я принужденъ замолчать и осторониться, думая: пропадай ты, проклятое творенье, и съ ножичкомъ; напослѣдокъ, видя, что нечего больше взять, ушли на дворъ и тутъ пробыли до разсвѣта; послѣ ихъ, поперемѣнно, одни за другими, зачали къ намъ ходить и рыться по кладовымъ и въ сундукахъ; такимъ образомъ, мы не знали ни дня, ни ночи покоя до среды; и не спали ни на волосъ; въ этотъ день, въ 5 часовъ пополудни, зажгли во всѣхъ мѣстахъ Москву; въ одно время вездѣ запылало, за нами, передъ нами и со всѣхъ сторонъ такъ, что едва-едва пробрались сквозь пламя къ Воспитательному Дому, задыхаясь отъ дыму; тутъ экономскій сынъ, знакомый моимъ товарищамъ, насъ пригласилъ или, лучше сказать, велѣлъ идти къ себѣ въ комнаты; мы, оставя тутъ своихъ женщинъ и дѣтей, сами пошли съ прочими отстаивать домъ, который былъ въ величайшей опасности; какая ужасная картина представилась въ эту ночь! всѣ почитали, что это преставленіе свѣта; къ тому же поднялась такая жестокая буря, которая срывала съ домовъ крыши съ огнемъ и уносила на нѣкоторое пространство; а отъ жары и дыма стоять было нельзя; всѣ почитали, что намъ не спастись тутъ, а выйти некуда, кругомъ въ огнѣ; даже и къ Москвѣ рѣкѣ приступиться было нельзя, по причинѣ, что противъ Воспитательнаго Дома стояло много барокъ съ хлѣбомъ, которыя также всѣ пылали; наконецъ, на другой день, утромъ, погода стала затихать, и опасность мало по малу начала уменьшаться, намъ погорѣвшимъ (такъ называли насъ и всѣхъ, у коихъ дома сгорѣли) отвели комнату во второмъ этажѣ — въ такъ называемой деревенской экспедиціи, гдѣ насъ было человѣкъ до 40. — Въ пятницу, когда все прогорѣло, а только что курилось, пошли мы въ Академію посмотрѣть и не найдемъ ли что изъ съѣстного припаса, ибо съ самаго выхода изъ оной куска хлѣба не было во рту; къ счастію, кладовая съ прови-
я принужден замолчать и осторониться, думая: пропадай ты, проклятое творенье, и с ножичком; напоследок, видя, что нечего больше взять, ушли на двор и тут пробыли до рассвета; после их, попеременно, одни за другими, зачали к нам ходить и рыться по кладовым и в сундуках; таким образом, мы не знали ни дня, ни ночи покоя до среды; и не спали ни на волос; в этот день, в пять часов пополудни, зажгли во всех местах Москву; в одно время везде запылало, за нами, перед нами и со всех сторон так, что едва-едва пробрались сквозь пламя к Воспитательному дому, задыхаясь от дыму; тут экономский сын, знакомый моим товарищам, нас пригласил или, лучше сказать, велел идти к себе в комнаты; мы, оставя тут своих женщин и детей, сами пошли с прочими отстаивать дом, который был в величайшей опасности; какая ужасная картина представилась в эту ночь! Все почитали, что это преставление света; к тому же поднялась такая жестокая буря, которая срывала с домов крыши с огнем и уносила на некоторое пространство; а от жары и дыма стоять было нельзя; все почитали, что нам не спастись тут, а выйти некуда, кругом в огне; даже и к Москве-реке приступиться было нельзя по причине, что против Воспитательного дома стояло много барок с хлебом, которые также все пылали; наконец, на другой день, утром, погода стала затихать и опасность мало-помалу начала уменьшаться, нам погоревшим (так называли нас и всех, у коих дома сгорели) отвели комнату во втором этаже — в так называемой деревенской экспедиции, где нас было человек до сорока. В пятницу, когда все прогорело, а только что курилось, пошли мы в академию посмотреть и не найдем ли что из съестного припаса, ибо с самого выхода из оной куска хлеба не было во рту; к счастью, кладовая с прови-
