лошадьми; остановившись на дворѣ и разложивъ огонь, пришли къ дверямъ, зачали стучать; но, видя, что долго не отпираютъ, изломали двери и пожаловали въ покои, сначала стали просить изъ съѣстного: хлѣба, масла, яицъ, сыра, вина и для лошадей сѣна, и какъ все это было выполнено, зачали варить себѣ ужинъ; поѣвши, двоихъ оставили у лошадей, а трое пошли по комнатамъ, начали обыскивать съ ногъ до головы и ломать кладовыя и сундуки, которое получше и полегче брали, а прочее бросали; со мною было только ассигнаціями 75 руб. (а прочія оставались на квартирѣ), да серебромъ рублей 30; ассигнации до ихъ приходу, когда еще начали стучаться, отдалъ я дворецкому, чтобъ съ ихъ деньгами спрятать, и онѣ были спрятаны подъ кирпичи, а серебро оставилъ при себѣ, опасаясь, чтобъ не стали мучить. Обобравши прочихъ, дошла очередь и до меня, начали раба Божія повертывать по своему, въ минуту вышарили во всѣхъ карманахъ, и серебро мое очутилось въ рукахъ французовъ! еще былъ у меня въ карманѣ перочинный англійскій ножичекъ, купленный у Макарія, за который заплатилъ 12 руб., и тотъ отняли, мнѣ его жалко было, я сталъ было его просить пантоминами себѣ, но вмѣсто отвѣта, выхватилъ саблю и замахнулся на меня, бранясь по своему, я принужденъ замолчать и осторониться, думая: пропадай ты, проклятое творенье, и съ ножичкомъ; напослѣдокъ, видя, что нечего больше взять, ушли на дворъ и тутъ пробыли до разсвѣта; послѣ ихъ, поперемѣнно, одни за другими, зачали къ намъ ходить и рыться по кладовымъ и въ сундукахъ; такимъ образомъ, мы не знали ни дня, ни ночи покоя до среды; и не спали ни на волосъ; въ этотъ день, въ 5 часовъ пополудни, зажгли во всѣхъ мѣстахъ Москву; въ одно время вездѣ запылало, за нами, передъ нами и со всѣхъ сторонъ такъ, что едва-едва пробрались сквозь пламя къ Воспитательному Дому, задыхаясь отъ дыму; тутъ экономскій сынъ, знакомый моимъ товарищамъ, насъ пригласилъ или, лучше сказать, велѣлъ идти къ себѣ въ комнаты; мы, оставя тутъ своихъ женщинъ и дѣтей, сами пошли съ прочими отстаивать домъ, который былъ въ величайшей опасности; какая ужасная картина представилась въ эту ночь! всѣ почитали, что это преставленіе свѣта; къ тому же поднялась такая жестокая буря, которая срывала съ домовъ крыши съ огнемъ и уносила на нѣкоторое пространство; а отъ жары и дыма стоять было нельзя; всѣ почитали, что намъ не спастись тутъ, а выйти некуда, кругомъ въ огнѣ; даже и къ Москвѣ рѣкѣ приступиться было нельзя, по причинѣ, что противъ Воспитательнаго Дома стояло много барокъ съ хлѣбомъ, которыя также всѣ пылали; наконецъ, на другой день, утромъ, погода стала затихать, и опасность мало по малу начала уменьшаться, намъ погорѣвшимъ (такъ называли насъ и всѣхъ, у коихъ дома сгорѣли) отвели комнату во второмъ этажѣ — въ такъ называемой деревенской экспедиціи, гдѣ насъ было человѣкъ до 40. — Въ пятницу, когда все прогорѣло, а только что курилось, пошли мы въ Академію посмотрѣть и не найдемъ ли что изъ съѣстного припаса, ибо съ самаго выхода изъ оной куска хлѣба не было во рту; къ счастію, кладовая съ провизіею осталась цѣла, потому что была со сводами; взяли муки, масла постнаго, крупы и еще кое-чего оставшагося изъ платья, а деньги спрятанныя стали было искать, но не тутъ то было, ихъ какой-то добрый человѣкъ прежде насъ вырылъ; взявъ всякій по ношѣ, пошли въ Воспитательный Домъ; но лишь перешли большую улицу и только вступили въ переулокъ, откуда ни взялись шестеро Французовъ; остановивъ насъ, начали раздѣвать и обыскивать; ко мнѣ подошли четверо и въ одно время начали скидывать, кто сюртукъ, галстукъ, другой панталоны, третій сапогъ, четвертый другой и растянули такъ, что я во время ихъ занятія около меня не дотрагивался до земли, а носили или, лучше сказать, таскали на рукахъ, таща каждый въ свою сторону. Напослѣдокъ опустили, оставя меня въ одной только рубашкѣ; опамятовавшись немного, сказалъ одному изъ нихъ: мусье! какъ пойду? и показалъ на себя и на Воспитательный Домъ, но онъ вмѣсто отвѣта выхватилъ саблю и сдѣлалъ махъ, я отсторонился, и махъ миновалъ меня на четверть, я тутъ такъ и обмеръ; послѣ меня зачали такимъ же образомъ поступать и съ другими моими товарищами; я, опамятовавшись нѣсколько, стоялъ, какъ изступленный, въ одной рубашкѣ и смотрѣлъ, какъ съ прочими управлялись; между ними замѣтилъ одного нѣсколько человѣколюбивѣе, я подошелъ къ нему и показалъ на себя и на Воспитательный Домъ, черезъ что далъ ему понять, что мнѣ нельзя идти въ одной рубашкѣ; онъ, понявъ мои пантомины, бросилъ мнѣ на плеча шубу, которую отнялъ у одного изъ моихъ товарищей; итакъ, обобравъ насъ кругомъ, ушли, оставя намъ крупу и масло постное, котораго они не любятъ, но мы и этому были рады и что самихъ Богъ спасъ отъ смерти; — и этимъ хлѣбомъ питались цѣлую недѣлю; потомъ генералъ Иванъ Акинѳіевичъ Тутолминъ, начальникъ Воспитательнаго Дома, собравъ насъ всѣхъ, сколько было тутъ, и попросивъ Французскаго полковника, чтобы отпустить съ нами одного жандарма въ провожатые, дабы не могли насъ ограбить шатающіеся по улицамъ Французы, послалъ за Москву рѣку въ лабазы за горѣлою пшеницею для нашего пропитанія; что дѣлать? хоть и не такъ вкусно, да дѣлать нечего, что нибудь надобно ѣсть, и мы натаскали, каждый для себя, сколько могъ, а къ лабазамъ, гдѣ была мука, поставлены были Французскіе часовые, и намъ ни крошки не давали; и мы во все пребываніе Французовъ питались хлѣбомъ пополамъ съ горѣлою пшеницею, рыбою, икрою, которую таскали: съ соляного двора, картофелемъ и морковью, за которою ходили за заставу, и если пойдемъ съ жандармами, то принесемъ домой, они не давали насъ въ обиду прочимъ, а если безъ нихъ, то все отнимутъ, да и самого подъ ношу запрягутъ, заставятъ что-нибудь нести за собою, и такое было мученіе, что сказать нельзя; — нельзя было выдти даже изъ воротъ Воспитательнаго Дома; какъ вышелъ, то и оберутъ, да подъ ношу, а внутри Дома не смѣли тронуть, потому что Иванъ Акинѳіевичъ, еще какъ взошли Французы, то ходилъ къ Наполеону и исходатайствовалъ для всего Дома Французскій караулъ; Наполеонъ былъ очень доволенъ тѣмъ, что пришелъ къ нему, и велѣлъ отрядить человѣкъ до 50 жандармовъ для охраненія Дома и увѣрилъ, что Воспитательный Домъ будетъ невредимъ, что-бы ни послѣдовало съ Москвою, и сдержалъ свое слово: только одно было притѣсненіе, что велѣно очистить половину квадрата, гдѣ у нихъ была (?), да еще въ окружномъ строеніи госпиталь; туда каждый день привозили раненыхъ и даже всѣ комнаты были набиты оными; и мы, привыкши нѣсколько, ходили по близости Дома, только боялись проклятыхъ ихъ ношей, а съ насъ уже нечего имъ было взять, — кто босикомъ, другой въ оборванномъ платьѣ и лаптяхъ, даже чиновники и первогильдейцы, оставшіеся въ Москвѣ, ходили въ лапоткахъ! — 1-ое число октября напугало насъ всѣхъ; сказали (не знаю, съ чего это взяли), что съ этого числа будетъ Наполеонъ набирать изъ насъ къ себѣ въ полки, что встревожило весь народъ, и мы не знали куда дѣваться: бѣжать если, то, можетъ быть, попадешься на разъѣздъ или пикетъ Французской, которые либо отправляли обратно въ Москву, либо умерщвляли; но мы, положась на власть Божію, остались на произволъ судьбѣ; чему быть, того не миновать. — Однако 1-ое число прошло благополучно и 2-ое также, и мы успокоились, не зная, что впредь съ нами послѣдуетъ, — наконецъ, 7-го ч. жандармы наши вдругъ собрались и въ полдень уѣхали, а на мѣсто ихъ пришла пѣхотная гвардія; послѣ жандармовъ начали вывозить раненыхъ изъ дому, а 10-го ч. къ вечеру караулы всѣ были сняты у Воспитательнаго Дома и куда убрались — не знаемъ; въ этотъ вечеръ всѣмъ намъ былъ приказъ отъ Г. Тутолмина, чтобъ никто во всю ночь не спалъ, а были-бъ въ предосторожности, ибо намъ извѣстно было (да я и самъ видѣлъ), какъ копали рвы около стѣнъ, что съ Кремлемъ должно быть чему нибудь. Я съ вечера, походивъ довольно около дома, пришелъ къ себѣ въ комнату; поужинавъ, хотѣлъ было опять идти на дворъ, но такой сонъ навалился на меня, что какъ легъ, такъ и уснулъ; въ 11 часовъ меня разбудили, чтобъ посмотреть, какъ въ Кремлѣ дворецъ загорѣлся; я, вставъ, пошелъ въ корридоръ и смотрѣлъ въ окошко, какъ пылалъ дворецъ; черезъ часъ дошелъ огонь и до Грановитой Палаты; мнѣ показалось, что изъ этого окошка не такъ видно, пошелъ въ третій этажъ, подошелъ, къ окну, смотрѣлъ, какъ внутренность Грановитой Палаты выгорала; вдругъ въ правой сторонѣ сделалось большое освѣщеніе, и въ то же мгновеніе послѣдовалъ такой жестокій ударъ, что стоявшіе за мною попадали на полъ, а меня какимъ-то самымъ горячимъ духомъ отбросило отъ окошка, и я чрезъ упавшихъ и самъ уже перевернулся, бывши какъ ровно опаленъ и оглушенъ; я сначала думалъ, что изъ-за Воспитательнаго Дома начали изъ пушекъ стрѣлять въ насъ, но каковъ былъ ударъ, совсѣмъ не походилъ на пушечный; опомнясь немного, вскочилъ, бросился внизъ по лѣстницѣ, прибѣгаю въ свои покои, вижу всѣхъ въ равномъ-же страхѣ; наконецъ, увѣрились, что это взорвало въ Кремлѣ Арсеналъ; тутъ стали ожидать вторичныхъ ударовъ, я пошелъ на дворъ, походилъ съ народомъ, опять пошелъ въ корридоръ второго этажа къ окошку и лишь только что подошелъ къ нему, какъ вдругъ опять сдѣлалось освѣщеніе и съ лѣвой стороны; я бросился опрометью отъ окошка и не успѣлъ отбѣжать двухъ саженъ, какъ и ударъ послѣдовалъ, равный первому; прибѣжавъ въ комнату, насилу опомнился; наши всѣ собрались къ выходу изъ дома, а, собравшись, вышли на парадное крыльцо, гдѣ собралось человѣкъ до 100. Но Г. Тутолминъ приказалъ, чтобъ всѣ шли по своимъ комнатамъ и не выходили, а я пошелъ на площадку двора и стоялъ съ прочими туда вышедшими, — вдругъ въ третій разъ освѣтило и ударъ въ одну секунду за онымъ послѣдовалъ; мы всѣ, какъ варомъ поварены, повалились на землю; и не успѣли встать, какъ четвертый, а чрезъ секунду и пятый разъ послѣдовали въ одинъ разъ; въ это время пошелъ очень порядочной дождикъ; я пошелъ въ комнату, гдѣ нашелъ всѣхъ въ величайшемъ страхѣ; притомъ-же и о себѣ думали, что можетъ быть, какъ и подъ Воспитательный Домъ подкачено нѣсколько бочекъ, то и насъ на воздухъ подыметъ; а на меня такой сонъ опять навалился, что гдѣ ни хожу или присяду, такъ и клонитъ. Вышедши изъ терпѣнія, помолился Богу, легъ съ тѣми мыслями: что ни случится, такъ тому и быть, и проспалъ до самаго утра, не слыхавъ ничего; вставъ, спрашиваю: что было послѣ того, какъ я уснулъ? мнѣ сказываютъ, что, слава Богу, ничего не было; и только 5-ю ударами и кончилось; однако, все еще боялись, чтобъ не было еще подрывовъ; бывши въ такомъ страхѣ, пошли мы на набережную, и вообразите, каковы были удары! даже въ Москвѣ рѣкѣ вода сдѣлалась какъ молоко бѣлая и пахла порохомъ и сѣрою, рыба плыла по поверхности воды уже сонная! и вода такъ была противна, что въ ротъ нельзя было взять, и таковою была сутки. Тутъ появились наши казаки, какъ мы имъ обрадовались! и народъ, бывши слишкомъ мѣсяцъ, какъ заключенные, вышли и пустились по всѣмъ улицамъ; я пошелъ кругомъ Кремля, осмотрѣлъ взорванныя мѣста, и точно Арсеналъ, угольная башня, что къ Каменному мосту, двѣ башенки съ набережной и часть Ивана Великаго или придѣлъ, гдѣ висѣлъ большой колоколъ съ двумя посредственными, были взорваны на воздухъ, а самъ Иванъ Великій и всѣ соборы цѣлы; — чернь-же, несмотря на очевидную опасность, пустилась въ Кремль для добычи, оставленной Французами, но казаки вступили въ Москву, заняли всѣ мѣста кругомъ Кремля и не пускали никого (да и теперь еще никого туда не пускаютъ). Занявъ оный по повелѣнію казачьяго генерала 4-го Иловайскаго, велѣно казакамъ осмотрѣть вездѣ, которые выкатили изъ разныхъ мѣстъ Кремля слишкомъ 60 бочекъ съ порохомъ, которыя не имѣли своего дѣйствія отъ шедшаго въ это время дождя и чрезъ потрясенія отъ ударовъ земли, замочило и засыпало землею подведенныя одна къ другой нити съ порохомъ, и чрезъ это Богъ спасъ остатокъ Кремля. Послѣ таковаго происшествія, народъ какъ снова переродился; получа свободу, разсыпался по всей Москвѣ; потомъ пріѣхала и полиція, изъ разныхъ городовъ и мѣстъ купцы; теперь опять возобновлены рынки, гдѣ продаютъ всякую провизію. — Но что касается до вида Москвы, то оной ни на что не походитъ, и болѣе ничего не увидите, какъ обрушившіяся зданія и обгорѣвшія трубы; я думаю, что и десятой части не осталось цѣлой, — куда ни пойдешь и посмотришь, одинъ ужасъ только беретъ; храмовъ Божіихъ также самая малая часть осталась, въ коихъ можно производить службу; а прочіе либо сгорѣли до основанія, либо Французами осквернены; вообразите себѣ! какую мерзость они въ оныхъ не дѣлали? сами какъ свиньи жили въ алтаряхъ, а во многихъ лошадей ставили вмѣсто конюшенъ; — да что они дѣлали, никакъ нельзя описать, изъ женскихъ монастырей многихъ монахинь съ собою вездѣ таскали, да и вообразить нельзя, что только дѣлали.
